Одной из причин этой депрессивной обреченности 1970-х гг. был чрезмерный оптимизм предыдущего десятилетия: торжествующие победу либералы довели послевоенную экономическую модель до крайнего предела. Политики сыпали обещаниями («пушки и масло»), которые были попросту невыполнимы. Рабочие требовали повышения зарплат независимо от роста производительности. Менеджеры бились во вчерашних сражениях вместо того, чтобы побеждать в завтрашних войнах.

Ключевой фигурой переходного периода от золотого века к свинцовому был Линдон Джонсон. Джон Кеннеди был относительно консервативным президентом. Его инаугурационная речь строилась вокруг того, что вы можете сделать для своей страны вместо того, чтобы страна что-то делала для вас. («Новое поколение», к которому он обращался в речи, было «закалено войной» и «научено тяжелым и горьким миром».) Он ввел так много республиканцев в свой кабинет (включая Кларенса Дилона, назначенного министром финансов), что Уолтер Липпман не удержался от язвительного замечания о том, что это была администрация Эйзенхауэра, только на 30 лет моложе. Кеннеди гораздо более интересовался победой в холодной войне, чем социальными реформами, и был исключительно осторожен в вопросе о гражданских правах. «Международные отношения и правда единственная важная обязанность президента, не так ли? – говорил он Ричарду Никсону. – Ну кому какое дело, составляет минимальная зарплата 1,15 долл. или 1,25 долл., когда речь идет о мировой политике?»

Тем не менее Кеннеди подготовил почву для резкого роста расходов, заполнив Совет экономических консультантов при президенте учеными-кейнсианцами. Советники предупредили, что главная проблема страны состоит в том, что Министерство финансов собирает слишком много денег. Большой профицит федерального бюджета может вызвать дефляцию и задержку экономического роста – явление, известное как «фискальный тормоз». И правительству требовалось найти способы, как потратить деньги. За идеями о том, куда их деть, разумеется, далеко ходить не пришлось: в 1964 г. снизили налоги, приняли программу пилотируемого полета на Луну и, конечно, множество социальных проектов.

Преемником Кеннеди стал человек, напрочь лишенный предусмотрительности своего предшественника. Линдон Джонсон был уверен – не без некоторых оснований, – что убийство Джона Кеннеди требовало решительного ответа. Он также был уверен – почти безосновательно, – что его собственный гений должен быть увековечен в великих законодательных актах. Выступая перед Конгрессом через шесть недель после убийства Кеннеди, он объявил «бескомпромиссную войну бедности». «Богатейшая нация в мире может позволить себе победить в этой войне, – заявил он. – А вот проиграть ее мы не можем себе позволить». Всего за одну промежуточную сессию Конгресса (1965–1966) Линдон Джонсон провел целый ряд законов, обязывавших Америку создать не что иное, как новое общество: «У нас есть возможность строить не только богатое и мощное общество, но двигаться выше – к Великому обществу». Он заслуженно объявил незаконной дискриминацию в Акте о гражданских правах 1964 г. и расширил федеральный механизм, призванный следить за практикой найма. Он ввел в действие Закон об общественном вещании, Закон о добросовестной упаковке и маркировке, Закон о безопасности на дорогах. «Он принимает программы так, как ребенок ест шоколадное печенье», – прокомментировал его утомленный помощник. «Я сыт по горло теми, кто говорит о том, что мы что-то не можем сделать, – однажды бросил Линдон Джонсон. – Черт, да мы – богатейшая страна в мире, самая сильная страна. Мы можем все!»

«Великое общество» предусматривало масштабное расширение пособий: две новые программы медицинских пособий – Medicare (федеральную) и Medicaid (местную, на уровне штатов); расширение пособий по инвалидности в рамках системы социального страхования на случай временной потери трудоспособности; два крупных увеличения страховых пенсионных пособий и пособий по нетрудоспособности и самое большое расширение программы по финансовой помощи семьям с детьми-иждивенцами в ее 30-летней истории. Кроме того, федеральное правительство финансировало боровшихся с бедностью активистов, которые призывали людей требовать соблюдения своих «прав».

Джонсон довел экономическую политику «нового фронтира» до абсолюта, как будто экономического роста можно было добиться лишь за счет воли и целеустремленности. В 1964 г. он заставил ФРС сохранять процентную ставку как можно ниже, одновременно предоставляя мощный фискальный стимул, оформив снижение налогов в виде законов. Когда председатель ФРС Уильям Мартин попытался возразить, Джонсон пригласил его на свое ранчо в Техасе и устроил натуральную выволочку: он толкал его по комнате и орал в лицо: «Парни умирают во Вьетнаме, а Биллу Мартину наплевать!» Когда сочетание низких налогов и низкой процентной ставки разогнало инфляцию, Линдон Джонсон вернулся к тактике запугивания и манипулирования с удвоенной силой: он наказал поднявшие цены алюминиевые компании, выбросив на рынок часть государственных запасов, наказал производителей меди, ограничив ее экспорт, наказал даже производителей яиц, заставив главного санитарного врача выпустить предостережение об опасном для здоровья холестерине, содержащемся в яйцах.

Джонсон во многом был воплощением духа своего времени: «Неудержимый Линдон» не только разгромил Голдуотера на президентских выборах 1964 г., но и привел с собой огромное демократическое большинство: демократы получили больше двух третей мест в обеих палатах Конгресса. «В начале 1960-х мы в Вашингтоне думали, что можем сделать все, что угодно, – вспоминал Дэниел Мойнихэн. – Ключевое психологическое положение либерализма… состоит в том, что решение есть у каждой проблемы». В 1966 г. один из главных экономических советников Кеннеди Уолтер Хеллер заявил, что «"новая экономика" гарантированно обеспечит полную занятость, низкую инфляцию и стабильный экономический рост». «Стабильный» оказалось преуменьшением: национальный доход с учетом инфляции рос на 4 % в год с 1962 по 1974 г. К 1973 г. реальный национальный доход был на 70 % выше, чем в 1961 г. В середине славных 1960-х гг. один из ведущих функционеров статистического ведомства сказал, что самой острой проблемой Америки будет задача потребить все то богатство, которое она производит: «при сохранении существующих тенденций мы выйдем на невиданный уровень экономической активности уже при нашей жизни».

Ближайшие экономические советники Джонсона недооценили затраты на все эти новые пособия – не только долгосрочные, но и краткосрочные. В начале 1966 г. чиновники, отвечающие за федеральный бюджет, предсказывали, что Medicaid обойдется менее чем в 400 млн долл. в рамках федерального фискального 1967 г. На деле он стоил почти миллиард. Стоимость дня в больнице, поднимавшаяся на 6,4 % в год с 1961 по 1965 г., в 1967 г. выросла на 16,6 %, в 1968 г. – на 15,4 %, в 1969 г. – на 14,5 %. Государственные затраты на помощь семьям с детьми-иждивенцами взлетели с почти нулевой отметки в 1962 г. до 392 млн долл. в 1967 г.

Безразмерный либерализм Джонсона оказался еще и крайне несвоевременным. Он тратил все больше на «масло» как раз тогда, когда ситуация вынуждала его больше тратить на «пушки»: война во Вьетнаме была в самом разгаре. В 1968 г. дефицит федерального бюджета достиг отметки 25,1 млрд долл., превысив совокупное значение всех дефицитов в период 1963–1967 гг. Правительство проваливало все, за что оно бралось, – от борьбы с бедностью до войны с северовьетнамцами, и доля американцев, доверявших федеральному правительству, упала с 75 % в середине 1960-х до 25 % в конце 1970-х. Могучая экономика, которая, как считал Линдон Джонсон, способна справиться с любой проблемой, начала спотыкаться. Он перегрузил систему в тот самый момент, когда она уже начинала сбоить.

Линдона Джонсона сменил человек, построивший карьеру на возбуждении ненависти к либеральному истеблишменту. Однако вскоре, когда погоня за голосами закончилась и дело дошло до управления страной, произошла удивительная метаморфоза. Архиконсерватор обернулся скрытым либералом. В экономике он ощущал себя кейнсианцем, а в социальной политике – прогрессистом: этим заявлением Никсон в январе 1971 г. огорошил ведущего программы новостей, сравнившего эти слова с заявлением «крестоносца-христианина: "А если подумать, то Мохаммед, пожалуй, был прав"».

Под руководством Никсона произошло даже более масштабное увеличение пособий, чем при Линдоне Джонсоне. Никсон не обращал никакого внимания на то, что система уже начала трещать по швам. Конгресс предложил целую серию новых пособий – бесплатные школьные обеды, повышение пособия по безработице и по утере трудоспособности. Законодатели повысили выплаты по системе социального страхования на 10 % и создали механизм, автоматически привязывающий размер выплат к уровню инфляции. Никсон с готовностью поддержал все эти меры и иногда сам инициировал их (Джон Коган из Стэнфордского университета удачно назвал главу о Никсоне в своей истории федеральных социальных программ «Вторым Великим обществом»). Фактически при Никсоне общие ежегодные затраты на социальные программы с учетом инфляции росли на 20 % быстрее, чем при Джонсоне. В 1971 г. они впервые превысили затраты на оборону. Невоздержанность была повсеместной. Реальность приближалась.

15 августа 1971 г. Ричард Никсон провозгласил Новый экономический план. При этом он неудачно воспользовался практически теми же формулировками, которые использовал Ленин для описания резкого экономического разворота в 1920-е гг. Он заморозил на 90 дней цены, зарплаты и рентные выплаты, за чем последовало введение системы контроля за ценами и доходами. С того момента и впредь цены и зарплаты должны были определяться не рынком, на основе спроса и предложения, дефицита и изобилия, но советом по надзору за ценами и зарплатами. В этот совет входили несколько восходящих звезд Республиканской партии, в том числе Дональд Рамсфельд и Ричард Чейни, скрепя сердце воплощавшие политику Никсона.

Кроме того, президент наложил дополнительную 10 %-ную пошлину на импорт. Газета The New York Times, вполне в духе общепринятого мнения того времени, восхищалась «смелым шагом» своего злейшего врага. Инфляция немного приостановилась только для того, чтобы заявить о себе с новой силой.

Одновременно с фиксацией цен и зарплат Никсон принял историческое решение отказаться от золотого стандарта и пустить доллар в свободное плавание (утопить, по сути) на мировом валютном рынке. После Бреттон-Вудского соглашения 1944 г. все крупнейшие державы привязали свои национальные валюты к доллару, а центральные банки могли обменять доллар на золото по курсу 35 долл. за унцию. Эта система обеспечивала основу для стабильного роста, упаковав политиков в смирительную рубашку: если какой-то национальный лидер желал резко ускорить развитие экономики накануне выборов, глава центрального банка мог приструнить его, сказав, что это дестабилизирует мировую систему и обозлит другие страны. К сожалению, эта система была эффективной только при выполнении двух условий: во-первых, если США хранили большой запас золота и, во-вторых, если другие страны воздерживались от накопления массы долларов с тем, чтобы потом – в нужный, на их взгляд, момент – обменять их на золото. В конце 1957 г. Министерство финансов США обладало наибольшим в мире золотым запасом – 20 310,6 тонны. Решение Франклина Делано Рузвельта поднять цену на золото до 35 долл. за унцию в 1934 г. (на 70 % выше рыночной цены) стимулировало центральные банки других стран продать свои золотые запасы США, что позволило Министерству финансов США увеличить золотой резерв с 7651,5 в 1934 г. до 21 772,4 тонн в 1949 г. Однако начиная с 1958 г. по мере нарастания инфляции в США и постепенного повышения «теневой цены» на золото до 35 долл. за унцию и выше, центральные банки других стран начали использовать накопившийся у них излишек американских долларов для выкупа золота по фиксированной цене 35 долл. за унцию. Гигантский золотой запас США таял год за годом. К концу 1960-х гг. запас долларов у иностранных государств (около 50 млрд далеко превосходил золотой резерв США (около 10 млрд долл.). С 1957 по 1972 г. официальный золотой резерв США снизился на 11 726 тонн. У Никсона не было иного выхода: ему пришлось закрыть так называемое золотое окно. Это стабилизировало объем золотого запаса США на отметке в примерно 8553,5 тонны до 1979 г. (см. рис. 9.2.). Однако это решение основательно встряхнуло мировую экономику. За прошедшие с тех пор 40 лет золотые запасы страны практически не изменились и в настоящее время составляют около 8258 тонн.

Вслед за золотым шоком случился нефтяной. Америка доминировала в нефтяной отрасли с момента ее возникновения в 1870-е гг. Как только начинало казаться, что в стране заканчивается нефть, открывались новые поля: когда в начале 1900-х гг. иссякли месторождения в Пенсильвании, американцы обнаружили огромные запасы нефти в Техасе и Калифорнии. В результате потребители вели себя так, будто нефть – еще один Божий дар для них: более 80 % взрослых ездили на работу на своих автомобилях, а средний американский автомобиль в 1973 г. потреблял на 18 % больше бензина, чем в 1963 г. Но пока американцы потакали своим желаниям, мир менялся. В 1960 г. страны-экспортеры нефти создали Организацию арабских стран – экспортеров нефти (ОАПЕК), чтобы противодействовать снижению цен на нефть. Национальные месторождения начали иссякать, вынуждая США обращаться к новым, эксплуатация которых была значительно труднее. В 1973 г. 36 % нефти, потребляемой в Америке, были импортированы (в 1970 г. США импортировали только 20 % нефти).

Октябрьское решение стран ОАПЕК 1973 г. наложить на США нефтяное эмбарго в наказание за поддержку Израиля во время войны Судного дня поставило американскую экономику в отчаянное положение. Водители часами простаивали в очередях, чтобы заправить свои машины. Бензина часто не хватало. Нервы не выдерживали. В ход шли кулаки. Дошло до того, что один оператор заправочной станции был застрелен. Правительство пыталось справиться с энергетической проблемой любыми способами. Вашингтон призывал американцев отключать обогреватели, снизил разрешенную скорость до 89 км/ч, инвестировал в новые формы энергии, создал департамент энергетики. Генри Киссинджер занимался челночной дипломатией на Ближнем Востоке, пытаясь восстановить мир. Ничего не помогало. С 1972 по 1981 г. цена на сырую нефть в США выросла более чем в девять раз, повергнув корпоративную Америку в шок. Первыми это ощутили крупные потребители энергии – внутренний транспорт, нефтеперерабатывающая отрасль, химическая, сталелитейная, алюминиевая и международные грузоперевозки. Вслед за ними пострадал и весь мир корпораций.

Помимо всего прочего, нефтяной шок усугубил главную экономическую проблему Америки. Стагфляция представляла собой токсичную комбинацию растущей инфляции и безработицы одновременно, чего, как утверждали экономисты-кейнсианцы, ссылаясь на кривую Филлипса, устанавливающую постоянное соотношение между инфляцией и безработицей, не может быть в принципе. За 14 лет, между 1969 и 1982 гг., годовой показатель инфляции лишь дважды опускался ниже 5 % и четырежды за это время выражался двузначными цифрами, дойдя до 14,8 % в марте 1980 г. В то же время безработица упрямо оставалась высокой.

Планы Никсона свести инфляцию до приемлемого уровня за счет «ручного управления» были обречены с самого начала: напротив, спровоцировав искусственный дефицит товаров первой необходимости, они только подхлестнули рост цен. Преемник Никсона Джеральд Форд попытался заменить бюрократический менеджмент волонтерским энтузиазмом. В октябре 1974 г. он, нацепив значок с аббревиатурой WIN (Whip Inflation Now – «Даешь изгнание инфляции!»), объявил инфляцию «внутренним врагом номер один» и попытался убедить американцев победить это бедствие, ограничив себя в поездках на автомобиле и обогреве, уменьшив количество отходов и начав выращивать собственные овощи. Некоторые розничные магазины сниженных цен продемонстрировали предпринимательскую жилку, заявив, что их дешевые товары делают их главными борцами с инфляцией. По большей части, однако, призыв к самоограничению оставался гласом вопиющего в пустыне. Джимми Картер пел те же песни, призывая американцев к экономии и умеренности, к самопожертвованию вместо сибаритства. Стагфляцию это не останавливало. К концу 1970-х гг. было похоже, что самая мощная экономика мира забыла, как достичь самой базовой формы управления экономикой – стабильных цен.

Стагфляция вызывала политические метания. Рабочие агитировали за повышение зарплат, чтобы угнаться за ростом цен. Вкладчики были расстроены тем, как у них на глазах таяли их сбережения. Налогоплательщики бунтовали, поскольку рост номинального дохода приводил к росту налоговой нагрузки. В 1978 г. разъяренные постоянно растущим налогом на недвижимость, за который они получали услуги не лучшего, а то и худшего качества, обитатели обширных пригородов Южной Калифорнии решили, что с них хватит. Во главе с антиналоговым активистом Говардом Джарвисом калифорнийцы приняли поправку номер 13 к конституции штата, уполовинившую размер налога на недвижимость и практически запретившую поднимать этот налог в будущем.