Часть 4. Генерал Мороз

Наст держал хорошо, благо лыжи были не спортивные, а широкие, более приспособленные для ходьбы по зимнему лесу. Когда торишь лыжню по целине – обычно не до бега. В лучшем случае – немножко проезжаешь на каждом шаге. Сейчас это получалось. Лыжи врезались в снег неглубоко, и шаг получался широкий. Большего, кстати, и не требовалось. Догнать волка в лесу – это даже для биатлониста не реально. А Павел биатлоном никогда не занимался. Лыжи любил, стрелять умел неплохо, но как-то не совмещал. И на волков раньше никогда не охотился. А тут пришлось иметь дело с целой стаей. Олега он в этот раз с собой не взял. Аховый из него был лыжник. Никакой попросту. Да и откуда взяться таким навыкам у черноморского морпеха? По накатанной лыжне его ещё можно было отпустить одного в Октябрьское. Или в коттеджный посёлок, например. Будучи крепким выносливым мужиком, он пёр по лыжне как трактор. Но торить лыжню в лесу…

Среди эвакуированных из Санкт-Петербурга было несколько человек, уверенно чувствующих себя на лыжне, но никого из них выпустить даже против одного волка Павел бы никогда не согласился. Волк – это вам не собака. И охотник, который этого не воспринимает, легко может сам превратиться в дичь. А белорусы, двое из которых имели немалый охотничий опыт, уже уехали домой. С оказией. Роль оказии сыграл военный транспорт из 138-й бригады. За работу с белорусами расплатились натурой. Тушёнки выдали, рыбных консервов, сахара, кое-какого обмундирования с армейского склада. Не бог весть что, конечно, но всяко лучше, чем ничего. Зато доставка за армейский счёт почти до самого дома.

Вот так и получилось, что когда окрестности начала терроризировать волчья стая, пришедшая, по всей видимости, из Финляндии, выбирать оказалось не из кого. Ещё повезло, что это произошло не осенью, когда перемешанный с пеплом снег валил почти без перерывов, и не в разгар необычайно суровой для этих мест зимы с морозами под тридцать и почти нулевой видимостью, а только сейчас, в конце марта. Нет, зима ещё не закончилась, по ночам температура опускалась ниже минус пятнадцати, но днём уже было ощутимо теплее и, главное, намного светлее.

А вначале было очень тяжело. Эвакуированных из Санкт-Петербурга было много. Почти батальон, если по армейским меркам. В Октябрьском, как и прикидывал изначально Олег, смогли разместить на зимовку всего восемьдесят человек. В коттеджном посёлке – почти двести. Там домики были побогаче, из цилиндрованных брёвен, с отделкой и утеплением. Окна перестеклить заново и можно зимовать. В бараки, построенные белорусами в садоводстве, приняли ещё двести человек. Сначала часть людей пытались разместить в уцелевших летних домиках, которые белорусы слегка подшаманили, кое-как утеплив хотя бы по одной комнате. Но когда ударили серьёзные морозы, все обитатели этих домиков перебрались в бараки, где к этому времени уже освободилась часть мест. Ещё восемнадцать человек разместили в Местерьярви.

Таким образом, набрался батальон некомбатантов. В основном пенсионеры, женщины и дети. Людей трудоспособного возраста было очень мало: учителя, искусствоведы, работники сельхозакадемии. Был даже один экономист. Почти все с некритичными дозами облучений и без сильных ожогов. Всех, кто получил сильные радиационные поражения, эвакуировали в санатории, где им могли оказать медицинскую помощь и организовать хоть какое-нибудь лечение.

Состояние у большинства было подавленное, некоторые находились буквально на грани нервного срыва. Немалую роль в этом играло и отсутствие у многих предметов первой необходимости. С собой они могли взять только то, что в состоянии были унести сами: один-два чемодана или пара сумок на человека. А некоторые, застигнутые бомбардировкой вдали от дома, не имели и этого.

Чтобы отвлечь людей от депрессивных мыслей, их нужно было занять какой-нибудь работой. Причём не из-под палки, а так, чтобы они сами проявили заинтересованность. Совместный труд сплачивает намного быстрее, чем праздное сосуществование. Появляется чувство локтя, общие интересы.

Именно этим Павел с Олегом и занялись уже на следующий день после прибытия первой партии эвакуированных жителей Санкт-Петербурга. От женщин на строительной площадке толку не много. По-хорошему, их, вообще, лучше туда не допускать, ибо на ненужные объяснения будет затрачено очень много времени и сил, а отдача окажется маленькой. Это не относится, разумеется, к женщинам-строителям. Те иногда могут легко и непринуждённо справиться с работой, которая поставит в тупик немалое количество представителей сильного пола. Речь о женщинах, которые от строительства весьма далеки, но уверены, что имеют полное и непременное право указывать мужчинам, что, как и в какой последовательности те должны делать. А вот на обустройстве готового жилища такие женщины незаменимы. Они отлично знают, как можно создать уют, практически из ничего. Кроме этого их можно задействовать в приготовлении пищи, сортировке и складировании продуктов, накрытии столов и даже мытье посуды. Женщина может очень многое сделать для максимального освобождения мужчин от несвойственных им занятий, чтобы те могли максимально выложиться на работе. Если, конечно, грамотно направить женскую энергию в мирное русло.

А вот на строительстве можно использовать детей. Не слишком маленьких, разумеется. Тем лучше держаться от стройки подальше. Дети бывают разные. Великовозрастные лбы семнадцати лет от роду – это тоже дети. Зачастую они не умеют даже держать в руках молоток, не говоря уже о плотницком топоре, но редко когда откажутся научиться. И подержать или помочь подтянуть бревно они смогут ничем не хуже взрослых. Не так ловко и сноровисто, конечно. Но только в первое время. Через пару дней они превращаются в полноценных помощников, а если руки растут из нужного места, то и подмастерьев. И их уже за уши от стройки не оттянуть.

Четырнадцатилетних можно, конечно, использовать в классическом функционале: «подай-принеси», но это не слишком эффективно. Ребята в таком возрасте уже всё понимают и способны правильно держать инструмент (просто ещё не подозревают об этом). Поэтому им можно поручать самостоятельные задания. Поначалу простые действия, под наблюдением и, ни в коем случае, не с топором. Для топора у них руки ещё слабоваты. Нет, рубить дрова они уже вполне способны. А вот тесать или вырубать «лапу» им ещё рано.

Более мелкие подростки, начиная примерно с семилетнего возраста, уже могут работать в качестве подаванов. При грамотном подходе наставника почти каждый из них может, со временем, подняться в строительной иерархии до старшего подавана, который подаёт нужный инструмент или гвоздь требуемого размера ещё до того, как наставник сообразит, что именно ему нужно в данный момент. О том, что производительность труда при таком подходе к работе, по меньшей мере, удваивается, наверно, можно было бы и не упоминать.

Работников сельхозакадемии, эвакуированных из Санкт-Петербурга, полковники решили использовать на полную катушку: ну кто ещё кроме маститых профессионалов сможет правильно организовать закладку «тёплых» грядок? Сначала их надо было разметить, потом сколотить ограждение по периметру из обломков разрушенных ударной волной летних домиков. И только потом должно было последовать самое главное. Натуральный продукт, обещанный председателем совхоза, имел жидкую консистенцию, ядрёный запах и очень высокую концентрацию.

Пенсионерам тоже нашлась работа. С большим топором им уже тяжеловато управляться, а сучкоруб – самое то. На строительство бараков пошли только стволы деревьев. Все ветки пока сложили в большие кучи. А ветки там разные. Есть с руку толщиной, а есть и с ногу. Те, которые были потолще, уже покрошили бензопилами на чурбачки, а более тонкие – так оставили. Они, пока не высохли, и топориком неплохо шинкуются. Зима будет долгой, поэтому дров надо заготовить много.

Разумеется, этих дров на всю зиму не хватило. Но в первые месяцы они были хорошим подспорьем. Сейчас, вспоминая те суматошные дни, Павел удивлялся, как они успели всё это проделать до того как ударили морозы. Очень всё своевременно получилось. Сотрудников сельхозакадемии забрали меньше чем через месяц. С очередным продовольственным транспортом из штаба бригады приехал какой-то новый майор (Павел раньше его не видел) и рассказал, что набирает добровольцев для длительной командировки в Венесуэлу. Поступило, мол, указание: организовать на этом высокогорном южноамериканском курорте масштабное производство сельскохозяйственной продукции. Местные там совсем уже обленились – продукты за границей за деньги покупают. Вот, решили показать им, как их можно самим выращивать. А заодно и половину России прокормить. Сманил, естественно. Кто бы сомневался. Хорошо ещё, что работницу с хлебозавода они с Олегом сумели отговорить от того, чтобы с ними уехать. Иначе пришлось бы всю зиму полусырыми лепёшками питаться. А так настоящий ржаной хлеб теперь едят. Свежий. Да ещё и в коттеджный посёлок через день на санках возят. Точнее возили. Пока волки не появились. Хорошо ещё, что у мальчишек автомат с собой был. Сумели живыми назад вернуться. Без санок, разумеется. Пришлось тогда вдвоём с Олегом за ними ходить. Один тащит, а второй на подстраховке. Вот тогда у него и родилась мысль разобраться с обнаглевшей стаей. Явились, понимаешь, на чужую землю аки захватчики и пытаются свои порядки внедрять. Наивные. Мы с «Леопардами» справились, финских егерей положили, а тут какие-то недособаки.

На то, что со стаей удастся разделаться в первый день, Павел даже не надеялся. Сначала надо обнаружить логово, возможно, кстати, оно не одно, посмотреть на тропы, найти захоронки. В принципе, лес тут не так уж и велик. Вряд ли волки издалека приходят, скорее всего, где-то прямо тут расположились.

Автомат он решил не брать. Шуму много, а толку в лесу чуть. Ветки и стволы изменяют траектории пуль, поэтому очереди, как таковой, не получается. И оптики нет. А близко волки не подпустят. Поэтому взял привычную СВД. Только патроны заменил на обычные. Бронебойно-зажигательные пули тут без надобности. А на случай массовой атаки взял ПМ. Плечевую кобуру надел поверх куртки. Чтобы можно было выхватить пистолет одним движением. Ну и, на самый крайняк, нож разведчика на правую голень. Разумеется, ножом от волков не отмахаешься, но один на один хоть какие-то шансы будут. Тогда, осенью, против финна нож выручил, пусть и теперь побудет для страховки. Благо он не тяжёлый.

И вот теперь Павел уже третий час подряд накручивал по лесу петли, распутывая волчьи следы. Определить, сколько именно волков тут пробежало, он так и не смог. Наст под их лапами не проваливался, поэтому отпечатки были не глубокие. Волки бежали цепочкой, но не след в след. Отпечатки наслаивались, перекрывали друг друга. Что больше трёх – точно, но вряд ли свыше десятка. Иначе тропа была бы более плотной. А вот зачем они круги накручивают? Метров по двести-триста в диаметре. Леший водит или по собственной инициативе? Волчья душа – потёмки. Слишком далеко нас эволюция развела. И очень давно это было.

В одном месте, где стая сделала целых три круга, Павлу в былые времена тоже приходилось кружить, несколько раз проходя по собственным следам. Он тогда это на полном серьёзе списывал на проделки лешего. Ну, не может же взрослый мужик, очень даже неплохо ориентирующийся на местности, просто так блуждать в трёх соснах даже при недостаточной видимости. Но в других местах видимость даже сейчас была хорошая. Чего там волкам по прямой линии не бежалось?

Иногда следы уходили в густой ельник, обильно присыпанный снегом. На лапах невысоких (до трёх метров высотой) ёлок лежали целые подушки нетронутого рассыпчатого снега, срывающиеся вниз при самом лёгком прикосновении. Как стая умудрялась там протискиваться, почти ничего не осыпав, для Павла оставалось загадкой. Сам он повторить волчий трюк даже не пытался, обходя густые заросли по дуге и выходя на след стаи с другой стороны. Во-первых, просто не хотелось потом отряхиваться и вытаскивать снег из-за шиворота, а во-вторых, – было элементарно страшно. Вдруг они его там поджидают? В густом ельнике, да ещё и на лыжах, человек почти беспомощен. А волк, наоборот, очень легко между стволов протискивается. И иглы ему в глаза не лезут. Если сзади внезапно прыгнет на спину – винтовка не поможет, да и за пистолетом уже поздно будет тянуться.

Наконец петли кончились, и цепочка следов потянулась на восток – к шоссе. Следы пересекли дорогу, ведущую от Приморского шоссе к коттеджному посёлку, которую можно было угадать только по сглаженным сугробам вдоль кюветов и воткнутым в их вершины вешкам с пучками хвороста на верхних концах. Шнека не было уже больше месяца, а колею от бронетранспортёра заметало напрочь буквально за несколько дней.

Пискнул дозиметр, закреплённый к кармашку на правом плече. Остановившись, Павел достал прибор. Почти сто микрорентген. Ерунда. Это против довоенного фона десятикратное превышение, а сейчас даже в садоводстве было не меньше пятидесяти. Если судить по современным российским меркам – оазис. А по сути, чистейшим оазисом на карте Ленинградской области был весь Карельский перешеек. Подумаешь, десяток тактических зарядов на пятнадцать тысяч квадратных километров. И ЛАЭС далеко, аж на противоположном берегу Финского залива. Считай и не бомбили. В Выборге, Приморске и Приозерске фонило изрядно. Но до них было далеко. А поблизости – только полигон ракетчиков и затяжной подъём на Приморском шоссе, к которому стая, похоже и направлялась. У Павла не было ни малейшего желания близко подходить к воронкам от ядерных снарядов, но пока уровень радиации позволял ему двигаться дальше.

Дозиметр у Павла был знатный. Настоящий полевой прибор, уместившийся в пластиковый корпус, лишь немного превышающий по размерам кнопочный сотовый телефон. Какими они были в конце девяностых годов. Из Европы привезли. Говорят, что Маршал самолично их заказал в Нидерландах. В счёт контрибуции. В ближайшей округе таких аппаратов всего два – второй у Олега. А простенькие бытовые дозиметры есть почти у всех. Сейчас без них никуда. Но те просто сигнализируют об опасности. А тут не только уровень радиации высвечивается, но можно и расклад по видам излучений посмотреть. Сейчас прибор показывал только гамма-лучи. Ну, правильно, снега больше метра насыпало. Всё остальное сквозь него не пробивает. С одной стороны – хорошо. А с другой плохо. От гамма-лучей верхняя одежда не защитит. Так что поаккуратней надо.

Прибор пискнул дважды. Двести микрорентген. Уже многовато. Но если быстро обернуться, то не страшно. Вон, отвал воронки уже виден. Здоровенный снежный бугор. А следы прямо туда тянутся. Да, волки умные зверюги, но не настолько как крысы. Радиацию не чуют.

На шоссе Павел не пошёл. Там после того осеннего боя почти ничего не изменилось: три огромные воронки, слегка оплавленные «Леопарды», мятые жестянки БМП и БТР, поваленный ударной волной лес. Военные решили, что пусть так до весны стоит. За это время уровень радиации должен уменьшиться, и можно будет восстановить шоссе, не особенно облучаясь при этом. Павел слышал, что из Европы пригнали несколько сотен американских «Геркулесов». Хорошая машина: в радиоактивную зону зайдёт и «Леопарда» оттуда на жёсткой сцепке вытащит. Да ещё потом сама на железнодорожную платформу поставит. И с обратной засыпкой воронок справится. Но это всё будет только после того, как снег сойдёт. А его тут больше метра навалило. Так что машинам пока этот участок Приморского шоссе приходится объезжать по широкой дуге. Павел тоже обогнул его по дуге, но куда более узкой. Свернув вправо, он прошёл к возвышенности, с которой стрелял тогда осенью. Подниматься пришлось «лесенкой». Вроде и не круто, на открытом участке он, может быть, и «елочкой» бы забрался, но тут между деревьев…

Наверху он упёр лыжные палки под мышки и некоторое время отдыхал, наслаждаясь тишиной и чистым морозным воздухом. Возраст всё-таки. Отсюда просматривался большой участок бывшего шоссе, сейчас напоминающий лунную поверхность: кратеры, какие-то непонятные приплюснутые бугры. А волчьих следов отсюда не видно. Невооружённым взглядом.

Павел повернул висевшую за спиной винтовку на грудь, положил ствол на горизонтальную сосновую ветку и приступил к инструментальному осмотру. При четырёхкратном увеличении. Теперь цепочка волчьих следов была видна отчётливо. Немножко поплутав по шоссе, она заканчивалась возле одного из наиболее крупных бугров.

«Понятно, под «Леопардом» устроились, – подумал Павел. – В принципе, они уже не жильцы. Одной днёвки под бешено излучающей железякой вполне достаточно для получения нескольких летальных доз. Марганец, железо, никель, хром – целый букет разнообразных излучателей. Но радиация их убьёт не сразу. И, скорее всего, сделает ещё более опасными. Дичь им будет уже не догнать, но голод – не тётка. Вот и полезут к людям».

Павел ещё раз осмотрел пространство вокруг «Леопарда» в поисках других следов и обнаружил-таки ещё одну еле заметную цепочку.

«Ага, вот и «часовой, – Павел заметил серые уши, торчащие из-за присыпанной снегом елочки за противоположной обочиной. – Бдит. Ну, что ж, пусть будет минус один».

Павел медленно, чтобы не звякнуть затвором, дослал патрон и вновь приник к прицелу. Взяв чуть ниже настороженно подёргивающихся ушей, он плавно нажал на спусковой крючок.

Резкий как удар плётки выстрел расколол тишину. Эхо несколько раз отразилось от леса, с каждым разом ослабевая, и затихло, растворившись между деревьями. Уши пропали, а снег за ёлкой окрасился красными брызгами, которые на глазах бледнели, погружаясь в белую пелену. С деревьев осыпался снег. Минус один. Павел подождал ещё несколько минут, но из-под снежного бугра так никто и не появился.

Отсоединив магазин, он передёрнул затвор и, поймав вылетевший патрон, вставил его обратно в обойму. Достав из кармана ещё один, вдавил следом и его, после чего прищёлкнул магазин обратно и закинул винтовку за спину. На сегодня охота закончилась.

Обратно Павел решил возвращаться через коттеджный посёлок. Так было ближе. Да и людей надо было предупредить. Он уже подходил к воротам, когда за его спиной разорвал тишину протяжный волчий вой.

Ещё до войны коттеджный посёлок был окружён нехилым забором, который как-то умудрился уцелеть. Люди тут жили небедные и строились на совесть. Сейчас это оказалось очень на руку поселенцам. В других местах волки легко могли попасть на территорию населённых пунктов, а тут им оставалось только бессильно выть за забором. Листы профнастила им было не оторвать, снизу (благодаря бетонному фундаменту) не подрыть. Этот забор один раз уже выручил жителей посёлка. Это было ещё осенью, когда к посёлку вышла банда уголовников, пробирающихся к городу со стороны Петрозаводска. Жители были наготове и смогли отразить первый приступ. А второго не случилось. Тревожная группа 138-й бригады, прикатившая сразу на трёх БРДМ буквально спустя пятнадцать минут после начала стрельбы, выкосила банду в ноль. Павел с Олегом добрались до посёлка на полчаса позже, когда всё уже закончилось. Им даже в прочёсывании леса поучаствовать не пришлось.

Трупы уголовников мотострелки увезли с собой – их должен был идентифицировать следователь из Росгвардии, а четверых погибших в перестрелке жителей посёлка объединёнными усилиями похоронили на взгорке, метрах в ста от посёлка. За зиму на этом импровизированном кладбище добавилось ещё пять могил. Все пятеро тихо умерли своей смертью. Может быть, радиация наложилась на старые хронические болячки или организм сдался, не выдержав непривычных условий. Люди-то в большинстве были отнюдь не молоденькие. А вот от травм, простудных заболеваний и недоедания умерших не было вообще. И не только здесь, в коттеджном посёлке, но и на всей территории, за которую отвечали Павел с Олегом. Всё-таки на пятьсот человек набралось аж семь медработников, не считая фельдшера из Местерьярви. Хирург, стоматолог, два терапевта и три медсестры. Почти все пенсионного возраста, но разве для настоящего врача это минус? Так что с медициной всё обстояло совсем неплохо. Как, в принципе, и с охраной.

Сейчас Павла окликнули ещё метров за тридцать до ворот. В лицо его тут все знали, но в условиях недостаточной видимости лучше подстраховаться.

Предупредив охрану о смертельной опасности любых одиночных выходов за периметр и успокоив, мол, хлеб завтра доставят, он не стал задерживаться – несмотря на календарную весну, темнело ещё рано. Так что быстренько заглянул в Октябрьское, расположенное буквально в нескольких сотнях метров. Предупредил там охрану о возможности нападения волчьей стаи и со спокойной совестью направился домой. До садоводства, часто оглядываясь по сторонам, он добрался меньше чем за час. Успел ещё засветло. И никто его не преследовал. Волки пришли ночью.

Вернувшись в садоводство, Павел предупредил всех, что ночью возможно появление волков. Поэтому не должно быть никаких самостоятельных хождений по территории. Если приспичило – идти с вооружённым сопровождением. А если услышат вой или стрельбу – вообще запереться в бараках и носа наружу не высовывать.

Потом сразу пообедал и поужинал – аппетит после лыжного похода был зверский. Питались они вчетвером из общего котла. Ещё в первые дни решили, что обе семьи могут и дальше жить в доме Павла и Лены, тут уравниловка не требуется, а питание для всех должно быть одинаковым. Разве что, у детей порции поменьше. Так что поставили в сарайчике три полевые кухни и готовили сразу на всю ораву. Миски и кружки из нержавейки подогнали военные. Дали несколько больших кастрюль и сковородок. Ложек тоже хватало. Так что переходить на деревянные не потребовалось. Продукты с оказиями доставляли военные. Ни один грузовик по давно не чищеным дорогам не добрался бы, поэтому обычно приходил дежурный БТР или БРДМ из разведроты. Привозили овощи, крупы, муку и консервы. Иногда – пакет конфет для детей.

Сейчас Павла дожидалась миска с борщом, оставшимся от обеда, и гречневая каша с тушёнкой, составляющая ужин. А также хлеб и чай, разумеется. Разносолов уже давно не было – всё запасы подъели в ноль ещё осенью, но не голодали. Иногда, когда из совхоза привозили мясо, даже котлеты жарили.

Смолотив всё, что ему оставили, он, не откладывая это дело на утро, почистил винтовку и, параллельно, обговорил с Олегом планы на завтра. Хлеб в коттеджный посёлок надо было доставить обязательно, но везти его вдвоём – вряд ли целесообразно. Надо взять с собой пару юношей, пусть тащат сани по очереди. А Павел с Олегом пойдут налегке и прикроют их, если что. Потом можно будет оставить парней там и вдвоём прогуляться к шоссе – посмотреть на реакцию стаи. Вдруг сама ушла. С этой мыслью Павел и уснул, напрочь позабыв о том, что лучший способ рассмешить бога – это заранее рассказать ему о своих планах.

Разумеется, стая никуда не ушла. Наоборот, она сама заявилась ночью в садоводство. Протяжный многоголосый вой разбудил всех в третьем часу ночи.

Общего забора в садоводстве не было. Да и вокруг участков обычно ставили что-нибудь легкое, сетку там или штакетник. Весь штакетник, само собой, уже ушёл на дрова. Сетка кое-где осталась, но сплошной преграды давно собой не представляла. Поэтому стая бродила по территории свободно. Никакой серьёзной опасности она не представляла: в барак волку при всём желании не забраться, в дом – тем более. Народ предупреждён, на улицу не сунется. Можно было и так всё оставить до утра. Но вой раздражал. Так что волей-неволей пришлось подниматься и натягивать верхнюю одежду. Олег взял «Калашников», Павел – СВД и фонарь. Фонарь у него был особенный «Мегаватт». И светил тонким лучом аж на четыреста восемнадцать метров. Так, по крайней мере, гонконгские китайцы написали в инструкции. Правда это или вымысел Павел за всю зиму проверить так и не удосужился. До леса в любую сторону добивает – и достаточно. Аккумулятор там серьёзный, его почти на сутки непрерывной работы хватало. И заряжал его Павел от генератора печи «Индигирка» регулярно, так как обычно использовал в другом режиме – в качестве настольной лампы. Была у него и такая функция. Но сейчас требовался именно луч.

Выходить на улицу, тем более вдвоём, Павел не боялся. Волк против умелого автоматчика вообще не пляшет. Даже ночью. Спустившись с крыльца, они остановились, чтобы глаза адаптировались к недостаточному освещению. Полной темноты зимой не бывает. Даже если небо затянуто тучами и луны не видно. На самом деле она там за облаками присутствует и небо с той стороны чуть светлее. Но главное даже не в луне. Звёзды на небе есть всегда. И их свет в какой-то части спектра проникает через облака. А дальше в дело вступает снег. Мельчайшие кристаллики льда многократно отражают и преломляют свет, позволяя неплохо ориентироваться. По крайней мере на открытой местности. Небо всегда чуть светлее леса. На его фоне отчётливо выделяются силуэты отдельных деревьев, домов и сараев. Укрытая снеговым покровом земля ещё светлее, чем небо. Но волка, особенно на приличном расстоянии, в таких условиях не увидеть. Светящиеся красным волчьи глаза – это сказки. Они могут отражать отблески костра, но сами по себе не светятся.

Сориентировавшись на местности, Олег передёрнул затвор автомата. Павел, наоборот, закинул винтовку за спину (одновременно светить и стрелять можно только с подствольным фонариком), щёлкнул тумблером и медленно повёл узким лучом слева направо. В пятне света, пробегающем вдоль опушки, на миг проявился волчий силуэт и почти одновременно воздух разорвала короткая (в три патрона) автоматная очередь. К сожалению, «почти» не считается. Волк оказался быстрее. Пули прошили воздух в том месте, где он находился за секунду до этого. Ну, может быть, в непосредственной близости – всё-таки, Олег стрелял не с упора. Только это ничего не меняло. Волк пропал. Суматошные движения светового луча так и не смогли зацепить его ещё раз.

Павел раз за разом сканировал световым лучом территорию, но долго не мог ничего обнаружить. Наконец, ему вновь удалось поймать движущийся силуэт. Олег дал ещё одну очередь, но в последний момент Павел успел подбить ему руки снизу, и пули ушли в небо.

– Ты чего?! – обернулся к нему возмущённый напарник. – Я бы попал!

– Смотри, куда ты попал бы, – ответил Павел, осветив стену барака. – Совсем нюх потерял?

– Извини, увлёкся, – потупился Олег. – Сам не понимаю, как ориентиры попутал.

– Бывает, – успокоил его Павел. – Хорошо, что обошлось. Давай на этом и заканчивать. Волки наверняка разбежались и больше в ближайшее время сюда не сунутся. Пойдём в дом.

– Как успехи, много настреляли? – спросила Лена, когда мужчины вернулись с улицы.

– Ни одного, больно уж шустрые зверюги, мы их только попугали немного, – не стал подставлять друга Павел. – Поутру сходим – разберёмся. Надеюсь, что больше они тут не появятся.

Легли спать, но сон как назло не шёл. Адреналин, вспрыснутый в кровь во время ночной вылазки, но так и не израсходованный до конца, не давал нормально расслабиться.

Волки ушли за железную дорогу к хутору и выли где-то там. Но теперь их вой не леденил душу, а звучал как-то очень тоскливо и жалобно. Павел некоторое время вслушивался в его переливы и незаметно уснул.

Олег разбудил всех, едва только развиднелось:

– Пойдём вдвоём, отгоним их подальше, а потом уже хлеб повезём.

«Вдвоём так вдвоём. Медленнее, конечно, получится. Но если Олег хочет поучаствовать – пусть немножко попотеет», – подумал Павел и воздержался от возражений. Так что, быстренько навернув по куску хлеба и выхлебав чай (кофе уже давно закончился), напарники встали на лыжи и двинулись по волчьим следам.

Павел неторопливо торил лыжню, а Олег шёл следом, практически не отставая. Железная дорога на этом участке проходила в выемке.

Съезжая с крутого склона, Павел чуть подогнул ноги в коленях и сразу, воспользовавшись инерцией, взлетел до половины высоты на более пологий противоположный склон. Оставшийся участок подъёма он, не снижая скорости, преодолел ёлочкой, помогая себе палками. Остановившись наверху, опёрся под мышками на палки и приготовился созерцать картину Сурикова «Переход Суворова через Альпы». Всё закончилось вполне предсказуемо. Олег начал спуск на корточках, повесив автомат на грудь, а закончил уже на пятой точке, едва не получив собственным оружием по физиономии. С трудом поднялся на ноги, опираясь на палки, и полез наверх лесенкой, глубоко проваливаясь в снег при каждом движении и иногда сползая обратно. Спустя несколько минут, когда Олег, весь взмыленный и вывалянный в снегу, наконец, преодолел четырёхметровый подъём, Павел задумчиво поинтересовался:

– Может, ну их, этих волков, и сразу назад вернуться?

Олег посмотрел вниз, перевёл взгляд на противоположный более крутой склон, почесал с глубокомысленным видом лыжной палкой затылок, сделал многозначительную паузу и, не выдержав, рассмеялся:

– Нет уж, взялся за гуж, не говори, что не по Сеньке шапка. Пошли дальше.

Первого волка они нашли на хуторе. Он лежал, уткнувшись мордой в лужу собственной блевотины. И уже не дышал. Шерсть свалялась, в ней образовались проплешины, в центре которых проглядывали язвы.

– На обратном пути надо будет закопать, – предложил Олег, когда они тронулись дальше.

– Вот ещё, – фыркнул Павел, – делать нам больше нечего, мёрзлую землю долбить. Пусть птички кормятся.

– А не отравятся они с такой кормёжки?

– Нет, он же не ел железяки, а просто тёрся о них. А наведённая радиация только от нейтронов образуется. Так что он практически чистый. Ну, если пыли не наглотался, конечно. Так что пусть тут лежит. Как всё растает, костяк в лес забросим. Если его раньше лисы не растащат.

Дальше след не петлял. Ровной ниткой тянулся до шоссе, пересекал его и спускался вниз к заливу. На берегу они обнаружили ещё один труп. А по льду медленно удалялись четыре серых пятнышка. Павел посмотрел в оптику. Волчица шла на север в сторону Финляндии. Медленно шла, с трудом переставляя лапы. За ней трусили трое волчат.

«Не дойдут», – подумал Павел, опуская винтовку.

– Почему ты не стрелял? – спросил Олег, когда они отошли от берега метров на двести. – Слишком далеко было?

– Нет, я из СВД их и в километре снял бы. Просто жалко стало. Волчица уводит их отсюда. Сама не дойдёт, старая уже. Из последних сил бредёт. А эти молодые, может и выкарабкаются.

Назад они вернулись почти к обеду. Павел, несмотря на возражения Олега, оставил его в садоводстве, а сам, вместе с двумя мальчишками, повёз хлеб в коттеджный посёлок.

На протяжении всей короткой осени напарники раздумывали над тем, чем занять людей с наступлением зимы, когда мороз загонит их под крышу. Разумеется, нужно будет заготавливать дрова и лучины, топить печи, готовить еду, стирать одежду. Но ведь этим будут заняты далеко не все и не постоянно, у большинства останется масса свободного времени. Чем можно заниматься зимой, сидя в четырёх стенах? Раньше таких проблем не существовало. Можно было смотреть телевизор, играть в компьютерные игры, трещать по смартфону. Можно было сходить в гости, в театр, организовать шопинг по магазинам. Некоторые даже книги читали. Прошли эти времена. Нет, книги как раз были. Павел большую часть своих книг держал именно на садовом участке. Дома-то складывать некуда. А тут благодать – отгрохал из строганых досок стеллаж во всю стену и жди, пока наберётся. Закончится место – можно ещё один сколотить. Собраний сочинений он, конечно, на участке не держал. Те почивали дома в шкафах. А тут хранились детективы, фантастика, даже немного фэнтези – среди этого жанра тоже интересные книги попадаются. Так что беллетристикой Павел мог обеспечить на зиму всех желающих. Но читать при лучине – это гарантированно посадить глаза. Света от небольших окон тоже маловато.

Имелась пара керосиновых ламп, но самого керосина во всём садоводстве нашли всего несколько литров. В коттеджном посёлке таких раритетов вообще не обнаружилось. Зато в посёлках Октябрьское и Местерьярви было найдено аж по три керосиновые лампы. На пятьсот эвакуированных и несколько десятков местных это капля в море.

Ещё было четыре бензиновых генератора: два в коттеджном посёлке и по одному в Октябрьском и садоводстве. Хорошие аппараты, но бензина жрут в среднем по литру в час. А где его брать? Военные сами на голодном пайке – на всю область ни одного НПЗ не осталось. Привозили, конечно. Когда канистру, а когда и две. Поэтому включали эти генераторы только по вечерам, часа на два максимум.

Всё остальное время народ обходился лучинами. Конструкция очень простая: вилка с раздвинутыми в стороны зубцами вставляется в горлышко заполненной песком бутылки, а та ставится в миску с водой (чтобы пожар не устроить). Наколоть из берёзового полена лучин – дело нехитрое. Этому даже мальчишки быстро наловчились. А вот всё время дежурить у импровизированного светильника, поддерживая огонь – не слишком удобно. Да и гарь скапливается в помещении. Но ничего, привыкли.

Короче, пока мужчины раздумывали, женщины нашли выход сами. Они просто занялись тем, в чём являлись профессионалами. Обычно учителя выходят на работу в конце августа, а первого сентября в школах уже начинаются занятия. А тут уже октябрь на носу, а школы нет. И дети вокруг не пристроенные бегают. Раз школы нет, значит, надо сделать так, чтобы была. Нет учебников, учебных пособий, тетрадей? А разве это главное? Неужели опытный учитель не сможет рассказать своими словами? Сорганизовались, прикинули, кто и какие предметы может вести, поделили детей школьного возраста, а таких было большинство, на четыре возрастные группы: младшего школьного возраста; четвёртый-шестой класс; седьмой-девятый классы и старшеклассники. В среднем получилось человек по пятнадцать. Охватить все предметы не получилось, но лиха беда начало – задействовали искусствоведов, экономиста, двух пенсионеров-математиков и одного физика. Ну, нет у них опыта преподавательской работы. Это что-то меняет? У медиков, допустим, его тоже не много, но и они решили поучаствовать. Глядя на это, и Павел с Олегом подключились. Военное дело и безопасность жизнедеятельности детвора, после недолгих теоретических пояснений, осваивала непосредственно на практике.

Под классы для занятий в бараках освобождали на половину дня несколько помещений. Парт не было. Вместо них сколотили из досок обычные лавки. Писали, подкладывая на колени короткий отрезок строганой доски. Тетрадок не было совсем, но вместо них из совхоза привезли не заполненные конторские книги. По одной на каждого из учеников. Роль доски играла снятая с петель дверь, вместо мела использовался уголёк.

Задействованными в проведении занятий в той или иной степени оказались почти все. Некоторые, как, например, физик, оба математика, и учительница литературы, вели уроки ежедневно, другие – через день и не у всех. Павел с Олегом – раз или два в неделю. Но они вели и другие занятия. Павел занимался с детворой лыжной подготовкой. Небольшими группами, так как лыж на всех не хватало. И не в учебное время, а, как правило, во второй половине дня. Олег вёл занятия по боевым единоборствам, обучая мальчишек и некоторых девчонок основам боевого самбо, каратэ, джиу-джитсу. Лена учила девочек вязать. К середине зимы уже практически все щеголяли в вязаных носках и перчатках, что было совершенно не лишним – морозы стояли серьёзные, до минус тридцати. Для Карельского перешейка, расположенного между двух водных пространств, зимой являющихся своеобразными печками, а летом – холодильниками, это было очень много.

Были и такие, кто проводил всего одно или два занятия и на этом сдувался. Ну, не его это было, не получалось контакта с детьми. Спустя время они пробовали ещё раз. Иногда получалось. В общем, от каждого по возможностям. И результаты от такого подхода оказались неожиданно высокими. Выходя из тесных рамок предельно формализованных уроков, просто объясняя непонятные вещи своими словами, учителя переходили на совсем другой уровень. Дети буквально впитывали информацию. Спустя несколько месяцев это отметили даже профессиональные педагоги. А Павел с Олегом обратили внимание ещё и на другое. В поселении образовался коллектив. По вечерам, когда включалось электричество, взрослые собирались вместе в тех же самых классах, слушали радио, обсуждали происходящие в стране и в мире события. А их происходило много, непривычных, из ряда вон выходящих. В Европу пришла Зима. Именно так, с заглавной буквы. Страшная, холодная и голодная. Трескучие морозы доходили до минус сорока градусов. Котельные не справлялись, тут и там выходя из строя. Замёрзшая вода рвала магистральные трубы, стояки, радиаторы парового отопления. Соответственно не работала и канализация. В крупных городах ещё было полегче, но они задыхались от наплыва беженцев. Лишившиеся пособий эмигранты образовывали банды, терроризирующие законопослушное население. Полиция не справлялась. С толерантностью было покончено ещё в начале зимы, полицейские, не задумываясь, применяли оружие на поражение, зачастую получая в ответ очереди из автоматических винтовок. Городской транспорт стоял из-за отсутствия бензина. НПЗ – из-за отсутствия нефти. Трубопроводы, идущие из России, были разрушены в самом начале боевых действий, а танкеров, приходящих из Ирана, Венесуэлы и Норвегии, категорически не хватало. Газ из уцелевших хранилищ был израсходован уже давно, а новых поступлений не было. Русские предложили европейцам самим восстановить хотя бы одну ветку «Северного потока», но те зря потратили бесценное время на бюрократическую возню с согласованиями и до начала морозов почти ничего не успели сделать.

Восстанавливать трубопроводы, идущие через Украину, русские отказались наотрез. Там творился форменный бардак. Граничащие с Россией области одна за другой откалывались от центра, объявляя независимость. Первой, ещё в начале октября, в состав Новороссии влилась Харьковская область. Сразу вслед за ней Запорожская и Херсонская. За ними последовали Сумская и Полтавская области. В Новороссии был российский газ, электричество от запорожских АЭС, донбасский уголь. Николаевская и Одесская области объединились, основав Причерноморскую республику, решившую выживать самостоятельно. Определённые шансы у неё были. В основном благодаря судостроительной промышленности (которую ещё надо было восстанавливать) и рыболовству. Вся остальная часть Украины пока была под Киевом, но всё шло к отделению западных областей.

Единственными островками стабильности на территории Европы остались Франция и скандинавские страны. Франции, существенно пострадавшей от цунами, было тяжело, но она держалась. С некоторой натяжкой к спокойной зоне можно было отнести Италию и Швейцарию. Все остальные мёрзли и голодали.

Прослушав вечерний выпуск новостей, люди обсуждали события, делились друг с другом прогнозами, высказывали предложения. Кто-то соглашался, другие высказывали свои мнения. Иногда возникали споры, но они не пересекали некой невидимой грани, когда спорщики озлобляются и вдруг начинают переходить на личности. Каждый понимал, когда нужно остановиться. Неизвестно что явилось причиной. Может быть, общая цель, более высокая, чем просто выжить, а может, предупредительность друг к другу, постоянное чувство локтя, ощущение своей нужности, или всё это вместе взятое, но факт оставался фактом. В садоводстве за эту зиму никто не умер.

В других местах люди тоже в той или иной степени сплотились, но там они жили в отдельных домах, имели меньшее количество точек пересечений, и их объединение представляло собой скорее некий потребительский кооператив, члены которого вынуждены терпеть соседей и выполняют свои задачи, скорее по обязанности, чем по велению души. Там умирали. Не многие, конечно. По пять-шесть человек на поселение. А в садоводстве за это время не было ни одной смерти.

С учётом этого Павел посчитал нужным не просто продолжить это начинание в следующем году, но и распространить его на все четыре поселения. Нет, организовывать школу в каждом из них никакого смысла не было. Детвора может и прогуляться. Два-три километра это и не расстояние вовсе. С желающими поучаствовать в педагогическом процессе нужно будет разбираться индивидуально. Кого-то можно и переселить. А школа должна быть одна, и не импровизированная, как прошлый раз, а более или менее капитальная. Короче, надо строить четвёртый барак. И что-нибудь типа клуба. Телевидения пока в стране нет. Оборудование для аналогового сигнала почти везде успели демонтировать, а цифровое телевидение накрылось медным тазом вместе с сетями. Так что новостную нишу прочно заняло радио, а развлекательную – кино. Но не катушки, разумеется, (кинопередвижки по городам и весям не ездили), а уцелевшие магнитные записи на сохранившихся гаджетах. Именно так: уцелевшие на сохранившихся. Дело в том, что большинство гаджетов, попавших в зону распространения электромагнитного импульса, вышли из строя окончательно и бесповоротно. В них наводками были сожжены микросхемы. Другим устройствам досталось меньше: они полностью или частично размагнитились. В результате записанная на них информация оказалась повреждённой. Зато вторую жизнь обрели CD и DVD диски, которые электромагнитный импульс вообще не затронул.

Ну, а проекторы, позволяющие демонстрировать изображение на любой белой поверхности, вне зависимости от её назначения (лист гипсокартона ни в чём не уступал интерактивной доске), приобрели не меньшую значимость, чем «Синематограф» братьев Люмьер в конце XIX века.

Полноценный кинотеатр садоводству не требовался. Достаточно было просторного обогреваемого помещения мест на пятьдесят. Где можно не только кино посмотреть, но и поговорить. Самого проектора, ноутбука и генератора под это дело в садоводстве пока не было. Но их стоимость по сравнению с затратами на строительство здания составляла сущие копейки. И Павел не сомневался, что при наличии помещения ему предоставят необходимое для его оснащения оборудование. А значит, надо было уже сейчас прикинуть основные параметры проекта, чтобы подать заявку на материалы. Ну, а потом, в зависимости от того, что именно и в каком количестве привезут, проект можно будет оперативно доработать.

Но это всё в планах на следующий год. А сейчас актуальным было лишь радио. Приёмников в садоводстве было несколько даже без учёта автомобильных магнитол. А радиостанция, которую все они беспрепятственно ловили – только одна. «Сибирь». Иногда можно было поймать и другие станции. «Голосов» в эфире больше не было, но Париж и Берлин и Рим периодически можно было услышать. Если бы ещё и языки знать настолько хорошо, чтобы не слишком разборчивую речь понимать. Большинство ведь учили английский, который теперь ещё очень не скоро вновь станет актуальным. Кому он нужен при отсутствии на картах США, откатившейся в средневековье Англии и ускоренно изучающей китайский Австралии?

Жителям садоводства в этом плане повезло: Олег очень прилично шпрехал по-немецки, а большинство искусствоведов знали французский и итальянский. Поэтому с переводом сложностей не возникало. Они были в основном с качеством приёма. Антенна, заброшенная на самую верхушку вековой ели, почти не способствовала его улучшению. Скорее всего, что-то присутствовало в атмосфере.

А вот «Сибирь» слышно было хорошо. Вечерний выпуск новостей начинался словами: «Говорит и показывает Новосибирск». Очень может быть, что в Новосибирске телевизоры действительно показывали. Там изначально кучковался технически развитый контингент. А сейчас ещё и Академия наук туда переехала. На остальной же территории страны выпуски новостей слушали. Причём очень внимательно. У приёмников в этот час собиралась большая часть взрослого населения. Потому что экстраординарных новостей, дающих массу пищи для размышлений, было очень много.

Сначала всех будоражили новости из Пекинского трибунала. Их освещали достаточно подробно, перечисляя «заслуги» каждого из подсудимых. Американцев до суда дожило не много – только те, кого отловили в Европе. Главный из них – четырёхзвёздный генерал Кертис Скапаротти, совмещавший одновременно две должности: верховного главнокомандующего Объединённых вооружённых сил НАТО в Европе и командующего европейским командованием Вооружённых сил США, был приговорён к высшей мере, остальные – к большим срокам заключения.

Среди доставленных в трибунал англичан не оказалось ни членов королевской семьи, ни премьер-министра. Никого из них при прочёсывании бывшей Великобритании так и не обнаружили. Зато хватало непосредственных разработчиков тайных операций, приведших к развязыванию Третьей мировой войны, и тех, кто отдавал приказы. Перед трибуналом предстали: Гэвин Уильямсон, министр обороны, который в своё время советовал России «отойти в сторону и заткнуться»; Эндрю Паркер, генеральный директор Ми5 (контрразведка), организовавший «отравление» Скрипалей и неоднократно бездоказательно обвинявший Россию в нарушениях международного законодательства; Алекс Янгер, генеральный директор Ми6 (секретная разведывательная служба), лично отдававший приказы командиру «таинственной» АПЛ, отстрелявшейся по штаб-квартире НАТО, Лиону и Тель-Авиву. Не удивительно, что всех троих трибунал приговорил к высшей мере наказания. Деятели более низкого уровня получили тюремные сроки.

Президент Польши Анджей Дуда, начальник её генерального штаба генерал Раймунд Анджейчак и министр национальной обороны Мариуш Блащак также были приговорены к смертной казни. Эта же участь ожидала и высшее военное руководство прибалтийских лимитрофов. А политическое руководство – большие сроки тюремного заключения.

Юсси Нийинистё, министр обороны Финляндии, добровольно приехавший на заседание трибунала, получил пятилетний срок заключения и запрет до конца жизни занимать какие бы ни было государственные должности.

Немецких фрау в трибунал вообще не вызывали. Старушкам место на пенсии, а не на высших государственных должностях. Накосипорили они, конечно, изрядно, но что их теперь, расстреливать за это?

А ещё по итогам конференции стран победителей, предшествующей трибуналу, существенно изменилась политическая карта мира. На месте большей части материковой части США теперь располагалась серая зона. Штат Миссисипи, почти не затронутый извержением, подал заявку в Совет Земли в качестве суверенного государства, не являющегося правопреемником США. Штат Аляска отошёл к России. Штат Гавайи, население которого было почти полностью смыто цунами, был поделен между Россией и Китаем поровну: к России отошёл самый крупный остров архипелага; к Китаю – остальные более мелкие острова.

Кроме этого в китайскую территорию превратилась Австралия. А в российскую – архипелаг Рюкю, также лишившийся почти всех своих жителей. Фолклендские острова, Южную Георгию и Южные Сандвичевы острова вернули Аргентине, Гибралтар – Испании. Бермуды, острова Святой Елены, Вознесения и Тристан-да-Кунья, а также остров Питкэрн забрала себе Франция. Каймановы острова передали Кубе.

В Европе тоже произошёл ряд изменений. Территории прибалтийских стран-лимитрофов, а также Поморское и Варминско-Мазурское воеводства Польши вошли в состав России. Подляшское воеводство – в состав Белоруссии. Остальная часть Польши, представляла, по сути, почти такую же серую зону, как США, только без вулканического пепла. Нет, он присутствовал, разумеется, как почти везде в Европе, но в достаточно скромных количествах. А вот от термоядерных взрывов эта территория, за исключением части Мазовецкого воеводства, пострадала весьма существенно и сейчас была малопригодна для жизни. Как, кстати, и большая часть территорий прибалтийских лимитрофов, которая дополнительно к воздействиям от термоядерных взрывов, получила ещё и радиоактивный след облака, распространявшегося от разрушенных энергоблоков ЛАЭС.

Новороссия, Причерноморская республика, Приднестровье, Абхазия и Южная Осетия были признаны суверенными государствами. Косово – частью Сербии.

Известия о новых российских приобретениях спровоцировали в садоводстве многочисленные дискуссии. Наиболее жаркие споры вызвал вопрос об Аляске. Один из пенсионеров, невысокий лысый, как коленка, подвижный живчик, вызывающий ассоциации с шариком ртути, чуть ли не напрыгивал на Павла:

– Вот объясните мне: а зачем вообще России Аляска? Особенно после ядерной войны и в самый разгар вулканической зимы? Средства некуда зарыть? Может, её лучше оставить как есть? Раньше она могла иметь военное значение, ещё там были запасы нефти, золота. А сейчас на Аляске осталось хоть что-то практически нужное в составе страны, кроме собак, медведей, староверов и особо упертых американцев?

– Ух, как много вопросов, – Павел, защищаясь, выставил перед собой руки ладонями вперёд, успокаивая шебутного дедушку. – Давайте я буду отвечать по порядку. Начнём с того, что Аляска – это наша российская земля. Как и Крым. Поэтому вопрос стоит иначе: не нужно ли её возвращать, а когда это лучше сделать. Сейчас, после того как вулкан похоронил под толстым слоем пепла почти всю континентальную часть США, это сделать наиболее удобно. Идём дальше. Золота там изначально было немного, а вот нефти и газа как было очень много, так и осталось. Нефти там больше, чем у нас в Сибири. Почему мы должны дарить кому-то это богатство? Эти месторождения как минимум надо застолбить, а как максимум – разрабатывать. И военное значение никуда не делось. А ещё там нужно метеостанции поставить. Да, жить там постоянно вовсе не обязательно. Можно работать вахтовым способом. Но я думаю, что наверняка найдутся и экстремалы, которые непременно захотят там обосноваться. Будь я немножко моложе – тоже поехал бы. Там есть очень красивые места, климат ничуть не холоднее, чем у нас на Крайнем Севере и, главное, нет никакой радиации.

– А что с местными будем делать? – не унимался вошедший в раж дед.

– Ничего не будем делать. Потесним немножко (уплотним) и пусть живут себе, как и раньше жили. Постепенно ассимилируем. Их там всего полмиллиона.

– Ладно, – согласился дед, – так уж и быть, пусть Аляска будет нашей. А вот расскажи, зачем нам Гавайи?

– Скажите, вам на каких курортах доводилось отдыхать? – вопросом на вопрос ответил Павел.

– В Сочи был, в Севастополе, ещё в молодости в Пицунду ездил. Но там холодно, не понравилось мне. Дочка в Турцию и в Египет летала. А я не захотел: дорого, да и не понимаю я по-тамошнему.

– А на острова в тропики куда-нибудь, где тепло и все по-русски разговаривают, нет желания слетать?

– Да где же такое место есть на Земле?!

– Пока нигде нет. Но будет на Гавайях. Это тот самый остров, где аборигены съели Кука. Ну, не съели, конечно, но убили точно. Сейчас это остров курортов и десятков отелей с шикарными пляжами. Даже действующий вулкан имеется. На острове одиннадцать климатических зон, так что можно выполнить практически любые пожелания.

– А как на этом острове с радиацией дело обстоит? – продолжал допытываться дедушка. – Там ведь вроде база американская была. Как же её? О, вспомнил, Перл-Харбор. Её ведь бомбили наверняка!

– Конечно, бомбили. И мы и китайцы. Но она на другом острове – Оаху. Он китайцам достался. До него от острова Гавайи больше трехсот километров. Так что нет там никакой радиации.

– А аэропорт есть?

– Целых два. Хило и Кона.

– Как думаешь, соглашаться? – повернулся дедушка к своей жене, вместе с другими женщинами с любопытством прислушивающейся к обсуждению нужности новых российских приобретений.

– Соглашайся, – ответила мудрая женщина. – Если доживём до времён, когда самолёты снова начнут летать, свозишь меня туда на курорт.

На этом разговор мог бы закончиться, но, воспользовавшись паузой, в него вступила одна из женщин. Лет сорока, немножко полноватая, рассудительная. И вопрос у неё был посложнее:

– Со штатами разобрались и ладно, но для чего мы в Европу попёрлись? Зачем нам Прибалтика, кусок Польши? Опять на старые грабли наступаем? Прибалты ведь перед войной именно об этом и верещали – что Россия их захватит. Это что же получается, они правы были?

– Подождите, Кристина, – Павел в последний момент вспомнил имя женщины. – Давайте разберёмся. О чём именно вопили прибалты?

– Что мы нападём на них и захватим!

– И кто на кого напал?

– Ну, получается, что они на нас. Но мы ведь всё равно их захватили!

– Потому что захватчики и оккупанты?

– Нет, конечно! Они на нас напали, и мы были вынуждены защищаться. А потом погнали их и остановились, как обычно, уже в Германии.

– Вот видите, Кристина, как вы сами всё хорошо объяснили.

– Так это же всем понятно! Но ведь потом можно было уйти с их территории. Из Германии мы ведь ушли!

– Так германские земли никогда нашими и не были. А Прибалтика – чья только не была. Они там под всех ложились. Давайте считать. Что там было до включения их в Советский Союз? Отсталые аграрные лимитрофы с небольшими портовыми городками. Рыбу ловили, немецких хозяев боготворили. Задворки Европы, причём задрипанные. Во времена Советского Союза они превратились в индустриальные и культурные центры, обзавелись современной портовой инфраструктурой, рыболовным и торговым флотом. Уровень жизни на этих территориях стал выше, чем в любом другом регионе Союза. Потом они отделились и начали рулить сами. С этого момента экономика покатилась вниз, наука вообще умерла. За последнюю четверть века они спустили в унитаз почти всё. А потом сами ввязались в войну. Внаглую. Ну и получили по полной. Сейчас большая часть территории Прибалтики загрязнена радиацией, но не на вечные же времена. Постепенно уровень снизится, и эти земли снова можно будет заселять, а инфраструктуру восстанавливать и развивать. Но уже не кем попало и не как попало.

– А кем именно планируется заселять эти земли? – продолжила расспросы Кристина.

– Официальную точку зрения до меня никто не доводил, но, если вас интересует моё мнение, то я бы предложил в первую очередь вернуть туда русскоязычных местных жителей, в последнее время находившихся в этих странах на положении людей второго сорта. Во вторую очередь тех, кто вынужден был уехать оттуда в Россию под давлением государственной политики вытеснения русских. Потом ещё можно дополнительно переселить туда желающих переехать из числа потерявших жильё в России в связи с бомбардировками НАТО.

– А что с остальными аборигенами делать? С коренными прибалтами?

– Я считаю, что тут нужен индивидуальный подход. Среди них есть немало абсолютно нормальных людей, с которыми мы бок о бок жили в Советском Союзе. После отделения они не скурвились, не расплевались с соседями, продолжали общаться со своими старыми знакомыми, ездили к ним в гости. Какие у нас могут быть к ним претензии? Но были там и другие. Участвовавшие в маршах эсэсовцев, осквернявшие могилы на кладбищах, те, кого прямо-таки корёжило от ненависти к стране, давшей им бесплатное образование, позволившей выбрать любую желаемую профессию, достичь в ней определённых высот. Вот таких граждан нам в России не нужно. Будь моя воля, я бы их всех депортировал в их любимую Европу. Но, что интересно, они и там никому не нужны. Не возьмут. Так что придётся, наверно, отправлять их куда-нибудь на Чукотку на поселение. Или селить вдоль границы с Китаем и Монголией. Там очень много свободного места. Но не сосредоточенно, чтобы анклавы не возникали.

– Хорошо, с Прибалтикой понятно, а польские земли? Они же чужие!

– Не совсем так. Польша долгое время входила в состав Российской империи. После её освобождения от фашистов мы помогали полякам восстанавливать страну. В том числе портовые сооружения и судостроительные мощности в Гданьске. Сейчас местные пропустили туда наши войска, не оказывая сопротивления, и в городе ничего не разрушено, никто не погиб. Аналогичная ситуация в Подляшском воеводстве, где компактно проживало большое количество белорусов. В остальной части Польши сейчас очень несладко. Радиация, разруха, отсутствие вменяемой власти. Там армия взбунтовалась, взяла власть в свои руки, но что с ней делать, абсолютно себе не представляет. В результате в стране анархия, экономика полностью легла, население массово эмигрирует. И вы предлагаете бросить в этот котёл три уцелевших воеводства, большая часть населения которых хорошо говорит на русском языке и ещё не забыла о том, жила в социалистической Польше? Я считаю, что присоединение к России для них в теперешних условиях будет предпочтительнее любой альтернативы. Да и нам Гданьск сейчас жизненно необходим. Почти все балтийские порты разрушены или сильно загрязнены радиоактивными продуктами распада. В нынешнем состоянии их эксплуатация невозможна или чрезвычайно затруднена. Так что Гданьск это сейчас практически единственный доступный для нас крупный порт на Балтике. Да, там ещё и неплохие судостроительные мощности имеются. А поляков ведь никто ассимилировать не собирается. Просто в составе России добавится новая область. Гданьская. Я, по крайней мере, это именно так себе представляю. Кстати, в Санкт-Петербурге есть Гданьская улица.

– Я живу на ней! – вскинулась одна из женщин. – А рядом там ещё есть Дрезденская…

– Нет, – немножко подумав, рассмеялся Павел. – Дрезденская область – это уже перебор. Тем более, в эту войну Дрезден, говорят, уцелел. И немцы в последний момент сумели реабилитироваться. Пусть и дальше остаётся городом-побратимом.

Подобные обсуждения на протяжении долгой зимы происходили регулярно. Говорят: сколько людей, столько и мнений. На самом деле мнений обычно существенно больше, чем людей, так как, получив дополнительную информацию, они зачастую меняют свою точку зрения. Не все, конечно. Бывают настолько упёртые, что их не сдвинешь ни на миллиметр и бульдозером. К счастью, народ в садоводстве подобрался вполне адекватный, и обсуждения, иногда переходящие в споры, до открытых конфликтов не доходили.

В коммуне (а как ещё иначе можно было назвать эту новую общность людей, ведущих совместное хозяйство?) отношения складывались доброжелательные. От войны досталось практически каждому, пусть и в разной степени. Все это понимали и старались по возможности не срывать зло друг на друге. А после нервных срывов, которые всё же иногда случались, не чурались извиниться и как-то загладить свою вину.

Обсуждали не только новости, но и перспективы. В этих вопросах неоценимую помощь Павлу оказал один из физиков, который до выхода на пенсию был начальником лаборатории в Радиевом институте. Павел ядерную физику никогда специально не изучал. По работе ему приходилось часто сталкиваться с радиоактивными отходами, вопросами их долговременного хранения и захоронения, но в теории он откровенно плавал. А тут под рукой оказался специалист. Пётр Владимирович Попик был кандидатом физико-математических наук старой формации и мог, в отличие от его более молодых коллег, по памяти нарисовать большую часть известных цепочек распада осколков деления. И соответственно рассчитать скорость снижения уровня излучений. Поэтому когда поднимались вопросы о сроках возможного возвращения в Санкт-Петербург, Павел сразу переадресовывал их к Петру Владимировичу, мол, специалист вам лучше растолкует.

Тот объяснял, что большая часть короткоживущих осколков деления там уже распалась, но остались среднеживущие продукты их распада, интенсивность излучения которых будет медленно снижаться десятки лет, и долгоживущие, излучения от которых останутся навсегда. Последних, правда, можно не бояться, они дадут лишь небольшое увеличение фона. Поэтому сейчас надо ориентироваться на среднеживущие изотопы, такие как цезий-137 и стронций-90 с периодом полураспада около тридцати лет.

– А что это за период такой? – спросила одна из женщин.

– Это значит, что через тридцать лет половина этих изотопов распадётся и их станет в два раза меньше. Ещё через тридцать лет в четыре раза меньше. И так далее. Таким образом, через триста лет активность упадёт в тысячу раз, а это уже вполне приемлемый уровень.

– Так что, нам теперь триста лет ждать? – всполошились женщины.

– Нет, триста лет ждать не надо. Возможно, даже десять не понадобится. Дело в том, что цезий и стронций растворяются в воде. И текущая вода их уносит. Сейчас в Санкт-Петербурге всё засыпано снегом. А весной снег растает и всё потечёт в канализацию.

– А весна-то будет?

– Будет, конечно. Просто позже. Может быть даже летом. Но растает всё точно. А дальше всё зависит от МЧС. Если регулярно поливать улицы и тротуары, то они быстро очистятся. Если нет – процесс замедлится, но всё равно будет идти. Поэтому точную дату я вам не назову, но, по моим прикидкам, через несколько лет многим уже можно будет возвращаться.

– Не всем?

– Да, не всем. Тут ещё многое будет зависеть от того, в каком доме вы жили. Если в кирпичном – можно будет, а если в железобетонном, то ещё подождать придётся.

– Почему?

– Потому, что в стенах и перекрытиях железобетонных домов проложена стальная арматура. Есть ведь ещё и наведённая радиация. Когда нейтроны проходят через металлы, в некоторых из них появляются радиоактивные изотопы. Во всём объёме. Изотопы марганца распадаются быстро, их уже и нет, почитай. Хром-51 имеет период полураспада месяц. Изотопы железа – от полутора месяцев до трёх лет. А вот у никеля-63 период полураспада целых сто лет. Но вы не волнуйтесь, в арматуре никеля практически нет. Да и излучение у него достаточно мягкое.

– А можно как-нибудь ускорить эти процессы, – спросила другая женщина, – нагревать там или водой поливать?

– Бесполезно. Период полураспада – величина постоянная. Он в международной системе единиц используется в качестве эталона времени.

– Так, когда всё-таки можно будет наведаться домой? – в очередной раз попробовала допытаться первая женщина.

– Если просто заглянуть, чтобы забрать что-нибудь или, допустим, окна вставить, так, я думаю, уже этим летом можно будет. А вот чтобы жить – тут у всех будет по-разному. Но несколько лет всем без исключения надо подождать.

– А почему тогда в Чернобыле до сих пор дома не заселяют? – задал каверзный вопрос один из пенсионеров.

– Наверно потому, что там никто не занимался ни консервацией зданий, ни очисткой и отмывкой городских улиц. В результате там всё буквально пропитано радиацией. Пыль – она ведь везде забивается. Именно она через некоторое время становится главным источником радиации. Тут ещё и в объёмах дело. От разрушенной АЭС продуктов загрязнения получится на несколько порядков больше, чем от бомбы, сброшенной на Хиросиму. Там в реакторах десятки тонн урана и продуктов его деления.

Кстати, в Хиросиме уже давно живут люди.

И в лагуне атолла Бикини, где американцы испытывали водородные бомбы, сейчас водится вполне съедобная рыба.

Теплеть начало в конце апреля. Понемногу, почти незаметно. Но днём уже всё чаще температуры смещались в плюсовую зону, да и ночью редко когда опускались до откровенных минусов. Снег темнел, покрывался коркой, но таять особо не собирался.

Однажды, перед самыми первомайскими праздниками, Павла разбудил заполошный крик жены с улицы:

– Паша, бегом во двор!

Запрыгнув в брюки, он сунул ноги в валенки, подхватил винтовку, куртку и выскочил на крыльцо.

Винтовку он взял с собой зря. А может, и нет, это как посмотреть.

Смотреть, кстати, было почти невозможно. Всё плыло перед зажмуренными глазами. С неба через прореху в тучах било солнце! Его лучи отражались от триллионов ледяных кристалликов и буквально слепили отвыкшие от яркого света глаза. Детвора выбегала на улицу и визжала от восторга. Лена, вся в слезах, кинулась Павлу на шею. Он подхватил её на руки, закружил.

Поставив жену на землю, он протёр слезящиеся глаза, передёрнул затвор и высадил в небеса всю обойму. Спустя полминуты ответные выстрелы прозвучали со стороны коттеджного посёлка. Олег, чуть позже присоединившийся к столпившимся во дворе людям, тоже не удержался и дал вверх короткую очередь. Женщины плакали от счастья. Дети бесились.

Люди не видели солнца более полугода, истосковались по нему, не знали, увидят ли ещё когда-нибудь.

На Севере с Павлом бывало подобное. Там полярная ночь тоже длинная. Но тогда он точно знал, когда появится солнце. Заранее просчитывал.

И в этот день незадолго до полудня поднимался на самую высокую сопку, залезал там на что-нибудь, чтобы быть ещё хоть на полметра повыше, и ждал. Если туч не было, то он видел краешек солнца, на несколько минут поднявшийся над горизонтом. В случае если горизонт закрывали тучи – приходил на следующий день. А потом гордо рассказывал, что уже видел в этом году солнце. На несколько дней раньше остальных жителей городка.

Теперешняя радость была несравнимо, многократно большей. Говорят, что разделённая радость увеличивается. Это если на двоих или на троих. А когда двести человек?! Это было что-то невообразимое. Прореха в тучах уже давно закрылась, но люди продолжали радоваться, твёрдо зная, что теперь увидят солнце ещё. Не раз и не два – много раз. Как мало надо человеку для полного всеобъемлющего счастья. Всего лишь знать, что жизнь продолжается. Ты не один. И никогда уже не будешь один. Что впереди ждёт светлое будущее. Зима кончится, снег растает, на пригорках вылезет зелёная травка, и с неба будет светить солнце…

Весь день у людей было отличное настроение. А ближе к вечеру на связь вышел Потёмкин. И сообщил ещё одну огорошивающую новость. Павла с Олегом вызывали в Новосибирск. Распоряжение подписано лично Маршалом. Потёмкину поручено обеспечить доставку на вокзал. Выезжать нужно будет завтра днём.

– А зачем вызывают? – тупанул растерявшийся Павел.

– Я подозреваю, что не для того, чтобы арестовать, – отшутился капитан. – Пораскинь мозгами, вспомни финнов.

– Награждать, что ли, собираются? А откуда Маршал узнал про это всё?

– Так мы и доложили. Сразу. Потом мне из ГРУ перезванивали, уточняли всё по его распоряжению. Ещё когда он в бункере сидел. Второй звонок совсем недавно был. Из Новосибирска. Просили характеристики на вас обоих. Так что собирайтесь.

– Слушай, мне и надеть-то нечего. В город можно будет заехать?

– Так мы через город и поедем. Так что не волнуйся, заскочим к тебе на квартиру. Если там что-то осталось, конечно.

– Заодно и проверим. И к Олегу надо будет заехать.

– Хорошо, к часу дня будьте готовы.

Сообщив новости домочадцам, Павел нацепил лыжи и побежал в коттеджный посёлок. Надо было сообщить, что они с Олегом уезжают как минимум на две недели, назначить и озадачить старших. Они, в принципе и так были, но решали только мелкие вопросы, касавшиеся отдельных поселений. А тут требовалось отвечать за всех. Две недели – большой срок, всякое может произойти.

Вернулся, когда уже темнело. Но Олег с женщинами за стол не садились – ждали. Всё-таки последний совместный ужин перед дорогой. В садоводстве офицеры за старших оставили своих жён. На Лену с Оксаной в этом плане можно было положиться. Офицерским жёнам не привыкать – мужья вечно по командировкам, поэтому все без исключения вопросы нужно уметь решать самим. Инструктаж был обоюдным. Жёны объясняли, что нужно взять дома, где что лежит. Ну и, естественно, что привезти из Новосибирска. Как будто мужики сами не разберутся. Спать легли поздно. Ничего, в поезде можно будет выспаться.

Санкт-Петербург офицеров встретил неласково. С залива дул холодный промозглый ветер. Над головой проносились тёмные тучи. На въезде в город отсутствовала уже ставшая привычной «кукурузина» Лахта-Центра. Что именно вызвало её падение: воздушная ударная волна или волна рукотворного цунами, вызванного термоядерным взрывом в Маркизовой луже, Павел уточнять не стал – какая теперь разница? На месте сетевых магазинов громоздились кучи строительного мусора, от деревянных домишек в Ольгино вообще ничего не осталось, а вот новостройки, поставленные на намывных территориях по правую сторону от Приморского шоссе, в большинстве уцелели, но напрочь лишились крыш и остекления.

На пустых улицах не было ни машин, ни людей – фон оставался слишком высоким. Но снег почти везде убран. И сосулек нигде не видно (на холодной кровле лёд не образуется). БРДМ-2 вкатилась на Литейный мост (один из трёх уцелевших мостов через Неву), и Павел, сидящий в боевом отделении на месте наблюдателя, увидел через перископы ТПН-Б лишённый купола Исаакиевский собор, полуободранные крыши домов и практически неповреждённую Петропавловскую крепость.

– А кто в городе снег убирает, – спросил он у Потёмкина. – Вроде так чисто и до войны не было.

– Американцы.

– Как это американцы? Под конвоем?

– Зачем под конвоем? – удивился Потёмкин. – Это в основном авиатехники и механики-водители. Выдали им ОЗК, противогазы, свинцовые накидки, чтобы тестикулы не облучать, технику выделили. Обозначили задачу – они и работают. У каждого дозиметр-накопитель. Сотню бэр набрал – получи месячный отпуск для поправки здоровья и перевод на более чистую работу.

– И не мародёрствуют?

– В самом начале был случай: оставили технику и давай по квартирам шарить.

– И что?

– А ничего. Расстреляли обоих перед строем. Теперь шёлковые. Им за ударную работу обещан выезд в Миссисипи по осени. Вот и вкалывают.

– Действительно отпустят?

– Конечно. А зачем они нам тут нужны?

– А жульничать никто не пытался? Дозиметр ведь можно подложить на время куда-нибудь, где фонит хорошенько, а потом забрать.

– Можно. Но тогда появится разница в показаниях с другим дозиметром, негласно установленным в кабине. Таким образом аж троих «шибко умных» вычислили.

За разговорами незаметно доехали до места. Дом стоял, как будто войны и не было. Без стёкол, водосточных труб, вывесок. А что ему будет, сложенному из клинкерного кирпича в конце девятнадцатого века? В прошедшую войну он тоже лишился почти всего остекления. И ничего.

Дворы, в отличие от улиц, никто не убирал. Пришлось возвращаться к БРДМ за лопатой – откопать дверь подъезда. Домофон, разумеется, не работал. Как и лифт. Поднявшись по лестнице на четвёртый этаж, Павел подошёл к двери своей квартиры. Замок открылся почти без усилия. Дверная коробка немножко разбухла, но, хорошенько дёрнув за ручку, Павел смог распахнуть дверь. Вошёл в квартиру. Паркет вздулся – придётся менять. Под ногами хрустели битые стёкла. Обои тоже отсырели, но ещё держались. А так, в принципе, если застеклить окна, да включить отопление – вроде и ничего. Почти не фонит. Надо будет по возвращении договориться насчёт окон. Наверняка ведь появились уже организации, которые берут такие заказы. Чем только расплачиваться?

«Ладно, – Подумал Павел. – Будем решать проблемы по мере их образования. А сейчас надо собрать вещи и ехать к дому Олега».

Мебель, собранная из древесноволокнистых плит дышала на ладан. Всю придётся выносить на помойку. А старый ещё бабушкин шкаф стоял как ни в чём не бывало. Лена его, помнится, выбросить хотела. Не современный мол.

«Ещё меня переживёт» – подумал Павел.

Открыл скрипнувшую дверь и достал парадку. Старую, советскую ещё. Ничего, отставникам разрешается носить форму старого образца. Влажная немножко, но без плесени. Хорошая ткань, ноская. Белой форменной рубашки, разумеется, не было. Столько не живут. Ничего, вместо неё современная сорочка подойдёт. Под тужуркой незаметно. Туфли тоже можно гражданские взять. Главное, что они чёрные. А фасон – это уже мелочи. Кто-нибудь помнит, какой тогда фасон был? Фуражка тоже старая с шитым крабом, на заказ в ателье на Невском проспекте пошитая. Был там когда-то мастер – Михаил Абрамович. Двадцать пять рублей за фуражку брал. Без квитанции, естественно. Но его фуражки были узнаваемы.

Теперь куртку ещё взять – чтобы в поезде людей не пугать. И спортивный костюм. Вот и всё, наверно. Да, кортик, ещё. Теперь всё. Аккуратно сложив вещи в большую дорожную сумку и пройдясь ещё раз по комнатам, Павел закрыл за собой дверь квартиры.

Московский вокзал снаружи почти не изменился. А вот внутри всё стало намного скромнее. Но работало кафе. Причём не коммерческое, как раньше, а служебное, обслуживающее исключительно командированных и работников вокзала. Впрочем, других на вокзале и не было – фон пока ещё оставался высоким. Перекусив, офицеры вышли на перрон. «Красная стрела». Так ностальгией повеяло. Всё как раньше. Титаны топятся. А вот таблички новые: «Санкт-Петербург – Новосибирск». Седьмой вагон – купейный. Места девять и десять. Капитан передал Павла с Олегом старшему по вагону – моложавому подполковнику в лётной форме, попрощался и ушёл – ему ещё до бригады по-тёмному добираться. Соседями по купе оказались два капитана первого ранга. В парадной форме. На вид – лет сорок пять, не больше. Но один лысый как коленка, а второй седой. Поезд тронулся, как всегда, в двадцать три пятьдесят пять. Офицеры, не сговариваясь, встали. На перроне звучал гимн.

Каперанги были необычайно колоритны. Лица вроде бы обычные, но имелось в них что-то такое, незаметное на первый взгляд, но проступающее, если присмотреться, свидетельствующее не просто о внутреннем стержне, но и о недюжинной силе характера. И харизма была, естественно. У обоих знаки «За дальний поход» и «Командир корабля», но разные. У лысого с силуэтом крейсера, а у седого – с подводной лодкой. Всё, как обычно и бывает: лысина, она, как правило, не от радиации, а от фуражки, которая плотно прилегает к потной макушке и протирает плешь. Подводники большую часть времени носят пилотки и значительно чаще сохраняют шевелюру до выхода в запас. Ну, если, конечно, на лодке серьёзной аварии не случится.

Познакомились. Лысый – капитан первого ранга Александр Васильев был с Балтфлота. Командовал лидером флота эсминцем «Настойчивый». В первый день войны эсминец уничтожил два польских фрегата, а потом прикрывал Калининград и Балтийск с моря от атак с берега. После гибели штаба Балтфлота и его командующего Васильев принял на себя командование флотом. И действовал настолько успешно, что Калининград и Балтийск так и не были захвачены превосходящими силами НАТО.

– А как вы умудрились всё командование потерять? – удивился Павел. – У вас ведь есть запасной командный пункт в подземном бункере. Что, не успели туда перебраться?

– Успели. Но американцы влепили в ЗКП два «Минитмена» подряд. Два прямых попадания боеголовок по 475 килотонн оказалось много даже для подземного бункера.

– Тогда понятно. На двойное воздействие сооружения такого класса не рассчитывают.

Седой – капитан первого ранга Сергей Митин приехал с Северного флота. Командовал АПЛ «Северодвинск». Его лодка в одиночку уничтожила авианосную группу: авианосец «Гарри Трумэн», крейсер, четыре эсминца и две АПЛ типа «Лос-Анджелес».

Белые парадные кители каперангов с воротниками-стоечками смотрелись на фоне замызганных свитеров Павла и Олега примерно как «Ягуары» среди «Запорожцев».

– А вы, мужики, где отличились? – спросил Митин. – Партизанили?

– Нет, – не обижаясь, ответил Павел. – Партизанят на территории, которая захвачена врагом. А мы свою захватить не дали. Остановили усиленный бронетанковый батальон финнов на Карельском перешейке.

– Вдвоём?!

– Да, а что тут такого?

– У вас там, в кустах, «Точка-У» стояла?

– Нет, хватило парочки гранатомётов РПГ-7.

– И что, эти пукалки могут нанести хоть какой-нибудь урон современному танку?

– Если засадить сбоку в башню тандемным боеприпасом – вполне получается. При попадании в снарядную укладку танку напрочь сносит башню. А против БМП очень хорошо себя зарекомендовали боеприпасы с объёмно-детонирующей смесью. Ну, а супротив бензовоза нет ничего лучше бронебойно-зажигательных пуль РПК-203.

– Ладно, небольшую колонну так можно остановить, но усиленный батальон? Там же до сотни машин!

– А мы их на затяжном подъеме перехватили. Там лес вокруг.

– Ну, ладно, тормознули вы их, а дальше что?

– Дальше уже совсем просто было. Командир разведроты мотострелковой бригады на БРДМ-2 приехал.

– И разметал финский батальон из крупнокалиберного пулемёта? – пошутил Васильев.

– Нет, до этого не дошло. Просто у него связь с бригадой была. Вот мы и скорректировали пристрелку «Акации».

– Спецбоеприпасы?

– Они самые. На батальон хватило трёх. Чтобы с гарантией.

– Ну и как работает ядерный фугас? Если вблизи?

– Сногсшибательно работает, – пошутил Олег. – И ошеломительно. Мы двое суток Пашу в чувство приводили.

– Много хватанул? – с пониманием спросил Сергей.

– У меня дозиметра с собой не было, – ответил Павел. – Судя по ощущениям, порядка двухсот БЭР единовременно. Плащ-накидка на спине обуглилась. Я был меньше чем в километре от эпицентра. Хорошо ещё, что старая воронка в последний момент под ноги подвернулась.

– Это очень много, – помрачнел подводник. – И как тебя вытащили?

– Спирт, настойка «Золотого корня», горячий чай и лежанка на хорошо протопленной печи.

– Повезло. Спирт при большой дозе – это первое средство. А потом много пить и потеть. Кстати, мужики, у меня есть с собой граммулька, – Сергей тряхнул фляжкой. – Давайте накатим за знакомство. Саша, метнись к проводнице за стаканами!

Временно исполняющий обязанности командующего Балтфлотом не заставил себя долго упрашивать и пулей сгонял за стаканами и пластиковой бутылкой с водой. Как говорится: одна нога тут, а вторая уже здесь.

Развели спирт прямо в стаканах и выпили по единой за флот, который нигде не пропадёт.

– А сколько бронетехники вы вдвоём грохнули? – спросил Васильев.

– Три «Леопарда», полтора десятка БМП SV90 и два бензовоза, – ответил Павел. – Это то, что наверняка. А сколько БМП потом полыхнуло, когда горящий бензин потёк по шоссе под уклон, мы уже не считали. Там всё дымом заволокло.

– Молодцы, никогда не думал, что такое возможно, – подвёл итог Митин. – Хотя на войне, похоже, может произойти всё что угодно. Скажи мне кто раньше, что моя лодка, имея всего две ракеты в специсполнении, сможет уничтожить всю авианосную группу – никогда бы не поверил. Давайте ещё по одной за нас и пойдём в вагон-ресторан – надо что-нибудь в желудок бросить.

– Товарищи каперанги, – обратился Павел к соседям по купе, опрокинув в рот вторую порцию разведённого спирта, – подождите в коридоре, пока мы переоденемся. А то неудобно – вы все в белом, а мы – ни два, ни полтора. Надо вас чёрным разбавить.

Спустя несколько минут дверь купе откатилась в сторону и в коридор вышли отставники. Черные тужурки с золотом уголков орнамента и якорей на лацканах, белые вузовские поплавки и медали на груди: один ряд у Павла и два у Олега. Слегка расклёшенные (до тонкой грани, отличающей явный «неуставняк» от предельного норматива) чёрные же брюки у Павла и узкие, заправленные в берцы у Олега. Морпех ещё и чёрный берет нацепил – ну, куда же без него. У обоих по три звезды на золотых с двумя красными просветами погонах. Кортики, закреплённые чёрными же с золотыми пряжками подвесками к брючному ремню, висят параллельно земле на десять сантиметров ниже обреза тужурок.

Так вчетвером: два капитана первого ранга в белом и два чёрных полковника, они и пошли по узкому коридору в сторону вагона-ресторана.