В записи моего сольного альбома принимали участие, помимо прочих музыкантов, три девушки и парень, выступавшие под названием Desmond Child & Rouge — они спели бэк-вокал в «Move On». В то время в Нью-Йорке было очень модно раздавать флаеры, и мне попался один с этими горячими девчонками и юношей — они давали несколько концертов в городе. Я на один сходил — в клуб в подвале на несколько сотен человек. Пошел, честно говоря, потому что девочки круто выглядели на картинке — развратные все такие!

Звучали они сногсшибательно. Группа с ними играла первоклассная, а девочки сами жопы рвали, чтобы круто спеть, и голоса строили действительно отлично. Живой, сексуальный концерт. В их стиле было нечто от Бродвея, от Brill Building, от Drifters, плюс еще легкое этническое эхо песен вроде «Spanish Harlem». Некоторые песни Десмонда, такие как его более поздние, типа «Livin’ on a Prayer» Bon Jovi, рассказывали истории о людях из среднего класса и реальных чувствах. Мы с ним оба любили певицу и автора песен Лору Ниро. Мне нравился их вайб. Я подумал, что в Нью-Йорке сейчас артистов лучше нет. И подружился с ними.

В 1978 году, когда я только познакомился с Десмондом, он жил с Марией, одной из подпевки. Тогда она была его девушкой. А у него волосы были длинные и кудрявые, как у Питера Фремптона. То есть все они какие-то были сексуально двусмысленные, не определишь сразу. Помню, однажды вечером они были у меня в гостях, и я думал: как-то мутно все, кто тут кто? Десмонд и две девушки из трех уехали, одна осталась. Так я получил ответ — частично. Я немножко запал на еще одну из девушек Rouge, и спустя несколько месяцев самым приятным способом выяснил, что у нас это взаимно. А картинка совсем прояснилась, когда Десмонд совершил каминаут — объявил, что он гомосексуалист. Примерно в то время, в 1979-м, вышел их второй альбом. Альбом этот недвусмысленно рассказывал о душевных терзаниях, которые Десмонд испытывал по поводу своей ориентации. В то же примерно время я снова попал на их концерт в Bottom Line и сразу понял, что группе конец. Все они боролись за место на сцене. А менеджер их днем подрабатывал турагентом. Помню, я им сказал: «Когда вы болеете, вы кого вызываете — врача или сантехника?»

Но было уже слишком поздно. С ними неправильно работали, группу разрывали трения, и магия исчезла.

Мы с Десмондом уже вскоре после нашего знакомства принялись вместе писать песни. Я приходил к нему домой с гитарой, и он подпевал или сам играл на клавишах. Первая песня, которую мы написали вместе, — это «The Flight», она вошла в их дебютный альбом 1978 года. А в начале 1979-го мы работали над еще одной песней. Стимулом послужила ночь, которую я провел в знаменитом клубе Studio 54 — тогда наимоднейшее место в Нью-Йорке. И там я, слушая все эти песни с темпом 126 ударов в минуту, со всеми их текстами, подумал: э, такое и я могу. Дома я включил драм-машину на 126 ударов в минуту, сел и начал сочинять «I Was Made for Lovin’ You». Странно, что некоторые фэны группы KISS считают песню эдаким продезинфицированным диско, поскольку фактически написана она в музыкальном блядюжнике.

А Studio 54 тогда была днищем беспредельного разврата. Даже для меня слишком крутого — мне там не по себе было. Там просто разврат происходил у всех со всеми и всегда, плюс наркотики на каждом шагу. Нет, это не мое, это слишком. Но вот танцевать мне там нравилось. Туда никто не приходил в белом костюме и не двигался, как Джон Траволта. Я лично спокойно проходил в джинсах и футболке и танцевал. Иногда заруливал туда в субботу вечером и не выходил до утра. Покупал воскресный выпуск New York Times и читал его в постели после последнего танца с женщиной, которую притащил с собой из клуба.

А музыка в Studio 54 вся была про «жить в моменте», отрываться то есть, веселиться. Так что и новую песню свою я начал строчкой: «Сегодня вечером я отдам тебе все…» Десмонд помог со словами куплета, а уже в студии, где KISS работали над очередным альбомом, Dynasty, появился припев — с помощью продюсера альбома Вини Понсиа.

Билл привел Вини Понсиа для того, чтобы задобрить Питера — Вини спродюсировал его сольный альбом. В это время Питер и Эйс были такими игрушки йо-йо — туда-сюда. Они ушли или остались? Мы можем как-то продолжать? И в то же время развалились отношения Билла с Шоном Дилени. Шона поставили работать с одной из новых групп Билла, после чего он просто исчез. После их разрыва с Биллом мы его вообще никогда больше не видели. Так что Билл нуждался в Вини как в миротворце.

Позже мы узнали, что все нанятые работать с нами проходили краткий инструктаж Билла: что кому говорить, чего кому ни в коем случае не говорить. Он следил, чтобы мы жили в этом искусственном мире, где никто не рискнул бы гладить нас против шерстки. Приглашенным на работу разъясняли, что каждый из нас любит, что его обижает, что каждый жаждет услышать. Людям платили за то, чтобы они говорили нам то, что мы хотели слышать, и трудно было разобрать, какое их мнение идет от души, а какое — по долгу службы. Мы жили в прозрачном пузыре, как Элвис. Люди в прямом смысле держали для нас двери открытыми. Кто-нибудь открывал дверь в студию — а там всегда готовая еда. Билл знал нас всех вдоль и поперек, как свои пять пальцев. Знал, кого и чем успокоить и порадовать. Это менеджерская работа, особенно когда у тебя четверо таких, как мы тогда, — взрывных, горячих, непостоянных. Но эти же люди и поддерживали — никто не хотел, чтобы эта легкая нажива закончилась.

К чести Вини надо сказать, что он не хотел, чтобы Питер играл на Dynasty, вопреки их дружбе. Для Питера Вини был друганом. Но для Вини это было работой, а Питер уже не мог играть то, что нужно и о чем его просили. Поэтому играть барабанные партии Вини пригласил Энтона Фига. Энтон был участником группы Spider, которой занимался Билл, а также он играл на сольной пластинке Эйса. Впоследствии он играл в группе телешоу Дэвида Леттермана. Мы заключили сделку: Энтон получает хороший гонорар, но не за секретность. И поползли-таки слухи, что на альбоме играет не Питер, но мы не считали нужным их комментировать. Мы на самом деле никогда и не думали о том, чтобы выгнать Питера, — пока не думали во всяком случае, и в тот момент мы были все той же четверкой.

С Вини у руля альбом получился не роковым по сути. Но опять-таки, мы уже и не были рок-группой. Мы стали компашкой богатых мужиков, у которых исчез первичный порыв. И конечно, мы никогда не считали себя обязанными играть по чьим-то чужим правилам — диапазон музыкально приемлемого для нас со временем расширялся. Некоторые люди совершенно не возражали, что мы делаем все по-своему, но лишь до той поры, пока это «по-своему» не перечило «по-ихнему». А это уже считалось предательством.

Когда я в студии прослушал финальный вариант «I Was Made for Lovin’ You», то просто обалдел. Ну да, не «Detroit Rock City» и не «Love Gun», но явный хит. Пока песня играла, в студию пришла другая группа — и им тоже понравилось. Это универсальная песня — сразу же захватывает твое внимание.

Был ли это просчитанный ход? Ага. Был ли это просчитанный успех? Ну, в конечном итоге безусловно. Но плохо ли это? Песня-то начала сочиняться в качестве вызова самому себе, слабо́ ли мне сочинить не брутальный рочок, а что-нибудь в таком вот стиле? Никакого отличия от вызова самому себе, как с песней «Hard Luck Woman». Единственное отличие — в стиле. Не собираюсь приносить извинения за хит, который люди во всех уголках планеты до сих пор хотят, слушают и подпевают.

И шоу, которое мы поставили к Dynasty, уже было не рок-шоу, а скорее детская кукольная телепередача «Пафнстаф на льду». Наверное, в определенном смысле мы двигались к этому осознанно. Со временем демография наших поклонников расширилась, но перемена в нашем визуальном решении оказалась одной из многих ошибок, совершенных в то время. Для тура Dynasty мы вырядились в нелепые костюмы, напоминавшие персонажей Вегаса или Диснея, попрыгунчиков в разноцветном. То, что мы обычно надевали, я лично не считал костюмами, но вот одежда для того конкретного тура — это, безусловно, были костюмы. Я, например, носил слоистый лавандовый топик — наверное, потому что свой обычный серебристо-черный «лук» мы сочли слишком уж строгим и теперь решили каждому музыканту подобрать костюм под цвет того светящегося нимба, который на был на сольном альбоме каждого. Вышла жуть.

Сцену разработал я — этот шестиугольник с лифтами, поднимавшими нас на уровень сцены. За лазерную «занавесь», опоясывающую сцену, мы заплатили целое состояние. Лазеры тогда были еще в новинку, так что были они опасными, большими и охлаждались водой. Мы годами судились за то, чтобы получить обратно деньги за эту лазерную занавеску. К тому же мы сделали две сцены, ожидая, что придется быстро перемещаться из города в город. То есть чтобы мы могли, удовлетворяя спрос на билеты, добавить концерт в следующем городе и чтобы там вторая команда уже начинала ставить сцену, пока мы играем в этом. То есть чтобы не приходилось тратить день на то, чтобы одну сцену демонтировать и собирать заново в другом месте.

Билл, лишившись Шона, позвал работать с нами хореографа по имени Кенни Ортега, чтобы он что-то подкорректировал в шоу. Кенни потом работал над концертами Майкла Джексона и Шер, в фильмах типа «Грязные танцы», «Феррис Бьюллер берет выходной» и «Классный мюзикл», и даже над видеоклипом, который, как некоторые считают, уничтожил карьеру Билли Сквайера — «Rock Me Tonite». Еще Билл привел парня по имени Джо Гэннон, чтобы тот поставил нам шоу в стиле бродвейского мюзикла и стал стейдж-менеджером.

Наверное, не было ничего удивительного в том, что проблемы у тура начались сразу. Нехорошим знаком стало то, что первый же концерт отменили. Мы рассчитывали на множество концертов в каждой точке, но почти нигде так и не сложилось. В предыдущем туре 1977 года у нас уже было несколько раз по два-три шоу на одной точке, и что дальше? По логике — больше концертов. А фигушки — меньше. У нас из-под ног выбили почву. Шок и страх: мы не росли, мы мельчали, а публика, похоже, передумала на нас ходить.

Мы себя продезинфицировали и явно теряли тот огонь, благодаря которому так далеко продвинулись. В Лос-Анджелесе мы остановились в отеле непосредственно напротив зала Forum, в котором играли. Я выглянул в окно, увидел очередь на концерт и покрылся холодным потом: там были почти сплошь семьи с маленькими детьми. Для нас — нехорошо: такая очередь обычно в цирк стоит. Но, правда, плюс в этом тоже был: я заметил много одиноких симпатичных мамочек. Можно приказать кому-нибудь из наших: «Мамочка-блондинка из третьего ряда», и ее с дитятей приглашали за кулисы, где малыша на время уводили на индивидуальную экскурсию… Но это все совсем не правильно, конечно.

Питер стал совсем неуправлялемым. Что бы мы ни делали — ему все всегда было не так. Если мы не будили его в свободный день, то он злился, что хотел в свободный день попутешествовать. Если в свободный день мы путешествовали, то он говорил, что хочет выспаться. Если он говорил, что за сценой слишком жарко, и мы включали кондиционер, он после его включения ныл, что мерзнет. Однажды он разбил кулаком зеркало, да так, что получил серьезный глубокий порез — пришлось оперировать и зашивать.

Для Питера стало обычным делом бросать барабанные палочки в меня, Джина или Эйса, если мы вставали перед его барабанами, при том что барабаны-то его стояли на подиуме, то есть публика Питера по-любому видела.

Но вот однажды в декабре 1979 года Питер принял перед концертом наркотики и играл совсем отвратительно. Когда я повернулся и сделал ему знак, что темп у него совсем съехал, то он начал замедлять темп, а потом разгонять его снова — со зла, ясно дело. Вот здесь он перешел черту. Одно дело — саботировать вне сцены, чем он занимался долго и много, видит бог. Но здесь другое, здесь — публика, поклонники, которые заплатили деньги за то, чтобы послушать нас.

Сразу после концерта мы с Джином и Эйсом обсудили инцидент. Такое предательство нас поразило. Неписаное правило гласило: все дерьмо оставь в гримерке; что бы там ни было, когда мы на сцене, мы — группа. Сцена — это святое. Намеренный саботаж на сцене во время концерта — это со стороны Питера было совершенно откровенным предательством.

И мы решили, что Питеру надо уйти.

Эйс сейчас волен говорить все, что ему угодно, но он безо всякого давления проголосовал за увольнение Питера. И то, что он так проголосовал, делает ему честь. Что касается моего голоса, то решение не было ни холодным, ни просчитанным — тут просто встал вопрос выживания. Я что, должен был позволить его наркоте утопить всю группу и самому с ней сгинуть? Да ни в жизни. И Джин тоже так считал.

Мы позвали Билла и сообщили ему, что нужно избавиться от Питера. И еще: надо отменить все оставшиеся концерты и возвращаться домой. Ну а как еще, что делать? Биллу снова удалось все сгладить — он убедил нас взять паузу, не принимать поспешного решения прямо сейчас и продолжить тур с Питером, поскольку все равно осталось отыграть пару концертов. Питер, понятное дело, и не чуял приближения поезда, который его вот-вот собьет.

Сразу по окончании тура, в середине декабря 1979 года, Питер женился во второй раз — на Дебре Дженсен, модели Playboy. Странная сложилась ситуация. Я все думал: она бы вышла за него, если б знала, что он бывший барабанщик группы KISS?

В начале 1980 года Билл обязан был донести до Питера новость о том, что он больше с нами не играет. Вместо этого Билл снова ухитрился убедить нас троих дать Питеру второй шанс. Так что принятое решение мы опять не привели в исполнение, и через несколько месяцев — мы все равно в этот промежуток времени не выступали, а записывали Unmasked, вновь с барабанщиком Энтоном Фигом и Вини-продюсером, — мы согласились, что Питер вернется и попробует с нами поиграть. А на этот период Билл отправил Питера брать уроки у преподавателя ударных — именитого джазмена Джима Чапина. В день этой нашей совместной репетиции или прослушивания, или как там еще это назвать, но, в общем, пришел на базу Питер с пюпитром и пачкой нот. И говорит первым делом: «Мне все ваши песни теперь нужны в нотах, потому что я теперь играю по нотам».

Я шепчу Джину на ухо: «Мы что, в передаче “Вас снимает скрытая камера”?»

Питер сел за барабаны, поставил ноты на пюпитр и… поглядел в них какое-то время. А я бы хотел вам сейчас напомнить, что на той репетиции игрался старый материал, а не те новые песни, что мы сочинили и записали для альбома Unmasked. А мы, собственно, хотели проверить, способен ли он сыграть те песни, которые уже давно знал. Ну, репетиция прошла неважно. Это был конец.

У меня такое кредо: если кто-то тонет — спасай, но если он и тебя тянет на дно — бросай. А тогда именно это и происходило. Все разговоры, советы, помощь ему — все было впустую, тупик для нас для всех.

После окончательного решения о том, что Питер ушел из группы, мы сняли видеоклип на песню «Shandi». Он там тоже снялся — пришел на площадку, зная, что это его последнее появление в составе группы KISS. В конце смены он собрал свой чемоданчик для косметики и ушел. Не то чтобы мы разрыдались в три ручья, но момент был силен. Питер же нас покидает. Мы его уволили, и сегодня — последний раз, когда мы видим его в группе.

Питер, Дебби и я. В Нью-Йорке дресс-код — смокинг

Вот странно, но самого Питера это как будто вообще не волновало. Очень вероятно, что он пребывал в наркотическом тумане, в связи с чем свой уход из группы рассматривал как колоссальную новую возможность. По его мнению, он написал все наши главные хиты, так что теперь без нас сам станет большой звездой.

Трудно было представить KISS, где не хватает кого-то из нас четверых. Дисфункционалы мы или нет, но все же были четырьмя мушкетерами. А того, что случилось, мы даже теоретически не допускали никогда. Ну вот что, если кто-то больше не захочет играть? А если кто-то будет не в состоянии делать свою работу? Но что бы ни раздирало группу изнутри, мы всегда оставались группой. А тут вдруг один выбыл. Нас это потрясло до основания. Что нужно было делать? Распадаться?

Правила изменились. Конечно, KISS теперь уже будет жить совсем по-другому.