7. Объяснение Холокоста

Было много попыток объяснить, почему столько вроде бы обычных немцев стали добровольными участниками убийства евреев. Один из исследователей подсчитал, что всего существует 41 теория ¹. Холокост пытались объяснить и наличием зла в самой человеческой природе, и психологическими особенностями преступников, а также такими ситуативными факторами, как влияние коллектива и нежелание выделяться. Почти все исторические свидетельства говорят о роли антисемитизма в германском обществе, начиная с легкого предубеждения и заканчивая сильной ненавистью к евреям. Тем не менее, ни один из этих предполагаемых причинных факторов не выдерживает критического анализа. Многие из этих противоречащих друг другу объяснений отчасти верны, но ни одного из них не достаточно, чтобы объяснить этот феномен.

Объяснение Холокоста, которое исходит из индивидуальной патологии, является, вероятно, самым первым, но при этом одним из самых слабых. Как показывает эволюционная психология, чтобы обеспечить выживание и воспроизводство, естественный отбор наделил людей определенными моделями поведениями, включая склонность к агрессии, насилию и злу. Способность к крайней жестокости, которая проявилась во время Холокоста, как писал один психолог, есть «в каждом из нас. У нас есть врожденная темная сторона, которая является универсальной для всего человечества»². Однако универсальная способность к злу не объясняет, почему лишь некоторые из нас совершают крайне жестокие поступки, а подавляющее большинство никогда этого не делает. Не существует гена, ответственного за геноцид, и действительно в нас есть врожденное сопротивление убийству своего вида. Более того, человеческой природе присуще как добро, так и зло. Помимо склонности к насилию мы способны учиться ценить любовь и дружбу, верность и взаимопомощь, честность и даже способность к самопожертвованию. Как выразился Стивен Пинкер, «лучшие ангелы нашей природы» смиряют демонов насилия в нас ³. И наконец, что самое важное, наше поведение не определяется нашей генетической программой. Наш генетический набор – не смирительная рубашка, не оставляющая нам выбора. Поведение не зависит от генов. Скорее, они влияют на наш образ жизни. В результате взаимодействия природы и воспитания мы способны усвоить, и усваиваем, самые разнообразные потенциальные модели поведения ⁴.

Эти выводы подтверждаются историческими фактами. Исполнители «окончательного решения» не были психически больными людьми с медицинской точки зрения, не представляли они и один психологический тип. Не существовало уникального типа личности убийцы-нациста. Они представляли различные слои общества, обладали разными психологическими чертами и руководствовались целым рядом мотивов. Некоторые действительно охотно убивали, наслаждаясь властью над жизнью и смертью и развивая способность к жестокости. Другие убивали ради продвижения своей карьеры или следуя приказам, поскольку это был самый простой выход. И все же были те, кто отказывался убивать, и некоторые из них дорого заплатили за то, что поступили по совести. Конкретные случаи демонстрируют пропасть между представлявшейся возможностью и самим поступком. Остается небольшой непредсказуемый фактор, не поддающийся объяснению: свобода совершать насилие или удержаться от него ⁵.

Попытки систематизировать причины участия немцев в Холокосте, основываясь на конкретных, типично немецких чертах, закончились не лучше. Как подчеркивали такие психологи, как Александр Митчерлих, не вызывает сомнений тот факт, что германское образование, семейные ценности и школы поощряли отношения, основанные на дисциплине и подчинении власти ⁶. Можно утверждать, что история Германии следовала по пути, отличному от большей части Западной Европы, уделяя особое внимание моральному превосходству государства и преимуществу сильной власти. Большинство немцев следовали практически непрерывной авторитарной традиции, результатом чего было сравнительно слабое и зависимое общественное сознание ⁷. Эта традиция не обязательно предполагает наличие причинной связи между Мартином Лютером и Адольфом Гитлером, не означает она и того, что восхождение Гитлера к власти было неизбежно. Однако система культурных убеждений определенно сыграла свою роль в формировании индивидуального поведения. Нацистская идеология использовала эту типично германскую точку зрения, культивируя обязанность абсолютного подчинения приказам фюрера, и многие немцы были склонны согласиться с этим.

И все же эта теория тоже оставляет открытым вопрос, почему лишь некоторые немцы стали исполнителями «окончательного решения». Как высказался один ученый, «приучение к туалету не является залогом геноцида» ⁸. Те же самые немцы, которые в лучшем случае оставались безучастными наблюдателями травли евреев, выражали свой гнев по поводу программы эвтаназии, убийства инвалидов и душевнобольных. Их социализация в культуру подчинения не помешала многим из них иногда протестовать против мер, которые они считали морально неприемлемыми. Хотя культура большинства поддерживала авторитарный подход, процесс социализации не вел автоматически к геноциду. Человек мог быть антисемитом, но при этом принять решение не участвовать в убийстве евреев. Поступки людей не диктуются их историей или культурой ⁹.

Книга Дэниэла Голдхагена «Добровольные пособники Гитлера», изданная в 1996 году, была хорошо принята немецкой публикой, отчасти из-за утверждения молодого американца о немецком народе, нашедшем в себе силы примириться со своим нацистским прошлым, что достойно подражания. Однако исследователи Холокоста как в Германии, так и в Соединенных Штатах резко раскритиковали эту работу. По мнению Голдхагена, немцы под властью Гитлера были одержимы исключительным «расовым элиминационным антисемитизмом», а эта система взглядов является достаточным объяснением, почему отдельно взятые немцы добровольно убивали евреев ¹⁰. Доводы Голдхагена легко опровергаются, поскольку литовцы, хорваты, румыны и другие этнические группы в «отрядах смерти» Гиммлера убивали евреев столь же эффективно, и часто с большей жестокостью, чем немцы. Украинцев, например, часто привлекали, когда немцы отказывались убивать детей.

Голдхаген также выдвигает ошибочный тезис о всеобщем элиминационном антисемитизме в Германии. Даже когда нацистский режим снял ограничения на насильственные действия против евреев, не возникло спонтанных антиеврейских выступлений. Как видно из дневника пережившего Холокост Виктора Клемперера, отношение к оклеветанным евреям было разным даже в годы войны, когда они стали абсолютными изгоями. Тезис Голдхагена также не может объяснить разное поведение, которое было характерно для немцев на Востоке, и возрождает изжившее себя представление о коллективной вине Германии. Он не принимает во внимание множество различных ситуативных факторов, без которых поведение обычных немцев вырвано из контекста. «Не учитывая тонкостей и нюансов, – пишет историк, – Голдхаген в действительности апеллирует к обществу, которое хочет услышать то, во что верит. Поступая подобным образом, он замалчивает тот факт, что Холокост был слишком темным и слишком ужасающим, чтобы сводить его к простейшему объяснению, которое лишает его значимости в наше время» ¹¹. Геноцид в Камбодже и Руанде – еще одно напоминание: массовое убийство не является исключительной прерогативой немцев¹².

Теодор Адорно и еще несколько бывших членов Франкфуртского института социальных исследований предприняли попытку выявить склонность к антисемитизму в особенностях характера. В своей работе «Авторитарная личность» немецкие исследователи-эмигранты утверждают, что личности на вершине так называемой F-шкалы склонны к идеологии фашизма. Таких людей обычно относят к тому типу личности, представители которого сгибаются перед вышестоящими и не считаются с теми, кто ниже их по положению. Они также превращают свою подсознательную ненависть к диктаторам во враждебность к евреям и другим меньшинствам ¹³. Критики отмечали, что авторитарные взгляды были распространены не только среди правых, но и левым тоже был присущ авторитаризм, поразительно похожий на авторитаризм правых ¹⁴. И что более важно: авторитарный тип характера не обладает прогностической ценностью. В ходе исследования персонала охраны СС была изучена социокультурная обстановка, из которой вышли эти люди. Речь, в частности, шла о депривации, которая способствовала развитию авторитарной личности, например низкий уровень образования, происхождение из крестьянской среды, догматическая религия, воспитание в авторитарной семье и др. Автор этого исследования пришел к выводу, что не существовало единой социокультурной обстановки, к которой бы относилось большинство охранников. Также не было и конкретного типа личности, авторитарной или нет, характерного для организаций, которые автор назвал «силовыми структурами Гитлера». Причины их поведения можно было найти не в их неполноценной личности, а в обстановке, которая узаконила массовые убийства ¹⁵. Поведение преступников свидетельствует о большом значении веры в то, что Холокост являлся политикой государства, осуществляемой якобы по приказу самого Гитлера, хотя у этой веры нет ни морального, ни правового оправдания.

Сама обстановка, в которой происходили массовые казни, является еще одной причиной того, что тезисы, основанные только на конкретных психологических характеристиках, не могли объяснить эти убийства. Коллективные преступления в условиях тоталитарного режима нельзя объяснить причинами, по которым люди совершают преступления в обычном обществе. Отдельные случаи убийств или массовые расстрелы в Париже или Орландо, вдохновленные радикальными исламистскими идеями, происходят в нарушение правовых и социальных норм, в то время как массовые убийства Холокоста организовало, управляло и узаконило государство. Игнорирование этого важного факта ведет к преувеличенным выводам психологических экспериментов, таких как изучение подчинения Милгрэмом.

Социальных психолог Стэнли Милгрэм попросил группу добровольцев применять все более сильный электрошок к мужчине, привязанному к стулу. Хотя на самом деле электрошок не использовался, притворяющаяся жертва кричала и просила пощады. Тем не менее, добровольцы подчинялись приказам инструктора не обращать внимания на эти мольбы и продолжать применять шок, даже если прибор указывал на возможный летальный исход. В результате этого эксперимента Милгрэм пришел к выводу, что когда человек воспринимает себя как исполнителя воли человека, облеченного властью, он считает, что не несет ответственности за свои действия. Таким образом, обычные люди становятся исполнителями чудовищных поступков ¹⁶. Эксперимент Милгрэма был повторен во многих других странах с разной историей, включая Италию, Южную Африку, Австралию, Испанию, Германию, Иорданию и Нидерланды, и эти повторные опыты подтвердили выводы Милгрэма ¹⁷.

Казалось, что исследование Милгрэма доказало, что любого человека в любое время можно превратить в массового убийцу и исполнителя геноцида. Сам Милгрэм подтвердил этот вывод. Когда он появился в телевизионной программе «60 минут» в 1979 году, ему задали вопрос, мог ли Холокост произойти в Соединенных Штатах. Милгрэм ответил, что можно найти достаточно сотрудников для лагеря смерти в любом среднем по величине американском городе¹⁸. Другие также утверждали, что зло слепого подчинения может всех нас превратить в преступников. В своей книге «Мы все нацисты?» Ганс Аскенаси утверждает, что мы почти наверняка могли бы поступить так же, как участники исследования Милгрэма. Потенциально мы все являемся нацистами¹⁹. И все же этот вывод не подтверждается ни исследованием Милгрэма, ни другими психологическими экспериментами.

Между Холокостом и обстоятельствами проведения исследования Милгрэма существует несколько важных различий, имеющих решающее значение. Во-первых, человек, руководивший экспериментом Милгрэма, заверил его участников, что их действия не приведут к увечьям. Исполнители геноцида знали, что уничтожают человеческую жизнь. Во-вторых, многие из преступников Холокоста убивали, не просто подчиняясь приказам, а действовали против евреев с рвением. Участники исследования Милгрэма не только не испытывали враждебных чувств по отношению к своим жертвам, но, вероятно, были категорически против причинения им вреда. Наконец, участники эксперимента мучились и не хотели выполнять задание, применяя электрошок. Многие из убийц Холокоста, напротив, действовали убежденно, жестоко и садистски ²⁰.

В целом, как лабораторные работы, так и исторические события Холокоста заставляют усомниться в значимости эксперимента Милгрэма. Он не может объяснить многих проявлений жестокости, вызванных ненавистью, которые были характерны для убийства евреев ²¹. Нет оснований верить, что кто-либо из участников исследования Милгрэма смог бы стоять около ямы и стрелять в обнаженных мужчин, женщин и детей, или сбрасывать капсулы с ядом в газовые камеры. Милгрэм обращает наше внимание на социальное и ситуативное давление, которое приводит к тому, что обычные люди совершают чрезвычайно жестокие поступки ²². Однако большинство людей не являются потенциальными преступниками, ставящими своей целью геноцид, и худшее из того, что может произойти, к счастью, случается не очень часто. Ужасные события Холокоста произошли не из-за психологического состояния участвовавших в них людей, а потому что нацистское государство предоставило в распоряжение своих последователей средства насилия, недоступные для других людей, обычных или нет ²³.

Еще один психологический эксперимент тоже не смог доказать неизбежную склонность людей ко злу. Социальный психолог Филип Зимбардо разделил группу добровольцев на «охранников» и «заключенных» и поместил их в сымитированный тюремный блок. Охранникам поручили приносить еду и обеспечивать надлежащий порядок, а во всем остальном они были вольны поступать по своему усмотрению. Как выяснилось, многие вскоре начали изводить заключенных. Поведение некоторых из их жертв также изменилось, они отказались от солидарности друг с другом. Эксперимент, который был рассчитан на две недели, пришлось приостановить всего через семь дней из-за садистского поведения некоторых охранников и случаев депрессии и других расстройств среди заключенных. Зимбардо отмечал, с какой легкостью обычные люди начинали вести себя как садисты, когда оказывались в соответствующей обстановке ²⁴, и эксперимент определенно продемонстрировал, что люди приспосабливают свое поведение в конкретной ситуации. Люди действительно часто совершают злые поступки в силу того, где они находятся, а не кем они являются²⁵. Тем не менее обстоятельства, в которых проходило исследование, не смогли объяснить, почему не все участники эксперимента вели себя неожиданным образом. Как и во время исследования Милгрэма, искусственные условия эксперимента Зимбардо вызвали еще одну проблему. Участники эксперимента знали, что это была часть игры, и что ситуации не позволят выйти из-под контроля. Множество различных аспектов, которые составляли такое сложное явление, как Холокост, не могли быть воспроизведены в ходе эксперимента. Разрыв между лабораторией и реальной жизнью слишком велик, чтобы его можно было преодолеть ²⁶.

Принимая во внимание ограничения, присущие экспериментальным исследованиям, социальная психология смогла, тем не менее, внести вклад в наше понимание динамики участия в Холокосте. Большое количество данных, основанных на наблюдении и контролируемых исследованиях, показывают, что ситуативные элементы оказывают мощное влияние на человеческое поведение. Например, эксперименты, проведенные Соломоном Ашем в Суортмор-колледже в 1950-х гг., продемонстрировали сильную склонность людей к конформизму. Некоторые из этих факторов, как показал Кристофер Браунинг, проявились в 101-м резервном полицейском батальоне. Члены батальона, которых мучили сомнения по поводу убийства беззащитных людей, утешались тем фактом, что остальные, по-видимому, не испытывали проблем, убивая их. По крайней мере, вначале почти все они испытывали ужас и отвращение, выполняя свою работу, но для подавляющего большинства открыто выделиться и не подчиниться общим правилам было просто невообразимо. Им было проще стрелять ²⁷. Отказаться от участия в расстрелах означало переложить неприятное задание на сослуживцев, а значит, считаться человеком, нарушившим солидарность и готовность разделить это бремя, что ожидалось от всех членов отряда²⁸.

Более того, нахождение в группе размывало ответственность. Группы подавляли инакомыслие и создавали доминирующий моральный авторитет, который защищал людей. Товарищество на Востоке действовало как смазка для механизма уничтожения и освобождало от бремени вины. Это означало, что участие во всех действиях группы было правильным и необходимым ²⁹. Как отмечалось, члены группы были способны на поведение, на которое не решились бы отдельно взятые люди ³⁰.

Отождествление себя с группой также вело к возрастающему предвзятому отношению к аутсайдерам, что в крайнем случае могло привести к обесчеловечению «другого». Для многих служивших в 101-м полицейском батальоне, пишет Браунинг, евреи находились за пределами их человеческого долга и ответственности. Они были врагом, и командир батальона обратился к этой идее опасного еврея, когда объяснял своим людям, почему было необходимо убивать женщин и детей ³¹. Нацистская пропаганда постоянно объявляла евреев паразитами, сбродом и чумой, и подобное обесчеловечение облегчало задачу убийцам. Жертва, которую не считали человеком, не воспринималась как личность, способная чувствовать и страдать. Дегуманизация создала психологическую дистанцию между преступником и злодеянием. Жертва превратилась в расходуемый материал. Дегуманизация также предполагала, что жертвы заслужили такую крайнюю меру, как смерть. Когда их изображали демонами и другими устрашающими фигурами, любые действия по отношению к ним были оправданы. С учетом воображаемой смертельной угрозы, депортация и массовое убийство могли стать превентивной мерой самозащиты ³². Лучший способ защититься от влияния сцен боли и страдания других, это убедить себя, что жертвы, должно быть, совершили что-то, чем навлекли на себя это³³.

И все же еще одним психологическим механизмом, который оказал влияние на поведение служивших в 101-м полицейском батальоне, был тот факт, что они действовали по приказу своих командиров. Выполнение приказа усиливает склонность приспосабливаться к поведению своих товарищей ³⁴. Получив определенный приказ, человек не считает себя лично ответственным ³⁵. Наличие приказа начальника становится одним из многих возможных рациональных объяснений, которое помогает преступнику привести убийство в соответствие с его жизненными ценностями ³⁶. И здесь возникает эффект совокупного убийства. Обстановка насилия, в которой жили эти люди, не могла не оказать ожесточающего воздействия. «Как и в бою, – отмечает Браунинг, – ужас первого столкновения в конце концов становится рутиной, и убивать становиться все легче». Привыкание сыграло свою роль. «Как и ко многому другому, к убийству можно было привыкнуть» ³⁷. То, что стало рутиной, больше не вызывало нравственных размышлений. Убийство рассматривалось как часть нормальной работы, как «ежедневные обязанности». Обычные запреты насилия становились все слабее, чему способствовали такие эвфемизмы, как «зондербехандлунг» («особое обращение»), за которыми скрывалось истинное значение убийства ³⁸.

Несмотря на ценность психологических исследований, не стоит забывать, что ситуативные факторы не больше, чем гены, обуславливают и определяют поведение. В одних и тех же обстоятельствах разные люди ведут себя по-разному. Иногда люди совершают зло, когда нет особого внешнего воздействия, а иногда воздерживаются от плохих поступков даже при наличии подобных внешних факторов ³⁹. Как мы могли убедиться, даже в ужасной обстановке карательных отрядов и фабрик смерти были те, кто отказывался убивать. Общественная обстановка, в которой живут люди, определяет для них пределы допустимой свободы действий, в которых преступники могут воспользоваться свободой выбора. Эти пределы расширяются, когда речь идет о людях с высоким моральным и социальным интеллектом ⁴⁰. Это напоминает нам о том, что объяснить, почему одни поддаются внешнему давлению, а другие успешно ему противостоят, крайне сложно. Это заставляет нас усомниться в концепциях, основанных на единственной причине, которые упрощают человеческую жизнь. Ответ, который мы ищем, может быть найден только во взаимодействии множества различных факторов.

С самого начала антисемитизм был главным компонентом нацистской идеологии. Исходя из тактических соображений, Гитлер иногда изменял степень жесткости своих антиеврейских мер, но сила его ненависти к евреям никогда не ставилась под сомнение. Когда Гитлер пришел к власти 30 января 1933 года, лозунг «Германия без евреев» стал государственной политикой. И все те антисемиты, которые во времена Веймарской республики, вероятно, не решались открыто выражать свои враждебные чувства по отношению к евреям, теперь могли свободно делать это. На тот момент еще никто не мог предвидеть мобильных карательных отрядов или газовых камер. Тем не менее, с того момента, как мир без евреев стал рассматриваться как реальность, произошел решающий разрыв с основополагающими ценностями Западной цивилизации ⁴¹.

До 1933 года немцы, вероятно, были среди наименее склонных к антисемитизму европейских народов, хотя враждебность к евреям существовала веками. Общепризнанно, что христианский антииудаизм был источником ненависти и презрения, что способствовало появлению расового антисемитизма в XIX веке. Демонологический взгляд на евреев, воспринятый из христианской теологии, с легкостью соединился с новыми светскими антиеврейскими настроениями. Новый Завет смешался, как бы абсурдно это ни было, с арийскими мифами и дарвинистским взглядом на историю, согласно которому сильнейшие выживали, истребляя низших и нечистокровных. Во времена Веймарской республики многие немцы терпеть не могли евреев как экономических конкурентов, будь то врачи, юристы, владельцы магазинов или торговцы. Нацисты знали, как использовать и поощрять эту враждебность ⁴². То, что долгое время оставалось скрытым, теперь стало явным. «Призыв сверху, – писал переживший Холокост Ральф Джордано, – встретил отклик снизу» ⁴³.

Первые антиеврейские меры, предпринятые правительством – еврейские чиновники и профессора университетов потеряли свою работу, а бизнес евреев был бойкотирован, – казалось, были не очень радикальными и опасными, но вместе с этими официальными действиями начались постоянные призывы к ненависти, требовавшие устранить евреев из германского общества. Любой, кто слышал, как нацистские штурмовики распевали на улицах «Juda verrecke!» («Смерть евреям!») или «Wenndas Judenblutvom Messerspritzt, danngeht’snochmalsogut» («Когда кровь еврея стекает с ножа, тогда все опять хорошо»), должен был понимать, что худшее впереди. Нацистская газетенка «Дер Штюрмер» во времена своего расцвета имела 1,5 миллиона читателей и размещалась в общественных местах по всей Германии. Когда это одиозное издание заявляло в каждом выпуске: «Die Judensindunser Unglück» («Евреи – наша беда»), должно было стать ясно, что, по мнению нацистов, евреям нет места в германском обществе. Деевреизация (Entjudung) Германии рассматривалась как предварительное условие и основа для абсолютно однородной фольксгемайншафт (нем. Volksgemeinschaft, народная общность), только для арийцев. Нацисты создали культуру, в которой было возможно представить Германию без евреев и иудаизма. А отсюда был лишь короткий шаг к решению, что евреям вообще не место среди людей и их нужно физически уничтожить ⁴⁴.

Когда конкретные антиеврейские меры, такие как бойкот, лишение гражданства, ариизация и эмиграция, не смогли решить «еврейскую проблему», начали применяться более радикальные средства ⁴⁵. Это стремительное наступление на евреев происходило у всех на глазах, но ни одна социальная группа германского общества не выступила открыто против этого. По-видимому, мнение, что евреи оказывали чрезмерное влияние на германское общество, было широко распространено. Возможно, для большинства немцев антисемитизм не шел дальше убеждения, что германские евреи не были настоящими германцами, и что желательно сократить их влияние. Но даже такого сдержанного предубеждения было достаточно, чтобы немцы безразлично наблюдали, как их соседей-евреев преследовали в 1930-х гг., депортировали и убивали в 1940-х гг. ⁴⁶ Ни Нюрнбергские законы 1935 года, которые в сущности низвели евреев до положения изгоев, ни вынужденная ариизация еврейских предприятий не вызвали серьезной реакции в германском обществе ⁴⁷. Немало немцев лично выражали несогласие с сожжением синагог и разграблением еврейских предприятий во время Хрустальной ночи 9 ноября 1938 года. И тем не менее, в тот день, пишет историк Алон Конфино, «можно было представить себе германский мир, где евреи и иудаизм будут уничтожены огнем и насилием» ⁴⁸. Около ста евреев были убиты во время Ночи разбитых витрин, но полиция не вмешивалась. Высший партийный суд постановил впоследствии, что те, кто убивал евреев, действуя без приказов или вопреки им, полагали, что они служат фюреру и поэтому не должны быть исключены из нацистской партии ⁴⁹. В своей речи 30 января 1939 года Гитлер сказал немецкому народу, что в случае если мировое еврейство еще раз преуспеет во втягивании народов в войну, результатом будет не победа евреев, а их «истребление». И хотя ни у Гитлера, ни у кого-либо из его окружения в тот момент не было конкретного плана «истребления», Холокост стал возможным.

Когда в 1939 году разразилась война, большинство немцев поверило, что евреи представляли собой проблему, которую нужно было решить, и что лучшим решением будет исчезновение евреев из Германии. Шквал преследований, обрушившийся на евреев, наложил свой отпечаток на отношение людей. Тщательное исследование общественного мнения Германии показало, что к этому времени большинство немцев начали враждебно относиться к евреям. «Политика нацистов оказалась успешной, потому что опиралась на глубоко укоренившиеся антиеврейские настроения, которые пронизывали все классы». Поскольку большинство немцев не протестовали против преследования евреев, исходя из своих убеждений, их потенциальное противодействие готовящемуся геноциду было невелико ⁵⁰. В некоторых местах немцы, наблюдавшие за депортацией евреев, аплодировали, в других – выражали беспокойство. Но чаще всего это было равнодушие. Воспоминания евреев, бывших свидетелями этих событий, а также отчеты службы безопасности об отношении людей показывают, что наиболее распространенной реакцией среди населения Германии было безразличие к судьбе евреев и тому, как с ними обращались. С глаз долой – из сердца вон. Но биограф Гитлера Ян Кершоу отмечал: «Это не была нейтральная позиция. Это был преднамеренный отказ от личной ответственности» ⁵¹. Евреи были оставлены на милость государства, которое не знало милосердия.

Немецкий народ занял антиеврейскую позицию без угроз и «промывания мозгов». Сама идея идеологической обработки 60-миллионной нации, конечно, совершенно невероятна. Возможно эта концепция получила признание, поскольку помогла справиться со всей чудовищностью того факта, что огромное количество зверств было совершено при поддержке многих немцев ⁵².

Гитлер всегда заявлял, что выполнял богоугодное дело, когда боролся с евреями, и многие немцы действительно стали видеть в нем мессианскую фигуру ⁵³. Его считали назначенным богом спасителем, который, ведя вселенскую битву с еврейским злом, освободит Германию. Ян Кершоу назвал связь между Гитлером и немецким народом примером харизматичной власти. Гитлера наделяли чертами героя. Его руководство предлагало перспективу национального спасения ⁵⁴. Вера в фюрера создала ситуацию, в которой государство могло опираться на совесть широкого круга граждан для реализации нравственной катастрофы. Роль Гитлера как единственного источника закона и политической легитимности размывала моральные нормы, а также любые сомнения в правомерности приказов убивать евреев ⁵⁵. Немецкие солдаты, вторгшиеся на советскую территорию в июне 1941 года, заранее получили инструкции убивать безоружных еврейских мужчин, женщин и детей. Их готовили к совершению расовых убийств в течение 6-летней кампании непрекращающейся клеветы, изображавшей евреев бедствием Германии и опасной бациллой, которая угрожает человечеству.

Готовность немцев исключить евреев из сферы своего морального долга стала результатом информации, распространяемой институтами, которые они уважали – церковью, школами, университетами и научными учреждениями ⁵⁶. Известные богословы, такие как Этельберт Штауфер и Герхард Киттель утверждали, что всякий добрый христианин обязан поддерживать антиеврейскую политику национал-социалистов. После кровопролитных событий Хрустальной ночи 1938 года протестантский епископ Мартин Сасс распространил собрание антисемитских отрывков из произведений Лютера с торжествующим заявлением: «10 ноября, в день рождения Лютера, горят синагоги Германии» ⁵⁷. В книге, опубликованной в 1937 году, «Еврей как преступник» два криминолога утверждали, что подобно «бактериям спирохеты, которые вызывают сифилис, евреи являются носителями преступности в ее политической и аполитичной формах». Евреи, писали они, «являются воплощением зла, которое восстает против бога и природы» ⁵⁸. Спустя несколько лет в концентрационном лагере Берген-Бельзен врач СС Фриц Кляйн довел это утверждение до его логического завершения: «В знак уважения к человеческой жизни я удалял гнойный аппендикс из тела больного». По этой же причине евреи, «гнойный аппендикс в теле Европы», должен быть вырван из тела континента ⁵⁹.

Немцы, участвовавшие в «окончательном решении», могли выполнять свою грязную работу, не будучи фанатичными антисемитами, хотя многие определенно являлись таковыми и даже хуже. Идеологическая приверженность была разной, но подавляющее большинство немцев пришли к убеждению, что евреи были угрозой, которой нужно противостоять. Это мнение было частью системы взглядов, определявшей их восприятие и интерпретацию событий, свидетелями которых они становились. Эта система взглядов иногда вынуждала их критиковать способы проведения массовых убийств, но не сами убийства ⁶⁰. Годы антисемитской агитации снизили барьеры на пути к убийству ⁶¹. Многие из тех, кто служил на Востоке, переняли нацистскую систему моральных принципов, которая допускала убийство представителей низшей расы и недочеловеков. Они расценивали операции по убийству не как зверства, а как необходимые жестокие меры против тех, кого официально объявили опасным врагом Германии ⁶². Голодающие евреи, с которыми они сталкивались, вписывались в образ, созданный нацистской пропагандой. Уравнивание евреев с большевиками и партизанами еще больше способствовало их готовности убивать. Бывший член полицейского батальона вспоминал в 1961 году, что в то время он полностью верил пропаганде, объявившей евреев преступниками и недочеловеками: «Мысль о том, что следует не подчиняться или уклоняться от приказа участвовать в истреблении евреев никогда не приходила мне в голову» ⁶³.

Антисемитизм может привести к погромам, но чтобы осуществлять массовые убийства в гигантских масштабах «окончательного решения», была необходима управляющая рука государства. Нацистский режим организовал это со смертоносной эффективностью. Нацисты выслеживали своих жертв по всему континенту с упорством и фанатизмом, примеров которым немного. В 1980-е гг. консервативные немецкие историки, например Андреас Хилльгрубер, предложили рассматривать Холокост не как «отдельное событие», а как «нормальную историю» ⁶⁴. Дебаты по данному вопросу стали известны как «спор историков» (Historikerstreit), и те, кто разделял мнение Хилльгрубера, говорили о необходимости «историзировать» Холокост. Но поскольку попытка уничтожить еврейский народ осуществлялась, как правило, обычными людьми, это было все что угодно, но не «нормальная история». Холокост был беспрецедентным событием, поскольку никогда раньше государство не убивало всех членов группы – мужчину, женщину и ребенка – и не выслеживало их по всему континенту. В отличие от массовых убийств предшествующих столетий, геноцид, устроенный нацистами, имел идеологическую цель, а не прагматический интерес. Холокост возник как часть нацистского представления о построении чистого с расовой точки зрения арийского мира, в котором евреям не было места ⁶⁵. Члены СС, на всех уровнях этой организации, принимали активное участие в воплощении того, что режим называл «окончательным решением» еврейского вопроса. И другие исполнители Холокоста были согласны с их объяснением программы массового убийства и их моральными принципами.

Членство в СС предполагало определенный образ жизни. У СС был собственный взгляд на мир и система ценностей, смесь национализма, расизма и культа молодости и мужественности. Служба в отрядах СС, считавшихся элитными войсками, была престижной. Сам Гиммлер называл СС «рыцарством», «новым дворянством» ⁶⁶. «Мы были лучшими и самыми сильными», – заявлял Йоханнес Хассеброк, один из комендантов концентрационного лагеря Гросс-Розен, после войны, по-прежнему испытывая гордость ⁶⁷. Другие называли СС «образцовыми гражданами смертоносного режима» ⁶⁸, для которых одним из важнейших достоинств было безоговорочное подчинение ⁶⁹. Клятва СС гласила: «Я клянусь тебе, Адольф Гитлер, фюрер и рейхсканцлер, в своей верности и храбрости. Я клянусь повиноваться тебе и тем, кого ты назначил командовать мной, до самой смерти, да поможет мне в этом Бог» ⁷⁰. Руководство по поведению, которого ожидали от эсэсовца, описывало это таким образом: «Подчинение основывается на убеждении в верховенстве национал-социалистической идеологии» ⁷¹.

Нацистский режим организовал идеологическую обработку всех слоев общества и в особенности сотрудников служб безопасности и военнослужащих. В издании, опубликованном для СС в 1943 году, под названием «Унтерменш» («Недочеловек») заявлялось, что советские люди, в том числе и евреи, «находятся на уровне ниже животных». На фотографиях, якобы снятых на оккупированных восточных территориях, были изображены монстроподобные люди, одетые в лохмотья, которые противопоставлялись прекрасным арийцам ⁷². Трудно выяснить, насколько эффективной была эта пропаганда, возможно, она просто укрепила уже существовавшее предубеждение. Каким бы ни был ответ, очевидно, что идеологическая обработка усилила враждебность по отношению к евреям и таким образом содействовала готовности убивать их. Это расширяло границы приемлемого и надлежащего поведения и ослабляло традиционные представления о добре и зле ⁷³. Неудивительно, что Гиммлер постоянно призывал к усилению идеологического образования ⁷⁴. В центре обучения был еврейский вопрос, и когда развернулось «окончательное решение», его разрушительная цель признавалась все более и более открыто. В выпуске информационного бюллетеня, вышедшем в декабре 1941 года, заявлялось: «То, что еще два года назад казалось невозможным, сейчас осуществляется шаг за шагом: в конце войны Европа будет свободна от евреев» ⁷⁵.

Все больше и больше нацистская риторика на высшем уровне упоминала об уничтожении евреев, которое претворялось в жизнь, и превозносила его как важнейшее историческое событие, операцию по избавлению от зла. В послании, зачитанном на церемонии по случаю годовщины основания нацистской партии 24 февраля 1942 года, Гитлер заявил: «Мое предсказание о том, что в этой войне будут истреблены не арийцы, а евреи, исполнится. Чем бы ни закончилась эта битва и сколько бы она ни продлилась, именно это будет окончательным итогом этой войны. И затем, наконец, после уничтожения этих паразитов, мир, который так долго страдал, вступит в долгий период братства народов и настоящего спокойствия» ⁷⁶. А в передовой статье для нацистского еженедельника «Дер Ангриф» от 23 февраля 1943 года Роберт Лей, руководитель трудового фронта нацистской Германии, писал: «Наконец-то было решено уничтожить евреев за их возмутительные злодеяния и преступления. Нам, немцам, было назначено судьбой осуществить это решение Провидения» ⁷⁷.

Гиммлер выразил аналогичную мысль, выступая перед группой офицеров СС в Познани (оккупированная Польша) 4 октября 1943 года: «В нашей истории это [истребление евреев] славная страница, которая никогда не была и никогда не будет написана» ⁷⁸. Тем не менее тот факт, что Гиммлер назвал убийство евреев «страницей, которая никогда не была и никогда не будет написана», указывает на то, что организатор «окончательного решения» не желал допустить открытого признания массовых убийств. Поскольку Гитлер также постоянно говорил отвлеченно об «истреблении», участь евреев не была подходящей темой для разговора в его штабе ⁷⁹. Нежелание Гитлера и Гиммлера признать реальность массовых убийств, по предположениям Конфино, означает, что у них было «осознание правонарушения». Оба избегали описания подробностей того, что происходило на самом деле, и не только в разговоре с другими людьми, но и когда речь шла о них самих, потому что они понимали, что нарушают табу⁸⁰. 27 марта 1942 года Геббельс сделал запись в дневнике, говоря об истреблении евреев как о «варварском поступке, который нет необходимости описывать более подробно» ⁸¹. По утверждениям, в начале «Операции Рейнхард» в 1942 году Гиммлер упоминал о необходимости «сверхчеловеческих актов бесчеловечности» ⁸². Говорят, что один офицер СС заявлял: «Когда я на службе, я – свинья, а я почти всегда на службе» ⁸³. Как бы ни хотел нацистский режим достигнуть полной трансформации ценностей, ему так это и не удалось. Даже Гитлер и его ближайшее окружение, вероятно, понимали в глубине души, что они поступают неправильно ⁸⁴.

Беспокойство, которое испытывали лидеры, нашло отражение в эвфемизмах, которые они использовали при описании ужасов массового убийства. Все началось с таких терминов, как «зондербехандлунг» (Sonderbehandlung, особое обращение), «эндлозунг» (Endlösung, окончательное решение) и «умсидлунг» (Umsiedlung, переселение), но даже эта терминология стала считаться слишком конкретной. Относительно статистического отчета о проведении «окончательного решения», составленного 4 апреля 1943 года, Гиммлер отдал приказ, что уничтожение евреев нигде не должно упоминаться как «Sonderbehandlung der Juden». Напротив, истребление нужно было называть «транспортировкой евреев из восточных провинций на русский восток» и «сопровождением». Беспокойство о регламентации языка является еще одним свидетельством того, что сохранились старые нормы морали, из-за чего неприемлемо было называть вещи своими именами ⁸⁵.

То, с какой настойчивостью Гиммлер повторял, что уничтожение евреев проходит в должном порядке, а его исполнители остаются «порядочными» людьми, является еще одним признаком того, что руководитель СС так и не отказался полностью от тех ценностей, в которых его воспитали. Для нас невозможно связать порядочность и массовые убийства, но сам факт, что Гиммлер использовал такое понятие, как «порядочность», термин, принадлежавший нравственному языку его прошлого, является очень важным. В приказе, изданном 12 декабря 1941 года, Гиммлер возложил на своих подчиненных «священную обязанность лично убедиться, что ни один из наших людей, который должен выполнить эту трудную задачу [убивать евреев], не пострадает и не получит душевных травм» ⁸⁶. Пособие по идеологическому обучению СС и полиции, излагавшее моральный кодекс «черного ордена», апеллировало к таким ценностям, как «чистота» и «благородство» ⁸⁷.

В то же время содержание этого призыва четко указывало на то, что представители иной расы были исключены из этой моральной вселенной, и для них не предусматривалась человеческая солидарность. Не было необходимости обращаться с евреями как с людьми, и, несомненно, это было явное преступление. Лишение жизни евреев не считалось убийством. В свете новой этики это был моральный долг. Данная концептуальная связь является ключевой. Без этого нравственного обоснования массовое убийство было бы невозможно ⁸⁸. О сильном влиянии, которое ненависть к евреям оказывала на умонастроение СС, свидетельствует то, что даже после приказа Гиммлера о прекращении убийств евреев в 1945 году, эти преступления продолжались в ходе маршей смерти, которым заключенные лагерей подверглись весной 1945 года.

Во время нескольких полупубличных выступлений Гиммлер признал, что убийства, которые пришлось совершать его людям, были поистине ужасными, но их нужно было осуществить без личного обогащения. 29 февраля 1940 года Гиммлер говорил с гауляйтерами (нем. Gauleiter, руководители нацистской партии областного уровня) и другими партийными функционерами и оправдывал убийство польской интеллигенции. Он заявил, что казни были ужасными. «Присутствовать при этом ужасе было страшным и отвратительным опытом для немца. Это так, и если бы это было иначе, он больше не был бы представителем германского народа» ⁸⁹. 4 октября 1943 года в Познани Гиммлер снова обратился к высшим офицерам СС по вопросу массовых убийств. Эвакуация и уничтожение еврейского народа является «тяжелым вопросом», заявил Гиммлер, о котором мы не говорим публично. «Многие из вас узнают, каково это, когда сотня трупов лежит рядом, когда их 500 или 1000. Видеть это и, не считая отдельных случаев человеческой слабости, остаться порядочными – это закалило нас». Мы забрали богатства евреев, продолжил Гиммлер, и передали их в государственную казну. «[М]ы ничего не взяли себе. Тех, кто нарушил это правило, будут судить в соответствии с приказом, который я отдал вначале: Присвоивший себе хоть одну марку – покойник… У нас есть моральное право и обязанность сделать это – уничтожить этот народ, который уничтожил бы нас. Однако у нас нет права взять себе хотя бы одну шубу, одну марку, одну сигарету, часы или что-то еще… Мы выполнили эту сложнейшую задачу из любви к нашему народу. И никакой ущерб не был причинен нам самим или нашему характеру» ⁹⁰.

Идея Гиммлера, что можно было участвовать в массовых убийствах и оставаться порядочными людьми, конечно, была фикцией. Все, что нам известно о реализации «окончательного решения», четко указывает на то, что Холокост включал в себя варварский разгул насилия и массу ничем не оправданных зверств. Беспричинная жестокость по отношению к евреям неизменно сопровождала их убийство. Нацистское руководство мотивировало убийц, называя евреев недочеловеками, паразитами и угрозой самому существованию германского народа. Какими бы ни были личные предпочтения Гиммлера, учитывая эту жестокую кампанию ненависти, невозможно было осуществить «окончательное решение» в должном порядке. В организации, созданной с целью осуществления массовых убийств, не было шанса предотвратить произвольные убийства. По мнению Гиммлера, человек мог убить тысячи евреев и при этом остаться порядочным немцем. В то же время ни Гиммлер, ни его сторонники не верили полностью в этот принцип, и они использовали различные отговорки, чтобы успокоить совесть, что им никогда не удавалось сделать полностью.

Евреи на Востоке были объектом травли. Тем не менее, их убийцы могли столкнуться с проблемами, если их безнравственные поступки становились известны общественности. Именно публичная огласка, а не убийство евреев как таковое, привело к тюремному заключению Макса Таубнера, командира подразделения технического снабжения 1-й пехотной бригады СС на Украине. Таубнер вступил в СС в январе 1943 года и добровольцем поступил в Ваффен-СС всего за несколько дней до вторжения в Советский Союз в июне 1941 года. Германский суд в 1973 году охарактеризовал его как «фанатичного врага евреев» ⁹¹. После начала войны на Востоке Таубнер заявил во всеуслышание, что он собирается «прикончить» 20 тысяч евреев, если получится, но к его глубокому сожалению, вспомогательный отряд, которым он руководил, практически не сталкивался с евреями. Тогда Таубнер разработал собственный план действий относительно убийства ненавистного врага.

Когда отряд Таубнера подошел к Звягелю (Новоград-Волынский), к западу от Киева, большинство евреев, проживавших там, были уже убиты айнзацгруппой C 12 сентября 1941 года или в ходе последующих «операций по зачистке». Однако около 300 человек были взяты под стражу местной украинской милицией и находились в тюрьме рядом с городом. Таубнер повел своих людей в тюрьму, где они расстреляли 319 еврейских заключенных. Отряд Таубнера прибыл 17 октября в Шолохово, где они расстреляли 191 еврея всех возрастов. По приказу Таубнера один из эсэсовцев делал фотографии во время расстрела. В конце месяца из-за проливных дождей отряд на несколько недель задержался в городе Александрия северо-восточнее Кировограда. Чтобы провести время, люди Таубнера расстреливали всех евреев, которых могли найти – всего 459 человек.

Таубнер и некоторые из его подчиненных также издевались над своими жертвами перед тем, как убить их. Суд СС, перед которым в конце концов предстал Таубнер, описывал его поступки следующим образом: «Евреев, которым было приказано пилить лес во дворе казарм, избили под предлогом, что они не выполняли свою работу должным образом. Кроме того, их били лопатами». Один из эсэсовцев «заставил евреев избивать друг друга до смерти, пообещав, что выжившего не расстреляют. В действительности евреи сбивали друг друга с ног, хотя и не убивали». Таубнер участвовал в избиении, «а также бил еврейских женщин кнутом… Однажды нескольким евреям было приказано демонтировать деревянный навес. Все было организовано так, чтобы навес рухнул им на голову, и они были погребены под обломками». Однажды вечером, когда люди Таубнера праздновали, он позвал их с собой в подвал, где находились около 20 еврейских заключенных, включая женщин и стариков. Таубнер избивал запуганных узников деревянной дубинкой, пока двое из них не умерли, остальных оставили ранеными. Через несколько дней он казнил группу из десяти-пятнадцати осиротевших детей вместе со старшими, заботившимися о них. Эсэсовец хватал детей за волосы, вытаскивал их одного за другим, делал выстрел в затылок и затем швырял их в могилу. Все эти убийства запечатлели на фотографиях и занесли надлежащим образом в журнал ⁹².

Именно документирование этих событий привело к краху Таубнера. После того как его отряд был отозван из Украины и перенаправлен в Восточную Пруссию, этот человек, фанатично ненавидевший евреев, начал хвалиться своими поступками и показывать фотографии, которые он приказывал снимать. Действующие положения запрещали делать подобные снимки, он и четверо его подчиненных были арестованы. С 17 октября 1939 года специальные суды рассматривали дела членов СС и полиции, с Гиммлером во главе этой судебной инстанции ⁹³. По приказу Гиммлера, судебные разбирательства дел соучастников Таубнера прекратились в конце 1942 года, а дело самого Таубнера было передано в Главное судебное управление СС (Hauptamt SS-Gericht) в Мюнхене. Здесь ему предъявили обвинения не в убийстве, а всего лишь в «нарушении военной дисциплины». Вердикт суда СС от 24 мая 1943 года гласил:

Суд постановил, что Таубнер должен понести наказание не за сами убийства, но за способы, которыми проводились казни. «Поведение подсудимого, – заявил суд Мюнхена, – в высшей степени недостойно честного и порядочного немца». Суд объяснил:

В глазах судей Таубнер страдал от «серьезных дефектов личности». Он приказывал делать фотографии «самых страшных зверств» и показывал эти снимки своей жене и знакомым. Эту деградацию иллюстрировал и тот факт, что «подсудимый был особенно доволен фотографией, на которой была изображена почти полностью обнаженная еврейка». Все это также говорило о серьезном нарушении безопасности. «С какой легкостью можно было бы [эти фотографии] переправить из Южной Германии через Швейцарию в руки вражеской пропаганды». За различные правонарушения, совершенные им, Таубнер был приговорен к 10 годам заключения, исключен из СС и объявлен негодным к военной службе. Разжалованный эсэсовец пробыл чуть больше года в тюрьме перед тем, как был помилован Гиммлером в январе 1945 года⁹⁶. Но когда прокуроры в начале 1970-х гг. хотели предъявить Таубнеру обвинения в многочисленных убийствах, которые он совершил, местный суд отклонил их на том основании, что подобное обвинение было бы повторным привлечением к уголовной ответственности ⁹⁷.

Вердикт суда СС основывался на правовом принципе, установленном Гиммлером при рассмотрении аналогичного дела 26 октября 1942 года: в случаях несанкционированных расстрелов евреев решающим был мотив. Никакого наказания не налагалось за убийства по «политическим мотивам», если только не оказывалось под угрозой поддержание военной дисциплины или это не были «мотивы личного или садистского или сексуального характера» ⁹⁸. Человек, уличенный в подобных преступлениях, по словам судьи СС Конрада Моргена, «демонстрирует подобными действиями серьезные недостатки характера, неприемлемые для фольксгемайншафт [народной общности]» ⁹⁹.

И все же в поступках Таубнера и его людей не было ничего необычного. Нам известно, что перед расстрелом с евреями почти всегда обращались с невероятной жестокостью. При том, что алкоголь тек рекой, воинская дисциплина была также крайне слабой. Похоже, что Таубнеру просто не повезло, что его арестовали за то, что он снимал и многим показывал эти фотографии. Он вызвал скандал, в чем и заключалось его преступление. Ни Гиммлера, ни кого-либо из его подчиненных ни капли не волновали убийства евреев, какими бы ужасными ни были обстоятельства. Не особенно их заботила и военная дисциплина, пока делом убийства евреев занимались более или менее эффективно. Неприемлемым считалось именно документирование этих событий посредством фотографий и их свободное распространение. Известно, что многие солдаты нарушали запрет на съемку казней. Солдаты Красной Армии нашли тысячи подобных фотографий в карманах немецких пленных ¹⁰⁰. Однако эти снимки по большей части оставались в семьях. Более того, на них обычно не были изображены такие крайне жестокие поступки, как те, что совершал Таубнер.

В ходе войны суды СС и полиции несколько раз предъявляли обвинение и выносили обвинительный приговор членам СС, убивавшим евреев самовольно. Осенью 1944 года Максимилиан Грабнер, глава гестапо в Освенциме, был обвинен в своевольном убийстве узников, но его суд был перенесен и так и не возобновился ¹⁰¹. Похоже, что Гиммлера на самом деле не волновали те зверства, которые почти всегда сопровождали убийства евреев, до тех пор, пока они не угрожали упорядоченному проведению «окончательного решения» и не приводили к нежелательной публичной огласке. Даже в этих случаях Гиммлер обычно миловал правонарушителей, поскольку он был готов признать, что они действовали правильно ¹⁰². Например, Таубнер, которого приговорили к десяти годам лишения свободы, пробыл в тюрьме чуть больше года. Другими словами, неудивительно, что судебная практика СС служила не цели защиты невинных людей и наказания тех, кто пренебрегал этими элементарными общечеловеческими ценностями, а поддержанию порядка и дисциплины в организации убийц.

Несмотря на предупреждение Гиммлера о жестоком наказании для тех, кто присвоит себе собственность и ценные вещи евреев, воровство процветало, начиная с простого рядового, забравшего себе меховые ботинки еврейской жертвы, и заканчивая офицерами СС, отправлявшими домой целые чемоданы с украденными еврейскими драгоценностями и золотом. 80 % всех дел, рассматриваемых в судах, и 25 % обвинительных приговоров, вынесенных судами СС в 1943 году, касались имущественных вопросов. Серьезность, с которой руководство СС относилось к нарушению правил в этом элитном подразделении, доказывает тот факт, что между 1939 и 1944 гг. был приведен в исполнение 1001 смертный приговор ¹⁰³. Среди казненных за имущественные правонарушения был и Карл Отто Кох, комендант Бухенвальда, где процветала коррупция¹⁰⁴. Бывший узник Бухенвальда Ойген Когон говорит о «нарыве на прогнившем теле», который наконец-то прорвался ¹⁰⁵. После того, как Освальд Поль стал начальником нового Главного административно-хозяйственного управления СС в феврале 1942 года, он сместил треть комендантов концентрационных лагерей за коррупцию¹⁰⁶.

Осенью 1944 года на почте обнаружили весящую больше нормы посылку, в которой было золото из зубов узников Освенцима, и Гиммлер отдал приказ о создании специальной комиссии по расследованию деятельности охранников СС в Освенциме. Комиссию возглавил судья СС Конрад Морген, который занимался вопросами коррупции в рядах СС с начала 1942 года. Морген устроил обыск комнат и шкафчиков рядовых охранников и обнаружил массу краденого золота и драгоценностей. Более 20 эсэсовцев были отданы под суд. Ему не позволили обыскать комнаты старших офицеров ¹⁰⁷. Более того, когда Морген стал искать источник ворованного золота и заявлений о крайней жестокости, его расследование остановили. С самого начала Гейдрих и Гиммлер оставили за собой право контролировать заседания судов СС и полиции. Они могли смещать «неподходящих» судей, смягчать приговоры и останавливать расследования. Это произошло и в данном случае. Морген давал показания на послевоенном Освенцимском процессе: «Я не мог предъявить обвинения людям, выполнявшим приказы моих начальников, например, казни, приказ о которых отдал рейхсфюрер Гиммлер» ¹⁰⁸. Другой член освенцимской особой комиссии, судья СС Герхард Вибек заявил, что «проводить расследование убийств не разрешалось. Я слышал, что устный приказ об истреблении евреев был отдан Гитлером» ¹⁰⁹.

Гиммлер хотел, чтобы его элита оставалась порядочной. Тот факт, что существовал огромный разрыв между ожиданиями рейхсфюрера и поведением его подчиненных – будь то ничем не вызванная жестокость массовых убийств или жадное разграбление собственности евреев – является еще одной причиной того, почему поведение преступников нельзя объяснить только идеологическими причинами, включая антисемитизм. Стремление к личному обогащению и удовлетворение склонности к насилию были повсеместными составляющими Холокоста. В то же время антисемитизм, будучи результатом многолетней пропаганды и идеологической обработки, являлся основным мировоззрением «окончательного решения» и удобным объяснением. В глазах большинства преступников помощь в решении еврейской проблемы оправдывала любой их поступок и обеспечивала отпущение грехов ¹¹⁰.

«Однако хотелось бы остановиться на активном участии, – писал Рауль Хильберг, основоположник исследования Холокоста, – механизм уничтожения представлял собой замечательный срез населения Германии. Все профессии, все специальности и все слои общества были представлены в нем» ¹¹¹. Преступники руководствовались разными мотивами. Некоторые яро ненавидели евреев, в то время как другие убивали из чувства долга, ради своей карьеры, подчиняясь приказам или потому, что не хотели выделяться. Не существовало единого типа нацистского преступника. Большинство убийц не были садистами, хотя некоторые категории лиц возможно легче соглашались на ежедневные убийства. Руководство было важным фактором: подразделения, возглавляемые крайне жестокими людьми, сами становились крайне жестокими ¹¹². Снова и снова размах и скорость массовых убийств, а соответственно и участь десятков тысяч людей, зависели от энергии, с которой высшее и даже низшее руководство осуществляло убийство евреев ¹¹³. И наконец, кроме личностных факторов мы должны учитывать факторы ситуативные. Холокост являлся частью войны на уничтожение на Востоке, для которой Гитлер приостановил действие конвенции гуманитарного права. По меньшей мере, два миллиона русских военнопленных были оставлены умирать от голода в ходе конфликта, который в целом обесценил человеческую жизнь.

Ни один из этих факторов не объясняет причинных связей и не обуславливает поведение человека. Они говорят нам, как мы склонны действовать, но не как мы должны действовать, или, говоря научным языком, прогноз является вероятностным, а не детерминистским. Люди – не собаки Павлова, которые отвечают условными рефлексами на стимулы. Они не пленники ни психических факторов, ни внешних обстоятельств. Даже при совершении коллективных преступлений, таких как Холокост, существует индивидуальный аспект, который определяет степень вовлеченности в преступление. Что бы ни делал человек, он всегда может поступить иначе. Даже если на восприятие и поступки людей оказывают влияние социальные, культурные и биологические обстоятельства, во все времена люди обладали свободой действия ¹¹⁴. В зависимости от типа личности, люди по-разному реагируют на различное внешнее давление. Эти обстоятельства оказывают влияние на людей, но не принуждают их ¹¹⁵. Всегда остается элемент личного участия.

То, что мы узнали из биографических данных преступников и их последующего поведения, подтверждает, что на нескольких разных этапах своей жизни перед ними вставал выбор дальнейших действий. В тот момент, возможно, они не осознавали, что им предстоит сделать нравственный выбор, но, знали они об этом или нет, они свой выбор сделали. Многие из них стали палачами, и с этим им пришлось жить до конца своих дней¹¹⁶. После окончания войны обычные немцы, совершившие все эти поступки, вернулись к своим семьям и продолжили жить нормальной жизнью. Предстали ли они перед судом и понесли наказание за свои преступления, или, как чаще всего происходило, вышли сухими из воды, очевидно, что массовые убийства неизбежно оставляли глубокий след на личности убийц. Мы не ожидаем, что обычный человек покончил с собой, чтобы сохранить личное достоинство. Но даже в худших уголках нацистской системы существовала возможность избежать чрезвычайной жестокости, несмотря на приказы сверху. Тот факт, что лишь немногие воспользовались этой возможностью, остается несмываемым позором для целого поколения немцев и крестом, который их потомки продолжают нести.