Ключевым механизмом этого прогресса было созидательное разрушение – вечная сила, нарушающая любое равновесие и приводящая в замешательство любую систему. Если бы прогресс заключался лишь в поступательной победе света над тьмой и в прямом сокращении бедности за счет роста благосостояния, история была бы проста (пусть и несколько скучна). Проблема в том, что новый мир нельзя создать без разрушения хотя бы части старого. Уничтожение – это нечто большее, чем просто неприятный побочный эффект созидания. Это неотъемлемая часть одной и той же задачи: перераспределение ресурсов на более производительную деятельность неизбежно влечет за собой как создание новых рабочих мест и открытие новых предприятий, так и уничтожение прежних рабочих мест и разрушение старых заводов. Крупные изобретения могут уничтожить целые отрасли промышленности. В 1900 г. в Америке насчитывалось 109 000 производителей карет и шорников. Сегодня их всего горстка. Даже рутинные мелкие новинки, характерные для развитых отраслей, также уничтожают рабочие места: число телефонистов на коммутаторе сократилось с 421 000 в 1970 г., когда американцы сделали 9,8 млрд междугородних звонков, до 156 000 в 2000 г., когда они сделали 106 млрд звонков.

Невидимая сила, стоящая за созидательным разрушением, – это сам рынок, то есть бесчисленное множество сделок, которые происходят ежемоментно. Созидательное разрушение движут еще и две видимые силы – предприниматели и компании. Предприниматели, герои созидательного разрушения, способны нутром почуять будущее и воплотить его в жизнь силой воли и интеллекта. Предприниматели способствуют долгосрочному росту производительности, преследуя свои мечты о создании бизнеса, выпуске продукта или – такова уж природа человеческая – о богатстве. Но они редко бывают людьми легкими или приятными в общении. Почти всем им присуще то, что можно назвать «империализм души»: они готовы пожертвовать чем угодно – от собственного умиротворения до жизни окружающих, – чтобы построить бизнес-империю, а затем защитить ее от разрушения. Великие предприниматели никогда не останавливаются на достигнутом; они должны продолжать строить и создавать новое, чтобы выжить. Они склонны к тому, что норвежцы называют Stormannsgalskap, или «безумие великих людей»^, .

Одна из причин, по которой Америка была настолько успешной, заключается в ее уникальной способности массово производить таких противоречивых героев. Чарльз Гудьир был настолько одержим вулканизацией резины, что обрек свою семью на полную нищету; трое из его детей погибли в младенчестве. Исаак Зингер обманул своего партнера и душил одну из своих жен до потери сознания; он был обвинен в многоженстве и в небрежении отцовскими обязанностями. Джон Паттерсон, основатель компании NCR, производившей кассовые аппараты, был фанатичным поклонником диет и здорового образа жизни, мылся пять раз в день и один раз постился 37 дней. Генри Форд начал ряд амбициозных глобальных проектов по усовершенствованию мира, один из которых предусматривал ликвидацию коров, которых он терпеть не мог. В 1915 г. он на зафрахтованном корабле в компании ведущих бизнесменов и борцов за мир отправился в Европу, чтобы попытаться положить конец Первой мировой войне и «вытащить этих мальчиков из окопов». «Великая война окончится до Рождества, – гласил заголовок The New York Times. – Форд остановит ее». Первый президент IBM Томас Уотсон превратил компанию в культ собственной личности с гимнами о «нашем друге и руководителе», человеке, чье «мужество никто не в силах сломить».

Темная сторона этих предпринимателей часто так же важна для их успеха, как и их достойная восхищения сторона; так же, как разрушение необходимо в той же мере, что и созидание. Невозможно изменить целые отрасли и построить компании из ничего, без крайних (а то и переходящих за край) мер и усилий. Эти негативные качества часто способствуют разрушению империй, которые они помогали создать, особенно если с возрастом они обостряются. Упрямство, которое заставило Генри Форда организовать массовое производство автомобилей еще до того, как появилось множество дорог, также заставило его проигнорировать стремление американских потребителей к разнообразию. Неудачи Генри Форда подготовили почву для подъема General Motors.

Великие компании делают то же, что и великие предприниматели, только в большем масштабе. Великие компании могут добиться успеха, лишь предоставив потребителям существенные преимущества – кардинально снижая цены, как это делал Форд, расширяя выбор, как это сделала General Motors, или переосмысляя привычные продукты, как это делает сегодня Tesla. В то же время компании добиваются успеха, безжалостно растаптывая своих конкурентов. Они масштабируют свои проекты для того, чтобы вытеснить из бизнеса менее крупные и менее эффективные компании. Они используют эффективность производства, чтобы снизить трудозатраты. Они с готовностью пользуются политическими связями, чтобы расти быстрее соперников и противостоять конкуренции. «Все потерпевшие неудачу компании одинаковы, – объясняет Питер Тиль, основатель PayPal, в книге "От нуля к единице", – им не удалось избежать конкуренции».

Созидательное разрушение не может не создавать напряжение в обществе: чем сильнее шумпетеровская «буря», тем сильнее это напряжение. Устоявшийся уклад жизни разрушается. Старые производства уничтожаются. Неприятие созидательного разрушения обычно наиболее выражено у левых сил. Оно проявляется в выступлениях против открытия магазинов Walmart, закрытия заводов владельцами, разработки биоинженерами новых продуктов. Однако не принимать созидательное разрушение могут и правые, и даже центристы. «Аграрии Юга», противившиеся индустриализации Юга в 1930-е гг., утверждали, что проблема капитализма заключается в том, что тот всегда «ускоряется». «Он никогда не предлагает конкретную цель; он инициирует бесконечную серию». Патрик Бьюкенен назвал глобализированный капитализм «великое предательство»: «Разрушенные дома, сорванные с насиженных мест семьи, исчезнувшие мечты, нарушения закона, вандализм, преступность – вот скрытые издержки свободной торговли». Артур Шлезингер–младший, демократ эпохи Кеннеди, осуждал «натиск капитализма» за его «разрушительные последствия». Другого центриста, Дэниела Белла, беспокоила «вечная неудовлетворенность» капитализма.

Недоверие общества делает созидательное разрушение не самым востребованным «товаром» даже в лучшие времена. Что еще хуже, созидательное разрушение сопряжено с тремя большими проблемами.

Прежде всего издержки созидательного разрушения зачастую более очевидны, чем выгоды. Выгоды, как правило, носят расплывчатый и долгосрочный характер, в то время как затраты сконцентрированы и проявляются немедленно и наглядно. От созидательного разрушения больше всего выигрывают бедные и маргинальные слои населения. Йозеф Шумпетер так изложил суть дела: «У королевы Елизаветы [I] были шелковые чулки. Капиталистическое развитие обычно заключается не в том, чтобы изготовить большое количество чулок для королев, а в том, чтобы, затрачивая на их изготовление все меньше усилий, сделать их доступными для девушек-работниц… Иными словами, капиталистический процесс, не случайно, а в силу самого своего механизма, постепенно повышает уровень жизни масс». Однако бедные и маргинальные слои населения могут оказаться и самыми пострадавшими от созидательного разрушения. И такие потери гораздо более заметны, чем приобретения: лишившиеся работы ткачи бросаются в глаза больше, чем миллионы шелковых чулок, произведенных на ткацких фабриках.

Это приводит ко второй проблеме: созидательное разрушение может перерасти в самоотрицание. Создавая процветание, капитализм создает своих собственных могильщиков в виде привилегированного класса интеллектуалов и политиков. Враги созидательного разрушения обычно апеллируют к эмоциям, указывая на очевидные бедствия, связанные с «разрушением». Обосновать необходимость борьбы с несправедливостью или повышения минимальной заработной платы всегда было проще, чем объяснить необходимость экономического динамизма. А развитие технологий еще более упростило задачу, предоставив любому человеку с камерой и учетной записью в интернете возможность привлечь внимание к любому случаю «разрушения». На их стороне и «логика коллективных действий». Жертвам «разрушений» легче объединиться и потребовать реформ, чем победителям.

Таким образом, «нескончаемая буря» созидательного разрушения наталкивается на «нескончаемую бурю» политического противостояния. Люди берутся за руки, чтобы защитить оказавшиеся под угрозой рабочие места и сохранить отмирающие отрасли промышленности. Они осуждают капиталистов за их безжалостную алчность. В результате возникает застой: пытаясь «приручить» созидательное разрушение, сохраняя рабочие места или устаревающие производства, они в конечном итоге убивают его. Субсидии и льготы вытесняют продуктивные инвестиции. Нормативы не позволяют создавать новые компании. Пытаясь одновременно сохранить свой пирог и съесть его, вы в итоге получаете меньше пирога.

Третья проблема заключается в том, что созидательное разрушение иногда может быть разрушением без созидания. Чаще всего это происходит в мире денег. Капиталистическая экономика не может успешно развиваться без динамичного финансового сектора: коммерческие и инвестиционные банки, хедж-фонды и тому подобные институты направляют сбережения общества в отрасли, которые считаются наиболее продуктивными, и компании, которые считаются наиболее продуктивными в этих отраслях. При наиболее эффективном использовании финансы – это созидательное разрушение в чистейшей форме: капитал – наиболее быстрый и беспощадный фактор производства. Но в своем наихудшем проявлении финансы – это чистое разрушение.

Финансовая паника – самоподдерживающееся явление: желание людей вывести свои сбережения из ненадежных учреждений усиливается тем, что и другие люди выводят свои сбережения. Они и паникуют, поддавшись стадному инстинкту, – и инвестируют, движимые им же. А поскольку финансовые учреждения, как правило, связаны регулярным взаимным кредитованием, паника распространяется от одного учреждения к другому, с Уолл-стрит до Мэйн-стрит. Что еще хуже, финансовую панику чрезвычайно сложно предсказать. Часто паника наступает сразу после долгих периодов стабильности: банки привыкают брать рискованные кредиты именно потому, что у них дела шли хорошо. Самые страшные паники часто провоцируются совершенно незначительными поводами: общенациональная паника 1907 г., вызвавшая серьезный спад, началась, когда группа спекулянтов попыталась скупить акции Объединенной медной компании (United Copper Company). Спекуляция провалилась, инвесторы понесли большие убытки, вкладчики снимали деньги из любого банка, имевшего хоть какое-то отношения к спекулянтам, а поскольку все эти спекулянты имели тесные связи со всем финансовым истеблишментом, паника разрасталась.

Нисходящий тренд финансовых циклов почти всегда более выражен, чем восходящий. Cтрах – более сильная эмоция, чем алчность: опасаясь полного уничтожения всего, ради чего они работали, люди изо всех сил стараются спасти себя от последствий цепной реакции. Страх очень заразителен: то, что было простым стадным поведением, когда рынок рос, становится бешенством, когда он падает. Паника также наносит серьезный ущерб экономике в целом. Инвесторы будут сохранять только самые безопасные и ликвидные активы. Наличность – это королева, и все склоняются перед ней. Кредиторы будут кредитовать только лучших заемщиков. А затем кредиты иссякают. Компании рушатся. Людей увольняют. И процесс снова становится цепным: паника вызывает застой в экономике, застой провоцирует дальнейшую панику.