По дороге домой Демарко три раза порывался позвонить Нейтану. В третий раз он все-таки набрал его номер.

– Надеюсь, я еще не надоел вам своими звонками. Но вы для меня уже стали настоящей палочкой-выручалочкой в литературных вопросах.

– Нет-нет, вы мне совсем не надоели, – сказал Нейтан, хотя его голос показался сержанту сонным. – Только не такой уж я большой специалист, которым вы меня выставляете.

– Но вы собираетесь стать писателем. Поэтому знаете, как работает писатель. И вам известно, как работал Томас Хьюстон. Я в свое время прочитал много всяких романов, но от этого не стал понимать лучше, что происходит в уме сочинителя.

– Думаю, вы переоцениваете меня, но чем могу – помогу. Что вы хотели бы узнать? Спрашивайте!

– Возможно ли, чтобы Хьюстон писал свою Аннабел с двух прототипов? С двух разных женщин – одной помоложе и другой постарше?

Нейтан надолго замолчал. А Демарко не стал торопить его с ответом.

– Составной персонаж, – наконец произнес студент. – Почему бы и нет? Может быть, одна из них виделась ему более юной ипостасью Аннабел, а другая – ее взрослой версией. Либо Том использовал в образе своей героини особенности и черты характера каждой из них. Он всегда повторял нам, что персонажи должны быть сложными и многогранными, подчас даже противоречивыми. Именно эта противоречивость в образах героев создает конфликт, основной двигатель сюжета и катализатор напряжения. Ведь противоречие, как известно, лежит в основе всякого движения.

Нейтан опять погрузился в молчание.

Демарко подождал несколько секунд, а потом переспросил:

– Сердце в конфликте с самим собой?

– Именно так, – ответил Нейтан и снова замолчал.

– Вас что-то озадачило? – поинтересовался Демарко.

– Извините, я просто задумался над тем, что Томас говорил нам о создании образов и концепции персонажей. Он говорил, что мы – то есть писатели – не должны торопиться, постигая своих главных героев. Мы должны четко представлять себе, что они за люди. Прорабатывать их образы неспешно, постепенно дополняя и усложняя их.

– Боюсь, я не вполне понял, что вы подразумеваете, Нейтан.

– Я об Аннабел. Томас все еще создавал ее. Постигал и прорабатывал ее характер. И, возможно, использовал для этого черты и особенности разных женщин, а не одной или двух. То, как одна говорит. То, как другая смотрит. Какие-то факты из прошлого третьей.

– Иными словами, прообразом его Аннабел была не одна реальная женщина.

– Маловероятно. Тем более что отталкивался он от героинь Набокова и Эдгара По. И на их основе выстраивал свой образ, перекликающийся с ними, но отличный от них.

Демарко подавил вздох, который – вырвись он на волю – больше бы походил на стон.

– Хорошо. Спасибо вам, Нейтан! Я очень ценю вашу помощь. И еще раз прошу прощения за то, что потревожил вас.

– Ничего страшного, – заверил сержанта Нейтан.

Устроившись в кресле с откидной спинкой, многие ночи служившее ему кроватью, Демарко вдруг ощутил на душе странный, гнетущий осадок, какого прежде у него никогда не было. Не потому, что образ хьюстоновской Аннабел стал еще более расплывчатым и неопределенным. Просто от осознания того, что Хьюстон изменял своей жене, на сердце Демарко стало тревожно и муторно. Сержанту хотелось, чтобы Хьюстон был лучше, порядочней, что ли. Таким человеком, которым он, Демарко, мог бы восхищаться. А теперь слагаемые уравнения изменились. Это только по принципу Оккама адюльтер объяснял чуть ли не все. Неверие. Похоть. Глупость и слабость.

А на самом деле все оказывалось сложнее. Прельститься жизнью, которую олицетворяла собой Бонни, поддаться жажде наслаждений и потаканию своим желаниям, когда твоя собственная жизнь была такой правильной, отрегулированной и контролируемой, – это Демарко еще мог понять. Но полоснуть ножом по горлу женщины, которую ты явно обожал, лишить жизни своих собственных детей – это было непостижимо. Похоть, сексуальное влечение, желания плоти – разве они могли объяснить такое безумие?

В темноте и тишине своей гостиной, с холодным бокалом тающего льда и виски в руке, Демарко пытался найти причины ситуации, для возникновения которой никаких причин просто не было. Со стороны жизнь Хьюстона казалась благополучной и счастливой во всех отношениях. Но это была иллюзия. Иллюзия, которую Хьюстон создал и тщательно поддерживал. Человек, добрый и внимательный к своим ученикам, достигший всего того, о чем мечтали все его студенты… Красавица-жена, прекрасная семья, отутюженные рубашки и брюки, слава и финансовое благополучие, уважение и зависть… Неужели за всем этим скрывались те же темные побуждения, которые двигали героями Хьюстона? Его жизнь походила на залитую солнцем лагуну, но какие подводные течения и камни заставляли лазурную воду мерцать? Жизнь, полная борьбы и амбиций. Родители, отнятые чужой жестокостью. Ревность коллег и собратьев по перу. Давление славы, утрата анонимности. Необходимость всегда соответствовать сложившемуся о тебе мнению, оправдывать чужие ожидания, быть еще лучше, ярче, успешней, еще достойней всяческих похвал.

Так ли это было просто? Или оказалось Хьюстону не по силам? Фасад, такой же хрупкий и непрочный, как все остальные, разрушился? Хьюстон сломался? И сорвался?

«Каково это – в одночасье избавиться ото всего? – размышлял Демарко, попивая свой виски. – Счастлив ли теперь Хьюстон в своем безумии? Полностью свободный, не ведающий ни стыда, ни угрызений совести… никаких обязательств, никакого греха за собой…»

Демарко не мог себе представить такого состояния. Ни в этом мире, ни в каком ином.