Исследуя роль Константина в этом перевороте, стоит напомнить, что к началу гонений он уже служил при дворе Диоклетиана. Примерно двадцать лет спустя Константин рассказывал, что присутствовал при том, как Диоклетиан принимал роковое решение о гонениях, но не воспротивился, ибо был «лишь мальчишкой». Это абсолютно не соответствует действительности; попросту говоря, Константин соврал. «Мальчишкой» он точно не был. Это был 303 г. н. э., а Константин родился в 272 или 273 году. Ему было тридцать лет, и он занимал немаловажную должность в имперской администрации. Возможно, лично он в Великом гонении не участвовал, однако ничто не указывает и на то, что его не одобрял.

Вскоре после этого он перешел под начало Галерия, о котором христианские источники отзываются как о яростном гонителе: он с особым усердием проводил в жизнь указы Диоклетиана – и, возможно, даже именно он убедил Диоклетиана их принять. Галерий правил восточной частью империи, а на Западе эти указы практически не действовали. Отец Константина, Констанций, первый цезарь западной части империи, по всей видимости, был генотеистом – хотя скорее поклонялся Sol Invictus, Непобедимому Солнцу, нежели богу христиан. Во всяком случае, гонениями на христианскую Церковь он не занимался.

В 305 году Константин присоединился к своему отцу в Галлии, а в 306 году, после смерти отца, был провозглашен августом. Старший император Запада, Север, вскоре после этого пошел войной на узурпатора Максенция и был взят в плен; его место занял военный по имени Лициний, которому предстояло сыграть важную роль в судьбе Константина в последующие шестнадцать лет.

Великое гонение продолжалось то здесь, то там, в основном на Востоке, вплоть до смерти Галерия в 311 году. Незадолго до кончины Галерий, ко всеобщему удивлению, издал Эдикт о веротерпимости, чем официально положил гонениям конец. Текст этого эдикта сохранил для нас христианский историк Евсевий в своей пространной «Церковной истории». Документ этот весьма любопытен, не в последнюю очередь потому, что ясно показывает: Галерий преследовал христиан не как ненавистник религии, а наоборот, как ревностный сторонник богов.

В этом документе Галерий сообщает, что производил преследования «на благо и пользу народов», ибо «христиане… не следуют установлениям древних и, может быть, даже тому, что было принято их родителями». Гонение было призвано убедить христиан «вернуться к установлениям предков». Однако борьба с этой религией не привела к желаемому результату. Христиане «пребывали в своем безумии» и «не воздавали подобающего поклонения богам небесным». Поэтому император решил прекратить преследования: «Мы, по нашему человеколюбию и неизменной привычке даровать всем прощение, решили незамедлительно распространить наше снисхождение и на христиан: пусть они остаются христианами, пусть строят дома для своих собраний, не нарушая только общественного порядка» («Церковная история», 8.17).

Обращением в христианство на смертном одре это не назовешь. Однако император фактически признал, что был неправ. Но вскоре после этого Галерий умер, а его наследник Максимин Дайя возобновил преследования христиан – и преследовал их яростно еще два года, пока не погиб в бою с Лицинием вскоре после обращения Константина и битвы у Мильвийского моста.

Имперская коллегия распалась, и Тетрархия сменилась гражданской войной. Максимин, Галерий, Север, Максенций (так и не принятый в коллегию) и Максимин Дайя – все они были мертвы. Остались Константин на Западе и Лициний на Востоке. Они решили заключить мир и встретились для переговоров в Милане. Чтобы скрепить их союз семейными узами, Константин выдал за Лициния свою сводную сестру Констанцию. Но для наших целей более любопытно то, что оба правителя согласились официально и окончательно положить конец Великому гонению.

Плодом этой встречи стал так называемый Миланский эдикт. В сущности, это был не эдикт, а письмо, адресованное префектам и проконсулам восточных провинций, – и написано оно было уже после переговоров не в Милане, а в Вифинии. Более того, опубликовал его не Константин, а Лициний, хотя под ним стояли подписи обоих императоров.

Письмо это примечательно в особенности в двух отношениях: оно объявляло официальную государственную политику терпимости абсолютно ко всем религиям – не только к христианству, – и объясняло ее причину: властители хотели быть уверены, что «все силы божественные и небесные, как бы их ни называли, относятся благосклонно и к нам, и к подданным нашим». Иными словами, процветание человеческого общества требует мира с богами. Но ведь именно такой взгляд на вещи и стал первопричиной гонений на христиан! Оба императора, христианин Константин и язычник Лициний, были согласны с тем, что для процветания империи необходима милость Бога или богов. А это требует терпимости к различиям, «дабы Божество ниспосылало нам во всех случаях скорую помощь и всякое благо».

Таким образом, эдикт открыто и прямо объявляет о политике полной веротерпимости для всех:

Заявление примечательное и прежде неслыханное. Говоря словами Гарольда Дрейка, специалиста по Константину и его времени, это «первый официальный правительственный указ в западном мире, утверждающий свободу вероисповедания». Христиане пока что не получили в империи власть и не начали преследовать язычников – речь шла только о том, что христианство стало вполне законной, разрешенной религией, такой же, как все традиционные религии Рима. Миланский эдикт предполагал равенство, веротерпимость и полное отсутствие принуждения в религиозных вопросах.

Некоторые современные христианские ученые полагают: раз Константин не стал принуждать своих подданных-язычников к обращению в новую веру, значит, был не «настоящим» христианином, а лишь формальным. Это неверное прочтение так называемого Миланского эдикта – и неверное понимание всего правления Константина. На протяжении истории миллионы вполне искренних христиан принимали и принимают в отношении иноверцев политику «живи и давай жить другим». Таким был и Константин – пусть ему и случилось быть самой могущественной фигурой в истории раннего христианства.

Важно также подчеркнуть, что во время встречи в Милане в 313 году Константин был еще новичком в христианстве. Обратился он лишь несколько месяцев назад. Нельзя было ожидать, что он сразу и во всех тонкостях усвоит все, чего требует от него новообретенная вера. Изучение совершенно новой религии требует времени. Константину пришлось узнать много нового, однако церковное образование не отняло у него много времени, и почти немедленно он с головой окунулся в тогдашнюю бурную церковную жизнь.