Глава 21
Рэм всегда считал, что знает настоящую боль и умеет ее терпеть.
Как же он ошибался...
Сначала боль лишь время от времени пробивалась острыми всплесками, но сейчас, приходя в себя, Рэм окунулся в нее с головой.
Мутные разводы потолочных светильников, которые он видел сквозь полуопущенные ресницы, казалось, выжигали ему глаза. Плечевые суставы, шея, вся спина, крестец, тазобедренные суставы пылали и плавились, голова раскалывалась. Первые минуты он стискивал зубы, тихо рычал, а потом не выдержал и сорвался на крик.
Испуганный женский голос рядом с ним звал кого-то на помощь, просил обезболивающего...
Рэм вновь сжал зубы и умолк ненадолго. Приоткрыв глаза, он постарался сфокусироваться на окружающем, и различил больничное оборудование рядом с койкой, и Лидочку. К Лиде стремительно подошла Марго и влепила пощечину.
— Перекратить истерику! — приказала она медсестре.
— У вас сердца нет! Разве вы не видите, как ему больно?! — взвизгнула Лида, прикрывая щеку рукой.
— Выйдите из палаты!
Лида расплакалась и убежала.
А Марго наклонилась к Рэму, внимательно вглядываясь ему в лицо.
— Ты меня слышишь? — спросила она.
— Слышу, — проговорил Рэм.
— Это хорошо. Глаза пока лучше долго открытыми не держать, на синхронизацию требуется время.
Он послушно опустил веки.
— Как самочувствие?
Рот Рэма слабо скривился.
— Сама... как думаешь?
— Слушай меня внимательно. Тебя две недели продержали в искусственной коме под стимуляторами клеточного роста. Дольше уже было нельзя. На твое сердце и почки сейчас идет очень сильная нагрузка. Но ты справишься, если сможешь немного потерпеть.
— Немного? — простонал Рэм.
— Терпи, сколько можешь. А если станет совсем невмоготу, я сделаю тебе капельницу, чтобы ты немного отдохнул от боли и смог поспать пару часов. Но не больше двух раз в сутки. Ты меня понимаешь?
— Понял... Мне уже невмоготу...
— Кричи, матерись, рычи — что угодно, Рэм! Но терпи! Ты же мужчина! Скоро должны включиться твои новые резервы, и...
— Ставь капельницу! — просипел Рэм.
— Рэм...
— Ставь, мать твою, капельницу!
— Хочешь сдохнуть от остановки сердца?!
— Убью, когда встану... Что вы со мной сделали?! Ставь свою капельницу!!! — уже через крик требовал Рэм.
Но вместо ответа Марго просто вышла из палаты.
— Сука! — орал ей вслед Рэм. — Твари, мне нужна капельница! Я сейчас сдохну!
Но к нему так никто и не подошел...
Рэм не мог точно сказать, сколько прошло времени. Может, сутки, а может, всего пара часов. Но вдруг он осознал, что между периодами острой боли бывают краткие затишья, когда пытка становилась терпимой.
Потом Рэм провалился в забытье, а проснувшись, понял: что-то изменилось. Он больше не лез на стенку, испепеляемый адским жжением. Было просто больно.
Рядом оказалась Лидочка.
— Ты как? — спросила она с таким несчастным выражением лица, что Рэм даже улыбнулся.
— Ничего... Сколько прошло времени с момента, как я пришел в себя?
— Двое суток, — проговорила девушка, вытирая ему лоб влажной салфеткой. — Ты большой молодец, ты справился. Теперь кризис миновал, и все пойдет быстрей.
— В самом деле? — удивленно хмыкнул он, и попытался пошевелить рукой.
И, к своему изумлению, обнаружил, что владеет своим телом полностью. Шевелились и руки, и ноги, и голова поворачивалась из стороны в сторону. Он поднес к своему лицу руку, и сразу понял, что это больше не его рука. Качественное антропоморфное покрытие скрывало искусственную конструкцию, но, тем не менее, оставалось искусственным. Оно было монохромным и гладким, без единого волоска или родинки. Пошевелив пальцами, Рэм понял, что чувствительность цифрового аналога нейронной сети гораздо ниже обычной.
— Руками и ногами поосторожней, ладно?
— Сейчас...
Рэм протянул руку к металлической стойке под капельницу, стоявшую около койки, и чуть сдавил ее пальцами.
Полая металлическая трубка сломалась, и стойка грохнулась на белый кафель.
— Рэм! — с упреком воскликнула Лида.
Он присвистнул и поднес к лицу свои руки еще раз, чтобы получше рассмотреть.
— Круто, — проговорил Рэм.
И тут в палату вошла Марго. Она, видимо, слышала его последнюю реплику, потому что, остановившись возле валяющейся стойки, прокомментировала:
— Вообще-то это было не круто, а глупо. Круто будет, когда ты активируешь новый интерфейс и сможешь менять режим для своих устройств. Ну что, ты все еще хочешь меня убить?
Рэм скосил на нее глаза.
— А ты подойди поближе — узнаешь, — попытался пошутить он, но интонация получилась какая-то недобрая.
Лидочка хихикнула, но тут же сделала невозмутимое лицо и сказала:
— Я пойду бульон принесу.
И выпорхнула из палаты.
— Так что там за новый интерфейс? — спросил Рэм у Марго.
— Через пару дней оценишь. Думаю, к этому времени ты уже будешь в состоянии подняться на поверхность, чтобы опробовать свои новые возможности. А до тех пор убедительно прошу тебя трогать вокруг себя как можно меньше предметов, поскольку даже малейшего усилия может оказаться достаточным, чтобы, к примеру, сломать Лидочке кость или проделать дыру в вентиляционную систему, — предупредила Марго, а когда Рем кивнул, продолжила:
— Позже ты сможешь устанавливать безопасный режим, где сила твоего воздействия будет сдерживаться, режим один к одному, боевой режим и предельный. Последним стоит пользоваться только в крайнем случае, потому что он влечет за собой риск повреждения встроенных в тебя устройств. Чувствительность своих рук и ног ты также можешь выключать для боя и включать, чтобы без проблем держать в руках столовые приборы или убрать изо рта волос. Больше я ничего не знаю. Подробней тебя просветит Uno, когда ты подключишься.
— А что с моими глазами?
— Твои глаза были удалены, и вместо них я поставила экспериментальные глазные протезы. Они дают очень много дополнительных возможностей.
Рэм прищурился.
— Вот как?..
Женщина передернула плечами.
— Все это меня не касается, — прервала она Рэма. — Объясняйся с Uno, если чем недоволен. И вообще...
Она запнулась, отвела взгляд в сторону.
— ... я бы хотела, чтобы ты знал. Я была категорически против этой операции. Как хирург, я считаю ее чудовищной. Ты мог умереть неоднократно: как во время самой операции, которая длилась больше двадцати часов, так и в послеоперационный период, когда тебя пичкали всем, чем можно, для скорейшего восстановления. И в особенности, когда тебя разбудили... Если честно, я до сих пор не верю, что ты жив. Я не понимаю, для чего Uno заставил пройти тебя через это. Он, наверное, порядком разозлится на меня за то, что я тебе сказала, но... Ты действительно имеешь полное право знать, что мы с тобой сделали на самом деле. Тебе заменили не только глаза и руки, Рэм. Я ампутировала тебе обе ноги, чтобы поставить усиленные протезы. Я укрепила тебе ребра, крестец, позвоночник, и...
Она запнулась, но, совладав с собой, продолжила:
— Фактически, наполовину ты больше не человек, Рэм. И это необратимо. — проговорила Марго, и наконец с решимостью взглянула ему в лицо.
И увидела, что Рэм как-то странно улыбается.
— Ты... в норме? — озадаченно спросила она, увидев эту улыбку.
— Я, наверное, сейчас окончательно упаду в твоих глазах, — проговорил Рэм, поудобней откидываясь на подушку и закрывая глаза. — На самом деле я с самого начала знал, что это будет за операция, какие изменения произойдут и с какими побочными эффектами они сопряжены.
— Что?.. — не веря своим ушам, переспросила женщина.
— Только вот с глазами небольшая накладочка вышла, мы договаривались о каких-то суперлинзах, но если Uno нашел вариант получше — я не против. Так что... когда я вопил что-то в духе «что вы со мной сделали» и «ах вы твари» — я просто вел себя, как мудак. Извини. Я оказался слабее, чем думал, и выглядел, наверное, отстойно...
— Рэм! — воскликнула Марго, удивленно уставившись на него. — Я только что тебе сказала, что ты наполовину не человек, а тебя заботит, как ты выглядел на грани болевого шока?!
— Ну да, — просто ответил он. — Стать наполовину супергероем — круто! А вот визжать, как последний придурок — это не круто совсем. А я все-таки актер, и меня тревожит, как я выгляжу в глазах других людей.
— Ты ненормальный! — ахнула Марго.
Рэм слабо рассмеялся.
— Привет, капитан Очевидность! Айда ко мне в команду?
— И шутки у тебя дурацкие, — сердито бросила Маргарита и вышла из палаты.
Когда Лидочка вернулась, она принесла не только бульон, но и небольшую коробку с печатями доставки. На вопросительный взгляд Рэма девушка пояснила:
— Не знаю, зачем, но Марго приказала передать тебе это. И еще велела сказать, что какая-то госпожа Ходосеева уехала в Испанию на какой-то трехмесячный семинар по какой-то андальской лошади...
— Андалузской, — поправил ее Рэм с усталой, довольной улыбкой.
Так значит, Uno сдержал свое обещание. И озаботился тем, чтобы Рэм узнал об этом как можно раньше, еще до того, как сможет выйти в сеть.
Лида сердито положила посылку на тумбочку.
— А госпожа Ходосеева, наверное, твоя жена? — как бы между делом спросила она. — Вот и гостинец прислала...
— Ирма Ходосеева, Лидочка, — это моя мать... И прислала она мне не гостинцы, а старые православные книги.
Теперь он, наконец, мог быть спокоен. Все должно получиться...
***
Кошак громко, с придыханием мурлыкал, свернувшись клубком на коленях у Олега. Фонарь освещал крошечную каморку, где потолок размещался так низко, что выпрямиться в полный рост было невозможно. На полу лежали два спальника: ее и Олега. А со стены на них смотрела строгая Богородица с глазами инопланетянки и непропорциональным ребенком на руках.
Здесь почти не воняло нечистотами, тупик так и не соединили с верхней системой, и благодаря установленному на повороте высокому порогу полы в кельях были сухими.
Инка недовольно зыркнула на него и перевернулась на другой бок, звякнув цепочкой, которой монахи на всякий случай зафиксировали ее бустеры.
— Опять свою шарманку включил, — с наигранным недовольством проговорила она. — Тварь полосатая...
Олег с улыбкой взглянул на Инну.
— Да будет тебе. Ты же на самом деле вовсе на него не злишься, — проговорил Олег, поглаживая мягкую шкурку кончиками пальцев.
— Это верно, я злюсь не на него, а на его хозяина! Где он бродит? Он, конечно, говорил, что будет непросто и нужно потерпеть, но я себе даже не представляла, что мы окажется в таком дерьме, — прошептала Инна, приподнявшись на локте.
Олег хихикнул.
— А в чем ты думала оказаться, спускаясь в канализацию?..
— Тебе легко рассуждать, ты для них — мученик с ангельскими очами! А мне вот не повезло, у меня, блять, дьявольские ноги!
Он с ласковым укором покачал головой.
— Не ругайся.
— Скоро опять на это долбанное моление погонят, — простонала Инка, перевернувшись на спину. — Как они вообще могут здесь жить? Я уже с ума схожу от этих стен и потолков, и от того, что дует из всех щелей...
— Если бы не было щелей — мы бы задохнулись, — заметил Олег, поспешно отводя взгляд в сторону от растянувшейся на спальнике Инки.
— Тоже верно, — вздохнула девушка. — А вообще... Слушай, я до сих пор удивляюсь — как ты смог приручить эту зверюгу? Ведь я же его кормлю каждый день, а он — пожрет и к тебе бежит ласкаться. Хоть бы раз ко мне пришел из благодарности!
Олег смущенно заулыбался.
— Ты... ты просто очень стремительная, резкая. Ты его пугаешь.
— Да ну? — обиделась Инка. — А тебя я тоже пугаю? Вечно глаза прячешь...
— Нет, — чуть слышно ответил Олег, опустив голову. — Ты меня не пугаешь... Ты...
Инка фыркнула.
— Да забей, все с тобой ясно. Спокойной ночи! — пробубнила она и отвернулась лицом к стене. Сердитые, обиженные слезы выступили у нее на ресницах.
Олег с болью во взгляде посмотрел на ее светлый затылок и вздохнул.
— Что-то мне кажется: ничего тебе не ясно...
— В игре у тебя просто рот не закрывался, а тут!..
— Ин, в игре я был супер-магом, а ты — низкоросликом. А здесь я супероблажался, а ты... такая красивая.
Он чувствовал, как лицо заливает краска, но ничего не мог с этим поделать.
Инка вдруг резко развернулась, спугнув Кошака, и на мгновенье прижалась губами к губам Олега. Чуть отстранившись, она вопросительно взглянула ему в глаза. А Олег вдруг смущенно рассмеялся.
— Ты хоть поняла, что сейчас сделала? Между прочим, это был мой первый поцелуй с живой женщиной.
— Я вот сейчас не поняла, мне что, срочно бежать оцифроваться надо, или как?.. — нахмурилась Инна, но Олег прервал ее реплику поцелуем, который столько раз проигрывал в своих мечтах. Он чувствовал ее пальцы в своих волосах, прикосновение сильного, гибкого тела к груди — и келью закачало, голова пошла кругом...
— На молитву! — раздался громогласный возглас в коридоре.
Они оба вздрогнули, отпрянули друг от друга, как дети, которых застали врасплох.
— На исповедь! На молитву! — повторил голос.
Инка захихикала, спрятав разгоряченное лицо в плечо Олегу.
— Хоть бы согрешить сначала дали, что ли... — прошептала она, смеясь.
Олег с блаженной улыбкой осторожно погладил ее волосы кончиками пальцев, словно кошку.
— Надо идти.
Он отодвинул деревянную заслонку и протянул Инне руку, чтобы помочь выбраться в узкий коридор, по которому, шаркая ногами, уже брели черные силуэты, направляясь к церкви, расположенной в крайней точке тупика, в небольшом расширении со сводами и нишами для установки планировавшихся сливов.
Он сжимал в руке Инкину ладонь, жадно вдыхал всей грудью затхлый воздух подземелья, слушал позвякивание цепочки, которая мешала Инне сделать нормальный шаг, и понимал, что еще никогда в жизни не был так счастлив.
***
Целую неделю Москву поливало дождем, и вот, наконец, выпал первый теплый и солнечный день после небольшого потопа. Бульвары радостно шелестели просохшей листвой, асфальт посветлел, и только виднеющиеся кое-где темно-серые кляксы на нем все еще напоминали о недавних лужах. Воробьи повыбирались из укрытий и, весело чирикая, распушенными помпонами скакали по тротуарам. Детские площадки оживленно галдели, детвора чертила на вымытом асфальте домики для игры в симулятор «Школьники». Малыши резвились на веревочных лазалках.
Александр Моисеевич невольно остановился, чтобы полюбоваться на солнечные ребячьи улыбки — и улыбнулся сам.
В одной руке Гиленсон держал маленький чемоданчик с личными вещами, в другой — крепко связанные в гроздь четыре объемные коробки с игрушками для Жданы.
Девочку успешно прооперировали, и завтра должны были привести в чувство. После этого планировался двухэтапный процесс загрузки программы, которую Мария называла «гибкой операционной системой». А потом начнется ежедневное обновление, и Ждана начнет меняться. Мария говорила об этом, как об уже свершившемся факте, но Александр Моисеевич все никак не мог поверить, что уже через неделю ее глаза станут ясными, взгляд — пытливым, и она задаст свой самый первый вопрос... И станет совсем как эти дети на игровой площадке.
Наконец, к стоянке подлетело такси, и Александр Моисеевич поспешно забрался внутрь. Какая-то девчушка лет пяти со смешными хвостиками помахала Гиленсону рукой, пока он располагал непослушные коробки на сиденье. Александр Моисеевич улыбнулся и помахал ей в ответ.
Хороший день. Просто замечательный.
Мария выпросила у начальства комнату для него, и теперь в самый ответственный период становления личности Жданы он сможет быть с дочерью неотлучно.
Такси плавно подняло его в воздух, и Гиленсон с улыбкой принялся рассматривать развернувшийся под ним город. Чистый, умытый. Единственное, что бросалось в глаза — обилие полицейских на улицах. С сегодняшнего дня вступил в силу указ о запрете любых неформальных групп на территории Москвы и Московской области. Теперь их представителям грозила статья за хулиганство и три года лишения свободы. Настоятельно рекомендовалось либо привести свой внешний вид в соответствии с общественными нормами и строго соблюдать все установленные правила поведения, либо покинуть территорию области.
Гиленсону было даже немного жаль, что не успел показать Ждане ни всемосковского байкер-шоу, когда по главным дорогам столицы проезжала огромная колонна сияющих мотоциклов, символизируя открытие сезона, ни уличного комикона, который стихийно устраивался на Арбате невзирая на все запреты полиции...
Но, наверное, без них действительно безопасней.
Такси высадило его за два квартала до клиники.
Оказавшись перед входом, Гиленсон увидел стоящий возле контрольно-пропускного пункта полицейский наряд.
— Здравствуйте, — удивленно проговорил он. — Извините, а что происходит?..
— С какой целью интересуетесь? — жестко ответил один из полицейских, пристально рассматривая Гиленсона.
— Здесь находится на лечении моя дочь...
— Все посещения отменены, клиника временно является закрытым объектом, — отчеканил полицейский.
Гиленсон даже охнул.
— Да вы что, мне только вчера подписали разрешение на временное проживание в исследовательском корпусе! Я...
Полицейский уставился в пустоту перед собой, видимо, сверяясь с документацией, и через мгновение кивнул.
— Извините, Александр Моисеевич. Пожалуйста, проходите в досмотровую.
Гиленсону не терпелось повторить свой вопрос, но решил воздержаться и задать его Марии.
Гиленсона осматривали так, как еще никогда в жизни. Его три раза заставили войти в сканер, сверяли данные, потом изучили и перетрясли все вещи в чемодане, все электронные игрушки запретили, и Гиленсон, без линз, с потрепанным чемоданчиком и без единого подарка для ребенка оказался на территории.
За воротами охраной занимались военные. Шокированный Гиленсон сначала попытался посчитать, сколько человек задействованы в патруле, но потом забросил это занятие.
И тут к нему подошел мужчина лет тридцати, с военной выправкой, но в штатском.
— Здравствуйте, Александр Моисеевич!
Он протянул Гиленсону руку и крепко ее пожал.
— Здравствуйте. Простите, а вы?..
— Я — человек, ответственный за безопасность вашей дочери. Вы ведь понимаете, что это совершенно особенная разработка, и теперь всю работу курирует военное ведомство.
Гиленсон развел руками.
— Если честно, я вообще ничего не понимаю! Что творится, при чем тут военное ведомство?
— Александр Моисеевич, если итоговые результаты проведенных над вашей дочерью процедур оправдают наши ожидания, военные планируют использовать данную методику для модернизации и улучшения кадрового состава.
Гиленсон понимающе закивал.
— Ах вот оно что. Простите — я что-то так увлекся своими семейными делами, что как-то даже не подумал...
Мужчина приветливо улыбнулся.
— Я вас очень хорошо понимаю.
— Простите, а как вас величать?..
— Служба системы контроля общественной безопасности, Тимофей Георгиевич Лощилов. Для вас можно просто Тим.
