Глава 22
Меня зовут Хлоя.
Хлоя Бошан.
Мой отец на пенсии; раньше он был механиком. А мать работала на полставки в деревенской мэрии.
У меня две сестры. Элизабет и Жюльета. Лизе тридцать четыре года, Жюльете тридцать два. Мы родились и выросли здесь.
Одна из нас умерла здесь.
Меня зовут Хлоя, мне тридцать семь лет. Я разбила одну жизнь.
Нет, на самом деле несколько жизней. Всех тех, кто был мне дорог. И свою собственную.
Но это был несчастный случай. Всего лишь несчастный случай…
Мне было одиннадцать лет, Лизе восемь. Недалеко от дома располагался старый заброшенный завод. Родители, конечно, запрещали нам туда ходить. Мы, конечно, ходили… Потрясающее место для игр и приключений.
Однажды после полудня маме надо было отвезти Жюльету к врачу. Была среда, она оставила Лизу со мной. Я всего на час, не больше. Приглядывай хорошенько за сестрой.
Один час, не больше. Мне как раз хватило времени, чтобы убить младшую сестру.
Оказывается, убить человека – это быстро. И легко.
Едва мамина машина исчезла за поворотом, я вышла из дома. Вместе с Лизой.
И мы пошли на завод.
Опасные игры… Пугать себя. Кто никогда не пробовал?
Я поднялась первой. Поиграть в эквилибристов, мне всегда это нравилось. Ходить по старым металлическим балкам в трех метрах над землей. Это так возбуждает.
Лиза смотрела на меня восхищенными глазами послушного ребенка.
Я сказала, что теперь ее очередь. Она боялась, и я помню, как насмехалась над ней. Называла трусихой. По-мню еще, как подбадривала ее, когда она поставила ногу на балку.
Было похоже на пьяную танцовщицу. Сумасшедшую танцовщицу.
Это я была сумасшедшей…
Невероятно, как быстро это случилось.
Ужасный крик, тело падает в пустоту и разбивается о землю, почти у моих ног.
Это длится всего секунду. Но меняет все. Течение ее жизни, течение моей.
Сначала я подумала, что она притворяется. Притворяется мертвой.
Я трясла ее, говорила, что хватит играть.
Это был несчастный случай. Чертов несчастный случай…
Лучше бы я ее убила, мне кажется. По-настоящему убила. Окончательно.
Потом я солгала. Сказала, что меня не было с Лизой в тот момент, когда она упала, что она сбежала, когда я пошла в туалет. Что я пошла ее искать и нашла без сознания на заводе.
Моя первая настоящая ложь, моя первая трусость. Мое второе преступление.
Сидя за рулем одолженной машины, Хлоя еще долго ездила, куда глаза глядят. Куда ведут пустынные дороги, через лиственные леса и вдоль полей под паром.
Как ее голова. Тоже под паром. Мозг то ли пуст, то ли переполнен. Жуткие воспоминания, которые повторяются до бесконечности.
Именно поэтому она уехала подальше отсюда в совсем юном возрасте и практически никогда не возвращалась. Именно поэтому она и выстроила вокруг себя подобие крепости.
Только чтобы избежать смерти.
Выбрав бегство, запирательство. Делая все, чтобы выглядеть сильной, преуспевающей женщиной. Чтобы скрыть невыносимое.
Играя эту роль, она в конце концов сама с нею сжилась. Привычная маска стала лицом.
Я сделала плохой выбор?
А разве он у меня был, выбор?
В одиннадцать лет стать виновной в агонии собственной сестры, в горе собственных родителей…
Был ли у меня в действительности выбор?
Наконец Хлоя решает вернуться в родительский дом. Не очень представляя, куда ей двигаться. Все дороги приводят ее в исходную точку. К первородному греху.
– Это был несчастный случай, – шепчет она. – Просто несчастный случай, каких не счесть…
Родители обращались к самым крупным специалистам в Париже, Лионе, Марселе. Вердикт был всегда один и тот же. Никакой надежды на улучшение, никогда. Лиза была жива, но словно мертва. И это бесповоротно.
Хлоя никогда не забудет слез матери. А она сама изо всех сил мечтала все изменить или хотя бы исчезнуть. Исчезнуть вместе со своим стыдом и виной.
Мечтала занять место Лизы в инвалидном кресле.
Родители повели себя потрясающе. Ни одного упрека. Разве что несколько взглядов, несколько тяжелых многозначительных пауз.
Нет, Хлоя, это не твоя вина. Я ни в коем случае не должна была оставлять вас одних… Ты не могла знать, что Лиза сбежит из дома.
Нет, мама, это моя вина. Целиком моя вина. Лиза хотела подражать мне, пойти по следам своей старшей сестры. Своей героини.
Той сестры, которую сегодня она больше не узнаёт.
Хлоя слишком сильно хлопает входной дверью. Слабо контролируемый жест, слабо контролируемые чувства.
– Это ты, дорогая?
Да, мама, это я. Я, которая убила одну из твоих дочерей.
Начальные титры вечерних новостей по телевизору. Уже восемь. Сколько часов она безуспешно пыталась исчезнуть.
На кухне Хлоя целует мать.
– Ты так припозднилась, надо же… Видела Лизу?
Матильда замечает глубокую подавленность на этом обычно холодном лице.
– Что-то не так? Что случилось? – тревожится она, забывая про стряпню.
– Когда вы бываете у Лизы?
– Три раза в неделю. В понедельник, среду и субботу. Иногда по воскресеньям тоже…
– Но по четвергам никогда, верно?
– Нет, никогда. Папа по четвергам ходит на массаж. А я в этот день езжу за покупками… Но почему ты спрашиваешь? Что случилось?
Отец внезапно возникает в дверях кухни. Несмотря на проблемы со слухом и включенный телевизор, до него донесся их разговор.
– Случилось, что я нашла Лизу в ужасном виде!
– Что ты такое говоришь? – паникует Матильда.
– Она была…
Хлоя не находит слов.
– И этот центр просто кошмар! Как вы могли оставить ее в таком месте?
Лицо матери искажается, лицо отца мрачнеет.
– Никто ею там не занимается! Она заброшена, там грязно, воняет! У вас что, совсем нет сердца?
Матильда опирается о стол, ее усталые руки начинают дрожать.
– А ты? Можешь мне сказать, что ты сделала для нее, кроме как сбросить в пустоту? – наносит удар Анри.
На этот раз зашаталась Хлоя. Удар настолько силен, что у нее перехватывает дыхание. Однако она охотно подставит и левую щеку. Сама того не осознавая, именно затем она сюда и приехала. Именно этого и ждала много лет. Долгих двадцать шесть лет.
Она опускает глаза, молча сознаваясь в своем преступлении. Они знали, они поняли. И все равно ни разу ни в чем не упрекнули. До сегодняшнего дня.
– И ты позволяешь себе учить нас? – продолжает Анри глухим голосом. – Как ты смеешь? Если она оказалась в таком месте, то только из-за тебя!
– Анри! – вскрикивает его жена. – Остановись! Не говори такие вещи!
Хлоя не реагирует, раненная в самое сердце. Ждет, чтобы ее добили.
Отец медленно берет себя в руки, пока Матильда утирает слезы.
– Твоя мать и я, мы больше не могли держать Лизу здесь, в доме, – продолжает он. – Иначе мы никогда не отдали бы ее в центр. Для нас это было как нож острый… У нас больше не было сил за ней ухаживать. Ты можешь это понять?
Хлоя пытается не сбежать. Выдержать кару до конца. Она должна заплатить.
Она ждала этого двадцать шесть лет.
– Ее здоровье требовало ежедневного ухода! – подхватывает Матильда с рыданиями в голосе. – Там есть доктора, медсестры. Так для нас спокойнее… Мы просто больше не могли, вот и все. Помыть Лизу, одеть Лизу, покормить Лизу, постирать ее одежду, каждый день менять простыни! У меня больше не было сил. И отец, с его больной спиной…
Она снова плачет, Хлоя подходит обнять ее. Но Матильда жестко ее отталкивает. Она, которая ни разу в жизни не сделала по отношению к детям ни одного резкого жеста. Она, такая мягкая. Такая спокойная…
– А этот центр, может, и не из лучших, – снова вступает Анри, – но он единственный, который ближе чем в двухстах километрах отсюда, и в любом случае единственный, который мы способны оплатить. Вся моя пенсия уходит на это, нам почти ничего не остается на жизнь!
Хлоя вдруг понимает, до какой степени была слепа, эгоистична.
– Мы навещаем ее несколько раз в неделю, мы ухаживаем за ней, как можем. Но если у тебя есть предложение получше, я готов выслушать, – заключает отец.
– У нее… Я видела синяки у нее на теле, – пытается оправдаться Хлоя.
– Стоит к ней прикоснуться, и сразу синяк! А ты что решила? Что они ее бьют?
– Да, я так подумала, – признается она.
– Да с чего им это делать? Она их ничем не донимает, она ведь никогда не двигается! И никогда не жалуется.
Он прав. Но картины сегодняшнего дня не дают ей покоя.
– Простите меня, – тихо говорит наконец Хлоя. – Я не хотела вас ранить, но когда я ее сегодня увидела… И эта палата, такая страшная…
– Мы не можем найти что-то лучшее, Хло, – повторяет отец. – Если так пойдет дальше, нам придется продать дом, чтобы платить. И каждый вечер мы заснуть не можем, потому что тревожимся за ее будущее. Что с ней станет после нашей смерти? Можешь мне сказать?
– Я позабочусь о ней, – заверяет Хлоя едва слышным голосом.
– Правда? Так же, как ты заботилась о ней до сегодняшнего дня?
Хлоя наконец поднимает голову:
– Говорю тебе, папа, что позабочусь о ней. И я… я прошу прощения.
За то, что испортила вам жизнь. За то, что превратила ваши ночи в кошмар.
– Знали бы вы, сколько я о ней думаю… как не могу простить себе.
Матильда колеблется, потом все-таки обнимает Хлою.
– Он погорячился. Это не твоя вина, дорогая.
– Нет, моя. Я была с ней, когда она упала… Это я отвела ее туда.
Она ждет, что мать оттолкнет ее. Навсегда изгонит из этого дома.
Но Матильда продолжает прижимать ее к себе.
– Я так боялась, что соврала. Я думала, что…
Хлоя, рыдая, пытается закончить фразу. Дойти до конца этого ужаса.
– Я думала, что вы бросите меня, если я скажу правду!
– Успокойся, – тихонько говорит Матильда. – Успокойся.
– Так или иначе, слишком поздно плакать, – добавляет Анри.
Он тяжелым шагом возвращается к своему телевизору. Хлоя долгое время остается в объятиях матери. Давая волю так давно сдерживаемым слезам. Не имея сил видеть слезы отца. Которые он льет так часто.
Каждый день, вот уже двадцать шесть лет.
Меня зовут Хлоя.
Хлоя Бошан.
Мне тридцать семь лет.
Мне понадобилось двадцать шесть лет, чтобы сознаться в своем преступлении.
Думаю, что это из-за Тени я наконец обрела мужество.
Думаю, я изменилась.
