– Мистер Хэнкок? – Миссис Нил порывисто поворачивается и подпирает кулаком щеку. – Вы любили когда-нибудь?

Мистер Хэнкок дергает галстук. Он весь день чувствовал присутствие Генри рядом, и даже сейчас, когда он уже несколько часов как полностью вернулся к действительности, слово «любили» в устах прекрасной женщины не вызывает в нем ничего, кроме до боли памятного ощущения, будто в руках у него лежит крошечный мальчик, Генри, которого он прижимал к груди один-единственный раз в своей жизни. Тогда младенец был уже мертв, и кровь уже запекалась коркой на бедной его головенке, раздавленной родовспомогательными щипцами. «Претензий ко мне быть не может, – сказал врач (он не был виноват, никто не был виноват: они заплатили лучшему акушеру). – Застрянь младенец чуть крепче, мне пришлось бы вытаскивать его по кускам. Радуйтесь, что у вас есть что похоронить подобающим образом». И в самом деле, благодарить Небо было за что, поскольку, несмотря на ужасную рану, на сереющие губки и на странно вывернутое крохотное плечико, долгожданный Генри выглядел в точности как любой живой новорожденный ребенок. Мистер Хэнкок столь явственно помнит завернутое в пеленку тельце в своих руках, словно оно и теперь в них покоится. «Это последнее, что я вспомню перед смертью», – думает он.

Однако ничего этого он не может сказать Анжелике, которая, в конце концов, никогда не знала и малой толики такого горя. Посему он потирает лоб костяшками пальцев и отвечает:

– Да, конечно. У меня была жена, Мэри. Очень давно.

– А что случилось с Мэри?

Мистер Хэнкок молчит.

– Простите меня, – извиняется Анжелика. – Это не мое дело.

Он кивает и уже собирается перевести разговор на другое, но потом вдруг вспоминает, как она невольно расплакалась при нем, каковая сцена неотступно стоит у него перед мысленным взором со дня их последней встречи. Он никогда ни с кем не говорит о Мэри, а тем более о Генри, но Анжелика Нил, пусть и вопреки своему желанию, показала ему уязвимую сторону своей души, а потому он решает ответить ей взаимным откровением.

– Мы были женаты четыре года, – говорит мистер Хэнкок, – и жили в полном согласии, но у нас не было ребенка, о котором оба мы страстно мечтали. А когда наконец Мэри понесла, на всем белом свете не нашлось бы двух людей счастливее нас.

Анжелика подпирает подбородок кулаком, вся внимание. И теперь мистеру Хэнкоку уже не остановиться: он чувствует себя как мальчишки, которые в жаркий день выстраиваются на причале, чтобы нырнуть в недвижную теплую воду. Он ясно помнит, каково это, взять и прыгнуть: самый тот миг, когда ноги отрываются от дощатого настила и время словно замирает, и ты со всей ясностью осознаешь, что назад пути нет. Сердцебиение у него усиливается. Он не настолько часто произносил такие вот слова, чтобы они затерлись и перестали причинять боль. Вспоминать о своей утрате, даже спустя пятнадцать лет, по-прежнему нестерпимо больно.

– Все закончилось печально, – предупреждает он. – Миссис Хэнкок несколько дней мучилась схватками, но в конечном счете лишилась последних сил и ничего уже не могла поделать. Возможно, немолодой возраст сказался. – Он пытается улыбнуться. – Но ведь женщины и много старше нее каждый божий день благополучно разрешаются от бремени. Возможно, дело было в ее физиологии.

– Да, некоторые женщины просто не приспособлены для родов, – сочувственно произносит миссис Нил.

– Ах, кабы я знал тогда! Я бы оставил всякие мысли о ребенке и счастливо довольствовался тем, что имею.

Бедный маленький Генри, со сморщенным личиком в ужасных синяках и закрытыми глазками, цвет которых так и остался неизвестным… Разве не лучше было бы, если бы он и зачат никогда не был?

– Но вы же не могли такого предвидеть. И что потом?

– Да ничего. Я похоронил жену и сына – я рад, что они покоятся рядом.

– О… я надеялась, что ваш ребенок выжил, – вздыхает миссис Нил.

И где бы ты был теперь, Генри Хэнкок? Юноша, стройный, как мать, и несомненно с такими же, как у нее, темными волосами – ибо они уже были у него при рождении. Да, с гордостью думает мистер Хэнкок, он пошел бы служить во флот. Если бы Генри выжил и вырос, он все равно рано или поздно покинул бы своего отца: боль разлуки была бы отсрочена, но в любом случае неизбежна. Возможно, сейчас Генри Хэнкок вовсе не мертв, а просто находится где-то очень далеко отсюда, и ветер чужеземных морей треплет его каштановые кудри.

– По мнению иных, в подобных обстоятельствах оно и к лучшему, что ребенок умер, тем самым дав мне возможность начать новую жизнь, – говорит мистер Хэнкок.

– Я так не считаю, – отвечает Анжелика. – Ребенок – это всегда великое счастье. – Она сдвигает брови и изливает на него ясный свет своих голубых глаз. – На вашу долю выпали тяжелые горести.

– Не тяжелее, чем выпадают любому обычному человеку.

– Может, и так. Но это не означает, что вы не страдаете.

– Мне советуют все забыть и жить дальше. Но если я перестану страдать, у меня не останется вообще никаких воспоминаний о жене и сыне.

Анжелика немного выпрямляется, по-прежнему подпирая подбородок ладонью, и спрашивает:

– Хотите знать мое мнение?

Мистер Хэнкок хочет, но так и не узнаёт, поскольку в следующий миг дверь широко распахивается и в гостиную стремительно входит джентльмен в синем камзоле, молодой и чрезвычайно привлекательный. Он смотрит на мистера Хэнкока и коротко произносит:

– Убирайтесь.

– Джорджи! – вскрикивает Анжелика. – Ты что себе позволяешь?

Рокингем хватает мистера Хэнкока за локоть и рывком поднимает на ноги.

– Вон отсюда. – Его лицо так близко, что мистер Хэнкок видит белую головку прыща, набухшего у него на подбородке. Повернувшись к миссис Нил, Рокингем рявкает: – Что я себе позволяю? Когда ты принимаешь постороннего мужчину?

– И что тут дурного? Мы просто сидим, просто беседуем!

Она переводит взгляд на мистера Хэнкока.

– Так и есть, – подтверждает тот. – У меня и в мыслях нет ничего такого.

– Сидите беседуете, значит! – в бешенстве восклицает Рокингем. – А с этого-то все и начинается, сама мне говорила. – Он снова поворачивается к мистеру Хэнкоку. – Вы болван! Какие еще услуги, по-вашему, она готова вам оказать?

– Я удаляюсь. – Мистер Хэнкок примирительно вскидывает ладонь и пятится прочь. – Я удаляюсь, забудьте обо мне.

– А что ты скажешь насчет своего поведения? – истерически кричит миссис Нил. – Ни единой весточки от тебя за все время… неприятности, к которым я совершенно не была готова… ты меня бросил! – Она захлебывается словами. – Так в чем ты можешь меня винить? Если я хочу с кем-то поделиться своими печалями… – она через плечо кидает взгляд на мистера Хэнкока, уже вышедшего на лестничную площадку, – которые в одиночку мне не вынести! Послушайте, сэр, нам с вами нужно много обсудить…

Когда мистер Хэнкок начинает спускаться по лестнице, дверь апартаментов миссис Нил с треском захлопывается. Выйдя на улицу, он поднимает глаза: в окнах на втором этаже ничего не видно, но ему кажется, будто он слышит возбужденный голос Анжелики, безостановочно что-то говорящий.