VI. Косячь лучше!

Я вдоволь наскитался по окраинам. Хотелось внутрь. Я хотел протолкнуть идею своего потрясающего стартапа. Чтобы инвестор сказал: «Ты рок-звезда, вот тебе чек на пять миллионов — возвращайся за добавкой, когда все потратишь». Я хотел денег и славы.

И кое-чего еще. Сжечь все это дотла. Опозорить этих продажных идиотов. Хотел компенсации за всю ту скуку, которая одолевала меня, пока я таскался из бара в бар, с конференции на конференцию, с Запуска Бесполезного Товара А на Унылую Нетворкинг-Вечеринку Б. Я хотел разбогатеть — и одновременно одержать победу над богачами. Поворошить пчелиный улей — и обожраться меда. Но больше всего я хотел доказать, что стою гораздо большего, чем все эти технари, которым тупо повезло, вынудив их заплатить мне за то, что я показал, какие они мошенники и манипуляторы. Что мне было для этого нужно, так это идея. Правильного толка — чуть-чуть глупая, чуть-чуть криминальная. Она должна была быть настолько рискованной и в то же время потенциально прибыльной, чтобы венчурные капиталисты Долины нашли ее неотразимой.

Ну или типа того. К сожалению, у меня не было идей, которые отвечали бы этим требованиям. Так что я решил слямзить чью-нибудь еще удачную идею. Иногда гениальность от посредственности отличает крошечный нюанс. Твиттер вот популярен… Торчиттер? Твиттер для метамфетаминщиков? Нет уж… Слишком много ответственности. Тем более, согласно Vice, все технически подкованные торчки уже давно пользуются Tumblr, чтобы делиться своими параноидальными фантазиями и мыслями вроде «У меня уже сыпь из-за этого метамфетаминового марафона, все жутко чешется». Тогда, может, Укурр? Твиттер для укурков? Чересчур избито. «Менеджмент твиттера… просто ужасный, будто там только и делают, что дуют», — сказал как-то по телевизору венчурный капиталист Питер Тиль. Что насчет фейсбука для тех, у кого нет друзей? Можно было бы назвать его… Одинбук? Но будет сложно обойти RentAFriend.com, набравший уже полмиллиона пользователей. Фейсбук для животных? Люди любят постить фотки своих питомцев. Почему бы животным самим этим не заняться? Опять неоригинально. Сервисов для питомцев было полно: MvSocialPetwork.com. Petwink («для увлеченных владельцев домашних животных») и Petbu (обещавший «сделать вашего питомца звездой»). Мне нужно было придумать нечто совершенно иное — но точно такое же.

В поисках вдохновения я просматривал техпрессу, раз за разом, как обычно, возвращаясь на Hacker News (домашнюю страницу всех, кто считал себя самыми умными людьми в мире), где наткнулся на эссе создателя сайта Пола Грэма под названием «Накануне стартапа». Это описывало мое состояние. Эссе было адаптацией гостевой лекции Грэма в Стэнфорде в рамках курса по стартапам, который вел его деловой партнер Сэм Альтман. «Чтобы преуспеть в стартапе, не надо быть экспертом по стартапам. Надо быть экспертом по своим пользователям и тем проблемам, которые вы им помогаете решить», — писал Грэм. Я не был экспертом ни в чем, что в понимании Грэма давало мне некоторое преимущество перед теми, кто был экспертом по стартапам. «Опасность в том, что инвесторы лишь до некоторой степени ведутся на блеф, — писал Грэм. — Если вы умеете делать вид, будто понимаете, о чем говорите, то сможете дурить инвесторов на протяжении одного, а то и двух раундов инвестиций». Нужно ли мне больше двух инвестиционных раундов? Навряд ли. Это обнадеживало.

Еще сильнее я уверовал в свои шансы, узнав, что даже без идеи можно обойтись. В 2012 году инвестиционный фонд V Combinator, стоявший за Hacker News, объявил, что начинает принимать заявки от команд, у которых даже не было идей стартапов. «Так что, если вас удерживает от создания стартапа только отсутствие идеи, — говорилось в посте инвесторов, — теперь это не помеха». Я знал о расточительстве венчурных капиталистов, однако все же был удивлен, что одни из самых авторитетных инвесторов в сфере технологий были готовы вливать миллионы долларов в ребят, являвшихся на переговоры с пустыми руками. Почему их это должно заботить? Деньги же не их. Распоряжаясь крупными средствами, венчурные капиталисты были для стартапов кем-то вроде частных биржевых маклеров. Иными словами, у инвесторов были свои инвесторы. Часто это были крупные организации вроде университетов (Стэнфорд, естественно, один из главных) или пенсионных фондов.

Так как эти организации ждали результатов, венчурная индустрия не могла производить впечатление совсем уж безответственной. Поэтому в том же посте Y Combinator представил шаткое обоснование своих туманных инвестиционных критериев:

Многие стартапы, которые мы поддерживаем, впоследствии полностью меняют свои идеи, и у некоторых все отлично получается… Другая причина, почему мы так поступаем, заключается в том, что опыт подсказывает нам: умные люди, считающие, что не способны придумать хорошей идеи стартапа, обычно заблуждаются. Практически любой умный человек носит внутри себя идею.

Невероятно, но технологии продвинулись так далеко, что мне даже не нужно было придумывать название для своего стартапа, у которого не было идеи, — можно было просто заказать его одним нажатием мышки. Существовало несколько стартапов, генерировавших названия для других стартапов, вроде whatthefuckshouldlnamemystartuD.com. который предложил назвать мне стартап DownLaunch, Growth-Boost, SnapSlice, Spotlr и Starterfyer. Названия годились, но всем им не хватало je ne sais quoi , в котором нуждался мой бренд.

После многих раздумий я остановился на Monkeywrench International. Простое, броское и позволяет придумать сразу несколько вариантов симпатичного маскота. Что еще важнее, любой умелец знает, что добротный гаечный ключ является самой универсальной вещью в любом ящике инструментов. Чтобы обозначить мои bona fides как технаря и предпринимателя, я потратил несколько часов на создание небольшого сайта. Он выглядел так, как и следовало стартапу в 2015 году: яркая палитра, ничего лишнего. Откинувшись в рабочем кресле, я любовался своим творением. Техпредприниматели называют такое «минимально жизнеспособный продукт». Добро пожаловать на monkeywrench.international!

Следующая задача: придумать емкое, запоминающееся выражение сути компании, которой нечего предложить.

Я вспомнил кое-что о венчурной фирме Andreessen-Horowitz, которая, подумалось мне, как и моя новая компания, не производила ничего ценного. Где-то я прочел, что мотто венчурного фонда Andreessen-Horowitz было вдохновлено темным и архаичным троцкистским оборотом: «перманентная революция». Спасенная от позабытой борьбы за бесклассовое общество и воскрешенная в новую эру капиталистического господства, эта древняя марксистская догма приобрела бодрящий мотивационный оттенок. Взяв пример с Andreessen-Horowitz, я обратился к Мао Цзэдуну: «Революция — это не званый обед, не литературное творчество, не рисование или вышивание; она не может совершаться так изящно, так спокойно и деликатно, так чинно и учтиво. Революция — это восстание, это насильственный акт одного класса, свергающего власть другого класса». Таков и был мой лозунг: подрыв — это вам не званый обед.

Подрыв был всем. Стоимость техкомпании измерялась ее подрывным потенциалом. Если ваш стартап ничего не подрывал, можете возвращаться в студенческую общагу и переводиться на филфак. «Подрывная» технология обладала потенциалом захватить всю индустрию: подвижная литера подорвала средневековые скриптории, пулемет — пехоту, Google — знание и так далее. Сомнительное предположение, что за этими разнообразными изменениями человеческого поведения стоял некий отдельный «закон делового администрирования», вынес в 1997 году профессор Гарвардской школы бизнеса, обнародовав свою теорию «подрывных инноваций». Другой гарвардец, Марк Цукерберг, лелеял подрыв как принцип действия Facebook, приказывая сотрудникам «двигаться быстро и все ломать». Более поздние техманифесты ужали научные притязания теории до ее вульгарной сути: «Круши, ломай». Я должен был выглядеть как человек, который готов сокрушить и сломать все на хрен. Я купил ярко-желтую футболку, на которой крупными жирными буквами было написано «ВРЕМЯ ПЛАНА й» — биткойнов, понятное дело. Не помешали бы еще «подрывные» визитки, но у меня был ограниченный бюджет. Чтобы сэкономить, я купил на Amazon отражающий серебряный картон и сделал их сам. Распечатав на нем текст, я разрезал материал канцелярским ножом на маленькие прямоугольники, напоминавшие карманные зеркальца для нюханья кокаина, который с 1980-х был излюбленным стимулятором продуктивности управленцев Кремниевой долины. На каждой карточке была единственная строка: мой новый электронный адрес [email protected]. Весь этот набор я дополнил эффектным небесно-голубым пиджаком из Nordstrom Rack за 26 долларов.

Я был готов взорвать сцену. Не хватало только неуловимой идеи. Быть может, я зря сосредоточился на качестве — и можно было ограничиться количеством? Интернет снова пришел на помощь. Я быстро нашел с десяток генераторов идей для стартапов. Моим любимым стал ltsThisForThat.com. После каждого нажатия клавиши он выдавал очередную идею:

• Нейросеть для домашних животных!

• Нательный компьютер для бывших заключенных!

• Бесплатная горячая линия для заказа медицинской марихуаны!

• Snapchat для стриптизерш!

• Foursquare для красивых людей!

• Социальная игра для социофобов!

Сайт придумывал готовые для питчей идеи в считанные минуты. Однако была одна проблема: какими бы абсурдными они ни казались, эти идеи уже воплотили. Например:

• Нейросеть для домашних животных? No More Woof — «электронный девайс для анализа ритмов головного мозга собак и перевода некоторых их мыслей на упрощенный английский».

• Нательный компьютер для экс-заключенных? ЗМ One-Piece GPS Offender Tracking System позволял полиции «эффективно отслеживать преступников где угодно и когда угодно посредством компактного нательного устройства, передающего сигнал разного уровня силы».

• Горячая линия для заказа медицинской марихуаны? Финансируемый Питером Тилем Eaze обеспечивает «легкую, быструю и профессиональную доставку марихуаны».

• Snapchat для стриптизерш? Он так и называется — Snapchat.

• Foursquare для красивых? Instagram.

• Социальная игра для социофобов? Foursquare.

Вот уж воистину, ничто не ново под луной.

Проклиная свое невезение, я прогуливался по Маркет-стрит вдоль обителей везунчиков. Неподалеку от штаб-квартиры Uber мимо меня проехал пелотон мотоциклистов. Я заметил припаркованные на улице автомобили полицейских и четыре больших черных автобуса, стоявшие у тротуара с включенными двигателями. Небольшая группа спецназовцев перегородила середину дороги. К чему они готовились? Тут я увидел мужчину с транспарантом, на котором было написано «ПОСТАВИЛ UBER = БЕЗ СТРАХОВКИ УМЕР». Это был один из последних участников прошедшего тем утром митинга, на который вышли около двухсот лицензированных таксистов. Акцию провели специально во время посещения офиса компании представителями конференции мэров США — их-то и ждали автобусы. «Они здесь, потому что Uber оплатил им ланч», — сказал мне таксист. Он был взвинчен. «Я не против соревноваться с Uber по-честному. Но они же отказываются оплачивать лицензию и страховку. Тут ума много не надо. Любой идиот может так. Они просто не хотят платить», — пожаловался он.

Таксисты были не единственными, кто попал в эту западню. Концепция большинства стартапов, преподносивших себя как «Uber для X», сводилась к «более дешевой рабочей силе для X». Они приводили к снижению заработных плат в отрасли точно так же, как обеспечивший заниженные тарифы Uber венчурный капитал сбивал цены обычным таксистам, надеявшимся заработать себе на жизнь.

Разъяренный таксист стал моей музой.

Его проблема была решением, которое я искал. Он подал мне идею: что, если существовал способ повысить стоимость труда? Таксист был членом профсоюза — как и все остальные протестовавшие этим утром. На протяжении всей истории человечества объединение в профсоюзы было самым надежным способом для рабочих добиться большей зарплаты за меньший объем работы.

Вот оно! Моя идея, которая изменит мир: профсоюзы.

Приложение для самоорганизации… Но как его монетизировать? Кто за это будет платить? Профсоюзы? Нет. Корпорации? Нет. Вот кто: конкуренция.

Подсказку снова дал мне Uber. Стартап организовал изощренную, коварную и грязную кампанию против своего крупнейшего конкурента Lyft, заказывая и сразу отменяя тысячи поездок. Расчет был на то, что водители Lyft, раздраженные постоянными отказами, перебегут в Uber. Еще они провели операцию SLOG — раскрытую изданием Verge «маркетинговую программу», в рамках которой засекреченные рекрутеры, носившие с собой «одноразовые телефоны, кредитки и водительские „стартовые пакеты"», вызывали Lyft и вербовали водителей в Uber.

«Uber не просто знает об этом, а активно поощряет такого рода действия на постоянной основе и, поступая так, внаглую врет своим клиентам, медиа и инвесторам», — сказал один осведомитель Verge. По сведениям издания, операция SLOG началась с личных встреч водителей и высокопоставленных маркетологов Uber, чье постоянное содействие включало мотивационные письма с последующими инструкциями. И, само собой, общественный ажиотаж против махинаций Uber никак не сказался на публичном размещении акций компании, оцененной в 68 миллиардов долларов, что делало ее в глазах инвесторов такой же ценной, как BMW, и более ценной, чем General Motors, Ford или Nissan. Помимо мимолетного шквала неодобрения от пригрозивших пальчиком менее удачливых благодетелей вроде Juno и Lyft, успех уберовского саботажа конкурентов ничем не был омрачен. Остальные стартапы не взяли эту тактику на вооружение, вероятно, только потому, что были лишены ноу-хау. И наделены чувством приличия. Что для меня проблемы не составляло.

Моя идея была по-настоящему подрывной — в том смысле, что она была одновременно сомнительной с точки зрения законодательства и потенциально прибыльной. Я рассчитывал применить испытанные временем методы подрывной деятельности корпораций к рынку, самым удручающим образом проигнорированному привычными игроками техиндустрии.

Идея была такой простой, что я даже удивился, как это ее еще никто не воплотил в жизнь. Если Uber применял скрытые как-бы-профсоюзные-тактики в своей кампании по переманиванию водителей Lyft, то почему бы Lyft не отомстить, тайно проспонсировав настоящий профсоюзный слет в Uber? Если подумать, почему бы любой компании, стремящейся получить преимущество перед конкурентом, не поступать так же? Это казалось интуитивно понятным с точки зрения бизнеса — особенно учитывая, насколько большинство американских компаний полагались на среднесрочные результаты. В долгосрочной перспективе, конечно, идея обладала потенциалом обратить хищнические тенденции капитализма против самих себя, обманом вынудив корпорации обеспечить рост профсоюзного движения. Monkeywrench International должен был подорвать профсоюзную самоорганизацию и олигархический капитализм разом.

Главное удобство, учитывая мои ограниченные ресурсы, заключалось в том, что было не нужно разрабатывать приложение. Технические детали могли подождать до тех пор, пока я привлеку посевные инвестиции. Прежде чем продолжать, надо было как-то назвать свой новый продукт. Первым пришедшим мне в голову названием было Laborswarm . Я быстро от него отказался как от чересчур инсектоидного, остановившись на менее пугающем: Laborize . Домен стоил всего десять долларов. Я немедля купил его и взялся за создание броской целевой страницы. Сперва нашел старую (и, как я надеялся, с истекшим авторским правом) черно-белую фотографию демонстрации рабочих. На ней был запечатлен первомайский марш 1937 года в Миннеаполисе — через три года после того, как профсоюз водителей грузовиков провел там трехмесячную забастовку. Плакат в самом центре фотографии гласил: «ЗА ОРГАНИЗОВАННОЕ РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ». Я прифотошопил новый лозунг: «ЗА ОРГАНИЗАЦИЮ КОНКУРЕНЦИИ». По-моему, это неплохо отражало суть всей концепции.

Остаток страницы Laborize.com я заполнил описательными слоганами: «Их солидарность — ваша возможность», «Профсоюзная агитация везде и всегда» и «Стачки как услуга». Я залил еще фотографий разных знаменитых забастовок и протестов, на последней из которых большевики штурмовали Зимний дворец в Санкт-Петербурге в 1917 году. Всего пара кликов — и сайт ожил. Посмотрев на плоды своих трудов, я перестал переживать, что умру в одиночестве внутри грязной клетки. Всего лишь за один день, при помощи одних только смекалки и макбука, я создал следующий главнейший стартап планеты — убийцу Uber — мой золотой билет в Общество миллионеров — мотор революции — Laborize!

Я поделился своей идеей с Гази в надежде на одобрение циника, вдохновившего меня на нее. Я знал, что финансировать он ее не будет, но нуждался в его совете, который он был только рад дать. Выложив весь замысел, я спросил: «Как думаешь, венчурным капиталистам это понравится?»

Смеялся Гази долго. У него даже слезы из глаз покатились. «Они решат, что ты шутишь, — сказал он. — Они подумают: „Этот парень пытается нас разоблачить за поддержку того, что и так происходит повсеместно"».

Отчасти это было так. Но в этом была лишь только доля шутки.

Питчинг — это агония. Я ненавидел каждую секунду унижения, связанного с привлечением инвесторов, но не собирался сдаваться, пока не пройду через это. Большую часть времени я боялся, что мне не дадут ни цента. В более оптимистичные моменты я пугался, что кто-нибудь реально выпишет мне чек. Предположим, я возьму деньги на разработку вопиюще незаконного стартапа. Предположим, у меня возникнут проблемы — скажем, с Министерством юстиции США. Что тогда? Можно сказать, что это шутка. Ха-ха! Хотя даже если я избежал бы уголовного преследования, инвесторы все равно могли бы обвинить меня в мошенничестве. Тогда пришлось бы вернуть им деньги, рассчитывая на их чувство юмора. На этот случай я подготовил несколько малоубедительных оправданий, основываясь на опыте тех-титанов, что шли до меня. Если пользователи или клиенты Laborize сделали что-то неподобающее, сказал бы я, это их дело и ответственность. Я просто предоставил им платформу. И, само собой, я запретил бы противоправную деятельность на своей платформе, поощряя пользователей оповещать о любых ее проявлениях. Именно так Craigslist, наряду с другими, снял с себя ответственность за незаконные объявления, при этом продолжая на них зарабатывать. В любом случае, подумал я, как меня можно обвинить в содействии противозаконному поведению, если я практически ничего не знаю о соответствующих законах?

Учитывая, насколько скверно был продуман мой преступный сговор, полагаю, мне повезло, что ни один серьезный инвестор не обратил на меня внимания. Все сочувствующие незнакомцы, дослушавшие мой питч, отвечали вежливым одобрением. Непреклонный экономист-либертарианец из Стэнфорда, которого я поймал на одной дискуссионной панели, сказал, что концепция Laborize интригует и «даже может сработать». Оглядываясь назад, я вижу, что просто был сбит с толку местными привычками и не понимал, что калифорнийцы всегда отмахиваются от разговора с улыбкой. Пожелать кому-то удачи — это одно, а выписать чек — совсем другое.

Учитывая бесконечную череду недоделанных стартапов, которые получали финансирование, я полагал, что встретиться с инвесторами не составит труда. Однако полное отсутствие реакции на мою холодную почтовую рассылку заставляло предположить, что я добился бы большего даже в том случае, если бы выдавал себя за нигерийского принца. Я пытался выглядеть умным. Пытался выглядеть смешным. Пытался заискивать. Сыпал модными словечками. Бросался известными именами. Но никто не клевал. Тогда я поднажал. Дважды я отваживался ворваться в штаб-квартиры венчурных фирм, чтобы добиться встречи прямо на месте. Каждый раз я протягивал свою зеркальную визитку секретарше с просьбой передать ее инвестору, с которым мы «переписывались по электронной почте». Одна женщина похвалила мою наглость. Легче мне от этого не стало — но, по крайней мере, я вызвал хоть какую-то реакцию.

Я поднажал еще больше — перейдя к разбою. Почему бы просто не заявиться на чужую встречу с инвестором? Моя цель, инкубатор под названием Runway, находилась в здании Twitter на Маркет-стрит. Во время прошлого визита — когда была дискуссия со стэнфордским экономистом — я заметил объявления с приемными часами некоего Кайла Андерсона из Greylock Partners. Я пометил день у себя в календаре. Когда он настал, я, успешно блефуя, миновал охрану. К счастью, это совпало с пересменкой, и охранница болтала со своей коллегой. Поднявшись в Runway, в поисках Кайла я обошел ряды столов, большая часть которых пустовала, и заглянул в несколько переговорных, но его нигде не было. Наконец я поинтересовался у кого-то, где он. «Сегодня много кто не пришел, — ответили мне. — Вчера ведь была вечеринка в честь победы „Уорриорз"». В качестве своего рода одолжения я послал Кайлу имейл, сообщив, что по-прежнему открыт для инвестиций Greylock, хоть он и пренебрег своими пятничными обязательствами. Забавно, но он мне так и не ответил.

Быть может, мне удастся лучше наладить контакт с богатыми технарями в хорошо смазанной, интимной и компанейской обстановке? По наводке я рискнул отправиться на Сэнд-Хилл-роуд на мероприятие, которое мне описали как самую крутую тусовку Менло-Парка: Ночь пум . Как я узнал, это была традиционная вечеринка принадлежавшего Стэнфордскому университету отеля «Роузвуд», которую проводили с 2009 года с перерывами на то, чтобы разобраться с публичными обвинениями в проституции. Посещавшие ее мужчины были староваты для того, чтобы за ними охотились пумы, но распутство Ночи пум, ручаюсь, отвечало легендам: страстные обжимания, какие можно увидеть в британском ночном клубе, наряды с иголочки, как в элитном клубе нью-йоркского квартала Митпэкинг . и разлитая в воздухе неловкость, свойственная любому светскому мероприятию Кремниевой долины. В какой-то момент я оказался втянутым в разговор с язвительной модельершей, только что бросившей своего парня, который заправлял «этим дебильным стартапом». «У него был отстойный логотип и никакого плана доходов», — сказала она. Критиковать каждый может. Перед отправлением в Сан-Франциско последней электрички я подловил в очереди у барной стойки венчурного капиталиста. В ответ на мой питч он кивнул, бросив на меня остекленевший взгляд. В свои тридцать лет этот венчурный капиталист, бывший инженер, был уже весьма пресыщен. «Не имеет значения, насколько хорошую мышеловку ты сделал, — ответил он — Что имеет, так это остальное дерьмо»: крутой брендинг, правильный тайминг, личные связи и, конечно, слепая удача. С этим планом тоже покончено. Было понятно, что я явился на Ночь пум совершенно не с теми целями.

В конечном счете я смирился с тем, что мне придется прибегнуть к последнему средству всех начинающих предпринимателей Кремниевой долины: заплатить за то, чтобы пропитчить идею инвесторам. Со стороны эта практика могла показаться странной, даже устаревшей. В конце концов, всякий раз, когда стартап выстреливает, инвесторы получают гораздо больше, чем основатели. Казалось бы, это инвесторы должны платить за то, чтобы слушать стартаперов, а не наоборот.

Конечно, для этого противоречащего интуиции обычая существовало рыночное обоснование. Идеи водились у всех, но лишь немногие готовы были выбросить на них деньги. Этот дисбаланс, еще более острый в период экономического подъема, обеспечивал благодатную почву для посредников, которые плодились, развивались и снимали сливки с бесконечного потока надеявшихся на успех стартаперов. Хотя в Калифорнии были запрещены «мастер-классы по кастингу» с предоплатой для актеров и прочих творцов, их аналоги в техиндустрии процветали. Один из таких посредников хвастал авторитетными партнерами, включая известного члена инвестиционного клуба Harvard Angels, который был попечителем Музея компьютерной истории, а также представителя Pillsbury Winthrop Shaw Pittman LLP — ведущей юридической фирмы по корпоративному праву, которую учредили в 1860-х, чтобы нажиться на калифорнийской золотой лихорадке.

Эта контора, назвавшаяся VC Taskforce, брала 105 долларов за двухминутный питч перед панелью инвесторов, после чего следовало восемь минут вопросов и «фидбека». Мне пришло в голову, что если я когда-нибудь устану от жизни стартапера, то можно переквалифицироваться в инвестора и требовать 630 долларов за час своего времени, пока я сижу и выслушиваю чужие идеи. А сейчас я искал входной билет подешевле.

Мероприятия в духе плати-и-питчи, оформлявшиеся как конкурсы, проводились в области залива Сан-Франциско на регулярной основе. Я зарегистрировался на Startup Weekend — сервисе, пользовавшемся поддержкой Google и одобрением администрации Обамы. Я заплатил 29 долларов 70 центов за участие в конкурсе стартапов, которые нужно было придумать, расписать и представить жюри в течение трех дней. Независимо оттого, выиграю я или проиграю, стоимость входного билета оправдывал неограниченный фуршет с пиццей и пивом.

Моим пунктом назначения был Galvanize — ультрамодный «кампус для стартаперов», предоставлявший незарезервированное место за общим столом по повышенной ставке в размере 550 долларов в месяц и отдельное рабочее место за 750 долларов. Называвший себя «входной дверью в техиндустрию» Galvanize находился напротив окруженной рабицей грязной стройки, где жили бездомные. Я побродил снаружи. Чуть дальше я увидел большую картонную коробку, которая дрожала и раскачивалась из стороны в сторону. Появился ботинок, потом еще один, потом пара ног. Когда находившийся внутри мужчина вылез полностью, он аккуратно сплюснул картон, сложив свои пожитки в мешок. Взвалив на себя все свое добро, он направился мне навстречу. Я дал ему пару долларов начальных инвестиций, повернулся и вошел в Galvanize.

Внутри я обнаружил регистрационный стол, на котором лежало множество незаполненных бейджей со шнурками и маркер. Startup Weekend предлагал участникам выбрать одну из трех профессий: ДИЗАЙНЕР, ХАКЕР или ВОРОТИЛА. Я написал на своем бейдже «КОРИ ПАЙН, ВОРОТИЛА». Тут же позади меня нарисовались трое прощелыг в опрятных костюмах. «Во-о-оротилы!» — воскликнул один, хватая маркер. То-то и оно. Для них это был явно не первый конкурс питчей. Не успел я сказать «привет», как во-о-оротилы убежали трепаться с кем-то другим. Время перед мероприятием было специально отведено на поиск потенциальных партнеров по команде, которая должна была соревноваться. Задача воротил заключалась в том, чтобы заинтересовать собравшихся, описывая свои идеи обладателям настоящих навыков (дизайнерам и хакерам) и убедив как можно больше из них присоединиться к команде. Сформировав ее, мы сделали бы презентацию в PowerPoint (так называемый питч-дек), а к концу уик-энда, надеюсь, и работающий прототип. Предполагалось, что идеи будут развиваться в зависимости от того, кто вступит в команду, но подготовиться явно стоило заранее. Я подкатывал ко всем, кого игнорировали во-о-оротилы, в результате поговорив с застенчивым двадцатилетним студентом-компьютерщиком из Таскалусы, штат Алабама, беспечным Android-разработчиком из Пуны, Индия, и добродушным ресторатором из Южной Флориды, увязавшимся с другом за компанию. Если бы они были моими напарниками, наша команда звалась бы «Андердог». Идеально.

Очередь за пиццей и пивом росла, а стулья, расставленные концентрическими полукругами перед сценой, заполнялись. Бородатый хипстер — ведущий — вышел вперед и обратился к публике. «Ну что, все готовы к Уик-энду стартапов?» — спросил он. «Уууу!» — загалдел зал. Попросив называть себя фасилитатором , ведущий Фрэнк объявил: «Миссия Уик-энда стартапов в том, чтобы преображать жизни предпринимателей. Это движение по всей планете». Я перестал вслушиваться, пока он толок воду. По словам Фрэнка, в любой уик-энд семь или восемь разрозненных групп участников занимались одним и тем же: придумывали, создавали и питчили техкомпанию совместно с совершенно незнакомыми людьми.

Тема этого Уик-энда стартапов — «Хакни иммиграцию». Мой стартап, откровенно говоря, не имел никакого отношения к иммиграции, но я решил, что это можно замаскировать. Из открывающей панельной дискуссии следовало, что вопросы аутсорсинга, торговли и международного трудового права в целом являлись основополагающими для бизнес-модели Кремниевой долины. Среди докладчиков были стартаперы-иммигранты, ветераны крупнейших корпораций наподобие Goldman Sachs и несколько юристов по миграционному праву, один из которых обсуждал «поиск креативных путей обхода действующего законодательства». Однако основным выступающим был Тодд Шульте, президент Fwd.us — «вертикально интегрированной группы интересов» (то есть группы лоббирования), основанной Марком Цукербергом при поддержке других техмагнатов, включая Билла Гейтса и сооснователя LinkedIn Рида Хоффмана. Организация открылась с 50 миллионами стартового капитала, что обеспечило ей мгновенное признание и доступ в Вашингтон, округ Колумбия. За первые три года она потратила на лоббирование почти два миллиона долларов.

Шульте, который пересекался с Цукербергом в Гарварде, был назначен главой Fwd.us после того, как совет директоров уволил основателя Джо Грина — соседа Цукерберга по гарвардской общаге. Сложно было не подметить закономерность в этих назначениях в верхах. Шульте был одним из самых отвратительных типов, с которыми я имел несчастье столкнуться в Сан-Франциско. Он прибыл с внушительным сопровождением. Пока он поднимался на сцену, один из его верных помощников поставил со своего телефона хип-хоповый хит пятнадцатилетней давности Who Let The Dogs Out на полной громкости, в то время как остальная часть стаи Шульте гикала и аплодировала.

Какой-то исполнительный подчиненный запостил фотку Шульте в твиттер. И вслед за этим добавил хвалебную подпись: «Властитель дум».

«Моя задача, наша общая задача в Fwd.us — провести всеобъемлющую иммиграционную реформу», — начал Шульте. Единственный участник дискуссии, вышедший на сцену с бутылкой пива, он расставлял с ее помощью акценты, тыкая горлышком в сторону слушателей. «Мы наладим систему, при которой в эту страну приедет больше высококвалифицированных иммигрантов», — сказал он. Тык. «Мы не станем депортировать одиннадцать с половиной миллионов человек, — продолжил он. — Ни один серьезный политик в Вашингтоне этого не хочет». Тык.

Насколько Шульте был самодоволен, настолько и неправ. Он выступал всего за несколько недель до того, как Дональд Трамп начал свою успешную предвыборную кампанию, чуть ли не целиком основанную на ксенофобском обещании депортировать миллионы иммигрантов, о которых трамписты распускали самую гнусную расистскую клевету.

«Кстати говоря, — продолжал Шульте, — веские основания для нашей реформы есть у обеих партий». Тык. Стратегия его организации, циничная и вместе с тем наивная, заключалась в том, чтобы убедить дружественных к корпорациям демократов принять проект новой «предпринимательской визы», параллельно умасливая республиканцев обещаниями высокотехнологичной системы погранконтроля (выгодное дельце для федеральных подрядчиков Кремниевой долины). Кроме того, поддерживаемая Цукербергом группа лоббировала продление рабочей визы Н-1В . счастливые обладатели которой живут в постоянной неопределенности и нещадно эксплуатируются трудовыми брокерами техиндустрии, известными как бодишопы . Шульте делил сцену с одной из таких брокеров по трудоустройству, исполнявшей роль «свахи» для сан-францисских стартапов, искавших «талантливых работников» из-за рубежа. «Потрясающие политические перемены… Вот что подготавливает мой коллега Тодд», — сказала она. Еще один докладчик, бывший топ-менеджер Skype и «предприниматель-в-резиденции» Andreessen-Horowitz из Эстонии, возглавлявший иммиграционный стартап в Пало-Альто, имел не просто потрясающие, а грандиозные планы. «Мы хотим, чтобы каждое государство на планете конкурировало за каждого гражданина», — заявил предприниматель Стен Тамкиви. Я огляделся. От чепухи, которую нес Тамкиви, у всех снесло крышу. Однако его стартап обладал столь скромными возможностями, что казался насмешкой над фантастически амбициозными разглагольствованиями о вытеснении мирового господства национальных государств. Он назывался Teleport и давал колесящим по всему свету «цифровым кочевникам» персонализированные советы — например, как найти в новом городе работу и какие районы можно считать джентрифицирующимися. По мнению Стена, у правительств разных стран было торжественное обязательство конкурировать за «техталанты», обещая благоприятную иммиграционную политику и быстрый вайфай. Позиция Соединенных Штатов в этой глобальной гонке, «с позволения сказать, стремительно ухудшается каждый год». В этом он был прав, но происходило так не потому, что правительство оказывало недостаточную поддержку смехотворному либертарианству хастлеров вроде Тамкиви. Тем не менее, услышав его план превратить международный порядок в элитный торговый центр для государств, я забеспокоился, что мой собственный чудной стартап может показаться слишком заурядным.

Дискуссия подошла к концу. Наступил перерыв. Меня тошнило от пива и пиццы. Затем фасилитатор Фрэнк привлек внимание публики. Время пришло. Формат, который он описал, был прост. Все желавшие сделать питч выстраивались в очередь. У каждого будет шестьдесят секунд, чтобы продать свой стартап аудитории. После этого слушатели голосовали за понравившиеся идеи, приклеивая липкие стикеры на лист ватмана с названием проекта. У тех, кто провел питч, было три голоса. Перерыв на голосование даст еще одну возможность набрать товарищей по команде на этот уик-энд, хотя во-о-оротилы, ясное дело, меня обставят. «От десяти до пятнадцати» команд пройдут отборочный тур и проведут остаток уик-энда за мозговым штурмом, разрабатывая приложения и сайты, а воскресным вечером предстанут перед жюри, которое выберет трех победителей. В качестве приза Galvanize и спонсоры предоставляли бесплатные услуги, а новые компании победителей получали огласку.

Желающих провести питч было навалом. Я поспешил встать в очередь. Передо мной стояло несколько человек, что мне было только на руку. Я не хотел выступать первым — но не потому, что нервничал (это было неизбежно), а по стратегическим соображениям. Публика еще не утихомирилась, поэтому читавшим питч в начале приходилось перекрикивать галдящую толпу. Нервничал же я необычайно.

Первым в атаку пошел робкий молодой Android-разработчик, питчивший приложение под названием Visa Doctor. Концепция была, кхм, невнятной. «Мне потребуются бэкенд-разработчик, дизайнер и гроус-хакер . Вместе мы сможем построить бу-бу-бу», — закончил он. Все зааплодировали. «Йе-е-ей», — крикнула женщина за мной в очереди. Следующей идеей был сервис, куда претенденты на американское гражданство могли бы загружать видеоролики о себе, которые «проверенные граждане» смотрели бы и оценивали, как дурацкие трюки домашних животных на YouTube или потенциальных партнеров в Tinder. Очевидно, если этот стартап когда-нибудь взлетит, всем фотогеничным мигрантам выдадут гринкард, а уродливым откажут. Толпе, похоже, это пришлось по нраву. Но следующий питч уделал всех. У выступавшего был сильный непонятный акцент. Его приложение поможет заключать браки между будущими мигрантами и гражданами страны, куда они мигрируют. Он назвал его «гриндер — как тиндер, только с гринкардами». Все рассмеялись: то ли поскольку никто не знал, что такие браки нелегальны, то ли поскольку это знали все. К счастью, я шел не сразу после гриндера. Питч выступавшего непосредственно передо мной я прослушал, перечитывая заметки в телефоне. Шестьдесят секунд пролетели в мгновение ока — и вот кто-то вручает мне микрофон.

Пришло мое время. Я готов был поразить всех до глубины души. Ху лет зе доге аут, а? Ну? Ху? Ху?

«Привет», — сказал я. В этот момент, перед этой публикой, я надеялся, что за простым цинизмом моих идей их более революционные аспекты будут незаметны.

Моей целью было выставить стартап, призванный способствовать каннибализации корпораций, совершенно нормальным и безопасным, но в то же время захватывающим и прибыльным. Я сделал паузу, чтобы перевести дух и, как мне казалось, придать торжественности моменту. Положил телефон в карман. В заметках больше не было нужды. Что мне нужно было сделать, так это открыться.

Мой отрепетированный питч вырвался наружу гиперактивным бормотанием. Самому себе я слышался обнюханным социопатом — именно к такому образу я и стремился. Не важно, что я говорил. Важно, что я попытался. И слушателям, похоже, это нравилось. По крайней мере, они захлопали. Я решил, что все прошло неплохо. Обратно в зал я ретировался так поспешно, что чуть не забыл повесить свой ватман на стену, чтобы люди могли проголосовать за мой стартап.

За остальными презентациями я наблюдал с безопасного расстояния. Кто-то предложил приложение для доставки приготовленной иммигрантами еды в рестораны, воспользовавшись туманным исключением в калифорнийских законах по контролю за качеством пищевых продуктов. «Как Uber или Airbnb, только с иммигрантской едой», — объяснил создатель. Какой-то добряк хотел создать нечто вроде трудового кооператива в условиях шеринговой экономики, но детали были настолько расплывчатыми, что я так и не понял, что кооператив должен был делать. Чокнутый чувак питчил стартап «Новая Политическая Система… приложуха — убийца вашей политической жизни», концепция которого оказалась настолько же пошлой, как и название, что не помешало ему сорвать аплодисменты.

До начала голосования я насчитал двадцать три питча. Создавалось впечатление, что мне не нужно рыскать в поисках поддержки, так как люди не переставали подходить ко мне и расспрашивать о презентации. Несколько веб-дизайнеров из Окленда предложили свою помощь. Другие интересовались, легален ли мой проект. К счастью, у меня был готов ответ. «Мы будем полагаться на пользователей, отмечающих любой нелегальный контент, — сказал я. — Ровно как с объявлениями секс-услуг на Craigslist».

«А еще можно платить биткойнами!» — встрял заинтересовавшийся уик-эндер.

«Именно!» — подтвердил я. Народ врубился. Корыстные взгляды были настолько распространены в Кремниевой долине, что никому и в голову не пришло читать мне лекции о приличиях. В основном люди хотели знать, как я намеревался выйти сухим из воды, организовав очевидно незаконный сговор. Вопрос не праздный. Один из источников моего вдохновения, Росс Ульбрихт, был приговорен к пожизненному сроку за управление нелегальным наркорынком Silk Road. Доступный только в финансируемой Пентагоном сети Тог — также известной как дарквеб, — Silk Road, как утверждается, за два года обслужил более миллиона транзакций, выручка от которых составила 1,2 миллиарда долларов. Ульбрихт, бывший Орлиный скаут , был примерно моего возраста. Он разработал Silk Road в публичной библиотеке района Глен-Парк в Сан-Франциско, в которой я периодически работал. В слезном ходатайстве о смягчении наказания Ульбрихт попросил прощения и сказал судье: «Я не эгоцентричный социопат». На это сторона обвинения привела свидетельства, как Ульбрихт пытался заказать киллеру из «Ангелов ада» убийство другого наркоторговца, вымогавшего у него деньги. На самом деле Ульбрихт вступил в заговор с одним федеральным следователем против другого федерального следователя, которые уже взяли его в кольцо. Через месяц после того, как федералы закрыли Ульбрихта, другой бывший Орлиный скаут из Техаса запустил Silk Road 2.0. Преемник Ульбрихта, двадцатишестилетний сотрудник SpaceX и житель Мишен-дистрикта Блейк Бентолл продержался менее двух месяцев до ареста по обвинению в «наркоторговле, хакерстве, отмывании денег и торговле поддельными удостоверениями личности». На момент написания этих строк Бентолл ожидает суда. Государственный обвинитель, прокурор Манхэттена Прит Бхарара, выступил с заявлением, призванным охладить пыл не в меру ретивых предпринимателей: «Давайте начистоту: Silk Road в любой его форме — это дорога в тюрьму».

Меньше чем через две недели после моего дебюта в акульем бассейне Сан-Франциско очередной вдохновленный Silk Road стартап под названием OpenBazaar получил миллион долларов посевных инвестиций от таких известных венчурных фирм, как Union Square Ventures и Andreessen-Horowitz.

Реальность вновь обошла мое темное воспаленное воображение.

Но не все было потеряно. Ведь я мог проголосовать за самого себя. Приклеивая стикер к стене, я покраснел от стыда. Надеюсь, это побудит других участников сделать то же самое. Я ломал голову над тем, что делать с оставшимися двумя голосами. Каковы местные культурные ожидания? Должен ли я снова голосовать за себя — или это будет выглядеть жалко и не по-товарищески? Я отдал оставшиеся голоса «Гриндеру», приложению для браков и зеленых карт, за то, что они превзошли меня без особых усилий, и «Новой Политической Системе», потому что почему бы и нет?

Когда подсчитали голоса, я получил восемь, не считая своего собственного. Требовалось еще как минимум пять, чтобы пройти в следующий тур. Увы, найти инвестора в этой мясной лавке имени Калигулы мне не удалось.

Следующая дешевая возможность заплатить-и-питчить была в Сан-Хосе.

Билет стоил тридцать долларов, а участникам давали девяносто секунд для питча перед двумя инвесторами. Ни об этих инвесторах, ни о самом организаторе — стартапе Lifograph — я ни разу не слышал, поэтому зашел на их сайт, первым делом увидев минутный вступительный ролик. Он содержал все компоненты стандартного стартаповского видеоряда: бодрая акустическая гитара на заднем плане, имитация браузера, вымышленный главный герой, чьи проблемы решил сервис, — но с каждым из этих компонентов было что-то не так. Рассказчик говорил со смущенным британским акцентом. Он делал паузы в самых неподходящих местах, в то же время источая пугающий энтузиазм. «Привет! Это Энди. У Энди кончаются деньги. Которые нужны ему для техстартапа\» — говорил закадровый голос.

Lifograph именовал себя «энциклопедией людей и компаний Кремниевой долины и техиндустрии». Но было это никакой не энциклопедией, а смесью фикс-прайса с типичной аферой в духе плати-и-питчи. В список раскрученных с помощью Lifograph стартапов входили сервис по доставке марихуаны Highspeed и «программа повышения квалификации для гарантированного трудоустройства» — некий Европейский университет лидерства, расположенный в Турции. За 70 долларов можно было занять место рядом с этими прекрасными организациями, получив сделанный на заказ питч-ролик. Я воздержался. Еще на их сайте был блог, почти наполовину посвященный Стиву Джобсу. Один из постов принадлежал Мэнни Фернандесу — мелкому инвестору, перед которым мне предстояло питчить в Сан-Хосе. Мэнни не тратил попусту время читателей, предваряя джобсовские премудрости собственными рассуждениями. Вместо этого он выдал на-гора перечень банальностей.

1. БУДЬ ЛИДЕРОМ

Стив Джобс бросил учебу, но был лидером. Он умел сплотить инвесторов и работников ради создания восхитительного продукта.

Лидерство развивается с течением времени. Вы должны всей душой принять идею того, что вы лидер, а затем привлечь последователей, чтобы они вас поддержали.

Совет неоценимый, ничего не скажешь.

Другим инвестором-судьей на мероприятии в Сан-Хосе был Иштван Джойнер — доктор компьютерных наук и экс-менеджер Google среднего звена, ставший венчурным капиталистом. Джойнер работал на низкопрофильный инвестиционный фонд объемом 100 миллионов долларов, принадлежавший «патентному троллю» InterDigital Inc. (хоть компания и открещивается от этого ярлыка). Эта сутяжническая контора зарабатывала сотни миллионов долларов в год, скупая патенты (суммарно более двадцати тысяч, «в том числе на фундаментальные беспроводные технологии»), а затем лицензируя право на использование запатентованных технологий такими компаниями, как Apple и Samsung. Иначе пусть пеняют на себя.

Я знал, что Мэнни и Иштван будут гораздо более суровыми критиками, чем жюри участников на Уик-энде стартапов. Но с учетом их связей награда могла перевесить всю эту агонию.

Просматривая конспект своего питча над тарелкой размазанных остатков мезе , я чувствовал, как подступает невыносимая головная боль. Через несколько минут мои глазные яблоки готовы были выскочить из глазниц и шлепнуться об оконное стекло. В самый неподходящий момент. Пока мой автобус проезжал малолюдные торговые центры вдоль дороги к Сан-Хосе, я зловеще морщился от боли.

Пригород Сан-Хосе был образцом американской архитектуры исключительно бежевого цвета. Центр города лоснился консьюмеристским благоденствием средней руки: словно городские планировщики взяли пригородный торговый центр из начала девяностых, вытряхнули все из него вдоль линии скоростного трамвая и добавили несколько современных штрихов вроде дорогих магазинов винтажной одежды и облегчающих головную боль крафтовых пивоварен, в одной из которых я скоротал время перед мероприятием. Улицы были чистые и ровные. Даже скейтбордисты носили золотые часы.

Питчи проводили в еще одном инкубаторе под названием Founders Floor. Я ожидал увидеть очередное модное аскетичное пространство с холодными жесткими полами и выставленными напоказ воздуховодами. Но здесь был не Сан-Франциско. Founders Floor оказался старомодным душным казематом с тонким ковролином, низкими потолками и неуловимо мерцающим люминесцентным освещением. Обстановка такая, будто меня сейчас попросят пописать в баночку или заполнить тест Майерс — Бриггс . Единственным элементом декора, привлекшим мое внимание, был плакат с поднявшим руку в вулканском приветствии Леонардом Нимоем почти в полный рост.

Нерды техтусовки Сан-Хосе отличались не столько шиком, сколько бзиком. Или даже задротством. Присутствующие выглядели один другого опрятнее и расторопно заняли свои места в ровненьких рядах стульев. На многих были до ужаса похожие сине-белые рубашки в клетку. Хорошо, я хоть приоделся кое-как. Побриться и постричься тоже не помешало бы. Это было первое из посещенных мной техмероприятий, где не подавали алкоголя. К счастью, у меня с собой была фляжка. Главным блюдом была резиновая курица, соскользнувшая в мусорное ведро с тошнотворным шлепком. Терпеть не могу делать что-либо на пустой желудок, но уж лучше питчить голодным, чем наблевать на инвесторов.

Я занял место на задних рядах возле пузатого чувака, который разрабатывал сервис против спама. Одним из его секретных ноу-хау было сканирование входящих писем на упоминание африканских королевских особ. Слева от меня сидел молодой стартапер, записавшийся в Founders Floor по распоряжению корейского правительства для изучения искусства питча Кремниевой долины.

Перед зрителями стояла основательница Lifograph Деа Уилсон — пергидрольная блондинка-эмигрантка, называвшая себя «Кремниевая мисс». Это была самая задорная румынка, которую я когда-либо видел. Впрочем, она уже довольно давно жила в Калифорнии. «Давай, врубай транс», — сказала Деа. Диджей поставил скрипучую гнетущую электронику. «Может, в следующий раз, — продолжила она, — мы вдвоем подготовим какую-нибудь песню, начнем с выступления группы, чтобы все танцевали».

«Ву-ху-у! — внезапно завопила она. — Давайте-ка чуток разогреемся! Не слышу вас!»

Зал ответил вялым «ву-ху».

«Вам, наверное, надо пивка», — сказала Деа. Какого еще пивка?

«Ву-ху-у!» — закричал какой-то парень сзади.

Деа огласила спонсоров, первым из которых был разработчик мобильных приложений, искавший новых клиентов. «Последнее время я занимаюсь нишевыми приложениями, — сказал он. — Это не миллиардные проекты. Они приносят десять, двадцать, тридцать тысяч долларов. Я знаю, это немного, но для некоторых из нас достаточно».

«По крайней мере, выгоднее, чем быть основателем стартапа», — заметила Деа. Ох уж этот румынский фатализм! Надо думать, Lifograph не сделал ее богатой, раз она позволяла себе так подтрунивать над мечтами тех, кто раскошелился, чтобы прийти сюда. На фоне густого тумана оптимизма, который окутывал Кремниевую долину, саркастическое замечание Деи, это едва заметное свидетельство ее невезения, казалось по-настоящему бунтарским.

Закончив со спонсорами, Деа представила судей-инвесторов Мэнни и Иштвана, сидевших перед публикой. Иштван держался несколько сдержанно, но всякий раз, когда заговаривал, сыпал колкостями. Мэнни, у которого было менее впечатляющее резюме, компенсировал это шоуменством.

«Кто пришел сюда поднять денег? Поднимите руки», — сказал Мэнни.

«Все», — сказала Деа, оглядев зал.

«Ого, — протянул Мэнни. — Я в восторге. Хоть и подустал. Но в мире стартапов отговорок не существует». Поведав байку, в которой превозносил сам себя и намекал на свою секретную формулу богатства, он завершил: «Не забудьте зафолловить меня в твиттере». Пришло время питчей. Первым в очереди был тощий молодой иммигрант Гарольд. «Ву-ху-у Гарольду!» — крикнула Деа. Он питчил трехдолларовую одноразовую зарядку для смартфона. Иштван оценил питч, однако посоветовал Гарольду сделать как-нибудь так, чтобы его одноразовая дешевка выглядела более экологически чистой.

Следующая участница питчила бытовой прибор PharmaBot для выдачи лекарств в нужной дозировке в нужное время. У него были и другие инновационные функции. «Фармацевтическим компаниям PharmaBot обеспечит прямой доступ к потребителю, — объяснила она. — Пополнение расходников PharmaBot можно ограничить конкретным фармацевтическим брендом». Благодаря чему, подумал я, компании во имя удобства и прогресса вытеснят неоправданно дорогими раскрученными марками более дешевые и ничем не отличающиеся дженерики. «Это была бы победа на миллиард долларов». Нетрудно догадаться, как победила бы Большая фарма . Эта идея прямо-таки сочилась злом. Я был уверен, что она выстрелит. Но ошибся.

Мэнни не понравилась подача выступавшей — и еще больше не понравилось, что она не отрывала глаз от своего конспекта. «Я недавно выписал чек предпринимателю, в котором бушевала страсть, — сказал он. — Меня спрашивают: „На фига ты вложился?" Ну, новый большой рынок, отличная команда — это понятно. Но главное — его страсть была заразительна. Страсть передает ваш энтузиазм. Вам не добавит страсти чтение».

«Я хотел сказать то же самое», — добавил Иштван.

Затем врач питчил дыхательную трубку собственного изготовления, которая, по его словам, сократит риск вызванных хирургическим вмешательством смертельных инфекций. Он собрал уже 350 тысяч долларов и хотел еще миллион, чтобы привести устройство в соответствие с федеральными требованиями. Хоть это был и не модный товар, он казался продуманным и нацеленным на проверенный рынок — уж точно более полезным, чем тот же PharmaBot, — да и страсти у врача хватало. «Это спасет многие жизни», — сказал он.

«Мы не инвестируем в эту сферу», — отрезал Мэнни. Вот вам и спасение мира с помощью технологий.

Моя головная боль вернулась. На этот раз со страшным голодом. Я сидел в шестом ряду на предпоследнем месте. Пока до меня дойдет очередь, могло пройти часа два. Сложно было оставаться начеку все это время. Мало кто выступал зажигательно. Иштван и Мэнни громили один питч за другим. Я попытался разобраться в нюансах их ответов, чтобы подстроить питч к их вкусам. Это был напрасный труд. Чаще всего судьи просто повторяли друг за другом, из-за чего периодически противоречили сами себе. В чем можно было не сомневаться, так это в их способности изрекать прописные истины в грубой и зачастую снисходительной манере.

Женщину, которая питчила приложение, призванное помочь родителям сблизиться с детьми, Мэнни унизил, призвав проголосовать за ее продукт поднятием рук, чтобы продемонстрировать отсутствие спроса на него (в аудитории, состоявшей из одиноких молодых мужчин-кодеров). Другой женщине, показавшейся ему слишком многословной, Мэнни сказал: «Инвесторы любят обучаемых стартаперов… Если вы постоянно лезете со своим мнением, их мудрость пройдет мимо вас». Иштван тоже не церемонился. Когда один выступавший окончательно завяз в техжаргоне, тот прервал его. «Кто понял, чем занимается его компания? — спросил Иштван, попросив поднять руки. — Мало кто. Точно не я».

Постепенно я стал замечать в советах инвесторов несколько повторяющихся тем. Упрощайте все как для идиотов. Сосредоточьтесь на большом куше. Темните при первой необходимости.

К тому моменту, когда Деа вызвала меня, Мэнни и Иштван разрушили мечты по меньшей мере двух дюжин предпринимателей. Чтобы пройти через то, что ждало меня, я убедил себя, что могу стать счастливым исключением. Я выучил питч наизусть. Я учел замечания судей и был готов идиотничать, напустив туману где надо. У меня была большая идея, но скромная «просьба». Настал мой черед. Мой шанс.

Девяносто секунд пролетают гораздо быстрее, когда ты тараторишь со сцены. Все было как во сне — за исключением того, что я был полностью одет.

«Привет, — сказал я. — Я Кори. Я здесь, чтобы открыть бизнес».

Не знаю, видели ли вы сегодняшние новости из Парижа: массовые протесты таксистов против Uber. Тысячи такси парализовали город. На улицы выплеснулось насилие. Хорошего мало. Если я Uber, то не особо рад этому. Если я таксопарк, то, может, и рад. А если Lyft, то заинтригован! Это может играть мне на руку. Мой бренд чист. Его не запятнали эти протесты.

Вызывая у слушателей образы горящих покрышек и битого стекла, я надеялся завладеть их вниманием.

Таков целевой рынок компании Laborize, которую я открываю. Это уникальное предложение формата ПОКУ — протестная организация как услуга . По существу…

В зале кто-то захихикал. Я пытался не придавать этому значения.

Вам смешно… Но мы обеспечиваем нашим клиентам конкурентное преимущество, организуя кампании прямо в офисах их конкурентов: повышая их затраты, деморализуя их рабочую силу и отвлекая их руководство.

Мэнни и Иштван смотрели с каменными лицами. Я повернулся к толпе.

Эм, да. Мой опыт: я оправляющийся после провала журналист с техобразованием. Это будет мой третий стартап. Первый я основал, он прогорел. М-м. Во втором я был в руководстве. Его купили. Это мой третий заход.

Тут я забыл, что говорить дальше. А, точно:

Труд. В мировых масштабах это рынок объемом 18,5 триллиона долларов. Это данные ОЭСР. Нам наконец-то причитается кусок этого пирога. А, вот еще что. В посевном раунде я собираю двести пятьдесят тысяч. Юристы, организаторы, продажи, инженерия…

За несколько мгновений до конца питча я разучился складывать слова в предложения. Ситуацию спас смутьян из зала. «А профсоюзных работников нанимаете?» — заорал кто-то с задних рядов.

«Нет, мы создаем профсоюзных работников! Для конкурентов», — ответил я.

Вот и все. Мое время истекло. В ожидании вердикта секунды казались часами. Первым нарушил молчание Иштван. «Итак, я ничего не услышал о самом продукте. Звучит как услуга», — сказал он.

«Ага, — подтвердил я, — протестная организация как услуга».

«Что, естественно, не имеет отношения к программному обеспечению как услуге, хоть и называется тоже ПОКУ. Так или иначе, венчурных капиталистов это не заинтересует, так как не масштабируется. Венчурные капиталисты редко инвестируют в поставщиков услуг, так сказать, зависящих от людей, если вообще когда-либо это делают. Вот главная проблема, которую я здесь вижу».

Я не стал спорить, но знал, что он не прав. Uber, например, определенно нуждался в людях. И провел на тот момент крупнейшее IPO, обеспеченное венчурным капиталом. Никто им не говорил: «Вы не масштабируетесь». По прошествии времени я думаю, что Иштван сказал просто первую уничижительную вещь, что пришла ему в голову.

Мэнни безучастно разглядывал точку в пространстве где-то под потолком в дальнем конце зала. Он раздул щеки в недоумении. «Это твой протест?» — поинтересовалась Деа. «Язык проглотил», — раздался крик из зала. Наконец Мэнни высказался. «Вы упомянули о крупном рынке, — сказал он, — но не объяснили, каким образом проникнете на него. Какие вы шаги предпримете — эти X, Y, Z — для покорения рынка?»

Он был прав. Об этом я не сказал ни слова. Хотя, наверное, смог бы улучить момент, чтобы мимоходом упомянуть практические вопросы.

«Избегайте путаницы: „Ох, наверное, это рынок на триллион долларов, погодите, то есть миллиард". Канцелярские резинки — тоже рынок на миллиард, или туалетная бумага, пластиковые бутылки. Как именно вы собираетесь отхватить кусок у всего этого? — продолжал Мэнни. — Все равно что прийти в Wells Fargo и сказать: „Ничего себе, сколько тут денег". Денег на рынке куча, но как они вам достанутся? Начиная с первого доллара. Откуда он возьмется? Вставьте это в презентацию».

«Да, это я не включил. Буду рад обсудить это с вами отдельно», — ответил я.

«Жду с нетерпением, Кори. Благодарю вас», — сказал Мэнни.

«Ву-ху-у! Протесты-услуги!» — закричала Деа.

«Чрезвычайно уникально», — услышал я, возвращаясь на свое место.

Когда я сел, парень, который был в очереди за мной, уже вовсю питчил. «С вами бывало, что вы не купили какую-нибудь вещь онлайн, потому что сначала хотели подержать ее в руках?» — спросил он. Его слова утонули в молчании. Я получил свое «ву-ху-у». Получил «уникально». Получил их внимание. Но эти инвесторы не откроют ради меня ролодекс . не говоря уже о чековой книжке. Унизил ли я кого-нибудь, кроме самого себя? Не особо. Но вызвал определенный дискомфорт — что в моих условиях, надо полагать, было уже неплохо.

Оставшиеся презентации прошли в атмосфере уныния. Я даже не понял, кто выиграл главный приз: «Бесплатный демонстрационный стенд (130 долларов) на будущем конкурсе Lifograph».

«А теперь ву-ху-у всем присутствующим!» — крикнула Деа.

«Ву-ху-у!» — отозвались присутствующие.

Толстопузый Спамер приободрил меня. «Мне понравилась твоя презентация. Не уверен, что на этом можно заработать, но презентация отличная, — сказал он после мероприятия, когда все разговорились. — Тебе надо осваивать новые рынки, типа „Оккупай Уолл-стрит“ и не только Уолл-стрит. „Протестуй против всего", ну ты понял». Его следующий совет был менее очевидным, но абсолютно искренним. Он касался правильного настроя для питча: следовало представить, что ты «полный лузер», обреченный на провал. Ему это всегда помогало. «Кругом твердят: ты должен любить себя, должен быть уверенным в себе, — он усмехнулся. — А что, если ты не любишь себя?»

Затем своими мыслями о Laborize подошел поделиться мужчина в зеленой рубашке. «Извините, что рассмеялся, — сказал он. — На секунду решил, что это шутка. Но это, очевидно, серьезная тема. Надеюсь, я не показался вам слишком грубым».

«Что вы, ничуть», — ответил я.

«У вас была самая внятная презентация», — добавил он. К сожалению, он был не тем, кого я стремился впечатлить.

В разговор встрял нагловатый стартапер-европеец.

«Каждая венчурная компания возненавидит тебя, — заявил он. — И я тоже такое не поддержу». По его словам, поощрять членство в профсоюзах «столь же вредно для экономики… как, не знаю, вмешиваться в торговлю оружием». Однако, даже несмотря на все отвращение к моей идее, Наглец ее по-своему похвалил.

«Идея безумная, — сказал он мне. — Поэтому может сработать». Я, само собой, тоже так считал.

«Но инвесторов я бы искал не среди венчурных капиталистов», — продолжал он.

«Краудфандинг?» — спросил я, предвосхищая его совет.

«Вообще-то, — пояснил он, — ты мог бы продать ее профсоюзам».

А что, неплохая идея.

Я был обязан пропитчить Laborize профсоюзам.

Первым делом нужно было переделать питч. С одной стороны, Laborize был сенсационно циничной уловкой, призванной обогатить одного-единственного человека — меня. Но на более глубоком уровне это была сенсационно циничная уловка, призванная обманом сподвигнуть капиталистическую элиту проспонсировать собственный крах. Ставка была на то, что ее склонность к краткосрочной выгоде и злорадству перевесит долгосрочный интерес в подавлении профсоюзного движения. Потенциал был огромен. Только представьте: если Laborize преуспеет в одном секторе экономики — оставив господствующего непрофсоюзного игрока на горе трупов соперников, изъеденных изнутри профсоюзами, измученных растущими пенсионными взносами и бесконечной чередой трудовых споров, — другие отрасли последуют тем же путем. Вскоре каждая компания почувствует себя обязанной финансировать профсоюзную кампанию против своих конкурентов — лишь бы те их не опередили. Если бы все действительно происходило так, как диктуют законы разума и экономики, в конечном итоге трудовые ресурсы всех компаний, кроме одной — последнего клиента Laborize, — состояли бы сплошь из профсоюзных активистов.

У меня не было связей в местном рабочем движении, каким бы оно ни было, но я вышел на след благодаря своевременной статье в SF Weekly об организации профсоюза на складе Google Express в Маунтин-Вью. Google Express был службой доставки товаров, конкурировавшей с Amazon и имевшей, как сообщалось, схожие условия труда. Во главе кампании стояла местная профорганизация Teamsters Local 853, ранее объединившая водителей шаттлов Facebook, Apple и Genentech. «Мы теперь что-то вроде техпрофсоюза», — сказал газете профсоюзный лидер Роум Алоиз. Наведя справки об Алоизе, я узнал, что он был не последним человеком в Международном братстве тимстеров . а также проходил в национальных профсоюзных выборах по списку, который возглавлял Джеймс Хоффа, сын покойного Джимми . Позвонив Роуму, я договорился о встрече на следующей неделе в их офисе в Сан-Леандро. Для него я был лишь очередным журналистом, который хочет взять интервью о профсоюзном объединении техработников. Я не помню, чтобы упоминал Laborize в телефонном разговоре, а если даже и упоминал, то разве что между делом.

Когда я отправился к тимстерам, было тепло и солнечно. Я прислонил арендованный велосипед возле скамейки в приятном маленьком парке в Сан-Леандро, распаковал ланч и открыл твиттер, где случайно наткнулся на последнюю новость от местного фрилансового репортера:

МОЛНИЯ: #СФ на Валенсия-стрит тимстеры пикетировали техавтобусы Bauer из-за трудового конфликта

Видимо, это были ребята Роума. Он говорил что-то о планирующейся акции. Компания Bauer владела большинством шаттлов, ежедневно возивших технарей между их городскими квартирами и пригородными офисами. Для тимстеров это легкая мишень.

По покрытым выбоинами улицам, огибая битое стекло и грузовые фуры, я мчал в оживленный промышленный район, застроенный обветшалыми складами, меж которых словно крепость стояла штаб-квартира Teamsters Local 853 из красного кирпича. Велосипед я прикрутил цепью к железным воротам снаружи. На тонированной стеклянной двери белым шрифтом были перечислены все столпы профсоюзной организации: оптовые продавцы спиртного, развозчики молока, работники стройки и застройщики. Красочный рисунок на стене с бастующими рабочими оживлял пустое лобби. Я поднялся по узкой лестнице и зашел в офис в сопровождении дамы средних лет в ветровке. Она провела меня в темный зал совещаний, где на стене висел портрет Роума с квадратным подбородком, кудрявыми волосами, в галстуке и пиджаке. Через несколько минут явился и сам натурщик. Телосложением он походил на грузовик. Уверен, технари от него в страхе разбегались. Но его непринужденная манера речи меня сразу успокоила.

«Это ваша акция была утром?» — спросил я.

«Ага, наше дело, — сказал он. — Мы стопанули пару автобусов Bauer. В Сан-Франциско, на перекрестке 24-й и Валенсии. Одна из последних остановок перед кампусом Cisco».

Вступление в профсоюз водителей шаттлов было рекламным благословением для тимстеров, чье братство было запятнано историческими ассоциациями с организованной преступностью и коррупцией. «Мы имеем дело с такими компаниями, что стали возбуждать интерес, — объяснил Роум. — Если б речь шла просто о Loop Transportation» — транспортном подрядчике Facebook — «или Compass Transportation» — которая развозила работников Apple, eBay, Evernote, Genetech, Yahoo и Zynga — «всем было бы насрать. Но про нас пишет даже зарубежная пресса. Это круто».

На протяжении некоторого времени мы обсуждали его профсоюзную деятельность — наверное, около часа. Чувствовалось, что Роум уже хотел закругляться.

Окно моих возможностей схлопывалось. Я быстро затараторил о своем опыте привлечения венчурного капитала. «Я питчил идеи стартапа, но большинство из них забраковали», — сказал я. Роум слушал доброжелательно, но со все более утомленным выражением лица. «Таким образом, — сказал я наконец, — идея стартапа в том, чтобы корпорации финансировали профсоюзное движение работников конкурирующих корпораций».

«Что охереть как незаконно», — сказал Роум.

«То же самое можно сказать про Airbnb!» — возмутился я. Это было не совсем так. Он мог бы возразить, что некоторые аспекты бизнеса Airbnb, как и в случае с Laborize, бывали противоправными в определенное время в определенном месте. Однако разговор и так не клеился.

«Да-да, само собой. Но не забывайте, — сказал Роум, — есть большая разница в между обеспечением правопорядка городом Сан-Франциско и министерствами труда и юстиции». Я вынужден был признать, что он прав. Если кто и знал о давлении со стороны федералов, так это высокопоставленный тимстер. Даже Uber не смел переходить дорогу ФБР. Роум выглядел захваченным врасплох. «Не бывает профсоюзных чиновников, абсолютно, и всё тут, вы не можете, я не могу, сами понимаете», — запинался он.

По его словам, иногда профсоюзы пытались натравить компании друг против друга. Некоторые компании даже соглашались подыграть. Но тайный сговор между движимым личными интересами бизнесом и профсоюзами подпадал под чрезвычайно суровые законы. «Вы не можете брать у работодателей денег ни на что, кроме профсоюзных взносов, которые они вычитают из зарплат работников, — пояснил Роум. — Любая сумма выше двадцати пяти баксов — это уже нарушение федерального законодательства». Что еще хуже, чиновники Министерства юстиции в последнее время «уже достали своим крючкотворством», докапываясь до самых незначительных нарушений. Не лучшие новости для Laborize. «Поищу, пожалуй, хороших юристов», — заключил я.

«Вот-вот. Вы с этой идеей проблем не оберетесь», — подтвердил Роум.

Итак, я покинул краснокирпичную крепость тимстеров, дополнив свой безупречный послужной список неудач. Laborize отвергли представители как капитала, так и труда. И слава богу.

Через шесть месяцев после нашей встречи правительственная комиссия по надзору за тимстерами обвинила Роума в многократных взятках и превышении служебных полномочий. Расследование выявило у него в шкафу кучу скелетов, в том числе попытку фальсификации профсоюзных выборов в интересах своих пособников и случаи кумовства. Его также обвиняли в вымогательстве, а именно незаконном получении подарков от дистрибьюторов алкоголя, с которыми у тимстеров был заключен договор. Среди подарков, о которых шла речь, были билеты на новоорлеанскую вечеринку Playboy в рамках Супербоула-2013. Демократический союз тимстеров (реформистская группа внутри Международного братства тимстеров) заявил, что на карьере Роума «можно ставить крест» ввиду инкриминируемых ему «множественных правонарушений коррупционной направленности». На момент написания этой главы по делу идут слушания, а Роум открыл фонд правовой защиты.

Я добрался на скоростном поезде до Фримонта, остаток пути до Маунтин-Вью проехав на велосипеде — мимо зловонного болота, через высокий мост над заливом, по потрескавшемуся бетону Восточного Пало-Альто и в зеленую страну чудес яппи самого Пало-Альто, где сделал заслуженную передышку. Нет места лучше для лицезрения того, как угодливые бармены лет сорока в жилетках и бабочках подают 18-долларовые коктейли распальцованным 21-летним технарям в футболках. Мой «Сазерак» за 14 баксов был довольно мягким. Значит, горький привкус во рту оставило что-то другое.

Отвергнутый и одинокий, я снова искал утешения в халяве ночных клубов СоМа. Этой ночью деньги прожигал стартап, торговавший софтом для других стартапов, с помощью которого они писали свой софт. Бархатистая зона чилаута около танцпола была оборудована игровой доской «Четыре в ряд» размером с огромный комод и горой гигантских деталек для дженги , каждая где-то полметра на пятнадцать сантиметров. Дженгу обступила целая толпа. Десятки людей стояли вокруг и следили за командами, которые по очереди укладывали блоки все выше и выше вплоть до неминуемого кульминационного момента, когда все с грохотом падало на темно-малиновый ковер.

Прислонившись к стене и наблюдая за этим сизифовым трудом, я заметил знакомую бейсболку, из-под которой выбивались черные кудри. Это же мой дружище Лоуренс! Я аккуратно обошел игравших в дженгу, присев рядом. Поглощенный разговором, он не заметил меня. «Я еврей. Я говорил? У меня мать русская еврейка», — рассказывал Лоуренс компашке слушавших вполуха технарей, судя по виду, только окончивших колледж.

«Эй! Лоуренс!» — крикнул я. Повернувшись, он улыбнулся: «Мужик!» Он извинился за то, что потерял мой номер. Его старый Обамафон сломался, из-за чего ему выдали модель поновее. Мы выпили за серендипность и стали наблюдать за очередной командой, игравшей в дженгу. Две девушки — осторожные, но с твердой рукой — возвели деревянную конструкцию до еще невиданных опасных высот. В особо напряженные моменты казалось, что башня вот-вот рухнет. Опасливость девушек росла с каждым ходом. Какой-то нетерпеливый парень, который, казалось, был их коллегой, с отвагой своевольно присоединился к команде. Вскоре после того, как он взялся штабелировать блоки, башня рассыпалась. Хор зрителей в унисон огласил помещение сочувствующими стонами. Лоуренс их потрясения не разделял. «Слишком консервативно играли, на мой вкус, — прокомментировал он. — Я бы детали укладывал как вздумается — и так клал бы, и этак». Он был не из тех, кто позволил бы какой-то силе притяжения нарушить его планы.

Лоуренс вскочил, решив протестировать свою радикальную стратегию игры. Он положил один блок плашмя, поверх водрузил боком следующий. Отрицая общепринятую логику дженги, второй блок был ориентирован вертикально, как небоскреб. Лоуренс попробовал разместить третью деталь. Его неординарное сооружение тут же обрушилось.

Я поинтересовался у Лоуренса, как продвигается разработка его стелс-игры про листья конопли. Он сказал, что сосредоточился на новом проекте под названием «Хладотопия». Концепция посетила его в психоделическом видении. Открыв ночью холодильник, он увидел, что все бутылки внутри выстроились, как солдаты. Молоко скисло, и другие бутылки, сплотившись, устроили переворот. Наступила прекрасная утопия — хладотопия, где царили мир и изобилие и никогда ничего не тухло, пусть и было малость зябко.

Завороженный, я слушал, как Лоуренс в мельчайших подробностях описывает разнообразные формирующиеся фракции и драматическую серию интриг, имевших место до эпохальной холодильной революции. К чему я не был готов, так это к дальнейшему: Лоуренс попросил меня помочь написать книгу о Хладотопии. «Времени почти не отнимет», — заверил он.

Именно так, между делом и в непринужденной обстановке, получали большие предложения в Кремниевой долине — по крайней мере, я был наслышан об этом. Я ответил Лоуренсу, что проект кажется стоящим, но я слишком занят своим собственным стартапом (и книгой). К счастью, он не обиделся. Лоуренс был профессионалом. Он понял мои доводы и принял отказ с характерным изяществом. «Если честно, я даже имени твоего не помню, бро, — признался он. — Я особо не запоминаю имен собеседников на таких мероприятиях. Но у тебя классная энергетика».

«Ничего страшного», — сказал я. И поделился своими недавними предпринимательскими злоключениями: «Питчил свой стартап, но без толку».

«Так оно обычно и бывает, — сказал Лоуренс. — Лично я не верю в удачу, карму и все такое. Я верю, что ты воплотишь в этом мире то, что носишь внутри». Вскоре он был готов двигать на следующую техтусовку, третью за этот вечер. Я пожелал ему спокойной ночи. Мне такое было не по плечу. Кого я хотел обмануть?