Действие происходит в оранжерее. Очертания буйно цветущих тропических растений вырисовываются в зеленоватой аквариумной полутьме, местами пронзаемой причудливым розовым светом китайских фонариков, которые свисают с потолка и с веток деревьев. Через дверь бального зала в левой части сцены льется теплое желтое сияние. За стеклянной стеной в глубине сцены виднеется черно-белый лунный пейзаж: снежный простор, расчерченный угольно-черными силуэтами изгородей и деревьев. Снаружи холод и смерть, но внутри оранжереи, наполненной жаркими испарениями, пульсирует тропическая жизнь. Громоздятся фантастические деревья, орхидеи всех сортов, ползучие растения, извивающиеся, как змеи. Пространство густо заросло уродливыми цветами, похожими на пауков в банках или на гнойные раны, цветами с глазами и языками, с подвижными чуткими щупальцами, с грудями, с зубами, с пятнистой кожей.

Из бального зала доносятся звуки вальса. Под эту медленную мягкую музыку торжественно входят двумя параллельными рядами две семьи, возглавляемые мистером Астоном Дж. Тирреллом и мисс Топси Геррик.

Предводитель семейства Тирреллов – пожалуй, несколько излишне рафинированный молодой человек, писатель. У него довольно длинные темные волосы и подвижное лицо с красивыми четкими чертами (разве что подбородок немного слабоват). Изысканные модуляции голоса – явное следствие обучения в одном из двух великих университетов Англии. В дальнейшем мы будем называть мистера Тиррелла просто Астоном. Мисс Топси, главе семейства Герриков, не исполнилось еще и двадцати лет. Ее густые гладкие светлые волосы, остриженные коротко, как у пажа, едва прикрывают уши. Тонкостью стана и длиною ног она тоже похожа на мальчика, но вместе с тем женственна и в высшей степени привлекательна. Мисс Топси прелестно рисует и поет негромким чистым голоском, который выворачивает сердце наизнанку и вызывает сладкое ноющее чувство в кишках. Хорошо образованна: знакома с большей частью лучших книг на трех языках (если не читала их сама, то слышала о них), кое-что смыслит в экономике и в учении Фрейда.

Топси и Астон, только что оттанцевавшие, входят в оранжерею рука об руку, волоча за собой нелепых кукол-двойников. Садятся на скамью, стоящую на середине сцены под сводом зеленой беседки, увешанной гирляндами сказочных цветов. Остальные члены обеих семей прячутся в тропических сумерках на заднем плане.

Астон выдвигает свою куклу вперед и заставляет говорить, открывая ей рот и двигая ее руками и ногами при помощи потайных рычажков.

Кукла Астона. Паркет сегодня натерт превосходно!

Кукла Топси. Да, чистый лед, не правда ли? И оркестр хорош.

Кукла Астона. О да, оркестр очень хорош.

Кукла Топси. В обеденное время они, знаете ли, играют в «Некрополе».

Кукла Астона. В самом деле?

Долгое неловкое молчание. Из-под высокого твангового дерева появляется фигура Кейна Вашингтона Тиррелла, чернокожего брата Астона. Вынужден с прискорбием заметить, что в Тирреллах есть примесь негритянской крови и Кейн по прихоти законов Менделя оказался отброшен назад, к чистейшему ямайскому типу. Имеет плотное телосложение, лицо лоснится от жира. Уголки глаз белы, как эмаль, улыбка сияет, как золоченая слоновая кость. На нем безукоризненный вечерний костюм, на животе лента с побрякивающими печатями. Ходит пузом вперед, широко расставляя ноги и прогибаясь в спине, словно бы под тяжестью сценического одеяния времен Аристофана. Улыбаясь и похлопывая себя по жилетке, начинает вышагивать туда-сюда перед парой, сидящей на скамейке.

Кейн. Что за волосы! Ням-ням! А шейка! А тело! Какое стройное! Как красиво двигается! Ням-ням! (Подходит к Астону и шепчет ему на ухо.) А? А? А?

Астон. Уйди, свинья. Убирайся. (Заслоняется куклой, как щитом. Кейн в смущении удаляется.)

Кукла Астона. Попадались ли вам в последнее время какие-нибудь занятные романы?

Топси (поверх головы своей куклы). Нет, романов я не читаю. Они в большинстве своем ужасны, не так ли?

Астон (с воодушевлением). Великолепно! Я тоже не читаю романов. Только пишу их иногда, вот и все.

Топси и Астон бросают своих кукол, и те, упав в объятия друг друга, обмякают с предсмертным вздохом.

Топси. Вы пишете? Не знала…

Астон. О, я предпочел бы, чтобы вы никогда об этом и не узнали. Вам незачем читать мои сочинения. Они все кошмарны. Хотя кусок хлеба, знаете ли, приносят. Но скажите мне, что же вы в таком случае читаете?

Топси. Большей частью книги по истории и философии, а еще кое-что из критики и статьи по психологии. Ну и много стихов.

Астон. Моя дорогая юная леди! Как это чудесно, как нежданно восхитительно!

Появляется Кейн с сэром Джеспером – третьим братом, более бледной, худощавой, мрачной и аристократической копией Астона.

Кейн. Ням-ням-ням…

Сэр Джеспер. Как ты это хорошо сказал, Астон! Прямо как герой Генри Джеймса. «Моя дорогая юная леди…» – можно подумать, ты по меньшей мере лет на сорок ее старше. А причудливая старосветскость этого «нежданно восхитительно»! Потрясающе. Никогда не слышал, чтобы ты открывал партию таким гамбитом, хотя что-то подобное, безусловно, было. (Кейну.) Какой ты мерзкий, Кейн, когда вот так вот скалишь зубы!

Кейн. Ням-ням-ням.

Астон и Топси с интересом разговаривают о книгах. Два брата, так и не дождавшись, чтобы на них обратили внимание, возвращаются под сень своего твангового дерева. Между тем за спиной у Топси уже некоторое время маячит Белль Геррик. Ее миловидность очевиднее, чем у сестры. Она пышногруда, смеющийся рот пухл и красен. Не сумев завладеть вниманием Топси, Белль оборачивается и кричит: «Хенрика!» Из-за мохнатого, как нога мамонта, ствола дерева кадапу (листья пурпурные, цветы огненные) высовывается бледное лицо с удивленно расширенными глазами. Это младшая сестра Топси, Хенрика. На ней белое муслиновое платьице, отделанное голубыми лентами.

Хенрика (на цыпочках выходит вперед). Я здесь. Что такое? Этот человек немножко напугал меня. Но кажется, на самом деле он милый и кроткий, правда?

Белль. Ну разумеется! Какая ты глупая гусыня, что пряталась!

Хенрика. По-моему, он человек добрый, спокойный и учтивый. И такой умный!

Белль. А какие славные руки! (Подходит к Топси и шепчет ей на ухо). Волосы лезут тебе в глаза, дорогая. Откинь их красиво, как ты умеешь. (Топси встряхивает головой, и мягкий золотистый колокол ее прически гибко колышется возле ушей.) Вот так!

Кейн (совершает прыжок и приземляется на широко расставленные согнутые ноги, упершись руками в колени). О ням-ням!

Астон. О, как грациозно! Это движение, словно па виртуозного танцора, заставляет сердце замереть от удивления и удовольствия.

Сэр Джеспер. Красиво, не правда ли? Испытываешь наслаждение чисто эстетическое и эстетически чистое. Послушай Кейна.

Астон (обращаясь к Топси). А сами вы когда-нибудь писали? Уверен, вам стоит попробовать.

Сэр Джеспер. Да-да, мы уверены, что непременно стоит. А, Кейн?

Топси. Хм, в разное время я пробовала себя в поэзии. Вернее, сочинила несколько плохих стихов.

Астон. Неужели? И о чем же они, позвольте спросить?

Топси. Ну… (колеблется) о разном, знаете ли. (Довольно нервозно обмахивается.)

Белль (наклоняется через плечо Топси и говорит Астону). Главным образом про Любовь (сладострастно тянет последний слог).

Кейн. О, харашо, чертовски харашо! (В моменты эмоционального возбуждения от его манер и речи сильнее обычного веет старой плантацией.) Видал ее лицо?

Белль (медленно и торжественно повторяет). Главным образом про любовь.

Хенрика. Ах, ах! (Закрывает лицо руками.) Как ты можешь! Я вся дрожу! (Снова прячется за деревом кадапу).

Астон (очень серьезно и вдумчиво). Вот как? Это чрезвычайно интересно. Я бы хотел, чтобы вы как-нибудь дали мне почитать ваши стихи.

Сэр Джеспер. Мы такое любим, правда, Астон? Помнишь миссис Таулер? Прехорошенькая была. И когда мы разбирали ее сочинения…

Астон. Миссис Таулер… (Его передергивает, как будто он прикоснулся к чему-то мягкому и гадкому). Ах, Джеспер, прекрати!

Сэр Джеспер. Милая миссис Таулер! Мы очень благосклонно отозвались о ее стихах, верно? Помнишь вот это:

Помнится, даже Кейна это позабавило.

Астон. Миссис Таулер! Боже мой! Но это же совсем другое! Эта девушка, в самом деле, интересна мне.

Сэр Джеспер. О да, понимаю. И тебе, Кейн, она тоже интересна, не так ли?

Кейн (исполняет несколько движений негритянского танца кекуок и поет). О моя сладкая, о моя сладкая!

Астон. Но говорю же тебе: это совсем другое.

Сэр Джеспер. Ну конечно, другое. Любому ослу сразу видно. Я уже согласился с тобой.

Астон (к Топси). Так вы покажете мне ваши стихи? Я бы очень хотел их видеть.

Топси (в сильном смущении). Ах нет, не могу. Вы ведь профессиональный литератор…

Хенрика (из-за дерева кадапу). Ты не должна ему показывать! Ведь многие из них на самом-то деле мои!

Белль. Вздор! (Наклоняется и двигает ногу Топси так, что обтянутая белым чулком икра превосходной формы выглядывает из-под платья чуть больше прежнего.) Поправь подол, моя милая. Ты выглядишь неприлично.

Кейн (поднося к глазу монокль). О ням-ням, сладкая! Поедем в Диксиленд!

Сэр Джеспер. Хм… Этот жест кажется не совсем бессознательным, ты не находишь?

Астон. Но ведь и профессиональные литераторы – тоже люди, моя дорогая юная леди. Вероятно, я мог бы помочь вам в вашем сочинительстве.

Топси. Вы ужасно добры, мистер Тиррелл.

Хенрика. О, не показывай их ему! Я не хочу, чтобы он их видел. Не показывай.

Астон (с тяжеловесным шармом). Мне всегда бывает чрезвычайно интересно слышать о том, как молодежь – надеюсь, вы не обидитесь на меня за то, что я причисляю вас к молодежи… – как молодежь пробует свои силы в писательстве. Одна из важнейших обязанностей моего поколения – поддерживать и направлять молодых. Этим мы можем сослужить Искусству великую службу.

Сэр Джеспер. Если память мне не изменяет, именно так я всегда и говорил миссис Таулер.

Топси. Не могу передать вам, мистер Тиррелл, как это приятно, когда твой труд воспринимают всерьез. Я вам очень признательна. Так значит, я могу послать на ваш адрес мои скромные опыты?

Кейн танцует степ под яростное щелканье пары костей.

Сэр Джеспер. Поздравляю, Астон! Блестящий стратегический ход!

Белль. Интересно, что же он сделает теперь? Как волнительно! Топси, вскинь голову еще раз. Да, так. Ах, вот бы что-нибудь произошло!

Хенрика. Зачем же ты, Топси?! Нет, ты не должна посылать ему моих стихотворений!

Белль. Ты же сама только сейчас сказала, что он мил.

Хенрика. Ну да, он мил, не отрицаю. И все-таки, согласись, он мужчина. Я не хочу, чтобы он их видел.

Топси (твердо). Ты ведешь себя просто глупо, Хенрика. Мистер Тиррелл – выдающийся литератор, и он был настолько любезен, что поинтересовался моей работой. Его советы будут мне очень полезны.

Белль. Конечно, будут. И глаза у него такие очаровательные! (Пауза. Звуки, которые до сих пор едва доносились из бального зала, становятся громче. Играют вальс – бархатистый, густой и мягкий, как сливки.) Какая восхитительная музыка! Хенрика, давай потанцуем. (Обнимает сестру за талию и начинает вальсировать.)

Хенрика сначала перебирает ногами неохотно, но постепенно ритм все больше захватывает ее, и наконец она, словно бы войдя в транс, превращается в живой и зримый символ вальса: веки полуопущены, движения исполнены истомы. Астон и Топси, откинувшись на спинку скамейки, лениво отбивают такт руками. Кейн в экстазе раскачивается и вращается, исполняя свою собственную неподражаемую версию танца.

Сэр Джеспер (наблюдавший эту сцену с улыбкой). Какая милая картинка! «Чары музыки…»

Хенрика (почти угасшим голосом). О Белль, Белль, я вечно могла бы так танцевать. Я как будто бы пьяна.

Топси (Астону). Приятная мелодия!

Астон. В самом деле. Она называется, если не ошибаюсь, «Грезы желания».

Белль. До чего прелестное название!

Топси. Здешние цветы чудесны.

Астон. Так идемте поглядим на них. (Встают и начинают бродить по оранжерее. При их приближении цветы загораются: внутри каждого бутона электрический шарик.) Вот этот лиловый с глазами – асафетида. Не наклоняйтесь к ней, она пахнет паленой плотью. А вот суматранский циприпедиум – единственный в мире цветок-людоед. Обратите внимание на два ряда его зубов. (Подносит к цветку палочку, и тот мгновенно захлопывает пасть, как капкан.) Подлая зверюга! Это цветки твангового дерева. Они похожи на лиловую губку. Если их сжать, сочится кровь. Это ионезия – спрут растительного мира. В каждой из ее восьми ног жало, способное убить лошадь. А теперь мы дошли до самого интересного и поучительного: пачули являют нам ярчайший пример структурных изменений организма в ходе эволюции. Видел бы это Дарвин! Вы, наверное, слышали о том, что некоторые растения трансформируются ради удобства опыления пчелами, бабочками, пауками и другими насекомыми? Так вот, этот цветок, произрастающий в лесах Гватемалы, может опыляться только английскими исследователями. Посмотрите на его строение: из плоского основания растет пестик, над ним нависает носик изогнутой, как арка, трубки. По обе стороны от щели глубиной примерно в три четверти дюйма различимы мясистые половины чашевидного тела. Английскому путешественнику это растение напоминает автоматы на железнодорожных станциях – те, что за один пенни выдают капельку духов. Повинуясь силе привычки, он достает из кармана монетку и погружает ее в отверстие. Результат не заставляет себя ждать: из носика тут же вырывается струя пахучей пыльцы, которая, попадая на пестик, оплодотворяет цветок. Ну разве не чудо? А кто-то еще отрицает существование Бога! Несчастные глупцы!

Топси. Восхитительно! (Нюхает.) Какой приятный запах!

Астон. Чистейшие пачули.

Белль. До чего сладостный аромат! Ах, моя дорогая… (Блаженно закрывает глаза.)

Хенрика (одурманенно). Сладостно… ладостно…

Сэр Джеспер. Мне тоже нравятся эти до-вольно-таки вульгарные благовония. Уж очень замечательный эффект они производят.

Астон. Вот леопардовый цветок. Взгляните на его пятнистые лепестки и на шипы, напоминающие агатовые когти. А вот алокузия-алокузия кантатрикс. Ее обнаружил Гумбольдт во время второй экспедиции в амазонские джунгли. Если погладить горло этого цветка в нужном месте, он запоет, как соловей. Позвольте, я покажу. (Берет Топси за запястье и подносит ее руку к пульсирующей шее гигантского цветка, имеющего форму граммофонного раструба. Алокузия начинает петь голосом Карузо.)

Кейн. О, ням-ням! Какая ручка! О моя сладкая! (Проводит по руке Топси толстым черным пальцем.)

Топси. Замечательный цветок!

Белль. Хотела бы я знать, случайно ли он погладил мою руку или же нарочно.

Хенрика (слегка вздрагивая). Он меня касается, он меня касается! Но я отчего-то такая сонная, что не могу пошевелиться.

Топси (переходит к следующему цветку, Белль не позволяет ей сразу высвободить руку). А вот у этого запах любопытный!

Астон. Осторожно, осторожно! Этот цветок выделяет хлороформ.

Топси. Ах, у меня кружится голова, я чувствую слабость. Этот запах и жара… (Едва не падает. Астон ее поддерживает.)

Астон. Бедное дитя!

Кейн. Детка бедняга! Детка бедняга! (Увивается вокруг Топси, почти касаясь ее ладонями и трясясь от возбуждения. Глаза, сияющие белизной, уродливо выкатились.)

Астон. Открою дверь. От свежего воздуха вам станет лучше. (Распахивает дверь оранжереи, правой рукой все еще поддерживая Топси.)

Слышится устрашающий свист ветра. В помещение врывается снег. Цветы издают пронзительные вопли ярости и ужаса, их огоньки неистово мигают. Некоторые, совершенно почернев, падают на пол и корчатся в агонии. Цветок-спрут размахивает щупальцами, из бутонов твангума каплет кровь. Листья всех деревьев задевают друг о друга, производя резкое шуршание.

Топси (слабым голосом). Спасибо, так лучше.

Астон (закрывая дверь). Бедное дитя! Идемте снова сядем. Хлороформный цветок действительно опасен. (Растроганно ведет ее к скамейке.)

Кейн (воинственно пляшет вокруг сидящей пары). Детка бедняга, детка бедняга! Ням-ням-ням!

Сэр Джеспер. Глядя на вас, в тысячный раз убеждаешься, как это небезопасно – играть доброго самаритянина по отношению к страдающему лицу противоположного пола. Даже наш славный Кейн едва не плачет от жалости.

Белль. О, знать бы, что сейчас случится! Как волнительно! Я рада, что Хенрика уснула.

Топси. Это было глупо с моей стороны – вдруг так ослабеть.

Астон. Мне следовало вовремя предупредить вас о хлороформе.

Белль. Какое приятное чувство! Я словно бы принимаю горячую ванну с вербеной и солью. Тело до того расслаблено, что едва хватает сил пошевелиться, но мне так хорошо!

Астон. Как вы теперь себя чувствуете? Боюсь, вы очень бледны. Бедное дитя!

Кейн. Детка бедняга! Детка бедняга!

Сэр Джеспер. Я немного смыслю в таких вещах, но, по-моему, дорогой Астон, настал самый подходящий момент.

Астон. Мне так жаль! Ах вы бедненькая… (Очень осторожно целует ее в лоб.)

Белль. А-а-ах…

Хенрика. Ой! Он поцеловал меня. Но он такой добрый и милый, такой добрый и милый! (Пошевелившись, снова впадает в сонный транс.)

Кейн. Детка бедняга! Детка бедняга! (Наклоняется через плечо Астона и начинает грубо целовать безвольно разомкнутые губы Топси.)

Она открывает глаза, видит черное лоснящееся лицо, зубы из слоновой кости с позолотой, толстогубый розовый рот и эмалевые белки выпученных глаз. Кричит. Хенрика, встрепенувшись, тоже принимается кричать. Топси соскальзывает на пол. Кейн и Астон остаются лицом к лицу с Хенрикой. Она бледна, как смерть, полные ужаса глаза широко раскрыты. Дрожит всем телом.

Астон (отталкивает Кейна, тот опрокидывается на спину). О, простите меня (падая на колени перед жалкой фигурой Хенрики), простите! Я животное! Не знаю, о чем я только думал, когда осмелился на такое!

Сэр Джеспер. Мой милый мальчик, боюсь, вы с Кейном слишком хорошо знаете, о чем вы думали. Слишком хорошо…

Астон. Сможете ли вы меня извинить? Сам я себя извинить не могу.

Хенрика. Ах, вы сделали мне больно, вы напугали меня. Я не в силах это терпеть. (Плачет.)

Астон. О боже! О боже! (У него на глазах тоже появляются слезы. Берет руку Хенрики и начинает целовать.) Мне так жаль, так жаль!

Сэр Джеспер. Если будешь недостаточно осторожен, Астон, тебе опять придется иметь дело с Кейном.

Кейн уже встал и крадется к паре, стоящей посреди оранжереи.

Астон (оборачиваясь). Кейн, скотина, пошел вон! (Кейн отползает.) О, простите ли вы меня за мою свинскую выходку? Что мне сделать, чтобы вы меня простили?

Топси (придя в себя, поднимается и оттесняет Хенрику на задний план). Благодарю вас. Все в порядке. Думаю, будет лучше, если мы больше ни слова не скажем об этом. Забудем случившееся.

Астон. Так значит, вы меня прощаете?

Топси. Конечно, конечно. Пожалуйста, встаньте, мистер Тиррелл.

Астон (поднимаясь). Ума не приложу, как я мог вдруг превратиться в такое животное.

Топси (холодно). Кажется, мы договорились больше не упоминать об этом инциденте.

Молчание.

Сэр Джеспер. Ну что, Астон? Было довольно забавно.

Белль. Напрасно, Топси, ты обошлась с ним так холодно. Бедный молодой человек! Он в самом деле раскаивается. Это сразу заметно.

Хенрика. Но ты видела то ужасное лицо? (Содрогается и закрывает глаза рукой.)

Астон (подбирает свою куклу и манипулирует ею). Здесь очень жарко, не правда ли? Не вернуться ли нам в танцевальный зал?

Топси (тоже подбирает свою куклу). Да, давайте вернемся.

Кукла Астона. Что это играют? Кажется, «Розы Пикардии»?

Кукла Топси. Полагаю, да. Оркестр очень хорош, вы не находите?

Кукла Астона. Да. В обеденное время они играют в «Некрополе». (Джесперу.) О господи, какой же я осел! Совсем забыл! Ведь она сама мне это говорила, когда мы вошли.

Кукла Топси. В «Некрополе»? В самом деле?

Кукла Астона. Оркестр очень хорош и паркет тоже.

Кукла Топси. Да, пол натерт превосходно, не правда ли? Совсем как стекло…

Выходят. За ними следуют члены их семей. Белль поддерживает Хенрику, все еще очень слабую после пережитого потрясения.

Белль. Как это было волнительно! Правда, Хенрика?

Хенрика. Ах, было ужасно! Ужасно! О это лицо…

Кейн, подавленный, молча следует за Астоном. Сэр Джеспер замыкает шествие. Его физиономия выражает свойственную ему немного скучающую насмешливость. Зажигает сигарету.

Сэр Джеспер. Чудесный вечер, чудесный вечер… Теперь, когда он окончен, я и не знаю, был ли он вообще.

Выходит. В оранжерее становится пусто. Вспыхивают пестики цветков. Глаза асафетиды важно моргают. Листья дрожат, раскачиваются и шуршат. Кое-кто из цветов потихоньку усмехается, а алокузия, иронически присвистнув, напоследок громко и по-восточному смачно икает.

Занавес медленно опускается.