У Ольги Качаловой случались интрижки.

Она довольно легко к этому относилась.

Особенно после того, как поняла и убедилась, что муж ее, Качалов, человек глупый, никчемный и ничего собой не представляющий.

А еще он был страшно ревнив, отчего наставлять ему рога оказалось особенно сладостно.

Вот она и наставляла. И с коллегами, и с пациентами, и просто с красивыми парнями, которые не давали ей проходу в автобусах и на улицах.

Ей бы, конечно, развестись — но уходить ведь надо не в пустоту, а куда-то. К кому-то. А никого очевидно прекрасного во всех отношениях — или такого, чтобы сердце екнуло, — ей не встречалось.

Вдобавок квартира. Хрущевскую двушку с маленькой кухней и смежными комнатами особенно не разменяешь. Снова ютиться в коммуналке или общаге Ольге совсем не хотелось.

А еще брат. Ее крест.

Тянуть его заповедали родители. Черевикин-младший, считай, инвалид. Да вдобавок скорбен головою. Такого никому не предъявишь. Такого мало кто из мужчин терпеть будет. И мало кто с ним уживется.

Муж Гарик уживался и терпел. Может, потому что он и сам все мозги пропил и по уровню не сильно от Олежека отличался.

Но однажды, прошлым летом, в жизни Ольги Качаловой появился он.

Красивый, как бог, умный, веселый. К тому же врач.

К врачам Ольга всегда испытывала почтение. Это было профессиональное.

Да не в том дело! Главное, когда Илья был рядом — а тем более прикасался к ней, — она растекалась, балдела, плыла. Когда он оказывался около, солнце светило ярче, и трава казалась зеленее, и Волга превращалась из сероватой, тускловатой, свинцовой в яркую небесно-синюю гладь, как на Мальдивах. И даже когда Ольга просто думала-вспоминала о нем, мир словно обогащался кислородом, как из кислородной маски, и расцветал.

Короче, Ольга влюбилась.

И Илья в нее вроде тоже.

И все время говорил, что такую, как она, поискать: красотка, умница и хитрая бестия.

Им бы жить да жить вместе, ей уйти от постылого мужа — но надо иметь в виду, что у нее на руках брат. Считай, инвалид. И его-то никуда не денешь, с ним-то не разведешься.

А у Ильи — ни кола ни двора. Квартиру оставил бывшей жене, детишкам своим малолетним. Кантовался по знакомым, снимал комнаты или квартирки задрипанные, что подешевле.

И эти встречи — тайком, украдкой. Наспех и будто у кого-то что-то воруешь. Значит, после суточного дежурства надо наврать, что задержишься на собрании или идешь в спортклуб или в магазин, и мчаться на такси к Илье домой, в съемную конуру со скрипучей тахтой. Договориться еще, чтобы и у него в больнице ночная смена была, и у нее. И не заснешь блаженно в объятиях друг друга — приходится пробуждаться через тридцать минут по будильнику и ехать домой: муж бдит, брат требует надзора. И никуда не сходишь вместе: город М. хоть и миллионник, да, по сути, маленький, у каждого сотни знакомых, не дай бог, увидят, заложат.

И с каждым разом Ольге все более мерзким и отвратительным казалось возвращаться домой, где вечно пьяный и вонючий Гарик. И болезненный чистюля Олежек, который, напротив, по два часа проводит в ванной, намывая руки, и от которого непонятно чего ждать, и надо следить, чтобы он вовремя принимал пилюли, и убеждать в необходимости ехать к врачу.

Моральных тормозов у Ольги не было.

Бога нет, это она поняла давно. И никакой вечной жизни тоже нет. Она слишком часто видела, как бытие утекает из пациентов. И видела, что ничего от них не остается, только дряхлая оболочка.

Никакого воздаяния (или порицания) за гробом не существует.

Никакого возмездия за дурные помыслы и поступки.

Никакой награды за добродетель.

Поэтому еще до встречи с Ильей она много раз думала, сладостно фантазировала, как убьет мужа. И даже не просто мечтала, а преобразовывала свои видения в практическую плоскость. Даже настоящий план сложился — великолепный, никто бы не подкопался.

А именно: надо подмешать супругу Гарику в водочку, когда тот в последнем градусе будет, братанины психотропы.

Даже если проведут экспертизу (а ее все равно проведут), всегда есть отмазка: сам отравился, случайно. А может, покончить с собой по пьянке захотел. И никто ничего не докажет.

Но когда у них с Ильей все началось… И становилось все серьезней и серьезней, и встречи урывками, среди дня, в случайных квартирах, гостиницах на час… Эти поездки в его авто за город, на дальний девятый просек… Соития не раздеваясь и без горячей воды… Когда все это трудное, как говорится, счастье удовлетворять перестало и захотелось долгой счастливой жизни, она, в какие-то моменты от любви переставая самой себе принадлежать, с любовником этой идеей поделилась: «Я хочу убить своего мужа».

Илья все воспринял серьезно, с пониманием.

Но сказал: «Ты его хочешь травить — а если не насмерть? Если после такой попытки Гарик инвалидом станет? Если почки откажут? Или инсульт? Ты же добить не сумеешь. Будешь потом с ним вечно мучиться.

Вместе мы будем мучиться.

Нет, — сказал Ходыженцев, — план надо модернизировать».

Вот что значит — мужчина! Системно мыслит.

Надо, сказал Илья, чтобы одним ударом — двух зайцев. Чтобы мужа — в могилу. А брата — в тюрьму. Ну, или в спецпсихушку, что одно и то же.

А они останутся вдвоем в квартире, где сделают прекрасный ремонт и заживут красиво.

Дело оставалось за малым: чтобы брат Олежек Черевикин действительно мужа Гарика Качалова реально убил.

Беда была в том, что они в хороших отношениях состояли. Вместе футбол по телевизору смотрели, пиво пили и даже на стадион ходили.

И тогда Илья — он говорил, что где-то вычитал, в специальной литературе, — сказал, что надо потихоньку внушать Черевикину, что зять его — зло. Даже с большой буквы: Зло. Что он его мучает. И специально извести его хочет.

— Есть что-то, — спросил Илья, — что брат в муже прямо-таки ненавидит? Что его безумно раздражает?

— Есть.

— И что?

— Как Гарик храпит. Я серьезно! Олег прямо-таки исходит на гамно, по тридцать раз за ночь этого идиота пьяного будит, а тот снова храпеть. А брательник бесится.

— Прекрасно! — обрадовался любовник. — Вот на эту кнопочку и будем давить.

— Не слишком ли просто? — засомневалась Ольга.

— Просто все гениальное! Внушай ему помаленьку, когда-нибудь да сработает. Особенно когда брательник твой под психотропами или под выпивкой.

Вот она и стала потихоньку брата обрабатывать. Сначала смехом, а после серьезно. Пожалуется Черевикин на мужнин храп — Качалова ему: а ты его убей! И так — каждый раз: убей, убей, убей!

Чтобы выработать устойчивый рефлекс: храп — убийство!

Да только ничего не получалось. Неделя прошла, две, месяц.

Черевикин будил мужа, шпынял, расталкивал, ругался матерно — а руку на него все-таки не поднимал.

И однажды Ольга, жарко шепча, сказала Илье:

— Олегу надо помочь.

Тот сразу понял:

— Помочь убить?

— Да.

— Помочь — но как?

Она сразу сказала:

— Я не смогу.

А он, Илья, как ей в этом поможет?

Весь город в видеокамерах. Как Ходыженцев к Качаловым, в их дом на улице Авроры, в их квартиру проберется, чтобы по ходу дела под видеонаблюдение не попасть?

И потом, у брата чуткий сон. Как выбрать момент, когда оба, и муж, и брат, спят? Как любовнику проникнуть к ним в квартиру, убить, да еще потом несчастного психа убедить, что это именно он зятя зарезал?

А тут — чемпионат.

Брат Черевикин с мужем Качаловым давным-давно, еще в марте, билеты на матч в Москве сумели купить. Относительно дешевые, третьей категории. Загорелись: поедем вместе! На бесплатном поезде прокатимся, футбол поглядим, на столицу позырим. Благо в Белокаменной двоюродная сестра проживает. Перекантоваться можно пару ночей забесплатно.

Ольга, когда услышала об идее совместной поездки, сразу смекнула: вот он, способ, чтобы любовник подобрался к обоим, мужу и брату, как можно ближе!

И тоже купила билеты на тот самый матч.

На тот же матч и на тот же поезд.

И себе, и Илье.

Футбольные билеты вышли на круг страшно дорогие, но дело того, считала Ольга, стоило.