Догматическое учение о Богородице

Поговорим о догмате почитания Богородицы в Церкви. А существует ли он вообще? Иными словами, является ли Дева Мария предметом нашего исповедания? В «Символе веры» поется: «Верую во единаго Бога Отца…», «…во единаго Господа Иисуса Христа…», «…в Духа Святаго…», «…во едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь», «…чаю воскресения мертвых…». Вот, собственно, и все, во что нам надлежит верить. Можем ли мы сказать, что верим в Божию Матерь? В «Символе веры» из людей упоминаются лишь Понтий Пилат и Дева Мария, причем не как объекты веры, а как участники определенных событий, связанных с Сыном Божиим. О Понтии Пилате сказано: «…распятаго при Понтийстем Пилате…», о Марии — «…от Духа Свята и Марии Девы…».

Это очень важно: веровать надлежит именно в Бога. Попросту говоря, мы должны быть «боговерующими» людьми. Дева Мария, Понтий Пилат, апостолы, пророки — мы не говорим, что верим в них, хотя они и участвуют в нашей вере, причем участвуют очень активно и деятельно.

В самом Священном Писании Мария иначе и не именуется. Такие выражения, как «Богородица», «Божия Матерь» или «Приснодева», отсутствуют, но существуют в литургической и молитвенной практике Православной Церкви. Они возникали исторически, хотя мы не можем утверждать, что их использовали апостолы, иначе это было бы отражено в Новом Завете. Более того, такая терминология не характерна и для ранней христианской письменности — трудов мужей апостольских.

Мужи апостольские — это прямые ученики апостолов, т. е. «второе поколение» христиан. А вот в сочинениях «третьего поколения», у апологетов, таких как Иустин Философ Мученик или Ириней Лионский, эти выражения уже появляются, хотя широкое распространение получают лишь начиная с IV столетия.

Иными словами, в почитании Богородицы прослеживается определенная историческая динамика. Выделим несколько наиболее существенных моментов, сославшись на широко известное, классическое пособие митрополита Макария, посвященное православному догматическому богословию. Церковь исповедует, что Мария — Приснодева. Слово «присно» означает «всегда», т. е. Она была Девой до Рождества, в Рождестве и после Рождества Иисуса. Иконографически это отображается звездочками, помещаемыми на Ее челе и плечах.

Придается ли этому какое-то особое значение? Преподобный Серафим Саровский — не догматист, человек, не занимавшийся учением Церкви, его духовный путь был иным: это отшельник и великий старец — тем не менее предлагал внести дополнение в «Символ веры», сделать то, что кажется крамольным почти любому православному человеку. Серафим Саровский предлагал привнести приставку «присно» в ту часть «Символа веры», где говорится о вере во Христа, «воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы». Преподобный считал правильным произносить «и Марии Приснодевы». Для него это было очень важно и как-то по-особому пережито.

Конечно, убогого старца из Сарова никто из имевших власть архиереев слушать не стал. Никаких Соборов не собирали, никаких новшеств не внесли. Но, поскольку преподобный Серафим занимает чрезвычайно высокое место в духовной иерархии, к его мнению следует прислушаться.

На каком основании мы исповедуем, что Мария — Дева? Для начала приведем библейское обоснование. Во-первых, это пророчества Исаии, которые воспроизведены в Евангелии от Матфея: Се, Дева во чреве приимет и родит Сына (Ис. 7:14). Матфей в начале своего Евангелия повествует, как это произошло:

Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго (Мф. 1:18).

Подчеркивается: …прежде нежели сочетались они… То есть Она рождает именно Девою. Далее говорится:

А все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: «Се, Дева, во чреве приимет и родит Сына…» (Мф. 1:22–23).

Таким образом, Библия однозначно свидетельствует о том, что Мария приняла во чреве, будучи Девой. Не принимать это — значит отвергать свидетельство Евангелия, свидетельство Священного Писания. Все христиане знают историю Благовещения, описанную в Евангелии от Луки. Архангел Гавриил возвещает Марии, что Она примет во чреве. Мария не понимает, как это может произойти, и Гавриил объясняет:

Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим (Лк. 1:35).

Иными словами, Она принимает в утробе Своей от Духа Святого. Слово «Приснодева» означает, что Мария, родив, останется Девою. Следует признать, что прямого указания на это в Евангелиях нет, тем не менее вера Церкви на сей счет однозначна и никогда и никем не оспаривалась.

Пророк Иезекииль в 44-й главе говорит о храме и его вратах:

И привел Он меня обратно к внешним воротам святилища, обращенным лицом па восток, и они были затворены. И сказал мне Господь: «Ворота сии будут затворены, не отворятся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь, Бог Израилев, вошел ими, и они будут затворены» (Иез. 44:1–2).

Понятно, что это — преобразовательные слова, и тот, кто не хочет, не примет их. Но вера Церкви всегда состояла в том, что Мария и в рождестве остается Девой. Что касается братьев Иисуса, то это дети Иосифа от его первого брака. То есть они не единоутробные и не единокровные братья Иисуса. Таковых у Него просто не было, потому что Господь не приходился Иосифу сыном в плотском смысле. Почему это столь существенно? Почему важно верить в то, что Мария девственно приняла Христа и осталась Девой? Мы к этому привыкли. Но что было бы, если бы дело обстояло по-другому? Это те самые коварные вопросы, которые задает человеческий ум и которые заставляли святых отцов мыслить догматически и решительно выражать свою веру.

Уже ранние отцы Церкви утверждали, что Мария всегда оставалась Девой. Тогда и возникло выражение «Приснодева». Не просто Пαρθένος, т. е. «Дева» по-гречески, а именно ἀϊπάρθενος, т. е. «Всегда Дева», «Приснодева». Девство — это знак нетления. Есть и другое понятие — растление. А есть третье — брак. Неужели брак — это растление? Конечно же, нет. А означает ли брак нетление? Тоже нет. С одной стороны, Бог сотворил мужчину и женщину и благословил их на продолжение рода. «Тако благоволи Бог» — с этими словами священник снимает с головы невесты венец.

Вообще, в венчании значим не только тот момент, когда возлагают венцы: «Возложил еси на главах их венцы». Это значит — благодать Божия сходит. Но не менее священно и снятие венца. При этом иерей возглашает: «Зане тако благоволи Бог». То есть теперь ты — жена. С тебя снимается венец как награда девства, возлагающаяся на главу девицы. Теперь эта награда снимается, «так хотел Бог». Больше ты уже не будешь девой, примешь от мужа своего в утробе и станешь рождать детей. Это Божественное установление, а потому в нем нет и не может быть ничего растленного. Но христианство побеждает не только растление. Победа над грехом — это лишь первый уровень, но вера предлагает и другой, следующий уровень: «Бог идеже хощет, там и побеждается естества чин».

Таким образом, брак — это естество, растление — извращение естества, а девство — сверхъестество, преодоление естества. И христианство открывает возможность победы не только над грехом, но и над чином естества. Именно поэтому Христос неоднократно совершает чудеса. Неужели Он не мог успокоить бурю без того, чтобы ходить по воде? Разве нельзя было накормить пять тысяч людей как-нибудь по-другому, кроме как пятью хлебами, которые при этом умножались? Мы видим, что Иисус побеждает естества чин. И даже не совсем ясно, зачем это было нужно. Показать, что Он может? Доказать нам, что Он — Бог? Что Он — всемогущ? Что ж, без этого наша вера, возможно, не состоялась бы. Но, конечно же, главное не в этом. И тем более отнюдь не это — главное для уверовавших. Им-то что доказывать, если они уже веруют? Значит, здесь побеждается естества чин. Зачем Иисус в пасхальный вечер заходит через закрытые двери? Разве нельзя было постучаться? Ученики бы с радостью бросились в Его объятия, и встреча бы состоялась. Но Иисус все же проходит через закрытые двери, и через эти неоднократные победы Господа над чином естества Царство Божие приходит к нам во всей Его силе и полноте.

Впервые это произошло во чреве Девы. В Нее Он прошел, не открыв дверей, и из Нее же вышел, вновь не открыв их. Они так и остались затворенными. Таким образом, приснодевство — это победа над природой. Победа уже не только над грехом, но и над самой материей, самим естеством. Это — уже начало Царства Божия. Это — нетление. Если тление присуще падшей природе, то нетление — победа над природой. И тем, кто или не придает приснодевству значения, или даже отвергает его, всегда присущ приземленный вид христианства, где и крыши плоские, и куполов нет. Им и не нужны никакие купола. Они вольно или невольно стремятся к тому, чтобы вера растеклась по земле, а не восходила к небу.

Мы часто называем Марию Нетленной. У праведников и мощи могут не подвергаться тлению. Христианин побеждает смерть во Христе, «смертию смерть поправ», и переходит в нетление. А состояние нетления — это состояние вечности. Это день будущего века. Таким образом, Дева Мария опередила ход событий. То, чего мы еще только ждем: «Чаю воскресения мертвых», в Ней уже случилось. Потому и гроб не смог Ее удержать, и смерть Ею не овладела. В Ней Господь показал нам эту победу. То, что должно произойти со всем тварным миром, в Ней уже произошло. Она — начало спасенной твари. В этом — причина нашего особого почитания Богородицы и особого отношения к Ней.

При этом догматическое и литургическое осмысление приснодевства приходило с течением времени. Мы находим рассуждения об этом феномене уже в середине и второй половине II века у святых Иустина Философа и Иринея Лионского, а дальше они уже просто «кочуют» от одного святого отца к другому. Каждый излагает проблему по-своему, но сама мысль уже сформулирована. Происходит сопоставление Девы Марии и праматери Евы. Конечно, можно сказать, что это просто некое красивое сравнение, своего рода христианская поэзия. Несомненно, однако, что за этой поэзией стоит богословие.

В книгах, составляющих Новый Завет, нам об этом прочесть не удастся. Такие мысли мы находим у святых отцов. Например, у апостольского ученика Игнатия Богоносца. Согласно Преданию, он был тем самым младенцем, которого Иисус брал на руки со словами:

Если… не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18:3).

Игнатий Богоносец проповедовал о том, что три вещи были скрыты от сатаны: Дева, рождение и смерть, т. е. девство Марии, Рождество Иисуса и Его смерть. Этих тайн не знал падший ангел, поэтому и суетился. Читая Евангелие, мы эту суету замечаем. Иногда та или иная ситуация ставит его в тупик. «Если Ты Сын Божий…» — говорит он Иисусу в пустыне, когда тщится искусить Его. Устами людей он кричит то «Распни Его, распни!», то «Сойди с Креста!».

Так что же ему все-таки было нужно? Чтобы Христа распяли или чтобы это не состоялось? В Великую Пятницу он суетился оттого, что не знал тайны смерти. Поначалу он желал смерти Спасителя, а потом понял, что она обернется его собственной гибелью. То же относится и к девству Марии, и к рождению Иисуса. Нечистые духи — вовсе не всеведущи.

Не стоит думать, что, когда Спаситель пребывал на земле, дьявол прекрасно знал, Кто по земле ходит. Это было не очень-то понятно даже ученикам Христовым.

Итак, Дева и Ева. Святые отцы проводят такое сравнение. Как через Еву в мир пришли грех и смерть, так от Девы пришли спасение и жизнь. Дальше проводится сопоставление непослушания Евы и послушания Марии. Ева ослушалась Бога. Заповедано было не вкушать от запретного плода. Об этом запрете она знала и все же его нарушила. Мария послушалась Господа, Она со смирением говорит Архангелу Гавриилу:

Се, Раба Господня. Да будет мне по слову твоему (Лк. 1:38).

Послушание Девы побеждает непослушание Евы. Это очень глубокое сопоставление. Ева — матерь всех живущих. Отсюда и само имя, означающее по-еврейски «жизнь». А Мария — Матерь всех духовно живущих, т. е. рода христианского. Всякий христианин видит в Ней свою Матерь. Господь с Креста говорит Иоанну Богослову: Се, Матерь твоя, — а Марии: Се, сын Твой, вверяя Ей Своего ученика. В этом проявляется трогательная забота Сына о благополучии Матери. Но святые отцы всегда усматривали здесь большее. Если мы исповедуем Церковь Апостольскую, а апостол был усыновлен Марией, то видим в Деве и Матерь всей Церкви, Матерь всякого христианина.

Тут мы опять переходим в область нашей веры. И в лице Иоанна Богослова Господь говорит каждому из нас: Се, Матерь твоя. Как каждый может назвать Еву своей матерью, потому что она — наша общая праматерь, так каждый христианин может назвать Марию своей Матерью, потому что Она — общая наша Матерь во Христе. Приводится и такое сравнение: как Ева была взята от Адама без супружеского соития, так и Новый Адам, т. е. Господь Иисус, без супружеского соития был взят от Девы. Это сопоставление глубоко укоренилось в нашем сознании, в сердцах, чувствах и мыслях, в самой вере христиан. Для нас это чрезвычайно ценно и очень глубинно, даже несмотря на то, что в «Символе веры» речь об этом не идет.

Следует сказать и о том, что некоторые выражения совершенно не принимаются в протестантском мире, например, «Богородица» или «Божия Матерь» — наименования, которых нет ни в Новом Завете, ни у мужей апостольских. Они появляются постепенно, они даже вызывают некоторое сопротивление в христианской среде. Эти понятия, как и многое другое в духовной вере, возникли при соприкосновении эллинизма с Божественным Откровением. Апостол Павел говорит о том, что он «иудей для иудеев» и «эллин для эллинов». Божественное Откровение, выраженное в еврейской Библии и семитской культуре, переходит из Иерусалима в Афины и падает на совершенно другую почву — на почву эллинистической философии. Перевод нашей веры с еврейского на греческий — не просто текстуальный перевод, хотя и этот процесс не мог быть простым и безболезненным, а своего рода перевод одной культуры в другую. Появляются такие понятия, как «Троица», «Ипостаси Божии». Ни в Новом Завете, ни в Посланиях мы таких выражений не найдем. Поэтому те, кому это не нравится, спрашивают: «На чем основаны ваши выдумки?»

Эти глубокие понятия возникли на почве неоплатонической философии. Собственно, большинство богословских споров IV–V веков происходили на I, II, III и IV Вселенских Соборах. Это было время напряженных исканий: как на языке и в категориях греческой культуры, привычных большей части образованного общества того времени, выразить Божественное Откровение Библии? Это далось дорогой ценой. От Церкви отпали несториане и монофизиты, произошли первые крупные церковные расколы, начиная с арианства, которое удалось преодолеть. При этом монофизитство не преодолено и по сегодняшний день.

Изучавшие историю Вселенских Соборов знают, как непросто, а порой и драматично они протекали. Иногда дело доходило даже до драк, когда их участников в прямом смысле загоняли под скамейки. Николай Чудотворец всего лишь отвесил оппоненту пощечину. Случалось же и гораздо худшее — задействовались солдаты, копья и мечи, осуществлялась ссылка на Аравийский полуостров, применялись казни, пытки, отрезание языков… Все было как «оно положено здесь, на земле». И вот в этом бурлящем историческом потоке Соборов образовался и догмат «Богородицы» — по-гречески «Θεοτόκος».

Если вдуматься, разве Бог может быть рожден? Однажды в поезде мне встретилась некая благочестивая деревенская старушка. Она оказалась мусульманкой, глубоко верующей и много знающей. Неожиданно эта бабушка спросила: «Вот вы говорите о Божией Матери. Разве у Бога может быть Мать? У Всевышнего, у Всемогущего, Который не имеет ни начала, ни конца, ни причины?» И действительно: вдруг Бог рождается, вдруг у Бога появляется Мать… Для иудейского сознания это абсолютно неприемлемо, как абсолютно неприемлемо и для сознания мусульманского. Ну а чем, собственно, отличается сознание христианское? Разве мы перестали быть монотеистами? Или мы уже не верим в Вечного, Безначального и Всемогущего Бога, Который превыше всякой твари? Согласитесь, слово «Богородица» или выражение «Божия Матерь» не случайно отсутствуют в Библии и отнюдь не случайно вызывали такое напряженное к себе отношение. Речь ведь идет о рождении Иисуса Христа! Какова в этом роль Девы Марии?

Эти вопросы особенно обострились в V веке. Их поднял выходец из Антиохии, Константинопольский Патриарх Несторий. Это был настоящий ревнитель Православия, твердо исповедовавший догмат Святой Троицы. В своем исповедании он четко следовал решениям двух первых Вселенских Соборов. Его сподвижник, также прибывший в Константинополь из Антиохии, пресвитер Анастасий, категорически возражал против выражения «Богородица» («Θεοτόκος») и убеждал, что Марию следует называть «Человекородицей», поскольку Мария родила человека. Тем более что мы с вами исповедуем Иисуса Христа, Сына Человеческого. Мы же Его исповедуем как Истинного Человека? Вот Этого Самого Истинного Человека и родила Мария. При чем же тут Бог?

Это уже вопросы христологии, относящиеся к тому, как мы веруем во Христа. А мы веруем, что в Этом Истинном Человеке есть Истинный Бог. Мария-то тут при чем? Она же рождает не Бога, Она рождает Человека. Есть логика? Разумеется, Анастасий не был врагом христианства, но все же вызвал волну смущения. Народ в ту пору отличался горячностью. Даже на рынках торговки спорили тогда об Ипостасях и Сущностях. Сейчас же, к сожалению, напротив, монахи и священнослужители в алтарях порой рассуждают о ценах на рынке…

Во время избрания патриархом Несторий заявил императору, что тот должен очистить империю от еретиков, а он, Несторий, очистит императору небо, ведь именно патриарху вручены ключи от Царствия Небесного.

При Нестории, человеке глубоко православном, и возникло это нестроение. Патриарх понимает, что термин «Человекородица» не годится, а восприятию термина «Богородица» противится его православное богомыслие. Тогда он предлагает другое, «промежуточное» решение. На первый взгляд абсолютно безупречное — «Христородица». Сказав так, мы окажемся совершенно правы. Таким образом, Несторий, казалось бы, нашел выражение, которое в какой-то степени должно было всех устроить и примирить.

В 431 году был собран III Вселенский Собор, поскольку тот же Несторий пошел несколько дальше в своем богословии. Теперь дело касалось уже Самого Христа. Речь шла о том, в каком смысле Его можно считать Богочеловеком. Был даже сделан вывод, что Он — просто Человек, а Божество лишь «вошло» в Него. Позже это учение получит название несторианства. Собор отверг учение Нестория о Христе, подчеркнув, что Божество изначально восприняло плоть в утробе Девы и Слово стало плотью в утробе Материнской.

Основная мысль III Вселенского Собора была связана с исповеданием Христа, но отцы коснулись и темы Марии. Если Слово, т. е. Бог, приняло плоть человеческую изначально в утробе Материнской, то разве Тот, Кого рождала Мария, не является Богом? Слово «Человекородица» правильно отражает суть вещей. Но ведь Человек Этот и есть Истинный Бог, поэтому утверждено было именовать Деву именно «Богородицей». Однако не в том смысле, что Она родила Бога. Бог — предвечен, Бог — Ее, Марии, Творец. Христос — Ее, Марии, Спаситель. Но изначально в этой плоти заключена вся полнота Божества. Как пишет апостол Павел, в Нем обитает вся полнота Божества телесно (Кол. 2:9). И вот, рождая эту телесность, Она рождает в мир и всю полноту Божества. Так появляется термин «Богородица». Для нашего православного сознания он понятен, хотя и таит в себе определенную богословскую опасность, поскольку его всегда следует объяснять. Используя его без необходимых пояснений, можно дойти до абсурда, до утверждения о том, что кто-то из людей родил Бога. Нет, Бог сотворил все. Он Безначальный, в данном же случае речь идет об участии Марии в Рождестве Христа.

Кстати, еще до III Вселенского Собора святой Григорий Богослов весьма категорично заявил, что не именующий Деву Марию Богородицей не является христианином. Почему? Потому, что не называть Марию Богородицей означает не признавать, что Рожденный Марией есть Бог. Именно эта мысль была в то время чрезвычайно важна. В сегодняшней православной среде она уже не актуальна. Либо ты в это веришь и ты православный, либо не веришь и к христианству вообще и к Православию в частности никакого отношения не имеешь. Тогда же слово «Богородица» прошло сквозь «сито» соборного осознания именно для того, чтобы подтвердить, что Мария родила не просто Человека, а родила Ту Плоть Человеческую, в Которой обитала Вся Полнота Божества. Таким образом, термины «Богородица» и «Божия Матерь» окончательно утвердились в сознании христиан спустя четыреста тридцать лет после того, как Мария родила Спасителя.

Теперь же православное величание Богородицы прочно вошло в наше догматическое, вероучительное сознание, хотя действительно самым безупречным остается термин, предложенный Несторием, — «Христородица». Мария родила Христа. Тут и объяснять ничего не надо. Но раз не надо ничего объяснять, значит, и глубина скрытого смысла невелика. Ведь и так все знают, что именно Она родила Иисуса Назарянина. В этом выражении нет богословия. А в слове «Богородица» оно есть.

Поговорим теперь об учении о Деве Марии как о Богородице, Ходатаице и Покровительнице. Найдем ли мы основания для этого в Священном Писании? Как соотносятся все наши акафисты, каноны и молитвы, обращенные к Божией Матери, с библейскими текстами?

Да, был брак в Кане Галилейской. Святые отцы часто указывают: когда выяснилось, что на столе не хватает вина, Мария ходатайствовала перед Иисусом. Действительно, здесь мы видим момент предстательства, момент ходатайства Марии. Для православных это важно. Но что, если человек не приемлет нашего учения? Процитировав этот текст, мы ему абсолютно ничего не докажем. Он скажет: «Такая ситуация вполне реальна. Мне и самому много раз случалось просить за тех или иных людей. Ну и что же из этого следует? Ровным счетом ничего. Все так поступали. Какая мать не попросит сына, чтобы тот что-либо сделал, если имеет возможности для этого? При чем тут „Заступница Усердная рода христианского“?»

Конечно же, мы не можем оперировать этим текстом как доказательством. Эпизод, произошедший в Кане Галилейской, дорог православным, близок нашему сердцу. Он согревает верующих тем, что Мария ходатайствует о них. Но в качестве доказательства мы его привести не сможем. Впрочем, существует и еще один текст. Это 44-й псалом о Царе и Царице: …стала Царица одесную Тебя в Офирском золоте… Там есть и такие слова: Лицу Твоему помолятся богатии людстии. Я намеренно использую церковно-славянский язык потому, что эти слова, относящиеся к Богородичному прокимну, мы часто слышим в храме. Говоря по-русски, богатейшие из парода будут умолять лицо Твое. Поскольку мы считаем, что это пророчески соотносится с Девой Марией, то, следовательно, Ее лицо, лицо Царицы, будут умолять богатые люди. Для нас, христиан, это указание очень важно, но тем, для кого такой подход неприемлем, этим текстом опять-таки ничего не докажешь. Они просто заявят, что псалом не имеет к Марии никакого отношения, а поскольку он иносказательно-прообразователен, то действительно логически безупречного доказательства мы предъявить не сможем. Но вера Церкви всегда была такова. Мы осмысливаем Писание, исходя из Священного Предания. Священное Предание, которое учит нас призывать Марию, Божию Матерь, как Предстательницу, дает нам возможность воспринимать 44-й псалом преобразовательно, равно как и события, происходившие в Кане Галилейской. То есть наше упование основано на реальной практике, существующей в христианской Церкви.

Конечно же, эту практику тоже следует рассматривать в контексте ее исторического развития. В раннехристианской Церкви до III века призывание святых отнюдь не было центральным моментом веры, хотя и имело место. Происходило примерно следующее: перед казнью к мученику, осужденному за веру, подходили люди (общаться с приговоренными к смерти тогда, как правило, не возбранялось) со словами: «Ты сегодня уже „там“ будешь и увидишь Учителя. Попроси Его помочь мне в нужде». То есть не существовало ни канонов, ни акафистов, а все просьбы излагались совершенно конкретно. При этом были непосредственность веры, реальное ощущение отсутствия смерти и чувство единения земной и Небесной Церкви. Иными словами, ходатайство, прозвучавшее в Кане Галилейской, никогда не прекращалось.

Кстати, когда говоришь об этом людям, не приемлющим наше учение, возразить они уже не могут. Ведь мать всю жизнь молится о своем ребенке. А что же происходит после ее земной кончины? Разве в Царствии Небесном нет места молитве? Но ведь молитва — это способ общения с Богом. Весь Апокалипсис, приоткрывающий нам незримую сторону бытия, наполнен этим. На страницах этой священной книги постоянно поклоняются и величают, просят и ходатайствуют. Встречаются даже молитвы об отмщении: Доколе не мстишь, Владыко Святый?

Вера в отсутствие смерти и в жизнь вечную и дает нам основание к призыванию Божией Матери. Раз Пасха для нас — вполне реальное, а не происшедшее две тысячи лет назад событие, то и предстательство святых, и в первую очередь Божией Матери, для нас совершенно естественно. Так призывание вошло в Церковь, а каноны и акафисты — это уже не догматика, это путь литургического развития Церкви.

Изначально не было ни вечерни, ни утрени, не было Типикона.

Молились своими словами, и молились по-разному. Нередко использовали синагогальные молитвы, но существовала и собственная, личная молитва — молитва в Духе Святом. По сути, Церкви всегда было присуще обращаться за предстательством к тем, кто пребывает на Небесах.

Не стоит считать, что текстами, подобными 44-му псалму и повествованию о браке в Кане Галилейской, обусловлена наша вера в действительность и реальность Пасхи. В то, что смерть побеждена. В то, что пыпе же будешь со Мной в раю (Лк. 23:43). В то, что праведная душа идет к своему Искупителю и что она предстоит перед Богом в молитве за своих близких, дальних и даже за врагов. На этой глубокой вере основана наша молитва.

Со временем молитвенный опыт приходит и к человеку, и к Церкви. Исторически Церковь накопила богатейший опыт призывания Божией Матери. Уже никто не может подсчитать, сколько раз по молитвам Богородицы совершались чудеса заступничества как за того или иного христианина, так и за целые народы и государства. Например, после молитвенных обращений к Божией Матери перед Владимирской и Казанской иконами вражеские войска «внезапно» поворачивали вспять. Еще раз подчеркнем: вопросы, связанные с ходатайствами и предстательствами, — это вопросы живого молитвенного опыта Церкви, основанного на нашей пасхальной вере.

Теперь обратимся к величаниям. К примеру, у вас есть хороший знакомый, вхожий к влиятельному лицу, которое может разрешить ваши проблемы. И вы этим пользуетесь, говоря: «Ты увидишься завтра с N. Попроси его, пожалуйста, о помощи». Ситуация понятна и типична. Но должны ли вы при этом как-то «возвеличивать» вашего знакомого? Разумеется, нет.

В определенной мере традиция величания и ублажения Богородицы может даже привести к некоторому смущению. Ведь и Сам Бог сказал, что славы Своей не даст никому. То есть получается, что вся наша вера, все наше славословие должны быть адресованы исключительно Господу. Почему же все-таки следует величать Божию Матерь?

На этот вопрос у нас есть совершенно четкий ответ, основанный на евангельском тексте. Еще до Рождества Христова Мария говорит при встрече с Елисаветой:

Величит душа Моя Господа. И возрадовался дух Мой о Бозе, Спасе Моем. Что призре па смирение Рабы Своея. И отныне ублажат Мя еси роди. Яко сотворил Мне величие Сильный. И свято Имя Его… (Лк. 1:46–49).

Здесь вполне определенно говорится: ублажат Мя еси роди потому, что сотворил Мне величие Сильный. «Сильный» — это Бог. Если Господь сотворил Ей величие, то кто тот человек, который не согласится на это? Каковы те «роди», которые ее не ублажают? Эта мысль очевидна не только сердцу, но и уму, поэтому мы, нисколько не смущаясь, в Богородичные праздники поем величания Пресвятой Деве, т. е. возвеличиваем Ее. Все мы произносим молитву: «Достойно есть, яко воистину блажити Тя, Богородицу…», т. е. мы Ее ублажаем. Это не просто какое-то абстрактное уважение, проявляемое по отношению к тому или иному праведному лицу, а наш молитвенный опыт.

Наконец, мы называем Марию Царицей Небесной. Для православного сознания это вполне естественно, а для слуха неверующих звучит по меньшей мере странно. Царь Небесный — это понятно. Царь царей и Господь господствующих (Откр. 19:16) — так о Нем говорится в Священном Писании. А какая может быть Царица Небесная? Кто Ее поставил на царство? Каким образом Она стала Царицей? Откуда вообще пошло, что на небе существует Царица? Обратимся вновь к 44-му псалму: Предста Царица одесную Тебе. Наше сознание видит Царицей Марию, несмотря на то что в большинстве экклезиологических святоотеческих толкований утверждается, что речь в данном случае идет о Церкви, что Царица одесную Царя — это Церковь Божия. Например, таким образом толкует 44-й псалом Василий Великий. Иными словами, с исторической точки зрения Богородичное толкование этого псалма достаточно позднее. Ранние христианские отцы не толкуют этот текст в Богородичном значении. Здесь также налицо динамическое развитие этого представления.

Известна икона «Венчание Богородицы», на которой изображены Отец Небесный, Христос, голубь, символизирующий Дух Святой, Божия Матерь и корона. То есть вся Святая Троица венчает Марию на Царство. Изначально православная иконография такого сюжета не знала, но в XVIII–XIX веках, когда мы «прорубили окно в Европу», многое пришло к нам с Запада, в том числе и этот образ. И в наших храмах, расписанных в XVIII–XIX столетиях, есть такие изображения, не основанные непосредственно на библейских текстах. Но «Царице моя Преблагая» мы поем, «Царицей Небесной» Ее именуем.

Мать царя всегда называлась царицей. И мы именуем Марию Царицей на том же основании, как и называя Ее Богородицей. У Предвечного Бога матери нет. Но Мария родила нам Бога. Она нам Его дала. Так же дело обстоит и с Царством. На небе — один Царь, и Своей царской властью Бог ни с кем не делится. Монотеизм — это абсолютная монархия. Бог Один правит миром и не имеет соправителей. И Мария, естественно, не «соцарствует» Христу. Мы же, именуя Деву Марию Царицей, ублажаем Ее не потому, что так нам заповедано свыше, но потому, что этого требует наше благочестие. Церковь свидетельствует о неоднократных видениях, в которых Мария являлась в царском благолепии, в виде Небесной Царицы.

Мы поем: «Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим». Откуда нам это известно? Ведь в Новом Завете таких слов нет и Ее сопоставления с ангельским, горним миром не происходит. Кто честнее, кто выше… Мне неизвестно происхождение этого песнопения, но оно пришло, полюбилось, попросту растворилось в молитвенном опыте Церкви. Ублажаем мы Ее — «Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим» — как превысшую всех тварных существ. Она — Начало нетления. Рождая, будучи Девой, Она побеждает естества чин, точнее, Бог побеждает в Ней. И если человек — венец творения, то Мария — некий венец рода человеческого.

Мы помним, как однажды два ученика без ложной скромности вознамерились усесться по левую и правую сторону от Спасителя. Их мать, видя некоторое возвышение Петра, решает помочь своим Иоанну и Иакову обойти его. Понравилось ли это Учителю? Нет, и Он переводит разговор на совсем другие темы и говорит о Чаше, которую надлежит испить, о Крещении, которым надо будет креститься, о Сыне Человеческом, Который идет на страдания.

Так кто же все-таки сядет по правую и левую руку? Петр с Андреем Первозванным или кто-то другой? Кто окажется по правую и левую сторону от Христа в Царствии Небесном? Божия Матерь как Честнейшая Херувим и Иоанн Креститель как наибольший из рожденных женами. При этом, согласно вере Церкви, они будут предстоять: И предста Царица одесную Тебе. А Саломия хотела, чтобы ее сыновья сидели рядом. Но только Сыну Божиему было уготовано вознестись на небо и сесть одесную Отца. Апостолы же усядутся не перед Богом, а на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израиля (Мф. 19:28). Перед Богом же не сидят. Перед Богом осуществляют стояние.

Почему же именно Дева Мария и Иоанн Креститель предстоят Богу? Мария чрезвычайно близка нашему сознанию, хотя в Евангелии и упоминается не так часто. Что же касается Иоанна Крестителя, то он на фоне ярко выписанных апостолов оказывается как бы в тени. Почему это произошло?

У Марии и Иоанна было особое служение уже здесь, на земле. Задумаемся: кто больше — ученик или учитель? Учитель. Апостолы были учениками. Зададим следующий вопрос: а кто больше — мать или сын? Следуя той же житейской логике, мы должны ответить: мать. Ну и наконец: кто больше — креститель или крещенный им? Креститель. Только двум людям во всей вселенной было предназначено уникальное, особое служение. Иоанн Креститель говорит, что ему самому следует креститься от Иисуса. Но Спаситель отвечает:

Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду (Мф. 3:15).

Когда Архангел Гавриил приходит к Деве Марии, Она тоже не претендует на какую-либо особую роль и уступает, лишь когда посланец возвещает: «Зане тако благоволи Бог». Тогда Она со смирением говорит:

Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему (Лк. 1:38).

Таким образом, лишь двоих этих людей ожидало особое, поистине небывалое предназначение.

Что ж, ученик меньше Учителя, а посланник — меньше Того, Кто его послал. До сих пор все в общем-то понятно. Гораздо сложнее дело обстоит с учением о «кеносисе» (греч. κενωσις — умаление) — т. е. об «истощании Божества». Согласно ему, Бог, приняв плоть, умалился перед людьми. Он позволил Себе быть Ребенком на руках у Матери и Крещаемым в руках Крестителя. В этом и состоит их особая роль. Апостолы же основали Церковь и проповедовали. Мы исповедуем Церковь Апостольскую, а не Богородичную.

Возможно, в том, что Дева Мария, родившая Спасителя, и Иоанн, совершивший над Ним Крещение, как бы отошли на евангельских страницах в тень, тоже заключен особый, мистический смысл. Следовало уберечь людей от неправославного, избыточного их почитания. Церковь восприняла эту тайну и отображает ее в том, что и Мария и Иоанн Креститель предстоят Господу во славе.