Я сидел между Катей и Антоном, переводил взгляд с одного родного лица на другое и не мог насмотреться. Кате не пришлось представлять мне сына — я узнал его, как только увидел. В нем ясно угадывались материнские черты, но одновременно, глядя на него, я будто смотрелся в зеркало.

Как только мы вошли в круглый зал и Катя открыла нам тайну нашего провожатого, маршал сказал, обращаясь к моим друзьям:

— Господа, давайте оставим их. Этим людям есть о чем поговорить.

Он оказался не совсем прав. Это было трудно назвать разговором. Куда-то пропали все слова, но нам хватало и взглядов. А те слова, которые мы смогли вспомнить… Посторонний ничего не разобрал бы в наших бессвязных репликах, но мы — мы отлично понимали друг друга практически без слов! И, как ни удивительно, через полчаса такого общения я знал о сыне больше, чем мог бы узнать за целый день обычной, спокойной беседы.

Мой сын оказался незаурядным человеком, уж в этом-то я знал толк, и оставалось только удивляться, почему в свое время он был забракован Службой. Или, если точнее, будет забракован… Черт, я стал путаться в цифрах и датах! Катя говорила, что Антону исполнилось двадцать два года. В каком же году он родился? Высчитать дату я не мог, потому что не знал ни настоящего возраста его нестареющей матери, ни какой год идет сейчас в их реальном времени. В голове у меня все перепуталось. Получалось, что Антон был зачат в восьмидесятых годах двадцатого века, а родился в конце двадцать первого? Мой бедный разум отказывался переваривать эти чудеса. Когда-то мне приходилось читать о временных парадоксах, но все рассуждения о них казались мне досужими умствованиями, не имеющими никакого отношения к реальной жизни. И напрасно. Вот он, один парадокс, сидит прямо передо мной…

Наверное, Катя услышала, как натужно скрипят мои мозги, и сказала, улыбнувшись:

— Не напрягайся. Чтобы понять все это, нужно потратить много времени, а сейчас у нас его нет. Мы с Антоном не можем задерживаться здесь надолго. Почему — узнаешь позже. Маршал все вам объяснит.

Как она поняла, о чем я думаю? Еще одна тайна… И эту женщину генерал пытался оклеветать?

— Что имеет против тебя генерал Лев? — спросил я, решив не вдаваться в подробности нашего с ним разговора.

— Он просто бесится от бессилия. — Она беспечно махнула рукой. — Потому что я оказалась вне пределов его досягаемости и он не смог через меня воздействовать на тебя. Вот и решил хотя бы гадостей про меня наговорить.

— Ты знаешь, о чем мы с ним разговаривали? — удивился я.

— А ты забыл, кто меня сюда привел? — передразнила она.

— Тогда последний вопрос, — сказал я. — Ты говорила, что Антона не приняли в Службу. Как же он оказался здесь?

— Не приняли! — согласилась она. — Зато его заметил маршал, а это, поверь мне, важнее. А еще он заметил тебя и всю вашу пятерку. Причем с первых ваших шагов в Школе.

— Маршал! — повторил я завороженно. — Не могу поверить! Ведь ему сейчас должно быть чуть ли не четыреста лет!

— Да, без малого! — подтвердила Катя.

— Но почему…

— Ты все узнаешь. — Она оборвала еще не заданный вопрос. — Прошу тебя, Володя, верь маршалу, это очень важно для всех нас. Антон может подтвердить.

— Да! — Сын немного поколебался, не зная, как меня назвать, и наконец решился: — Да, отец. Если ты ему не поверишь, может рухнуть все наше будущее.

Открылась незаметная дверь, и в комнату вошел падре Франциск.

— Простите, — вежливо сказал он, — но Катерине с Антоном пора возвращаться. У вас осталось не больше трех минут.

Увидел мое вытянувшееся лицо и добавил:

— Не расстраивайся, подполковник, это не последняя ваша встреча.

Не решившись спросить у маршала, чем ограничено наше время, я поцеловал Катю, крепко обнял сына и проследил печальным взглядом, как мои родные исчезают в еще одной открывшейся в стене двери.

— Пойдем скорее, — поторопил маршал. — Энергия на пределе.

Я не понял, что он имел в виду, но не стал мешкать и следом за ним вышел из круглого помещения, вновь почувствовав при этом легкий приступ головокружения. Теперь я окончательно убедился, что эта комната — нечто вроде нашего Центра, только в миниатюре. Место вне времени, служащее убежищем таинственному маршалу.

Несколько шагов по узкому темному проходу, и мы снова оказались в пещере, но совсем не в той, из которой недавно уходили с боем. Эта выглядела обжитым жилищем, со светильниками на стенах и горящим в углу камином, от которого тянуло живым теплом. Вдоль стен тянулся каменный стеллаж, уставленный золотыми изделиями великолепной работы. Тут были вазы, чаши, кубки, статуэтки и множество других предметов тончайшей выделки, украшенные драгоценными камнями. Четверо моих друзей расхаживали вдоль стеллажа, как в музее, любуясь экспонатами. У меня в голове забрезжила смутная мысль, постепенно оформляющаяся в догадку.

— Да, Владимир, ты прав! Мы действительно в Андах, и именно в этой пещере я когда-то нашел Золотую книгу.

Услышав произнесенные маршалом слова, я вздрогнул. Он что, мысли читает?

— Не совсем. — Он положил руку мне на плечо. — Но ты не представляешь, как много всего написано на человеческих лицах!

Мои друзья отвлеклись от разглядывания сокровищ и обступили нас. Маршал посмотрел на них, улыбнулся и сказал:

— Я понимаю, господа, что вы ждете объяснений. К сожалению, сейчас я не могу этим заняться. Я вынужден на два-три дня покинуть вас, потому что меня зовут неотложные дела. А вот когда вернусь, постараюсь удовлетворить ваше любопытство. Надеюсь, вы не будете скучать в мое отсутствие. Здесь есть на что посмотреть. Пройдите по галерее, и вы увидите еще несколько залов, экспозиция в которых ничуть не хуже, чем в этом. В кладовой имеется запас продуктов и вина. Пусть не разносолы, но сыра, ветчины и сухарей вам хватит. Есть родник с отличной водой. Как сейчас говорят, экологически чистой. С местами для отдыха тоже нет проблем. Если захотите полюбоваться окрестностями, то там, — он показал на один из проходов, — вы найдете что-то вроде смотровой площадки. Очень удобное место, его не видно ни снизу, из долины, ни сверху, с самолетов и вертолетов. Даже со спутника невозможно его засечь. И еще хочу добавить: не пытайтесь искать здесь Золотую книгу. Она хранится в другом месте, куда вы не сможете попасть при всем желании.

Покончив с инструкциями, маршал сказал как-то по-старомодному:

— А теперь, господа, позвольте откланяться!

Склонил в знак прощания голову и, сделав несколько шагов, исчез в незаметном узком проеме. Любопытство погнало меня следом, но через несколько метров проем закончился, и я уткнулся в глухую монолитную стену…

Первым молчание нарушил Мишка.

— И как вам все это? — Его синие глазища выражали такое недоумение, что я не мог сдержать улыбки. — Вы что-нибудь понимаете?

— С тех пор, как мы вышли из Школы, — задумчиво сказал Павел, — я был уверен, что навсегда потерял способность удивляться…

— Значит, сейчас ты удивлен? — спросил Боря.

Мне показалось, что в его голосе прозвучала ирония.

— А то нет? — вступился за друга Миша. — Если это на самом деле маршал…

— Маршал! — твердо сказал я. В Катиных словах я был уверен на все сто процентов. — Можете в этом не сомневаться. Ручаюсь. Это настоящий маршал, и ему на самом деле почти четыреста лет.

Я внимательно посмотрел на них, пытаясь разобраться по лицам, как они относятся к моему заявлению. В глазах Бори отражалась напряженная работа мысли, будто он решал сложную математическую задачу. Павел еще ничего не решил для себя. На Мишкином лице расплывалась улыбка, говорящая о полном доверии ко мне. А по черным глазам Мити-Мустафы, как всегда, невозможно было понять, о чем он думает.

— Я не слишком удивлен, — наконец высказался Боря, — что маршал прожил так долго. Где сто двадцать лет, там и четыреста. Скорее всего, продолжительность жизни зависит от методики коррекции.

— Так почему тогда нам Служба отмерила всего сто двадцать лет? — искренне возмутился Мишка.

— А ты много знаешь о руководстве? — спросил Павел. — Для генералов — один срок, для штабистов — другой, а для нас, простых оперативников, — и ста двадцати лет хватит. Взять того же нашего генерала, мы ведь не знаем его возраста!

— Не о том говорите! — осадил их Боря. — Ты, Миша, не забывай, что сто двадцать лет — это тоже не семьдесят, будь доволен и этим. А то губу раскатал! Меня другое интересует: почему маршал почти три века скрывается от им же созданной Службы? Почему вступил с ней в противостояние? Можно сказать, в открытую фазу войны? Убийства, погони, перестрелки, прямо как в крутом боевике!

— И непонятно, кто за кого! — подхватил Павел. — Одно ясно — тут замешан враг. В Харькове и я, и Володя ясно чувствовали его присутствие, но все-таки, кто воюет на его стороне? Маршал или наш генерал?

— Генерал уже сказал свое слово, — сказал я. — И слово оказалось лживым. Теперь надо как минимум выслушать маршала. До этого мы можем лишь строить гипотезы. Давайте дождемся его и тогда уж будем решать.

Все согласились со мной, а Боря добавил:

— Не думаю, что нам легко будет сделать выбор. Ты, Володя, недавно сказал, что Служба — это вся наша жизнь. Это правда, но наш генерал здорово подставил нас, мы оказались для него пешками, которых не жалко смахнуть с доски. И насчет маршала он обманул нас. Будто бы он не знал, представляя его нам как дезертира, с кем нам придется иметь дело! Но и маршалу предстоит найти очень веские аргументы, чтобы мы стали на его сторону. И в первую очередь объяснить, что вокруг нас происходит, во что нас втянули.

Устав от разговоров, мы приступили к осмотру нового убежища. Мишка, имевший привычку на каждом новом месте прежде всего обустраивать тылы, безошибочно вышел на продовольственную кладовую и остался доволен ее содержимым. На стенах висели укутанные холстиной окорока, на полке лежали головки сыра, хлебцы в полиэтиленовой упаковке. Тут же нашлось множество банок с консервированными фруктами и целый мешок картошки. Маршал неплохо подготовился к приему гостей.

Пещера хорошо вентилировалась, и воздух в ней был довольно прохладный. Нагревался он только в зале с камином и в помещении, предназначенном для ночлега. Камин оказался ненастоящим, но поняли мы это далеко не сразу. Желтые языки огня плясали на дровах, давая полную иллюзию настоящего пламени, но декоративные дрова горели, не сгорая, а тепло излучали сами стены камина и его декоративное обрамление, изукрашенное тончайшей резьбой по камню. Потом неугомонный Мишка заинтересовался, откуда в пещере берется электричество, и принялся изучать висевшие на стенах светильники. Тут нас ждал еще один сюрприз. Стеклянные шары, испускавшие свет, похожий по спектру на солнечный, оказались совершенно холодными. Не было никаких проводов, они просто висели на вбитых в стену крючьях, никуда не подключенные. Такого мы не видели даже в наполненном чудесами Центре. Технологии далекого прошлого, понял я…

…Потом начался осмотр сокровищ, которыми были битком набиты залы пещеры. Не буду останавливаться на их описании. Возьмись я за это, мне пришлось бы исписать сотни листов бумаги. Скажу только, что стань они известны миру, произвели бы настоящий фурор, и не только в научном сообществе или среди искусствоведов.

Когда от всего этого великолепия у нас стали плыть перед глазами радужные пятна, мы вспомнили, что маршал упоминал какую-то смотровую площадку, и отправились в указанном им направлении. Извилистый коридор с блестящими в лучах фонарей стенами то спускался, то поднимался в гору. Кое-где в подошве были вырублены ступени, без которых спуск и подъем был бы затруднен. В одних местах нам приходилось идти гуськом, потому что расстояние от стены до стены не превышало метра, зато в других могли бы пройти, выстроившись в шеренгу и даже не касаясь плечами соседей. Идти пришлось долго, и Мишка уже стал бурчать, стоит ли глоток наружного воздуха таких усилий. Но через несколько минут он полностью забыл о своих сомнениях.

Мы вышли на закрытую с трех сторон площадку, над которой нависал, выдаваясь далеко вперед, выступ скалы. Кто-то сложил из больших камней парапет, превратив площадку в настоящий смотровой балкон. В Андах только наступало утро, солнце еще не взошло, но света хватало, и с площадки открывалась великолепная панорама. Далеко внизу под нами расстилалась широкая зеленая долина, по которой, извиваясь, текла река. Кое-где к ее берегам прижимались скопления домов, а сама долина была изрезана прямоугольниками полей с проложенными между ними дорогами. Напротив нас, на другой стороне долины, высились высокие остроконечные горы с покрытыми снегом вершинами. Все это было затянуто легкой утренней дымкой.

И тут картина стала стремительно меняться. На востоке, за нашими спинами, поднималось солнце. Снежные шапки, накрывавшие горные пики на другой стороне долины, зарозовели. С минуту они все ярче наливались румянцем и вдруг…

Это был настоящий световой взрыв. Снег на вершинах вспыхнул нестерпимым для глаз пламенем, из которого протянулись к небу сотни, тысячи разноцветных протуберанцев. Извиваясь, они плясали в небе, образуя фантастические узоры самых невероятных расцветок. Их танец был великолепен, и мне даже показалось, что я слышу звуки сопровождающей его божественной музыки.

К сожалению, световая феерия длилась недолго. Солнце поднялось выше, музыка внутри меня смолкла, и гибкие лучи втянулись в белизну снега. Еще несколько минут то здесь, то там вспыхивали на снегу яркие разноцветные пятна, но вскоре кончилось и это. Мы долго молчали, боясь разрушить то праздничное, что поднялось в душе при виде волшебного зрелища.

Когда мы вернулись в пещеру, Митя-Мустафа тихо сказал, глядя не на нас, а куда-то в пространство:

— Наверное, тот, кто не видел этого восхода, никогда не смог бы создать такого! — и обвел рукой стоящие на каменном стеллаже драгоценные изделия…