Сьюки ума не приложит, что происходит, но теперь мистера и миссис Хэнкок никогда не бывает в доме. Они предоставили ей обучаться танцам и красивой походке, а сами занимаются неведомо чем в дальнем углу сада или спозаранку уезжают в Лондон и возвращаются поздно вечером с таинственными ящиками и коробками, всегда сопровождаемые вереницей возчиков, доставляющих такой же груз. Сьюки обреченно смиряется с тем, что ее не посвящают в секретные дела: ее одиночество и меланхолия усиливаются с каждым днем, и наконец она решает, что подобное состояние столь же естественно, как другие тяготы женской доли, ставшие для нее неприятным открытием в последние годы.

Но однажды утром, проснувшись в обычный час, девочка слышит звук совершенно необычный: ритмичный свист кос, которыми четверо крепких мужчин слаженно размахивают на мокрой лужайке. Глядя в щелку между занавеской и стеной, Сьюки видит также старшего садовника в круглых проволочных очках, внаклонку идущего за работниками и с великим тщанием состригающего позолоченными садовыми ножницами каждую нескошенную травинку.

А сойдя вниз, Сьюки обнаруживает, что в доме кипит суета: деловито снуют лакеи и толпятся поденщицы, вызванные из Дептфорда и Гринвича, чтобы произвести какие-то загадочные работы в летнем домике, который, насколько ей известно, со дня покупки усадьбы всегда стоял запертый. Женщины гуськом спускаются по склону, с ведрами, вениками и щетками, и через несколько часов возвращаются, вытирая лица фартуками.

– Что здесь затевается? – спрашивает Сьюки у дяди, читающего газету в библиотеке.

Мистер Хэнкок сидит глубоко в кресле, сильно ссутулившись, но в нем чувствуется приподнятость, какой она уже давно не замечала. При виде племянницы он почти улыбается, во всяком случае, дает себе труд приподнять уголки губ.

– Творится что-то странное, – указывает девочка.

– Моя жена, – с робкой надеждой произносит мистер Хэнкок. – Она улаживает все наши трудности, – по крайней мере, она так говорит.

– Прошу прощения?

– Иди, иди к ней! – Он взмахивает газетой. – Анжелика занята в летнем домике, ступай туда. Чудеса, да и только, милая моя племянница! Она взялась переменить нашу жизнь к лучшему.

Сьюки приглядывается к нему. Да, он, безусловно, изменился. В его глазах появился слабый блеск оптимизма, как у больного, выздоравливающего после долгой, изнурительной болезни, и на щеках снова проступил румянец.

– Дядя? Вы… вы счастливы? – спрашивает она.

Мистер Хэнкок достает трубку и принимается ее набивать.

– Полагаю, я буду счастлив.

Сьюки колеблется.

– Я давно не видела вас в хорошем настроении.

В первый момент девочке кажется, что она рассердила его своим замечанием, ибо он вдруг неподвижно застывает, глядя на кисет невидящими глазами. Но потом он протягивает к ней руку:

– Ну-ка… поди сюда.

Однако Сьюки продолжает стоять на месте, в нескольких шагах от него, боясь заговорить, чтобы не выдать своих чувств.

– Ты думаешь, я забыл про тебя? – мягко спрашивает мистер Хэнкок, а она в ответ лишь опускает голову. – Да, я про всех забыл, – продолжает он. – Но я вспомню. Уже вспоминаю. А когда я стану собой прежним…

– Тогда вы будете счастливы с ней.

Сьюки испытывает невыносимую душевную боль – ведь кто она такая? Просто лишняя дочь в семье, случайная работница, которую всегда можно послать туда, где жизнь не налажена. Она трудится изо всех сил ради порядка, ради общего согласия и удовлетворения – в этом ее полезность, – но там, где восстанавливается благополучие, она тотчас делается бесполезной. «Неужели мне суждено прожить так всю жизнь? – с тоской думает девочка. – Сколько можно терпеть такое?» Вслух же она говорит:

– Я знаю, вы отошлете меня прочь.

Не опуская протянутой руки, мистер Хэнкок произносит странные слова:

– Похоже, она и до тебя добралась, Сьюки. – А после паузы добавляет: – Разве я не ведал горя в жизни, Сьюки? Разве не ты всегда была главной моей радостью?

«Второстепенной радостью, – мысленно уточняет она. – Жалкой заменой любимых, которых он потерял».

Она трясет головой:

– Не знаю, сэр, не могу сказать… – но наконец приближается к нему, не очень уверенно.

Дядя крепко стискивает ее руку:

– Для тебя всегда будет место в моем доме. Ты – моя семья, и миссис Хэнкок – тоже.

Сьюки остается только пожать его пальцы, отвести глаза в сторону и промямлить:

– Ну… может быть.

– Не «может быть»! А совершенно точно! Даже когда я был одинок и несчастен, у меня была ты – и ты думаешь, что я брошу тебя теперь? Ты ошибаешься! – Мистер Хэнкок ласково похлопывает ее по руке и отпускает. – Все, голубушка, ступай прочь. Поди посмотри, чем там занимается моя жена.

Сьюки входит в сад, обмирая от волнения, и с извиняющимся видом обгоняет садовников, которые теперь перевозят на тележке белые псевдоантичные статуи к зарослям кустов за летним домиком. Она редко заглядывала в этот причудливый, запущенный уголок сада и уж точно никогда прежде не замечала маленькую деревянную дверь в заднем фасаде строения, которая сейчас открыта настежь, и из нее явственно доносится голос миссис Хэнкок.

– Выше, еще выше… – слышит Сьюки, спускаясь по ступенькам. – Ага, вот так.

Едва она вступает во мрак первой пещеры, как на стене перед ней вдруг возникает сияющий призрачный образ. От изумления девочка теряет дар речи: надо же, секретное подземелье, причем совсем рядом с домом! Но все же самое странное здесь – это громадная зеленая русалка с жутко оскаленными клыками, которая дрожит и трепещет на стене, в ореоле странного света. Она настолько похожа на русалку, в свое время доставленную капитаном Джонсом на Юнион-стрит, что Сьюки пошатывается и испуганно ахает. Но Анжелика заливается смехом и хлопает в ладоши.

– О, браво! Именно этого я и добивалась! Все, давайте свет. Сьюки пришла.

Несколько наемных работниц зажигают канделябры. Анжелика – искусно накрашенная, с пышно взбитыми волосами, повязанными голубым шарфом, в платье с вышитыми на манжетах дельфинами – радостно стискивает руки при виде ошеломленного лица племянницы.

– Да, именно такое впечатление это и должно производить.

– Что вы здесь делаете?

– Наслаждаюсь своим гротом. Посмотри. Я заказала стекла с рисунками.

Джентльмен, управляющий «волшебным фонарем», с гордостью показывает свою работу. Сьюки восхищенно разглядывает стеклянные пластины, на которых изображены различные морские обитатели: вот кит, весело ударяющий хвостом по волнам; вот косяк рыб, пускающих пузыри; вот ужасная русалка, а вот – прекрасная, с длинными струящимися волосами.

– Они совсем как живые, когда на стене высвечиваются. Ты испугалась. Но смотри, смотри, что еще я сделала! – Анжелика тянет Сьюки за собой.

И в самом деле грот разительно преобразился. К сводчатому потолку подвешена великолепная люстра, в одной нише установлены мраморные полки, а на них стоят рядами кубки из зеленого бристольского стекла, графины со всевозможными спиртными напитками и огромная чаша для пунша, расписанная золотыми рыбками.

– Здесь расположатся музыканты, – говорит Анжелика, вводя Сьюки в следующее помещение, где вдоль стен выстроены изящные стулья, разрисованные фигурками дельфинов и купидонов. – Хотя звук здесь разносится не лучшим образом. Еще я расставлю тут большие аквариумы с живыми рыбками, и во время танцев на стенах будет разноцветная иллюминация.

– Но зачем все это? – спрашивает Сьюки. – Что вдруг на вас нашло?

– Ах, душечка! Дорогая моя! Ты еще не знаешь! Мне наконец-то доставили мою собственную русалку! – Анжелика бросает короткий недобрый взгляд в сторону самого дальнего помещения, где слабо мерцает странный зеленый свет. – Она принадлежит мне, и я намерена показать ее всем. – Она начинает тараторить быстрее. – Наша встреча с соседскими дамами привела мои мысли в порядок: теперь я важная госпожа и должна вести себя соответственно. А устраивать роскошные приемы я отлично умею. Мне нужно успеть все доделать к Иоаннову дню – так что, надеюсь, ты простишь меня, если я сегодня не стану собирать с тобой фрукты.

– Русалка там? – спрашивает Сьюки.

Она уже несколько осмелела, но что-то в атмосфере, здесь стоящей, тревожит ее: она испытывает необычайно острое чувство потерянности, подобное которому переживала лишь несколько раз прежде – в день, когда ее навсегда забрали из школы; потом, когда Бригитта отказалась переезжать с ними из Дептфорда; и совсем недавно, когда миссис Хэнкок трогала носком туфельки сливы-паданцы и говорила, что они все гнилые.

– Да, – отвечает Анжелика, но без прежней гордости в голосе.

– Я хочу посмотреть.

Сьюки уже собирается войти туда, но тут вдруг из зеленоватого мрака раздается леденящее душу рыдание, и она отпрядывает назад, наталкиваясь на тетю. В следующий миг к ним навстречу опрометью выбегает молодая работница, надрывно стеная и бия себя в грудь, словно объятая горем от смерти любимого человека. Прежде чем они успевают ее остановить, девушка бросается прочь из подземелья, поскальзываясь и спотыкаясь на ступеньках, слепо шаря руками по стенам, ибо слезы застилают ей глаза.

– Что с ней? – восклицает Сьюки. – Неужто испугалась «волшебного фонаря»? – Она кричит вслед работнице: – Не бойтесь, это всего лишь рисунок! Просто фокус такой!

Анжелика внезапно мрачнеет, от ее ликования не остается и следа. Она хрустит пальцами – старая вульгарная привычка.

– Вот же дурная какая, – фыркает Сьюки и, не замечая резкой перемены в тетином настроении, снова двигается ко входу в последнее помещение.

Анжелика порывисто кидается к ней и хватает за руку.

– Нет! Не надо!

– Пустите меня, – настаивает Сьюки. Темная пещера дышит гипнотическим очарованием, и девочка все вглядывается в нее, не в силах отвести глаз, все порывается войти. – Я хочу посмотреть.

– Ну не упрямься, милая, – просит Анжелика, вся трепеща. – Тебе не следует видеть русалку, пока я не подготовлю здесь все должным образом. Я не хочу показывать ее раньше времени. Ты же знаешь, какое значение я придаю подобным вещам. – Анжелику впервые охватывает дурное предчувствие. «Нет, – думает она, – я не могу пожелать такого невинной девочке». – Пойдем наверх.

– Но что она собой представляет на самом деле?

– Просто русалка, и все.

Анжелика выглядит веселой и спокойной, когда ведет племянницу обратно к лестнице, но на сердце у нее тревожно. У нее такое ощущение, будто она уводит Сьюки от страшной опасности. «Не поворачивай обратно! – мысленно приказывает она ей. – Не ходи туда». Она вдруг замечает, что дрожит всем телом, и только сейчас осознает, каких огромных усилий ей стоило сохранять спокойствие там, у входа в последнюю пещеру. Анжелика вспоминает жуткую пустоту в глазах мужа, вспоминает мощную волну горя, которая захлестнула ее, когда она в первый раз зачарованно смотрела на русалку в чане. И вновь испытывает неодолимое побуждение броситься между злотворным существом и теми, кого она любит. Ее кулаки сжаты и зубы стиснуты, когда она запирает дверь летнего домика. Нет, она не допустит, чтобы эта тварь хоть как-то затронула ее племянницу, хоть на мгновение.

Когда они выходят на лужайку, Сьюки заметно веселеет и теперь сыплет вопросами скорее беспечно, нежели напористо.

– Нет, но все же? Она живая?

– Потерпи немного и увидишь.

– Значит, вы устраиваете прием?

– Да, есть такое намерение. – Анжелика обхватывает узкие плечи девочки и на ходу прижимает ее к себе. – Только не вздумай туда соваться, пока я не скажу. Здесь я хозяйка – помнишь? Пойдем, пойдем в дом.

И она вздыхает с неимоверным облегчением, когда – в обнимку со Сьюки – переступает через порог.