47
Странно видеть, как эта квартира после стольких лет постепенно опустевает.
Все заставлено картонными коробками, полными книг с желтеющими страницами, обернутой в газету посудой, небрежно сложенной одеждой. Стены пестрят ярко-синими пятнами, оставшимися после множества фотографий Тедди, а по полу, точно перекати-поле в миниатюре, катаются выбравшиеся на свет из-за мебели клубки пыли.
Собирая с полки в коробку фотографии в рамках, я то и дело останавливаюсь и обвожу комнату ошеломленным взглядом. Квартира, когда-то привычная и знакомая – в каком-то роде мой второй дом, – изменилась до неузнаваемости.
– Перемены – это хорошо, – подмигивает мне Тедди, проходя мимо с коробкой в руках. Отойдя от меня на несколько шагов, он останавливается и пятится, пока не оказывается лицом к лицу со мной. Наклоняется и чмокает меня в губы.
Лео на другом конце комнаты закатывает глаза. Однако мы уже привыкли к этому и не обращаем на него никакого внимания.
– Спасибо, – говорю я, и Тедди отвечает мне взглядом, от которого заходится сердце.
Он поправляет в руках коробку и несет ее к двери.
«Перемены – это хорошо», – повторяю я про себя, пробуя слова на вкус, позволяя им мячиком поскакать в голове. Затем снова решительно говорю себе: «Перемены – это хорошо».
Но мне еще сложно убедить себя в этом. А может, никогда и не получится. Не представляю, каково это – прожить жизнь в убеждении, что все перемены – к лучшему. Слишком многое случилось со мной для подобного оптимизма, для такой слепой веры. Но я стараюсь убедить себя.
«Перемены могут быть хорошими», – слегка меняю я фразу. Она кажется гораздо ближе к истине.
Распахивается дверь, и в квартиру, перебирая стопку конвертов, заходит Кэтрин.
– Миссис Донахью снова отдает всю нашу почту скопом. – Она кладет письма на кухонную стойку.
Тедди берет один из конвертов, разрывает его, и к нему на ладонь выкатываются три зеленых драже.
У меня вырывается удивленный смешок, но Тедди просто глядит на конфеты.
– Что это? – с озадаченным видом спрашивает Кэтрин.
– «Скитлс», – отвечает он. – Зеленые.
– Не понимаю, – хмурится его мама.
– Зеленые – это хорошо. – Тедди смотрит на нас с улыбкой.
– Но что это…
– Они от отца, – объясняет он. И Кэтрин сразу все понимает.
Мы втроем молчим, рассматривая конфеты в ладони Тедди так, будто они могут дать ответ на очень важный вопрос. И в какой-то степени ответ есть, пусть и смутный. Эти зеленые драже – знак того, что его отец пытается измениться, что, возможно, у него это получится. И что у них обоих все будет хорошо.
Я вспоминаю о чеке, увиденном на днях на столе Тедди, – пожертвование обществу анонимных игроков. Как же, наверное, тяжело всем сердцем желать помочь человеку, которому никто не может помочь, кроме него самого. Когда остается лишь ждать. И надеяться.
Пока же зеленые драже – это хорошо. И это уже начало.
Тедди убирает конфеты в конверт. Идет к коробке с надписью «Воспоминания» и убирает в нее письмо от отца.
У Кэтрин жужжит мобильный.
– Черт, – бросает она на него взгляд. – Мне пора бежать на встречу с подрядчиком. Сегодня мы выбираем шкафы.
– Звучит захватывающе, – шутит Тедди.
Кэтрин смеется.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но так оно и есть. Во всяком случае, для меня. Меня захватывает все, касающееся нашего дома, даже всякие мелочи.
Ее слова вызывают у Тедди улыбку.
На прошлой неделе мы с Лео ходили посмотреть, как продвигается ремонт их нового дома. Мы с братом держались позади, когда Тедди с Кэтрин обошли груды деревянных досок, чтобы постоять на том самом месте, где раньше жили. В этот момент они, наверное, думали о том, как сложилась их жизнь после переезда, о том, как она разом ухудшилась, а потом – так же внезапно улучшилась.
– Спасибо. – Кэтрин притянула к себе сына и со слезами на глазах посмотрела поверх его плеча на меня. – Спасибо вам обоим.
Она берет со стойки ключи от своего нового дома.
– Не забудь, что потом я сразу иду в больницу, – напоминает она Тедди и, закрывая дверь, машет на прощание рукой. – К ужину вернусь.
– Я думал, она теперь меньше работает, – говорит Лео после ее ухода.
– Так и есть. И больше никаких ночных смен. – Тедди пожимает плечами. – Я уговариваю ее вообще уйти с работы, но она отказывается.
– Она любит свою работу, – замечаю я. – Ей с этим повезло.
Но Тедди уже не слушает меня. Его внимание переключилось на телевизор, работающий на заднем плане с приглушенным звуком. На экране идет какое-то утреннее шоу. Загорелый ведущий с иссиня-черными волосами берет интервью у женщины, сидящей напротив него на диване и нервно болтающей ногой.
– Сделайте громче! – кричит Тедди так неожиданно, что Лео роняет деревянную ложку, которую собирался положить в коробку. – Где пульт?
– Не знаю. – Я оглядываю места, где обычно теряется пульт, – везде разная степень беспорядка. – А что?
– А то! – Тедди падает на колени возле дивана и шарит под ним рукой. Выуживает из-под него пульт, направляет на телевизор и столько раз нажимает на кнопку громкости, что люди на экране начинают практически орать.
– Тедди, – говорим мы с Лео в унисон, затыкая уши.
– Извиняюсь, – бормочет он, убавляя звук. – Смотрите!
Я всматриваюсь в экран, пытаясь понять, что должна там разглядеть, но при словах «фермерский рынок» узнаю женщину, дающую интервью.
– Ого! – Я подхожу поближе к телевизору. – Это же «куриная леди».
– Может, все-таки не стоит ее так называть? – поддразнивает меня Тедди, но я машу на него рукой: «Тише!» – и придвигаюсь к экрану.
– Я решила, что это ошибка, поэтому поначалу не трогала деньги, – говорит женщина. Накрашенная, она выглядит иначе – старше, чем нам казалось. Но это точно она, и она точно говорит о чаевых Тедди. – Я подумала, что такие деньги оставили случайно и обязательно захотят их вернуть. А я, потратив их, наживу себе лишние проблемы. Знаете, мне и в голову не приходило, что кто-то может сделать подобное для совершенно незнакомого человека.
– Думаете, она говорит о вас? – спрашивает Лео, присоединяясь к нам.
Мы выстроились рядком перед телевизором, сложив руки на груди и не отрывая взглядов от экрана.
– А сколько, по-твоему, людей в наши дни оставляют тысячные чаевые? – с улыбкой отвечает вопросом на вопрос Тедди. У него алеют кончики ушей.
– Потом здоровье вашей матери резко ухудшилось… – побуждает продолжить ведущий.
– Да, – слегка заторможенно кивает «куриная леди». – Ей стало хуже, а оплата больничного ухода мне была не по карману, поэтому я решилась воспользоваться этими деньгами. – Женщина на секунду опускает голову, потом остекленевшими глазами смотрит прямо в камеру. – Через неделю мама умерла.
– Мне очень жаль, – сочувствует ведущий, мягко похлопав ее по руке. – Но потом случилось кое-что особенное, правда?
– Я сама начала подрабатывать волонтером в больнице. – Она расправляет плечи.
Ведущий поджимает губы.
– Да, – отзывается он. – Да, разумеется. Это замечательно. Просто замечательно. Но, может, вы расскажете нам, что случилось на следующее утро после смерти вашей мамы?
– Конечно, – кивает «куриная леди». – После крайне тяжелой ночи я чувствовала необходимость вырваться из четырех стен и поехала утром за кофе. Меня снедала печаль, но я ощущала огромную благодарность за то, что в последнюю неделю своей жизни моя мама получила надлежащий ей уход. И меня не оставляли мысли о том, что это стало возможным только благодаря доброте какого-то незнакомца. Мне захотелось хоть чем-то отплатить за это, тоже сделать кому-то доброе дело.
Ведущий кивает, подбадривая ее взглядом.
– Но таких денег у меня, конечно же, не было, и единственное, что в тот момент мне придумалось, – купить кофе тому, кто стоял в «Макавто» в очереди за мной. Что я и сделала. Это малость. Несравнимая с теми чаевыми, которые оставили для меня. Но это было хоть что-то.
– Как оказалось, это было не что-то, а нечто! – замечает ведущий, сверкая мегаватной улыбкой. – Малость обернулась чем-то очень значительным. Поскольку тот, кто стоял позади вас, получив бесплатный кофе, был так благодарен, что решил последовать вашему примеру. Человек за ним – тоже.
«Куриная леди» кивает.
– Потом я узнала, что свыше шестисот человек весь день по цепочке покупали другим кофе.
– Шесть сотен людей! – восклицает ведущий. – Это, знаете ли, немало кофе!
Они продолжили восторгаться произошедшим у «Макавто» чудом, а сияющий от радости Тедди повернулся к нам:
– Видите? Это уже работает!
– Ага. Кофе для всех, – шутит Лео.
– Нет, – мотает головой Тедди. – Ты слышал, что она сказала до этого? Она стала волонтеркой. В больнице! Из-за чаевых!
На экране ведущий с «куриной леди» продолжали болтать о кофе. Но мысль о том, что это только начало, что дальше будет еще круче, что «цепная реакция» даже от малой толики доброты может быть настолько безграничной и длительной – длиннее, чем цепочка машин в той очереди возле «Макавто», – еще очень долго удерживала нас у телевизора.
