Книга: Мы против вас
Назад: 40 Всегда справедливость. И всегда – несправедливость
Дальше: 42 Они ворвались как ураган

41
Не прогнетесь вы…

В раздевалке «Бьорнстад-Хоккея» висело молчание. У проигравшей команды есть всего два способа переодеться: сделать это тотчас или не переодеваться вообще. А чтобы покинуть ледовый дворец – пять минут или несколько часов. Ни у кого не было сил даже потащиться в душ.

 

В раздевалку вошел Петер Андерсон. Посмотрел на игроков. Он понимал, что они чувствуют. Ему страшно хотелось как-нибудь воодушевить их, и он забормотал:
– Ну… ребята… матч был трудный. Но вы проиграли, и я хочу, чтобы вы…
Один из игроков перебил:
– При всем моем уважении, Петер, – не надо вымучивать из себя банальностей, что мы должны просто «забыть» или еще что-нибудь такое. Если по делу нечего сказать, лучше делай как привык: отсиживайся у себя в кабинете и помалкивай.
Это был прямой вызов. Его не уважают. Петер стоял у двери, сунув руки в карманы. Да, чаще всего он поступал именно так: отсиживался. Убеждал себя, что он спортивный директор, а не тренер, что добиваться уважения хоккеистов – не его забота. Но сегодняшний день отличался от других дней. Поэтому Петер сжал в карманах кулаки и выкрикнул:
– «Забыть»? ЗАБЫТЬ? Вы правда думаете, что я хочу, чтобы вы это ЗАБЫЛИ? Я хочу, чтобы вы ЗАПОМНИЛИ ЭТУ ИГРУ на всю жизнь!
Команда изумилась; он завоевал их внимание. Обычно Петер не повышал голоса, но сейчас он, тыкая пальцем в каждого игрока, начиная старшими и заканчивая Беньи, Бубу, Видаром и Аматом, прорычал:
– Сегодня вы – лузеры. Сегодня вы были в шаге от того, чтобы не проиграть. Так вот запомните хорошенько, каково это. Потому что ни вы, ни я больше этого не испытаем! НИКОГДА!
Наверное, он мог бы сказать что-нибудь еще, но сквозь стены ледового дворца пробился монотонный глухой стук, и все в раздевалке подняли головы. Сначала он казался барабанным боем, потом – будто кто-то пинает дверь, но скоро звук вырос в грохочущий гул, и только Петер понимал, откуда он исходит. Он и раньше слышал этот звук, двадцать лет назад, в тот волшебный сезон, когда целый город жил и умирал в зависимости от того, побеждала или проигрывала его хоккейная команда. В тот сезон Петер слышал этот звук в каждом ледовом дворце.
– Выходите на лед, – велел он.
Хоккеисты послушались. Петер за ними не пошел – он знал, что его там не ждут.

 

Команда «Бьорнстад-Хоккея» снова выехала на лед; трибуны уже почти опустели, лампы под потолком погасли. Но в торце еще стояли люди в черных куртках, и они отказывались замолкать. Они прыгали так, что под их ногами гудело дерево, их не было и сотни, но скандировали они, как десять тысяч человек: «Не прогнетесь вы – не прогнемся мы! Не прогнетесь вы – не прогнемся мы! Не прогнетесь вы – не прогнемся мы!»
Чтобы сказать хоккеистам: мы еще здесь. Чтобы напомнить, что значит клуб. Что клуб – это не право, а привилегия.
И вот уже вся основная команда «Бьорнстада» стояла на льду и скандировала вместе с черными куртками: «НЕ ПРОГНЕТЕСЬ ВЫ – НЕ ПРОГНЕМСЯ МЫ! НЕ ПРОГНЕТЕСЬ ВЫ – НЕ ПРОГНЕМСЯ МЫ!» Во дворце было пусто и темно, но ни на льду, ни на трибунах никого и не ждали. То, что происходило сейчас, происходило между командой и ее самыми верными фанатами. Они были семья.

 

Петер, заложив руки в карманы, в одиночестве постоял в раздевалке. Потом вышел из дворца и пешком двинулся через лес до Бьорнстада, домой, глубоко дыша подступавшей уже зимой и чувствуя себя лузером как никогда. Все уплывало у него из рук: его дети, его жена. Его клуб.

 

Стоило ли оно того? Ах, кто бы знал!
* * *
Тренеры «Бьорнстада» и «Хеда» встретились после матча в судейской. Разговаривали они по-тренерски – вежливо, но без особого дружелюбия.
– Отличный матч, – сказал Давид, в красном.
– Вы победили. Так что отличным матч вышел только для вас, – заметила Цаккель, в зеленом.
Давид улыбнулся. Они оба одной породы.
– Как там твои парни? – спросил он.
– Мои парни или какой-то конкретный парень? – ответила она вопросом на вопрос.
– Беньямин. – Давид пытался придумать, куда девать руки. – Я спрашиваю, как там Беньямин.
– В следующий раз мы с вами встречаемся в декабре. В декабре он отыграет весь матч! – пообещала Цаккель. Давид широко улыбнулся. Цаккель не ответила на его вопрос, но дала понять: когда они встретятся в следующий раз, она не проиграет. Она в первую очередь тренер, как и сам Давид.
– Отличный матч, – повторил Давид.
Он протянул руку, но Цаккель не сделала ни малейшей попытки пожать ее. Зато сказала:
– Этот Филип, ваш защитник, явно в звезду вырастет.
Давид гордо выпрямился. Филип всю дорогу был самым незаметным и слабым в команде, но Давид всякий раз оставлял ему шанс – и вот вырастил звезду.
– Да. Ему только нужно… – начал было Давид, но Цаккель перебила его:
– В следующий раз не разрешай ему подниматься на трибуну. Не дай втянуть его в политику!
Давид согласно кивнул. Да, они с Цаккель точно одной породы. Оба знали, что Филип может быть лучшим, но ничего не добьется, если станет ссориться с публикой. Элитный спорт не терпит такого рода вольностей. Игроку надо только играть. Хоккей должен оставаться только хоккеем.
– Сегодня он был медлительнее, чем обычно. После предсезонной тренировки не отошел… – начал Давид.
– У него болит бедро, – с железной уверенностью заявила Цаккель.
– В смысле?
– Правое бедро. Гиперкомпенсация. Посмотри на его спину, когда он стоит неподвижно, и увидишь – он горбится. Он тебе ничего не говорит, потому что боится тебя разочаровать.
– Откуда ты знаешь? – удивился Давид.
– В его возрасте я тоже так делала.
Давид долго колебался, но потом спросил:
– Кто тебя тренировал?
– Отец.
Говоря это, Цаккель ни на йоту не изменила выражения лица. Давид озадаченно поскреб шею.
– Спасибо. Поговорю с Филипом…
Цаккель достала из кармана клочок бумаги, нацарапала телефонный номер.
– Вот, это физиотерапевт. Лучше всех смыслит в подобных травмах. Отвези Филипа к нему, передай от меня привет.
И она вышли из судейской. Давид крикнул:
– Когда меня назначат тренером элитной команды, я тебе позвоню! Будешь моим ассистентом!
Ответ донесся из коридора – самоуверенный, словно самоочевидный:
– Это ты будешь МОИМ ассистентом!

 

Назавтра Давид отвез Филипа к физиотерапевту. Поездка туда и обратно заняла целый день; через несколько лет, давая интервью, Филип расскажет, как Давид весь остаток сезона таскал его к врачу раз в неделю. «Мой лучший тренер! Он спас мою карьеру!» Физиотерапевт работал на один из крупнейших хоккейных клубов страны, и на следующий год Филипа взяли туда. В том же году Давида пригласили туда тренером.

 

Элизабет Цаккель тоже будет претендовать на эту должность, но ее туда не возьмут.

 

Всегда справедливость. И всегда несправедливость.
* * *
Поздно вечером в дверь Давида позвонили. Открыла его беременная подруга. На пороге стоял Беньи.

 

Когда Давид спустился в прихожую, у него перехватило дыхание. Все взросление этого мальчика пронеслось перед глазами: Беньи и Кевин, лучшие друзья, дикарь и гений. Как же Давид любил их обоих. Почувствует ли он себя еще хоть раз в жизни тем тренером, что работал с ними?
– Входи! – пригласил счастливый Давид, но Беньи покачал головой.
Ему уже восемнадцать. Мужчина. Когда они с Кевином были детьми, Давид мотивировал их тысячью мелких приемов, но самым действенным было дать им поносить часы. Эти часы Давид унаследовал от отца, мальчишки их обожали, и когда один из них особо отличался на тренировке или в игре, то получал их во временное владение. И вот теперь Беньи протягивал эти часы Давиду:
– Отдай своему малышу. Мне они не очень подходят.
Весной, когда Давид покинул «Бьорнстад-Хоккей», он видел, как Беньи целуется с другим юношей. Как много тренер хотел ему тогда сказать и как мало нашел слов. Поэтому просто оставил отцовские часы на надгробии отца Беньи, вместе с шайбой, на которой написал: «По-прежнему самый смелый чувак».
– Я… – прошептал Давид, но не смог продолжать.
Беньи вложил часы ему в ладонь, Давид с такой силой впился в их металл, что девушка заплакала.
– У меня остается шайба, мне хватит, – сказал Беньи.
Давиду захотелось обнять его. Странное дело – оказывается, можно забыть, как обнимать другого.
– Через что тебе пришлось пройти… – искренне прошептал он.
Беньи прикусил щеки.
– Ты мой лучший коуч, – так же искренне ответил он.
«Коуч». Не «человек», не «друг». Просто «коуч». Боль от этого слова никогда не утихнет в душе Давида.
– В любой моей команде для тебя всегда найдется свитер с номером шестнадцать… – пообещал Давид.
Но он знал ответ Беньи еще до того, как тот ответил:
– У меня всего одна команда.

 

В следующий миг юноша исчез в темноте. Как обычно.
* * *
Через пару дней «Бьорнстад» играл свой второй матч. Тоже на чужой территории, но зеленые свитера и черные куртки поехали за командой, и во время матча звучало то же упрямое скандирование: «Не прогнетесь вы – не прогнемся мы! Не прогнетесь вы – не прогнемся мы! Не прогнетесь вы – не прогнемся мы!»
«Бьорнстад» победил со счетом 5:0. Амат носился вихрем, Бубу дрался так, будто это последний матч его жизни, Беньи был лучшим на льду. Ближе к концу матча Видар чуть не подрался с хоккеистом из команды-противника; Беньи примчался к месту инцидента и вцепился во вратаря.
– За драку тебя выдворят с поля! А ты нужен нам здесь!
– Этот гондон еще варежку разевает! – орал Видар, указывая на противника.
– А что он сказал?
– Что ты пидор!
Беньи долго смотрел на него.
– Я и есть пидор.
Видар зло стукнул себя в медведя на груди:
– Но ты же НАШ пидор!
Беньи грустно вздохнул, глядя на лед. Более странного комплимента он в жизни не слышал.
– Может, просто продолжим игру? – попросил он.
– Угу, – буркнул Видар.
И они продолжили игру. Беньи забил две шайбы. Видар не пропустил ни одной. Когда Беньи тем вечером пришел в «Шкуру», на стойке его ждало пиво. Он стал пить; Видар и Теему пили, стоя рядом с ним. Они сделали этот вечер почти обычным. Может, когда-нибудь все действительно станет как обычно.
Назад: 40 Всегда справедливость. И всегда – несправедливость
Дальше: 42 Они ворвались как ураган