Битва в пути

Боль! Боль в глазах. Именно это я почувствовал, когда очнулся от нарушения ритма движения нашего «газона». Все тело затекло и, несмотря на работающий обогрев, в кабине было довольно прохладно. Посмотрев на хронометр, удивился – казалось, спал часов пять, на самом деле выходило, что пересел на пассажирское место только два часа назад. Я перевёл взгляд на водителя и спросил:

– Серёга! Что случилось? Почему остановился? В это время он что-то говорил по рации. Оторвавшись от неё, он, глянув на меня, ответил:

– Да всё нормально, Батя! Просто пора доливать солярку…

Сергей грубо выругался и добавил:

– Хотя по расчёту Коли топлива должно было ещё хватить километров на сто. Вот встанем враскоряку посреди Каспийского моря, а в такой холод это, считай, дело-труба!

Он опять выругался и громко прокричал в рацию:

– Алло! Алло, Флюр, Хан, твою мать, отзывайся! Из приёмника донёсся искажённый помехами голос Флюра:

– Ну что орёшь, Малой? Страшно стало, решил нарушить это белое безмолвие, поболтать со мной захотел?

Из динамика раздались отрывистые, каркающие звуки Флюрова смеха, и он продолжил:

– Серёга! Если даже отстал и заблудился – не боись, держи хвост пистолетом. В случае чего, разбуди Батю, вот уж он-то тебе точно вставит хорошенько – сразу в мозгах прояснится, и ты быстро нас догонишь.

Из рации опять донеслись булькающие звуки смеха. Сергей, уже более тихим голосом, забубнил в микрофон:

– Да хватит тебе подкалывать! Соляра заканчивается, надо останавливаться и заправляться. У нас движок уже кашлять начал, минут через пять заглохнет. Я тебе когда ещё говорил, что лампочка загорелась, а ты – «не суетись, не суетись, спешка нужна при ловле блох»… Вот сейчас и доловимся – двигатель заглохнет, потом на таком холоде будем целый час заводить.

На улице стоял сорокаградусный мороз. Время клонилось к вечеру, солнце скрылось и начало темнеть, но даже теперь без солнцезащитных очков смотреть на простирающуюся повсюду бесконечную снежную равнину было совершенно невозможно. Да, судя по состоянию моих глаз, долго в солнечную погоду управлять вездеходом я не смогу; возраст уже не тот, за пятьдесят всё-таки. Почти семь лет мы находимся в нечеловеческих условиях постоянной борьбы с диким холодом и нехватки элементарных, жизненно необходимых вещей, включая продукты и топливо. Эти мысли свинцовым обручем давили голову. Пытаясь уйти от них, я посмотрел на моего напарника с намерением пошутить или сказать какую-нибудь умную фразу, но слова застряли у в горле. Отстраненным взором стороннего наблюдателя я вгляделся в лицо Сергея и невольно вспомнил, каким он был семь лет назад – симпатичный двадцатипятилетний парень; сила и здоровье буквально выпирали из него. Сейчас же он выглядел ужасно, такой физиономией вполне можно было пугать детей и молоденьких девушек; лицо измождённое, кожа во многих местах обморожена и шелушилась, даже трёхдневная щетина не могла скрыть этого. Я потрогал своё лицо, прикосновения не чувствовались, наверное, верхняя часть кожи тоже была обморожена, думаю, вид был у меня пострашнее, чем у Серёги, – возраст всё-таки.

Силой воли я подавил в себе такие упаднические мысли и бодрым голосом произнёс:

– Серж! Ну ты и страшен, бродяга! В прежние времена тебя такого без всякого кастинга взяли бы на роль зомби в любой голливудский фильм ужасов.

Он обиженно закусил губу и надтреснутым, скрипучим голосом ответил:

– Да? А вы себя-то давно в зеркале видели? И вообще, я своей Наташке и такой нравлюсь, а мнения других меня не интересуют, – он отвернулся и стал с деловым видом что-то разглядывать на приборном щитке «газона». Я его хлопнул по плечу и уже другим тоном произнёс: – Малой, не обижайся! Мы все сейчас такие – «красивые», зато живые! А что кожа обморожена, так это ерунда, в тёплых краях отрастёт новая.

В это время из рации донёсся голос Саши:

– Серёга! Сейчас все поворачивают к тебе. Буди Батю, минут через десять подъедем. Я предупредил наших дам, чтобы начинали готовить обед. Думаю, хотя бы раз в сутки супчик-то похлебать можно? А то всё внутри слипнется, нафиг. Заодно совещание устроим, что делать дальше, ведь с таким расходом топлива может и не хватить до Баку.

Вместо Сергея рацию взял я и нарочито строгим тоном ответил:

– Приём! Санёк, вы что там засоряете эфир? Поспать, блин, не даёте. Флюру его басом только в общественном туалете кричать.

Из динамика донеслись отдалённые звуки смеха. Я между тем продолжил:

– А насчёт супчика ты прав – организм, он не железный, надо иногда и побаловать. Тем более в кунге, наверное, тепло, к тому же там наши женщины, – я хохотнул, – да и в полный рост можно будет встать, хоть немного размять кости. Не мешало бы и Колю пропустить по кругу – вставить пистон за такие расчёты. Какого чёрта! Он что, не знал, что при таком морозе расход топлива будет гораздо выше. Ладно, за обедом всё обговорим, а сейчас всех ждём – с минуты на минуту наша таратайка заглохнет.

Я передал рацию в руки Сергея, а сам закрыл глаза и откинулся на спинку пассажирского сиденья. В голову опять полезли мысли об истории нашей жизни после катастрофы, и перед глазами живо возникла почти сюрреалистическая картина её последствий. Я снова видел развалины домов в Пущино после сильнейшего землетрясения, случившегося в результате взрыва Йеллоустоунского супервулкана (хотя он располагался в такой, казалось бы, далёкой Америке); трупы жителей соседней деревни, отравившихся вулканическими газами. Я снова как наяву слышал как приговор звучавшие слова немногих, всё ещё работающих радиостанций: «По мнению специалистов, мощность взрыва вулкана эквивалентна десятку тысяч Хиросим. По наблюдениям, которые ведутся из космоса, в небо, на высоту до ста километров взметнулись столбы раскалённых газов, пепла и каменных обломков. Одновременно пирокластические потоки мчатся вдоль поверхности земли.»

Вскоре связь со спутниками была потеряна, вулканический пепел и газ распространились по всей Земле, стало невозможным воздушное сообщение, выброшенные на орбиту осколки начали выпадать на Землю метеоритным дождём. Сила землетрясений, прокатившихся по всей Земле, составляла от 8 до 9,7 балла по шкале Рихтера. Образовавшиеся цунами смывали целые страны.

Мы сами длительное время наблюдали падение метеоритов, грохотало постоянно, в течение целого месяца. Видели мы и массу уничтоженных и повреждённых зданий, все мосты и путепроводы были разрушены, транспортное сообщение практически прекратилось. На счастье, ядовитый вулканический газ был тяжелее воздуха и быстро распадался на безопасные фракции. Через неделю после взрыва супервулкана можно было совершенно спокойно ходить по улице без противогаза. В какой бы город мы тогда ни заезжали, встречаемые нами выжившие люди были растеряны и испуганы. Местные власти, как правило, были полностью дезорганизованны и в большей степени занимались спасением и обеспечением самих себя, родных и своих прихлебателей. Ко всему прочему и радиосвязь постепенно нарушалась; уже через месяц после катастрофы атмосфера стала полностью непроницаема для радиоволн, впрочем, как и для прямого солнечного света. Температура начала резко понижаться, и уже в феврале бывали дни, когда она опускалась до –95 градусов по Цельсию. На Землю опустился полумрак. Длительность так называемого светового дня сократилась более чем наполовину. На фоне гибели нашего старого, привычного, такого уютного и теплого мира практически каждого из нас постигла личная трагедия – гибель родных, друзей, потеря собственных жилищ. И если бы не защитное свойство человеческого мозга довольно быстро убирать из памяти большую часть неприятных воспоминаний, можно было бы сойти с ума от такого количества увиденных нами трупов людей, разрушений и прочих несчастий. Вот и теперь, постепенно, мои мысли перекинулись на более приятные воспоминания. Как-то недавно, сидя за большим праздничным столом, в шутку я заявил:

– Друзья мои, вы должны поставить памятник всем моим недостаткам – мнительности, куркульству, привычке ожидать, что любое событие может принять самый неблагоприятный оборот, а также тотальной недоверчивости к обществу и внешней среде. Короче говоря, я непомерно жаден и маниакально труслив, но именно благодаря этому мы тут сидим в тепле и сытости, а не лежим замёрзшими трупами под развалинами рухнувших домов.

Тогда, я помню, Володя, мой бывший сосед по даче, заявил:

– Да ладно, Толь, не гони! Какая, на фиг, жадность, какая трусость – окстись, мужик. Кто на обеспечение всех продуктами кучу денег потратил, кто нас в свой дом поселил? И наконец, что-то я не помню, чтобы ты в самой критической ситуации сдрейфил.

– Нет, вы послушайте! – настаивал я. – Разве не супержадность заставила меня продать старую дачу, и не супертрусость перед внешним миром и желание от него как-нибудь отгородиться заставили построить полностью автономный дом-убежище. Тогда трусость победила жадность, и я не жалел средств и времени на его строительство. А какого хрена я отдал столько бабок на утепление и каркас из металлической сетки и метростроевской арматуры. Именно маниакальная трусость заставила меня ночью эвакуироваться из Москвы при приближении того большого метеорита, который и спровоцировал взрыв супервулкана.

Тут Флюр, ухмыляясь, спросил:

– Слушай! А как тогда ты охарактеризуешь мои основные черты характера?

Прервав мой жаркий монолог, он дал мне возможность сделать хороший глоток виски со льдом. Я немного отдышался и ответил:

– Всё-таки, Хан, ты непомерно наглый тип. А основное твоё качество – везучесть. А как ещё можно объяснить умение оказаться в нужное время в нужном месте? Тебе как-то очень вовремя присвоили внеочередное звание капитана за твои дела на Кавказе, и как-то очень удачно пришла мысль обмыть эти погоны как раз в день пика проявления моей маниакальной трусости. И, что самое главное – твоя наглая рожа смогла понравиться такой женщине, как Катюша – умнице, красавице, к тому же ещё и программисту высшей категории, можно сказать, суперхакеру.

Катя, сидевшая на другом краю стола рядом с моей дочерью Викой, слегка зарделась от такой похвалы. Мой зять Саша, расположившийся по правую руку от меня, решил заступиться за своего друга и слегка нетрезвым голосом произнёс:

– Ну, Батя, ты не прав! Флюр у меня в группе был самый лучший боец, а звёздочки на погоны ему добавили вполне заслуженно и вовремя. К тому же он мой друг, и обижать его я никому не дам. А весел и нагловат он только с теми, к кому расположен, с незнакомцами он безукоризненно вежлив, а к врагам просто беспощаден.

Пока он говорил, я успел долить ему и себе грамм по сорок виски, а моя жена Маша добавила в бокалы льда; она вообще всегда следила, чтобы любимый зятёк ни в чём не нуждался. Я ещё раз отхлебнул из наполненного бокала и ответил:

– Да, я не завидую тому, кто обидит нашего Хана. Тебе говорят про его удачливость, смешанную с наглостью. Сам вспомни, каким образом мы попали в Тулу и откопали там оптовую продуктовую базу. Если бы не наглое заявление Флюра, что он из армейского патриотизма пьёт только «Арсенальное» Тульского пивзавода и в количествах не меньших, чем ящик за один раз, сам подумай, разве бы мы попёрлись тогда в Тулу, и твой тесть-маньяк закупил бы там на все деньги продукты? А маньяк он и потому, что сумел заразить своей идеей ещё и всех окружающих, по крайней мере своих соседей. И, заметь, заразил так сильно, что они безропотно вложили все свои денежки в топливо и продукты. Значит, в полной мере обладают подобной же природной трусостью, если поверили такому, как я, и информации из Интернета. Но вообще-то, для кого трусость, а для кого, если по научной терминологии – инстинкт самосохранения.

И опять мой занудный монолог прервали, теперь это сделал Николай, он, дожёвывая бутерброд, спросил у Флюра:

– Хан, а что теперь твоя везучесть и внутренний голос говорят о нашей эвакуации? Не делаем ли мы глупость, уезжая из родных мест неизвестно куда? У нас здесь прекрасный дом-убежище, мы в нём пережили даже космический холод.

В этот момент захихикал его сын Максим и сквозь смех пропел:

– Ах-ах-ах, мой папа космонавт!

Все сразу развеселились, а Коля сердито зыркнул на него и продолжил:

– А что, разве не так? Температура опускалась же до минус ста градусов. Сами помните, как на улицу тогда выходили в шлёмах с подачей подогретого воздуха и в костюмах с электроподогревом, чем не космонавты. Но сейчас речь не об этом, имеет ли смысл искать счастья на стороне. Если мы выдержали такие морозы, неужели не переживём потепления. Ну, подумаешь, немножко затопит, в конце концов, можно отсидеться на втором и третьем этажах, тем более запас топлива и продуктов ещё имеется, – и он уставился немигающим взглядом на Флюра.

Тот демонстративно рыгнул и, вытерев салфеткой рот, ответил:

– Ну, что тебе на это ответить! Мой внутренний голос просто кричит – срочно сваливайте! И чем быстрее, тем лучше. Направление движения в сторону берегов тёплого океана меня тоже весьма устраивает. Как русскому офицеру отказаться от возможности обмыть сапоги в волнах Индийского океана. Ферштейн? – И он залпом допил свою дозу виски.

В разговор вступил ещё один мой сосед по посёлку, наш врач Игорь:

– Товарищ не понимает! Слушай, Коль, ты хоть представляешь, как мы будем обходиться без чистой воды? Ведь наверняка все отходы нашей жизнедеятельности поднимутся из отхожей ямы, туда добавится растаявшее говно из старого канализационного коллектора, и всё это будет плавать вокруг нашего дома – затопит подвал со скважиной и огородом. А у нас ни фильтров для очистки воды, ни витаминов, которые могли бы заменить огород с его овощами и зеленью. Одним словом, если мы останемся – жуткие болезни, скорее всего смертельные, нам обеспечены.

Николай, до этого момента сидевший спокойно, вдруг подскочил и, размахивая руками, закричал:

– Да что вы на меня налетели? Разве я против эвакуации! Кто одним из первых голосовал за срочную подготовку к отъезду? Кто, в конце концов, на этом жутком морозе готовил технику к длительному путешествию? Не беспокойтесь – я обеими руками «за». Просто очень захотелось у нашего интуита узнать, что он чувствует по этому поводу.

Тогда за этим праздничным столом собрались все члены нашей маленькой коммуны, и не было ни одного, кто бы ни мандражировал перед неизвестностью. На самом деле, уверенные в скором отъезде, мы понимали, что за таким столом и в таких комфортных условиях вряд ли удастся собраться в ближайшее время, поэтому даже маленькие дети сидели теперь с нами. Всего нас было: девять мужчин, девять женщин и трое маленьких детей – итого двадцать один. Двое детишек родились уже после катастрофы; ни разу в жизни они не видели зеленеющей листвы лесных деревьев, ни тёплых, ласковых лучей настоящего летнего солнца.

В тот момент я ощутил, что готов отдать жизнь за любого из этих людей, что ближе их у меня никого нет и никогда не будет. На меня вдруг снизошло какое-то мистическое откровение, что ли, я не удержался и поделился этим с окружающими:

– Слушайте сюда! Никто не задумывался, сколько людей теперь в нашей большой семье?

Большинство начало оглядываться, производя подсчёт. Я не стал ждать и ответил себе сам, торопясь продолжить мысль:

– Правильно – двадцать один! Очко! Магическое число! А, помните, когда нас было двадцать, даже и мысли не возникало куда-нибудь отсюда уезжать. И только когда родилась Даша, вдруг началось всё это потепление, и ураганом разрушило ветряк. Одним словом, сама судьба толкает нас покинуть это насиженное место. И, заметьте, ребёнок родился у самых молодых – Максима и Риты. В этом тоже проявился знак – как будто нам указывается, что не место вновь рожденным в этой вечной зиме; что не дело это – жить навеки законсервированными в нашем мнимом благополучии; что надо двигаться, чтобы найти, наконец, свой Эдем, своё место под солнцем, чтобы наши дети и внуки могли жить по-человечески – развиваться, а не посвящать себя изо дня в день постоянной борьбе за выживание.

В этот момент верная жена моя, моя Машка приникла ко мне и сказала:

– Просто мистик какой-то! Всю жизнь с ним живу, а не перестаёт меня удивлять. Я всегда думала – непробиваемый материалист, сухарь, а тебя вон куда занесло. Если бы вернуть прежние времена, может, занялся бы каббалистикой.

Я снова потянулся к бокалу, взял его, сделал пару глотков и, улыбаясь, произнёс:

– Ха! А ты попробуй выпить столько же, сколько я, этого двадцатиоднолетнего виски – сразу поймёшь магию цифры 21, заодно по-настоящему оценишь моё откровение. А каббалистикой заниматься – никакого здоровья не хватит и, главное… – где взять столько виски? Бедную Шотландию, вместе с Ирландией и Англией, давно смыло набежавшею волной!

На самом интересном месте моих воспоминаний о том приятном застолье Коля с Флюром вдруг громко заржали, – они всё это время травили анекдоты – и я очнулся из полузабытья. Наш вездеход заглох, печка перестала поддувать тёплым воздухом, в кабине значительно похолодало, по крайней мере, при дыхании был уже виден пар. Ещё не отойдя от прежних дум и, плохо соображая, я спросил у Сергея:

– Слушай, Малой, что-то стало холодать, не пора ли нам, кхе-кхе… по рации поторопить ребят?

Он повернулся ко мне и, улыбаясь, ответил:

– Заглохли буквально минуту назад. По рации с Сашей говорил минут пять тому. Ну ты даёшь, Батя, – за пять минут успел уснуть, хорошо вздремнуть и снова проснуться. Силён! Если замёрз, давай я вылезу и залью в бак солярки из канистры. Движок ещё не замёрз, когда заведём, из печки сразу тёплый воздух начнёт идти.

Потянувшись всем телом, я зевнул и сказал:

– Да ладно, не суетись! Что мы, кисейные барышни, что ли? И не при таком холоде бывало ночевали. А канистра пускай лежит, сейчас подъедет Игорёк на заправщике и насосом закачает полный бак солярки. Если полезешь на улицу, совсем застудишь кабину. Так что успокойся, лучше контролируй обстановку вокруг. А я, пожалуй, ещё минут пять сосну – учись, студент.

Я откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и снова предался воспоминаниям. Мысли вертелись вокруг членов нашего сообщества, ставших такими близкими для меня людьми. Я подумал, как мне повезло, что построил дом именно в этом посёлке, и что той зимой там остались проживать именно эти люди. Большая удача, что мои дачные соседи оказались такими грамотными и неизбалованными людьми. Например, Володя был высококлассным специалистом в точной механике и даже организовал малое предприятие, которое изготавливало гироскопы для космических аппаратов. Его жена Галя была кандидатом биологических наук и заведовала лабораторией в Пущинском институте биофизики клетки, где занималась проблемами клонирования.

Другой сосед – Николай – великолепный автомеханик, в прошлом тоже занимался бизнесом. Его жена Ира – научный сотрудник Пущинского биоцентра. Они, доверившись моим словам о возможном взрыве вулкана, очень вовремя перевезли на дачу своих детей, Максима и Дашу, на тот момент они были ещё школьниками. Сейчас, конечно, Максим превратился в здорового двадцатитрёхлетнего парня, а вот Даша, к огромному несчастью, умерла от болезней на второй год после взрыва вулкана. Тогда мы все очень сильно болели от нехватки витаминов и солнечного света. Она оказалась из нас самой слабой и неприспособленной к такой жизни – в вечном сумраке. В то время мы ещё не запустили наш импровизированный огород в подвале и питались практически одними консервами, обходясь без овощей и фруктов. В честь умершей сестры Максим назвал свою дочку Дашей. Наш доктор Игорь тогда ничего с этими болезнями не мог поделать. Сам, будучи больным, он ходил по всем комнатам нашего, превратившегося в лечебницу дома, делал уколы, заставлял принимать лекарства и витамины. Но, к сожалению, ничем так и не смог помочь изнеженному организму девочки. Хорошо хоть Максим был закалённым мальчиком; отец часто брал его с собой на охоту и рыбалку. К тому же парень занимался спортом, посещал футбольную секцию.

Игорь тоже был постоянным жителем нашего посёлка. До катастрофы он работал хирургом в Пущинской больнице. Его жена Надя – акушерка в родильном отделении той же больницы, на тот момент находилась в отпуске по уходу за ребёнком и сидела дома с маленьким сыном, двухлетним Никитой.

На момент взрыва супервулкана в нашем посёлке находились два шабашника из Белоруссии – Валера и Сергей. Я их хорошо знал, именно они и построили мой дом, а Валера был бригадиром этого строительства. Потом мужики так прижились в нашем посёлке, что уже к другим приезжали на заработки. Валера по специальности инженер-электрик, и вообще он был универсал по строительным работам. Единственный человек из нас, не имеющий высшего образования – Сергей, он просто хороший каменщик.

На этот раз я очнулся именно от его крика; Серёга энергично дёргал меня за рукав куртки и орал мне прямо в ухо:

– Батя, проснись! Просыпайся же, чёрт тебя дери! Уже Дохтур на заправщике подъехал, да и остальные, вон, рядом выстраиваются.

В этот момент подошёл Игорь и открыл с моей стороны дверь вездехода, впустив в кабину ледяной воздух – это окончательно привело меня в чувство. Уже вполне осмысленным взглядом я посмотрел на нашего доктора. Да! Вид у эскулапа, мягко говоря, был, как и у всех нас, весьма непрезентабельный – тонкая шея, чуть проглядывающая из-за горы тёплой одежды, лицо измождённое, с проплешинами отмороженной кожи. Защитные очки были подняты на шапку, а белки глаз зловеще краснели отражённым светом заходящего солнца. Он охрипшим, срывающимся голосом прогундосил:

– Ну что, лишенцы, задницами-то ещё не примерзли, ожидая меня? Ничего, сейчас Дохтур вставит вам клизму соляры литров на триста, сразу полегчает, станет тепло и вновь появится тяга к жизни.

Пока он говорил, подъехал Саша на лыжах, затем, разматывая удлинитель, подкатил Володя. Он, вместе со сменным водителем Катей, управлял «Уралом», в кунге которого находились большинство наших женщин и все дети. Над кабиной этого громадного снегоболотохода был установлен постоянно работающий маленький бензогенератор. Именно от него было запланировано запитать насос в цистерне нашего вездехода-заправщика. Володя стал подключать насос, а Саша разматывал шланг от цистерны. Закончив дело, Саша подошёл к нам и не мог удержаться, чтобы не подколоть доктора:

– Игорёк! А ты не пробовал под этот тулуп ещё ватные одеяла затолкать, хотя у тебя и без них весьма колоритный видок. Можешь! Вот так и явись в кунг к нашим дамам. Гарантирую – лишнюю тарелку супа они тебе точно нальют и, из жалости, ещё граммов сто сорокаградусной накапают, – и, обращаясь уже ко мне, коротко произнёс: – Я Флюра послал растапливать печку во втором кунге. Поглядел на наших орлов, и стало ясно – нужно вставать на отдых. Вряд ли кто-нибудь еще несколько часов выдержит такой ритм движения – носом буквально клюют приборные доски вездеходов.

Я, еще раз оглядев Сергея и Игоря, ответил:

– Да, Саня, ты как всегда прав. Я и сам настолько вымотался, что при малейшей возможности сразу отрубаюсь – засыпаю мгновенно, Серёга не даст соврать.

В это время Игорь сверху оглядел Сашу, потом, выставив руку – чистый Ленин в октябре – и улыбаясь, произнёс:

– И ты, Кот, туда же! Вообще-то кликуха эта тебе очень подходит; как ты ко мне ластился, когда я в Пущино достал трёхлитровую бутыль спирта. А теперь, конечно, теперь весь спирт сдан Володе – можно повыёживаться. Конечно, обидеть бедного Дохтура легко. Ну погоди, пропишу тебе укольчик – ни присесть, ни наклониться, только и сможешь, что ходить строевым шагом и стоять по стойке смирно – солдафон несчастный.

Все засмеялись. Подошедший Володя недоумённо на нас уставился и спросил:

– Мужики! Что случилось-то? Вмазали втихаря, что ли? А где тогда моя доля?

Я ответил сквозь смех:

– Понимаешь, Вован, тут нам Дохтур раскрыл глаза на то обстоятельство, что медиков обижать опасно. Они даже спецназ на счёт раз-два построить могут с помощью особого секретного оружия – шприц называется. А ты сам знаешь, у нас этого добра пара сотен штук с собой. Так что от Игоря держись подальше, и не дай тебе бог ему перечить – сразу сделает укольчик – не то чтобы присесть, прилечь не удастся, особенно если с женой.

Володя охотно присоединился к всеобщему веселью, а чуть позже, вытирая выступившие слезы, предложил:

– Ладно! Хватит всем уже тут мёрзнуть. Идите в кунг, в тепло, а я уже тут заправлю «газон». Насос будет качать солярку не меньше пятнадцати минут. Так что давайте, заодно и женщинам поможете вылить отходы. Тем более Сергей у нас в этом деле самый главный специалист.

Мы решили сделать именно так, как предлагал Володя. Действительно, зачем «всем тут мерзнуть», когда с заправкой вездехода вполне мог справиться и один, такой благородный человек. Доставать лыжи было лень, и мы с Сергеем и Дохтуром, проваливаясь по колено в снег, побрели к «Уралу» с кунгом, стоящему метрах в десяти от нас. Напоследок Игорь не удержался:

– Слушай, Володь! Ты там, смотри, не отморозь пятую точку, а то придется растирать и банки ставить, а со спиртом сейчас напряжёнка.

Так, хихикая, он попытался было вприпрыжку догнать нас, но сразу провалился в снег по пояс, и пришлось ему, уже под Володино ответное улюлюканье, ползком выбираться из этого снежного плена. Пока ленивые с трудом пробирались к кунгу, предусмотрительный Саша, сняв лыжи, уже заходил внутрь тёплого помещения. Дождавшись Игоря и стряхнув с него снег, мы по лестнице поднялись в кунг.

О, блаженство! Блаженство – другим словом и не опишешь ощущения, когда я попал внутрь тёплого помещения и снял наконец тяжёлую тёплую одежду. И это теплое уютное помещение заполнял одуряющий запах свежеприготовленной еды. Все наши водители, тесно сбившись вокруг двух складных дачных столиков, сидели и как голодные удавы наблюдали за Машей, которая священнодействовала у плиты. Остальные женщины и дети расположились на верхних полках наших самодельных нар, оттуда виднелись только их головы, и они с интересом оглядывали собравшихся за столами. Только когда я умылся и втиснулся на свободное место у стола, ощутил тяжёлый запах давно не мытых тел, хотя аромат приготавливаемого супа с тушенкой сейчас перебивал всё. Сквозь гул разговоров доносился шум электромотора принудительной вентиляции, но он явно не справлялся с возросшей нагрузкой. Позади моей жены стоял Флюр и вкрадчивым голосом вещал ей прямо в ухо:

– Тётя Маша, вы же понимаете – мы с Саней двигаемся самыми первыми, у нас повышенный расход калорий. Вникните в положение, налейте супчика побольше и так, чтобы никто не заметил.

Маша раздражённо отмахнулась от него поварёшкой:

– Прям как муха вокруг сладкого вьётся. И жужжит, и жужжит! Не бойся, всем с избытком хватит, а тебе-то уж, с моим любимым зятьком, ещё и добавки налью.

Наконец она начала разливать получившееся блюдо по тарелкам, а Флюр передавал их дальше за стол. В середине этого процесса пришёл Володя, запустив в кунг порцию морозного, свежего воздуха. Мне подумалось, что сейчас нас сюда набилось как сельдей в бочку, надо всё-таки обеды устраивать во втором, пустом кунге. В конце концов, наплевать на мизерную экономию топлива – здоровье и хорошее самочувствие важнее.

Пообедав, мы начали обсуждать дальнейшие действия и перемывать косточки Николаю; именно он как главный механик рассчитывал расход топлива нашей техники. Как раз сейчас он, раскрасневшийся, перевозбуждённый, размахивая руками, оправдывался:

– Что вы всё на меня бычите! Сами что, дети что ли, – он стрельнул глазами в сторону Флюра и Саши. – Все же опытные, прямо волчары! Вспомните, как Володя, да и другие бухтели, что я заложил сильно большой резерв по солярке, всё кричали, что лучше захватить больше продуктов и оборудования. Хорошо, мы с Батей настояли взять сорокапроцентный резерв. Так что, не бздите, хватит нам топлива до Баку, – и он, распалённый, не замечая ничего вокруг, нечаянно заехал Флюру рукой ниже пояса.

Тот каким-то невообразимым образом успел поставить блок. Потом отскочил и нарочито тонким, масленым голосом заверещал:

– Дяденька! Драться, драться-то зачем! Ты лучше бы нам, дилетантам, тогда по-доброму, ласково объяснил свои соображения. Глядишь, мы бы решили брать топлива не на сорок, а на пятьдесят процентов больше паспортных показателей вездеходов. А так, мне только сейчас стало понятно, хотя бы по своему оголодавшему организму, которому тоже питания при таком морозе надо раза в два больше, да ещё не мешало бы всё это шнапсом разбавить.

Так Флюр легко снял всеобщую озабоченность и страх перед будущим; все расслабились, улыбаясь, только Коля, растерянно оглядывая всех, продолжал вещать:

– Флюр, ты сам вспомни, как возмущался, что мы оставили снегоход, а вместо него загрузили бочки с топливом. Сейчас именно эти бочки и являются нашим последним резервом, надеждой обладать хоть какой-то маневренностью.

Но его уже никто не слушал, мужики припёрли Володю к стенке с требованием выделить шнапс для разбавления супчика и снятия усталости после долгой трудовой вахты. Володя ломался недолго, после трёхминутного напора он, кряхтя, встал и пошёл к антресолям доставать водку.

После этого обед плавно перетёк в ужин, с поглощением консервированных продуктов. Даже женщины не устояли и приняли по пятьдесят граммов сорокаградусной, после чего наперебой начали делиться своими ощущениями от этой езды. Например, Галя, заявила:

– Вам-то хорошо, хоть нужным делом заняты, а мы тут сидим, как птички в клетке. Я-то ладно, хоть по компьютеру бывшую свою работу анализирую, а другие всю дорогу только в телевизор и пялятся.

Надя ответила:

– Да ладно, Галь, никто здесь от скуки не умирает. Я, например, просто балдею, когда наблюдаю за игрой наших детей с собаками. Уж они-то соскучиться точно не дадут.

Я вмешался в явно назревающую бабскую склоку:

– Слушайте, девчонки! Вы же все очень умные, образованные. Вот, пока едете, и подумайте, как нам сделать такой перегонный куб, чтобы из нефти получить дизтопливо. Как сейчас помню по бывшей работе – это средний дистиллят. К тому же, среди вас есть, в некотором роде, эксперт. Ведь Рита сама рассказывала, что до катастрофы хотела поступать в «Керосинку» и именно на факультет нефтепереработки, поэтому должна в этом деле что-то понимать. К тому же в их машине мы нашли много учебных дисков по химии, наверняка там рассмотрен и этот вопрос. Да и ты, Галя, в химии и перегонном оборудовании должна хорошо понимать – всё-таки кандидат наук и заведующая лабораторией. Так что флаг тебе в руки, теперь считай себя назначенной на должность руководителя группы по разработке проекта мини-нефтеперегонного завода. Помощником у тебя будет Рита. И ещё, дорогие мои, – данный вопрос не терпит отлагательства. Нужно разработать проект до того, как мы доедем до Баку. Не факт, что нам сразу удастся обнаружить дизтопливо, а большой маневренности, судя по всему, мы там будем лишены. Поэтому у нас может остаться единственный вариант выжить – научиться самим, прямо из нефти, изготавливать солярку. С нефтью, я думаю, у нас в славном городе Баку проблем не возникнет.

В разговор вмешался Саша:

– Слушай, Батя, а, может, использовать для этого дела самогонный аппарат. Я, под шумок, один, который мы нашли в деревне, засунул в багажник кунга.

Я усмехнулся:

– Наверное, туда же и гранатомёт засунул! Саша сделал непонимающее, удивлённое лицо и уточнил:

– А что, не надо было?

Я только рукой махнул в ответ:

– Вот, вот! Все очень умные и такие хозяйственные, что ещё неизвестно, сколько неучтённого груза мы тащим, ну как тут можно говорить о точном расчёте расхода топлива. Так что прекращаем катить бочку на Колю – у многих рыльце в пушку. Давайте лучше думать, как дальше жить? Саша сразу заявил:

– А что тут особо думать-то – действовать надо! Я считаю, что с таким запасом солярки очень опасно гнать через Каспий, там точно топлива не найдём. Нам надо по пути к морю вскрывать первые попавшиеся заправки – глядишь, где-нибудь дизтопливо и будет.

В разговор вступил Володя:

– Я тут на компьютере как-то посчитал, какова вероятность найти нетронутую заправку, получилось пять процентов. Значит, нужно откопать двадцать заправок. Чтобы разделаться с одной, нужно минимум два дня – итого сорок дней. Получается, что копать не имеет никакого смысла, всё опять начнёт таять – это раз. Такое количество заправок мы, хрен, найдём, их просто нет на этой трассе – это два. С этими поисками может так получиться, что придётся опять вставать на прикол – ждать новой зимы. Все же понимают, что когда потеплеет, из-за образующихся водяных линз проехать будет невозможно. Потеряем, к чёрту, все наши вездеходы и останемся совсем беззащитными перед этой стихией. И еще, подумайте, чтобы копать и поддерживать в это время в кунгах нужную температуру, опять нужно топливо – это я тоже подсчитал, – получается не менее пятидесяти литров солярки в сутки только на отопление, а ведь нужен еще бензин на снегоуборщик и генератор. Так что, у меня однозначное мнение – отвлекаться нам нельзя, нужно, невзирая на обстоятельства, гнать в Баку. Тем более, вон, Коля божится, что топлива, пускай и впритык, но хватит.

Коля, услышав своё имя, мгновенно вставил реплику:

– Саня! Что ты так боишься остаться без топлива на морском льду? Когда солярка подойдёт к концу, мы будем уже недалеко от Апшеронского полуострова. В крайнем случае, оставим на льду пару вездеходов и доберёмся до суши, там найдём топливо и вернёмся за ними.

Слова Володи и Коли показались всем весьма убедительными, и чаша весов нашего мнения начала склоняться в сторону принятия решения по безостановочному движению к морю. Но Саша всё гнул свою линию:

– Володя, успокойся! Какие, к чёрту, двадцать заправок? Я говорю о паре, ну, может быть, трёх заправках, которые встретятся по пути. Там мы потеряем максимум неделю, за неделю-то ничего уж так сильно не потеплеет, сам видишь, какая сейчас температура, а то топливо, которое мы сожжем за это время в печках, можно легко компенсировать. Я тут внимательно изучил все доступные карты и пришёл к выводу, что часть пути можно совершенно безопасно срезать. Когда доберёмся до Калмыкии, можно свернуть с трассы и ехать напрямик к морю, прямо по степи; никаких лесов там нет, городов тоже. Так мы укоротим путь километров на сто, а может, и больше; сами понимаете, по Волгограду мы проехать не сможем, придётся его или объезжать, или ехать дальше к морю, по Волге.

Разговоры опять повелись по кругу, а спать хотелось жутко. Чтобы прекратить эти бессмысленные споры, я выдал вердикт:

– Всё, мужики, хватит. Брек, я сказал! Вы оба толкуете об умных вещах и, в принципе, только будущее может вас рассудить, а права на ошибку мы не имеем. Не имеем мы права и на потерю шанса найти топливо. Поэтому присуждаю вам ничью и принимаю волевое решение – пока едем по Тамбовской области, обязательно нужно найти заправку и раскопать её, потом, когда доберёмся до территории Калмыкии, с Астраханской трассы уходим и напрямик, по степи, едем до самого моря, там останавливаемся и отдыхаем один день. Предположим, что на предполагаемой заправке мы топлива не найдём, тогда оставляем на берегу заправщик, предварительно слив оттуда всё топливо, и едем по льду без остановки до самого Апшеронского полуострова, и да поможет нам Бог!

После этих слов разговоры свернули на другое русло, а по прежнему спору все с готовностью приняли моё решение, никто не пытался его оспорить, внеся какие-то другие предложения. Потом стали горячо обсуждать график дежурства и время выезда, словом, опять всё те же долгие споры. Чтобы поскорее пойти спать, я поторопился высказаться и по этому поводу:

– Двигатели машин по такому холоду нужно прогревать через каждый час. Всего нас девять мужчин. Сашу и Флюра надо исключить из графиков дежурств, они и так больше всех вымотались – ехать первыми это самое трудное, такое даже врагу не пожелаешь. Таким образом, в дежурстве будут участвовать семь человек. С учетом того, что каждый отдежурит по одному часу и час ещё будет после последнего дежурства, мы выезжаем через восемь часов. Дежурные, кроме прогрева техники, должны будут ещё заправить все вездеходы.

Тут опять высказался Саша:

– Ты, Батя, правильно говоришь, но только отдыхать будем девять часов. Первую вахту я с Флюром всё-таки отстою – как-никак, мы, хоть и бывший, но спецназ, а очерёдность дежурства надо установить, исходя из порядка движения; раз мы первые двигались, нам и дежурить, потом Володя, ну и так далее.

После того как он закончил, Флюр вдруг подскочил и закричал:

– Тост! Дайте мне сказать последний тост. При этом он демонстративно держал пустую рюмку донышком вниз. Я плечом подтолкнул Володю. Тот кивнул головой и опять, кряхтя, полез ещё за одной бутылкой водки, после чего разлил её всем мужикам по рюмкам. Флюр поднял наполненную рюмку повыше и громко провозгласил:

– За спецназ и чтобы не в последний раз! – После чего полез ко всем обниматься и целоваться. Закончив этот ритуал, они с Сашей оделись и пошли начинать заводить на прогрев всю нашу технику. Остальные мужчины тоже стали одеваться, чтобы идти в пустой кунг на отдых. Я еле добрался до своего спального места; от усталости уже шатало, но тем не менее успел посмотреть на термометр – температура в кунге на тот момент была плюс четырнадцать градусов. «По сравнению с морозом на улице – просто Сахара», – это была последняя разумная мысль, посетившая мой уставший мозг. Потом наступила темнота, без всяких сновидений.