Сейчас я хочу остановиться не на ересях, а, скорее, на «перекосах», которые встречаются порой в нашей Русской Православной Церкви. С одной стороны, насколько прост язык Священного Писания — и Ветхого, и Нового Завета, настолько же прост и язык раннехристианских учителей и отцов Церкви. Позже мы входим в область «афинейского (афинского) плетения», и некоторые молитвы, обращенные не только к Божией Матери, но и к Господу, становятся чрезвычайно витиеватыми. Кстати, русская культура никогда не была склонна к излишнему витийству, у нас это не считалось каким-то особым достижением и не поощрялось. Наоборот, речь многих наших великих писателей, с одной стороны, ярка и образна, а с другой — проста и естественна. Витиеватость воспринималась, скорее, как признак дурного вкуса. Но зачастую это витийство присутствует в молитвах. Например, нередко спрашивают о молитве «Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Пречистая Дево…». А как же Николай Чудотворец? Но мы же говорим: «Не имеем иной помощи, не имеем иной надежды». И Ангел Хранитель, получается, упразднен, и непонятно даже, является ли Сам Господь для нас помощью и надеждой…

И таких откровенных несуразностей очень много. Они составляют наше византийское наследие. Мы любим эти молитвы, но всегда должны помнить о том, что в основе их лежит поэтическая речь, и, конечно же, не искать в читаемом догматический смысл, потому что в противном случае мы сразу же впадем в ересь. Характерно, что в Библии ничего такого нет. Там, разумеется, присутствуют поэтические образы, например, вся Псалтирь — это поэзия, но она догматически выверена. Мы же продолжаем традицию византийской поэзии. Иногда это получается несколько нелепо; возможно, у нас отсутствует чувство истинной афинейской поэзии, что особенно проявляется в самодельных акафистах и молитвах, распространяемых и печатаемых часто с грифом «по благословению такого-то архиерея», а иногда даже самого Патриарха.

Другой перекос происходит, когда в нашем сознании Богородица «заслоняет» Собой Христа. Подойдя как-то к церковному киоску, я, грешным делом, не поленился пересчитать образа. Сорок девять икон, все — с изображением Божией Матери, и ни одной — с ликом Спасителя. И это несмотря на то, что VII Вселенский Собор утвердил в догмате иконопочитания: Слово стало Плотью и явилось среди нас. Речь идет о Боговоплощении, в первую очередь об иконе Христа!

По сути, то же самое относится и к молитвенной практике. Мы готовы бесконечно читать акафисты Божией Матери и всем святым, в то время как молитвы, обращенные непосредственно к Богу, в сущности, крайне немногочисленны. Часто приходится общаться с людьми, не имеющими даже навыка молитв к Господу. Они постоянно спрашивают: кому следует помолиться в том или ином случае, перед каким образом надо поставить свечку. Я расцениваю все это как медвежьи услуги, которые мы оказываем Богородице, а вслед за Нею и святым угодникам Божиим. Они в этом совершенно не нуждаются и едва ли поощрили бы наши действия.

Кроме того, существует немало акафистов непроверенного, а часто и откровенно сомнительного качества. При знакомстве с ними следует проявлять особую осторожность. То же самое относится и к таким иконам Божией Матери, которые не составляют Ее славы, а вместо этого отражают все что угодно: игру чувств или выплески наших эмоций, но, однако, нередко висят в наших храмах. Все это очень далеко от подлинно православной молитвы, православной иконы и, конечно же, истинного православного почитания Божией Матери.

«Перекосы» такого рода закономерно привели нас к столь исключительно плачевному творению, как «Богородичная псалтирь». В ее основу положены псалмы Давида, в которых обращения к Господу заменяются обращениями к Божией Матери.

Например, вместо «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя», пишется: «Матерь Божия, воззвах к Тебе, услыши мя». Это настоящее кощунство продается даже в некоторых храмах, якобы по благословению митрополитов, патриархов и Святой Горы Афон! Господь однозначно говорит: «Славы Моей не дам никому». Разве Божией Матери, сказавшей: Се, Раба Господня, может быть угодно, чтобы Ее ставили вместо Бога?

Нельзя гневить Бога, славя Божию Матерь так же, как Создателя. Это было бы подобно тому, как даже из самых добрых побуждений называть иерея «его Высокопреосвященством» и воздавать ему архипастырские почести. Кому честь, честь, — говорит апостол Павел. Есть честь Богородицы, есть честь архиерея, есть честь священника, честь офицера, есть честь женщины и честь девушки.

С одной стороны, реакцией, спровоцированной этим неуемным почитанием, становится протестантизм, в том числе по отношению к Божией Матери и святым. А с другой — не где-нибудь, а именно в русской православной среде, не без соучастия римо-католиков, уже в 1970—1980-х годах возникли так называемые «марианские движения», вылившиеся в конце концов в небезызвестный «Богородичный центр».

Появился некий литератор, который провозгласил себя пророком, стал называться Иоанном Береславским и начал получать «откровения Божией Матери». Согласно этим «откровениям», сейчас якобы наступает новая эра, «век Богородицы». Она восприняла всю полноту Божества и стала равна Богу. Во время литургии стали «причащаться» Тела и Крови Господа и слез Богоматери. Для сторонников «Богородичного центра» Христос остался в прошлом. Теперь, по их мнению, пришло время третьего, новейшего Завета — Завета Богородицы.

Иоанн Береславский жив, «Богородичный центр» по-прежнему здравствует, и все это происходит где-то в Подмосковье. Многие православные шли туда, не распознав недостойной игры на их любви к Божией Матери. По словам Береславского, основанным на якобы полученных им «откровениях», Богородица у Креста страдала более, нежели Христос. Тут есть некое логическое обоснование: например, сына ударили, а матери при этом больнее, чем самому сыну На этих в чем-то правильных мыслях и чувствах сыграли, и получилось, что оружие, прошедшее сквозь сердце Богородицы, — это уже не материнское горе, которое объяло Ее, когда Она взирала на Сына. Ее страдания больше и выше страданий Самого Христа! При этом причастие слез Божией Матери становится теперь залогом спасения.

Позже в Киеве некая женщина заявляет, что она и есть Богородица. Так появляется «Мария Дэви Христос», и теперь уже не обязательно слушать «пророка» Иоанна Береславского, а можно общаться с ней непосредственно.

Стоит вспомнить, как все это развивалось. Сначала она назвала себя одним из двух «светильников», которые должны быть возжжены перед вторым пришествием. Вторым «светильником» объявлялся «Иоанн Креститель, или Иоанн Свами». Позже «Мария Дэви Христос» фактически провозгласила себя богом на земле, организовав «Белое братство», которое сейчас заглохло, но в середине восьмидесятых было массовым, поистине всероссийским движением.

Вот к чему приводит неблагочестивое почитание Божией Матери. От всего этого мы должны хранить себя, не впадать в крайности, но, как поется Великим постом в ирмосе девятой песни Великого канона, «Богоматерь православно величаем».

Однажды великого скульптора спросили: «Как тебе удается ваять такие красивые статуи?» На что тот ответил: «Это очень просто: надо только убрать все лишнее». Вот и нам с вами надо убирать все лишнее, и тогда будет видна красота нашей веры, в том числе и красота почитания Божией Матери.

Иногда спрашивают, как в этой связи воспринимать великопостное сочинение Симеона Логофета «Плач Богородицы»? Это уникальное произведение читается после выноса плащаницы в Великую Пятницу. Есть и икона «Не рыдай Мене, Мати», на которой изображена Мария, держащая на руках снятого с Креста, уже бездыханного Иисуса. В «Плаче Богородицы» поэтически раскрываются слова Симеона Богоприимца: …и Тебе Самой оружие пройдет душу (Лк. 2:35).

В связи с этим можно вспомнить о Маккавейских мучениках. Семь сыновей казнили, а мать, благословившая их на подвиг, отдает душу Богу. Ее не убивали, но она считается мученицей. Так же, уже в христианское время, случилось и с Софией, матерью Веры, Надежды и Любови. Она также укрепляла своих дочерей, а когда те были умучены, умерла и она. То есть действительно чувство материнской скорби было так велико, что жить далее стало уже выше ее сил.

И Богородица Своим присутствием укрепляла Господа. Возможно, и Она отдала бы душу Богу после Его смерти, если бы Господь не проговорил в Ее сердце (с Креста Он этих слов не произносил): «Разве Ты забыла, что Я на третий день воскресну?» Именно эти слова придали Ей сил, после чего Она становится свидетельницей Воскресения Христова. Существует предание о том, что именно Божия Матерь была первой свидетельницей, хотя в Евангелии и говорится о Марии Магдалине как о первой увидевшей Воскресшего Спасителя. Но в Евангелии постоянно упоминается и некая «другая Мария». Некоторые отцы, например Григорий Палама, полагают, что эта «другая Мария» и есть Богородица. Та же мысль содержится и в Пасхальном каноне, составленном Иоанном Дамаскином в VIII веке:

Нам это неведомо — это тайна, находящаяся по ту сторону того, что мы можем знать.

Согласно древнему преданию, евангелист Лука изображал Деву Марию, и Она это изображение благословила. Мы с этим спорить не будем, хотя во всем мире насчитывается немало икон, написанных якобы самим апостолом Лукой. Причем, как утверждают искусствоведы, иконография является поздневизантийской. Это даже не ранневизантийский стиль, относящийся ко временам Вселенских Соборов. Сохранились также изображения, запечатленные на стенах катакомб, относящиеся ко II веку, среди них присутствуют и лики Богородицы, так что есть возможность для сравнения. Владимирская же икона Божией Матери, скорее всего, должна быть датирована XI веком. Если бы мы утверждали, что эта икона была написана Лукой, нам пришлось бы поневоле отрицать всю историю развития искусства, в том числе и церковного, и говорить о том, что в I веке писались образы столь же высокого уровня, каким отмечена Владимирская икона Богоматери. Искусствоведы с этим, конечно же, согласиться не могут.

Мне думается, евангелист Лука изображал Божию Матерь, Которая вполне могла благословить эти образы, но в дальнейшем они перерабатывались и корректировались. Вполне возможно, что дошедшие до нас лики несут на себе следы той самой византийской иконы, которая появилась в результате процесса развития иконографии, а вот прообразы действительно могли восходить к евангелисту Луке. В конце концов, можно допустить, что на этой самой доске когда-то написал икону сам Лука. Но все это, конечно же, только догадки и предположения.