Глава 21
В дверь забарабанили без четверти три. Ночь была такой жаркой, что Элис, потная и измученная, до утра боролась с простыней, практически не сомкнув глаз. Похолодев от страха, Элис тотчас же села на кровати и напряженно прислушалась, затем опустила босые ноги на дощатый пол, натянула хлопковый халат, схватила стоявшее возле кровати ружье, на цыпочках прокралась к двери и затаила дыхание, ожидая, когда стук повторится.
– Кто там? Я буду стрелять.
– Миссис Ван Клив? Это вы?
Элис, озадаченно моргая, выглянула в окно.
На крыльце растерянно топтался одетый по форме помощник шерифа Даллес. Элис поспешно отперла дверь:
– Помощник шерифа?
– Это мисс О’Хара. Похоже, у нее началось. Я не смог разбудить доктора Гарнетта, но мне не хочется, чтобы она рожала там совсем одна.
У Элис ушло буквально несколько минут, чтобы одеться. Она оседлала сонную Спирит и поехала по следам от покрышек автомобиля помощника шерифа Даллеса, уверенно преодолевая сопротивление Спирит, явно не горящей желанием посреди ночи обследовать лесную чащу. Но вот маленькая лошадка, настороженно прижав уши, послушно потрусила в темноту, и Элис хотелось ее за это расцеловать. Когда они достигли поросшей мхом тропы вдоль русла ручья, Элис, благодарная Господу за освещавший тропу лунный свет, изо всех сил подгоняя Спирит, пустила ее галопом.
Оказавшись на главной дороге, Элис не поехала прямо в тюрьму, а свернула в сторону Монарх-Крика, к домику Софии и Уильяма. За время жизни в Кентукки Элис, конечно, здорово изменилась и теперь, положа руку на сердце, практически ничего не боялась, но при всем том хорошо знала пределы своих возможностей.
* * *
К тому времени, как София добралась до тюрьмы, Марджери, липкая от пота, стонущая от боли, сложившись пополам, навалилась на подругу, словно в драке за мяч в регби. И хотя Элис приехала всего двадцать минут назад, ей казалось, что прошла целая вечность. Словно со стороны она слышала свой голос: хвалила Марджери за смелость, говорила, что Марджери отлично справляется и оглянуться не успеет, как ребенок появится на свет, прекрасно понимая при этом, что только одно из всего сказанного, возможно, соответствует действительности. Помощник шерифа одолжил им керосиновую лампу; огонь моргал, отбрасывая причудливые тени на стены камеры. В неподвижном воздухе пахло кровью, мочой и чем-то первобытным. Элис даже не представляла, что рождение ребенка – такое грязное дело.
София прибежала сломя голову со старым акушерским саквояжем своей матери под мышкой, и помощник шерифа Даллес, подобревший после двух месяцев подношений в виде выпечных изделий и успевший за это время понять, что у библиотекарш нет на уме ничего дурного, с лязгом отворив дверь камеры, впустил Софию.
– Ой, слава богу! – воскликнула Элис, когда Даллес, звеня ключами, снова закрыл дверь камеры. – Я ужасно боялась, что ты опоздаешь.
– Ну, что у нее сейчас?
Элис пожала плечами, и София провела рукой по лбу Марджери, глаза которой были крепко зажмурены, а разум находился где-то далеко, поскольку на нее обрушилась очередная волна боли.
София ждала, когда боль пройдет, внимательно и напряженно вглядываясь в лицо роженицы:
– Марджери? Марджери, детка? С какой частотой у тебя схватки?
– Не знаю, – прошептала пересохшими губами Марджери. – А где Свен? Я вас очень прошу. Мне нужен Свен!
– Ты должна собраться! Сосредоточься! Элис, у тебя есть наручные часы? Начинай считать по моей команде. Хорошо?
Мать Софии была повитухой для всего цветного населения Бейливилла. Еще ребенком София сопровождала мать, когда та ходила принимать роды. София несла кожаный акушерский саквояж, подавала необходимые снадобья и инструменты, помогала стерилизовать и приготавливать их для очередной роженицы. Конечно, у нее нет специальной подготовки, сказала она, но при данных обстоятельствах Марджери на лучшее рассчитывать не приходится.
– Девушки, вы там как, в порядке? – Помощник шерифа Даллес почтительно топтался за завешенной простыней решеткой, слушая завывания Марджери, голос которой то стихал, то усиливался, достигая крещендо.
В свое время, когда жена Даллеса рожала ему детей, он постарался находиться подальше от этого действа, и сейчас его начало подташнивать от столь неделикатных звуков и запахов.
– Сэр? Не могли бы вы принести нам горячей воды? – София знаком велела Элис открыть саквояж, кивнув на аккуратно сложенную хлопчатобумажную тряпочку.
– Пойду спрошу Фрэнка, нельзя ли вскипятить воды. В этот час он обычно не спит.
– Я не могу этого сделать. – Марджери открыла глаза, уставившись на что-то остававшееся невидимым для остальных.
– Конечно можешь, – твердо сказала София. – Просто природа так говорит нам, что ребенок уже на подходе.
– Не могу, – произнесла Марджери слабым задыхающимся голосом. – Я так устала…
Элис вытерла платком ее взмокшее лицо.
Марджери казалась такой бледной, такой худенькой, несмотря на раздутый живот. Без привычной тяжелой нагрузки повседневной жизни ее мышцы ослабли, руки стали мягкими и пастозными. Элис было неловко видеть Марджери в таком состоянии, с задранным вверх подолом хлопкового платья, прилипшего к влажной коже.
– Полторы минуты, – сказала Элис, когда Марджери снова застонала.
– Ну вот. Ребеночек уже выходит. Ладно, Марджери. Посиди так минутку, я хочу застелить простыней этот старый матрас. Хорошо? Прислонись к Элис.
– Свен… – Губы Марджери шептали его имя, а синеватые пальцы клещами вцепились в рукав подруги.
Элис услышала, как София тихо подбадривает Марджери, уверенно передвигаясь в полутьме. Обитатели камер напротив непривычно притихли.
– Хорошо, солнышко. Теперь, когда ребеночек уже на подходе, ты должна принять такое положение, чтобы облегчить ему выход наружу. Ты меня слышишь? – София знаком попросила Элис помочь ей перевернуть Марджери, которая явно не отдавала себе отчета в происходящем. – Марджери, ты меня слышишь? Слышишь?
– София, мне страшно.
– Нет, тебе вовсе не страшно. Это за тебя говорят схватки.
– Я не хочу, чтобы она рождалась в таких условиях. – Открыв глаза, Марджери умоляюще посмотрела на Софию. – Только не здесь. Ну пожалуйста…
София положила руку на влажные от пота волосы Марджери, прижавшись щекой к ее щеке.
– Детка, я все понимаю, но чему быть, того не миновать. Итак, мы просто постараемся по возможности облегчить это дело для вас обеих. Договорились? А теперь становись на четвереньки и ухватись за койку. Элис, становись перед ней и крепко держи ее. Хорошо? Скоро ей придется совсем туго и нужно будет за кого-то хвататься. Молодец. Подставь колено, чтобы она могла отдохнуть.
Все так стремительно завертелось, что Элис некогда было бояться. Не успела София дать последние указания, как Марджери, точно одержимая, принялась слепо хвататься за Элис, тычась лицом в ее обтянутые бриджами бедра, чтобы заглушить завывания. По телу Марджери пробежала дрожь, и Элис тоже непроизвольно вздрогнула, пытаясь не обращать внимания на собственный дискомфорт. Она слышала, как из ее рта бессознательно льются слова утешения, она словно попала в зону пониженного давления за движущимся автомобилем. София снова задрала подол платья Марджери, установив керосиновую лампу так, чтобы свет падал на самые интимные места роженицы, но той, похоже, было все равно. Она стонала, раскачиваясь из стороны в сторону, будто пытаясь стряхнуть с себя боль, и продолжала цепляться за Элис.
– Я принес вам воды, – послышался голос помощника шерифа Даллеса, а когда Марджери принялась в голос выть, он сказал: – Я сейчас открою дверь и поставлю кувшин внутрь. Хорошо? Я уже послал за доктором. Так, на всякий случай. – (О Господи! Боже мой, чего ради…) – Знаете что? Пожалуй, я просто… оставлю кувшин снаружи. Я… – (О Господи!..)
– Сэр, не могли бы вы еще принести чистой воды? Питьевой воды.
– Я… я оставлю воду за дверью. Девушки, я вам доверяю. Надеюсь, вы никуда не уйдете.
– Сэр, вам не о чем волноваться. Уж можете мне поверить.
София быстро разложила стальные инструменты своей матери на аккуратно сложенной хлопковой салфетке. При этом одной рукой она постоянно поглаживала Марджери, как поглаживают круп лошади, ободряя и успокаивая ее. Заглянув между ног роженицы, София выпрямилась и сказала:
– Очень хорошо. Думаю, она скоро разродится. Элис, держи ее крепче.
Затем все было словно в тумане. После восхода солнца, протянувшего свои сизые пальцы сквозь зарешеченное окно, Элис почувствовала себя как на палубе корабля, плывущего по бурному морю: пол качался у них под ногами, тело Марджери под воздействием схваток швыряло из стороны в сторону, а еще запахи и крови, и пота, и прижатых друг к другу тел, и шум, шум, шум… Марджери, повисшая на Элис, ее умоляющее, испуганное лицо, словно вопиющее: помогите, помогите мне! – и собственная нарастающая паника Элис. И за всем этим стояла София – то невозмутимая сестра милосердия, то строгая акушерка. Да, да, Марджери, ты справишься. Давай, девочка. А теперь тужься! Тужься сильнее!
В какой-то ужасный момент Элис подумала, что в этой жаре, в этой темноте, пронзаемой животными криками, когда все они, брошенные на произвол судьбы, оказались загнанными в угол, она, не выдержав, упадет в обморок. Элис пугали неведомые глубины боли Марджери. Невозможно было спокойно глядеть на то, как сильная, решительная женщина буквально на глазах превращается в воющее животное. Иногда женщины умирают в родах, ведь так? Значит, это грозит и Марджери, если посмотреть, как она мучается? И вот, когда комната уже начала плыть перед глазами, Элис, увидев яростное выражение лица Софии, увидев сморщенное лицо Марджери, ее глаза, полные слез отчаяния, – Я не могу! – стиснула зубы и наклонилась вперед, прижавшись лбом ко лбу Марджери:
– Да, Мардж, ты сможешь! Ты уже совсем близко. Слушайся Софию. Ты это сделаешь.
Внезапно вопли Марджери достигли невиданной высоты – звук, подобный концу мира со всеми его страданиями, слитыми воедино, тонкий, надрывный, нестерпимый, – после чего послышался какой-то шум, словно рыба плюхнулась на прилавок. И вот София уже держит в руках мокрое, багровое существо, ее лицо сияет от счастья, передник красный от крови, а руки младенца слепо тянутся вверх, хватая воздух в попытке зацепиться за что-то.
– Она уже здесь!
Марджери повернула голову, мокрые пряди волос прилипли к щекам – женщина, выигравшая страшное одиночное сражение, – и на ее лице появилось выражение, которого Элис доселе не видела, а голос стал плачущим, словно у коровы в коровнике, тычущейся носом в новорожденного теленка: Ой, деточка, ой, моя деточка! И когда крошечная девочка издала энергичный, пронзительный крик, мир внезапно перевернулся, и женщины стали смеяться, и плакать, и обниматься, а мужчины в соседних камерах, о присутствии которых Элис успела забыть, прочувственно закричали: «Спасибо Тебе, Господи! Слава Иисусу!» И в этой темноте и грязи, посреди всей этой крови, когда София обтерла младенца и завернула в чистую хлопковую простыню, после чего протянула его трепещущей Марджери, Элис наконец села, вытерла глаза потными окровавленными руками и подумала, что за всю свою жизнь еще ни разу не была в столь потрясающем месте.
* * *
Такого красивого ребенка, сказал Свен, когда они пили за его здоровье в библиотеке, он еще в жизни не видел. Ее глаза самые темные в мире, ее волосы самые густые, ее крошечный носик и идеальные конечности несравненны. Впрочем, никто, собственно, и не собирался спорить со Свеном. Фред принес банку самогона и ящик пива. Библиотекарши обмыли пяточки новорожденной и поблагодарили Господа за Его милость, стараясь радоваться счастливому разрешению от бремени и не заглядывать в будущее. А тем временем Марджери, забыв о собственном незавидном положении, баюкала младенца с неистовой радостью молодой матери, гордившейся идеальным личиком дочки и ее крошечными розовыми ноготками, и даже помощник шерифа Даллес и остальные заключенные восхищались ребенком и поздравляли Марджери.
И не было на свете человека более гордого, чем Свен. Он бесконечно говорил о том, что у Марджери хватило ума и мужества произвести на свет такую чудесную девочку, невероятно живую и энергичную, судя по тому, как она крепко схватила новоявленного папашу за палец.
– Она настоящая О’Хара, это точно, – заявил Свен, и остальные его радостно поддержали.
Что касается Элис и Софии, то события тяжелой ночи уже начинали сказываться на них. Элис смертельно устала, у нее на ходу закрывались глаза, тогда как София, хотя и измученная, чувствовала огромное облегчение. Элис казалось, будто она только что вышла из длинного туннеля, лишившись некоего покрова невинности, о существовании которого и не подозревала.
– Я сшила для нее приданое, – сказала София Свену. – Если завтра сможешь отнести это Марджери, то ребенок будет хотя бы прилично одет. Одеяло, пинетки, чепчик и хлопковую кофточку.
– София, это невероятно мило с твоей стороны. – По небритым щекам Свена катились слезы.
– А у меня остались от детей кое-какие вещички, которые могут пригодиться Марджери, – сообщила Кэтлин. – Рубашечки, слюнявчики и все такое. Мне они, похоже, больше не понадобятся.
– Кто знает, – задумчиво произнесла Бет.
Однако Кэтлин категорично покачала головой:
– Я знаю. – Потупившись, она принялась теребить свои бриджи. – Для меня всегда существовал только один-единственный мужчина.
Фред бросил на Элис печальный взгляд, и после эйфории сегодняшнего дня ей вдруг стало безумно грустно. Чтобы скрыть свои чувства, она поспешно подняла эмалированную кружку и сказала:
– За Марджери!
– За Марджери!
– И за Вирджинию! – добавил Свен и, поймав на себе удивленные взгляды собравшихся, пояснил: – В честь сестры Марджери. – Он тяжело сглотнул. – Так хочет Марджери. Вирджиния Элис О’Хара.
– Что ж, очень красивое имя, – одобрительно кивнула София.
– Вирджиния Элис, – эхом повторили все, поднимая кружки.
Неожиданно Иззи, вскочив с места, объявила, что где-то здесь должна быть книжка об именах и ей очень хочется узнать происхождение имени Элис. И все остальные облегченно вздохнули, стараясь не смотреть на Элис, тихо всхлипывавшую в уголке.
