В конференц-зале находилось так много людей с большим эго, что было трудно решить, кто с кем должен сидеть за столом – столь крупные личности могли воспламениться подобно ракетному топливу. Схема рассадки этой команды соперников – большие люди в любой отрасли, а тем более в коммерческой космонавтике всегда соперники – оказалась хитрым упражением в социальной хореографии. Участникам требовалось поладить друг с другом. Они честно пытались разобраться с тем, как запустить новую отрасль.

Во всяком случае, у них нашлось место для сбора. Илон Маск любезно предложил провести совещание на предприятии SpaceX в Эль-Сегундо. Его имя еще не склоняли каждый день в телевизоре, но собравшимся Маск был известен и пользовался у них уважением. Его шаг придал собранию кредит доверия, и людям стало проще вынести положительное решение. Настоящим кошмаром, однако, обернулось согласование сроков для всех участников. В итоге они все же утвердили дату – 14 февраля 2006 года.

День святого Валентина. Видимо, отнюдь не о романтике в первую очередь помышляют эти космические магнаты, думал двадцатитрехлетний Джон Гедмарк. Только что окончив университет, он пришел на позицию интерна в фонд X Prize и сейчас решал незавидную задачу рассадки участников в тесном конференц-зале SpaceX. Гедмарк прикинул схему рассадки на желтом листе большого блокнота. Илон во главе стола – он хозяин и имеет на это право. Слева от него Питер Диамандис, организатор приза имени Ансари. Роберт Бигелоу, мультимиллионер и основатель сети отелей Budget Suites of America, который хотел теперь строить отели в космосе, сядет напротив представителей Virgin Galactic. Ближе к середине – Джон Кармак, программист, разработчик таких компьютерных игр, как Quake и Doom. Стю Уитт, бывший морской летчик, а ныне глава Аэрокосмического порта Мохаве, сядет ближе к концу, рядом с Алексом Таи и Джорджем Уиттингхиллом. Эти двое из компании Брэнсона Virgin Galactic, разрабатывающей корабль SpaceShipTwo на смену SpaceShipOne.

Здесь собрались все, кто представлял собой хоть что-нибудь в данной отрасли. Точнее сказать, все, кроме Джеффа Безоса и кого-либо от Blue Origin.

В 2006 году компания Blue по-прежнему была темной лошадкой, погруженной в тайну, и не подпускала к себе многих, в том числе и своих собратьев по тематике. «Мы не понимали их планов, – рассказывал Гедмарк. – Мы знали лишь, что это еще одна небольшая контора, занимающаяся исследованиями и разработками».

Участники все же достучались до Blue Origin и попросили ее прислать кого-нибудь на совещание, но так и не смогли никого уговорить.

Берт Рутан сидел на дальнем конце стола. Он все еще верил, что полеты SpaceShipOne – это только начало, хотя прославленному космоплану больше не суждено было полететь. После трех исторических прыжков в космос корабль отправили в отставку и он нашел свое место в экспозиции Национального аэрокосмического музея. Там он поместился под потолком между самолетом Spirit of St. Louis Чарлза Линдберга и X-1 Чака Игера.

Радовало осознание того, что эту машину увидят будущие поколения, но организаторам приза X Prize и отрасли в целом не хотелось такого финала: ведь передача самолета на вечное хранение не должна была обозначить конец тому, чего они пытались достичь. Отрасль развивалась и всерьез собиралась отправлять в космос обычных людей.

У коммерческого космоса случился свой «момент Линдберга», определенного рода огромный скачок, который, как надеялись Питер Диамандис и люди из фонда X Prize, станет началом революции в пилотируемых космических полетах. Линдберг помог запустить такую революцию в авиации, и уже к 1955 году больше людей путешествовали на коммерческих самолетах, чем на поездах. Полет Линдберга имел немедленный эффект: продажи билетов на коммерческих авиалиниях резко пошли вверх, как и количество зарегистрированных самолетов.

Чтобы новая отрасль могла стать реальной силой, подъем, начавшийся с полетами SpaceShipOne, требовал второго акта драмы. Некоторые, однако, беспокоились, не пойдет ли на спад внимание публики, как это произошло в свое время после посадок «Аполлонов» на Луну. Сделав невозможное, доставив человека на лунную поверхность, программа пилотируемых полетов NASA оказалась вынуждена бороться за возможность повторить волшебство.

Теперь, после катастроф «Челленджера» и «Колумбии», стоивших жизней 14 астронавтов, многие опасались, что агентство сделалось слишком забюрократизированной структурой и уже не рискнет отправить людей еще дальше в космос, а нисходящая тенденция после «Аполлона» станет необратимой. По всему выходило, «Аполлону» суждено остаться в истории аномалией, счастливой случайностью, которую больше не удастся повторить, и обнадеживающему обещанию Юджина Сернана – «Мы вернемся» – сделанному в 1972 году, когда Сернан стал последним человеком на Луне, – превратиться из пророчества в заблуждение.

И это происходило со страной Нила Армстронга и Чака Игера, братьев Райт, Льюиса и Кларка! Открытие новых фронтиров давно стало частью американской ДНК – от корабля «Мэйфлауэр» до манифеста «Явное предначертание» и Луны. Маск рассматривал поиск приключений как присущий американцам идеал.

«Соединенные Штаты – это квинтэссенция человеческого духа исследований, – сказал он однажды. – Почти все остальное здесь пришло откуда-то еще, но невозможно найти другую группу людей, которая была бы больше нас заинтересована в исследовании и освоении фронтиров».

Если бы NASA, или Конгресс, или любой из президентов не нашел бы в себе силы выйти вперед, как сделал Кеннеди в 1961 году, когда пообещал отправить человека на Луну до конца десятилетия, то класс предпринимателей все равно попытался бы сделать это.

Но может быть вместо того, чтобы надеяться на Кеннеди, который встанет из могилы и даст им желанную космическую программу, стоит оглянуться на себя: а не они ли – те самые люди, способные проложить торную дорогу в космос?

Предприниматели собрались в офисе SpaceX с целью официально объединиться и назвать себя Федерацией персональных космических полетов. Они хотели, чтобы новое движение подхватило и понесло факел, и верили: новой отрасли следует создать промышленную ассоциацию, поддержать набранный темп и продемонстрировать Вашингтону и Федеральной авиационной администрации FAA свою реальную силу.

Как и Маск, некоторые из собравшихся начали свою карьеру в Кремниевой долине, и слово «персональный» в названии федерации было выбрано с таким расчетом, чтобы напоминать о персональных компьютерах. Бизнесмены хотели дать миру сигнал: вычислительные приборы прошли путь от больших офисных машин к маленьким настольным компьютерам, и космос вскоре должен стать областью личного опыта.

Помимо этой утопической цели, у них был и насущный предмет беспокойства. Потрясающие полеты SpaceShipOne, от которых сжималось сердце, захватили внимание не только всего мира, но и Конгресса, и FAA. В новой отрасли всерьез опасались, что федеральное правительство продумывает теперь способы регулировать их деятельность.

Для группы предпринимателей, многие из которых склонялись к либертарианским воззрениям, слова «надзор со стороны Конгресса» и «федеральные правила» в лучшем случае ставили крест на их базовых ценностях. В худшем же вмешательство правительства могло привести к краху их компаний. Выступив единым фронтом, компании надеялись поучаствовать в составлении правил и получить гарантии, что Вашингтон не придушит процветающую отрасль еще до того, как она покинет гнездо.

Готовясь к совещанию в Валентинов день, Гедмарк понял: Федерация персональных космических полетов является федерацией только по названию. Да, эта группа выпустила пресс-релиз, объявляющий о своем появлении. Однако у нее не было ни денег, ни юридического статуса некоммерческой организации. А Гедмарк знал: потребуется и то, и другое.

Он взял на себя заботу учредить Федерацию в качестве НКО и за неделю до совещания заверил в офисе секретаря штата Калифорния устав организации. Он также составил для своего босса памятную записку, где перечислялись вопросы регулирования деятельности, обещающие стать проблемными для новой отрасли. Документ начинался так: «Федерация персональных космических полетов является некоммерческой организацией, образованной в штате Калифорния с целью разрешения регуляторных, юридических, политических и общих стратегических вопросов, с которыми встретится отрасль персональных космических полетов при своем развитии».

Записка Гедмарка предупреждала: «Опасность чрезмерного регулирования продолжает оставаться существенным риском. Почти столь же критичной является опасность непрозрачного, хаотичного или непоследовательного регулирования. Равным образом атмосфера неуверенности или хаоса в отрасли может быстро осушить жизненно необходимые источники капитала».

Гедмарк указал на сложности рынка, который «федераты» собирались разрушить, записав: «Сложившаяся аэрокосмическая промышленность является не просто монополистической (причем монополия усиливается с каждым годом), но и обильно субсидируемой федеральным правительством». Он прописал планы по созданию стандартов «информированного согласия», пытаясь заручиться таким же отношением к новой отрасли, какое имеется к опасным видам спорта, типа парашютных прыжков или банджи-джампинга. Если заказчик достаточно безумен, чтобы выпрыгнуть из самолета, добро пожаловать, но учтите, одним из возможных исходов прыжка является смерть. Не забудьте вовремя выдернуть кольцо.

И наконец, предупреждал Гедмарк, новая отрасль должна быть готова к худшему. «К сожалению, отрасль персональных космических полетов должна строиться на понимании неизбежности происшествий со смертельным исходом», – писал он.

Смертельный исход является неизбежным фактом, с которым придется встретиться и для которого нужно иметь необходимые планы. Его следует рассматривать с точки зрения не «если», а «когда?». Однако смерть не должна останавливать первопроходцев, не должна преграждать путь. Без нее прогресс окажется невозможным. Это столь же правильно в космосе, как было правильно в экспедициях любого рода, от пересечения Атлантики до освоения Запада.

Когда в 1914 году Эрнест Шеклтон собирался пересечь Антарктику, он разместил в газете рекламу следующего содержания: «Требуются мужчины для опасного путешествия. Зарплата низкая, дикий холод, долгие месяцы полной темноты, постоянная опасность, благополучное возвращение сомнительно». (Некоторые сомневались в том, что объявление и впрямь было опубликовано. Тем не менее путешествие действительно получилось мучительное и опасное.)

Похожими словами сформулировано предупреждение Лавинного центра лыжникам, направляющимся в ущелье Такермана – в ледовый цирк под горой Вашингтон в штате Нью-Гемпшир, чей девиз, как известно: «Живи свободным или умри». «Посетители ущелья ни в коем случае не должны ожидать спасения со стороны, когда случится что-нибудь плохое, – говорится в нем. – Не рассчитывайте, будто другие люди, находящиеся вокруг вас, помогут вам; в итоге единственной спасательной командой, способной помочь, может оказаться лишь ваша собственная группа».

Как подчеркивает путеводитель, Такерман – не просто ущелье, а вызов привычным нормам культуры. Мораль этого места следует считать «плевком в лицо многим ценностям современного общества. Нужно затратить немало сил, чтобы попасть туда, там нет правил, любая ошибка влечет за собой самые тяжелые последствия, а вы не сможете ничего предъявить в доказательство ваших смелых усилий, если не считать мимолетного следа в снегу».

Согласие с тем, что смерть является вполне вероятным исходом в походе за открытием космического фронтира, может показаться чудовищным упражнением. Однако оно представляет собой освобождающий и в определенной степени даже оптимистический взгляд – над могилой к той точке горизонта, ради которой принесенная жертва оправданна. Вылазку в неизвестность нужно воспринимать в суровом сочетании тщательной подготовки и слепой надежды – подражая Магеллану, который прошел через южную оконечность Чили проливом, названным потом его именем, и впервые проник в Тихий океан, не зная ни того, как далеко пролив простирается, ни когда кораблю удастся достичь суши.

Майк Мелвилл избежал смерти в двух страшных полетах на SpaceShipOne – в одном он летел вслепую, а во втором попал в неконтролируемое вращение. Он выдержал испытание и вырвал победу, заслужив тем самым славу, «почет и признание», которые Шеклтон обещал участникам своей экспедиции столетием раньше.

В современном обществе осталось немного мест, где дозволена такая свобода – тебя предупредили, но не запретили. Никто не запрещал Линкольну Бичи, одному из воздушных циркачей ранних дней авиации, установить лишний бак на 38 литров на свой «Кёртисс-D», израсходовать топливо без остатка, а затем посадить самолет в безмоторном режиме – все ради нового рекорда высоты в 3190 метров. Никто не запрещал пролететь над самым краем Ниагарского водопада и снизиться так, что казалось, будто его самолет пропал в туманных водоворотах внизу. Ведь следом он продемонстрировал впечатляющее спасение на глазах 150 тысяч зрителей. И никто запрещал ему опасный воздушный трюк, который в итоге стоил ему жизни – вертикальную S-образную кривую, закончившуюся падением в залив Сан-Франциско в 1915 году.

Множество пилотов в то время доходили до грани, и на них смотрели не как на любителей острых ощущений, а как на жертвующих собой ради великой цели, достойной таких жертв – и в особенности так думали те, кто мечтал об освоении воздушного фронтира. Исследование и освоение, по определению означавшие проникновение в неизвестность, требовали высокую терпимость к риску и, говоря словами Джозефа Конрада из романа «Лорд Джим», готовность «погрузиться в разрушительную стихию».

Вне поля боя, пожалуй, не было более разрушительной стихии, чем усесться на верхушку ракеты – устройства контролируемого взрыва с крайне горючими компонентами топлива. Вот почему NASA выбрало так много своих астронавтов из рядов ВМС США и Корпуса морской пехоты – испытанных в бою летчиков-истребителей, сделанных из «верного материала».

Астронавты и летчики-испытатели спокойно говорят о смерти по той же самой причине, по которой морские пехотинцы спокойно говорят об убийстве. Это позволяет сделаться невосприимчивым, видеть в смерти реальность и в конечном счете принять ее как неизбежный факт жизни. Их завещания давно уже составлены и подписаны. Когда именно они потеряют жизнь – в преклонном возрасте или слишком рано от пули снайпера или взрыва ракетного двигателя – это уже только дело шанса, рискованная игра в русскую рулетку.

Гас Гриссом задолго до гибели в пламени пожара, охватившего экипаж «Аполлона-1» на земле во время предполетного испытания, подготовил себя к подобному – он понимал высокую степень вероятности такого исхода.

«Если мы умрем, мы хотим, чтобы люди приняли это, – говорил он. – У нас рискованное дело, и мы надеемся, что что бы ни случилось с нами, это не должно задержать программу. Покорение космоса стоит риска для жизни».

Но такая дерзость осталась в прошлом. Безрассудная эра «Меркурия» и «Аполлона» ушла, как уходили в закат бедные одинокие ковбои. Ей на смену пришла молчаливая прямота родителей, которые слишком много времени провели на похоронах своих детей, они понимали все последствия и были в должной степени трезвы и напуганы.

Во время полета «Аполлона-11» к Луне средний возраст смены в Центре управления полетом составлял всего 26 лет. Джину Кранцу, руководителю полета с короткой стрижкой и стальными нервами, исполнилось 35 – он был солидным государственным деятелем «и самым старшим в зале».

Молодые и неуязвимые, полные романтических иллюзий всех сортов, они просто не знали, что задача, поставленная перед ними президентом Кеннеди, невыполнима.

С той поры NASA продолжало свои пионерские работы, отправляя роверы на Марс и роботов, рыскавших по дальним окраинам Солнечной системы, и совершала один удивительный подвиг за другим. Космический телескоп имени Хаббла раскрыл многочисленные тайны Вселенной. Спустя сорок лет после запуска «Вояджер-1» достиг межзвездного пространства, удалившись более чем на 20 миллиардов километров от Солнца. «Вояджер-2», также запущенный в 1977 году, стал единственным космическим аппаратом, который пролетел у всех четырех внешних планет – Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. Оба продолжают связываться с NASA каждый день. Космический аппарат «Кассини» стал первым, кто вышел на орбиту вокруг Сатурна и сделал новые открытия о его таинственных кольцах и лунах.

Ни один из них, однако, не имел того статуса и не внушал того трепета, которые сопровождали человека на борту ракеты.

Прошло несколько десятилетий, и на пике эры шаттлов средний возраст сотрудников NASA достиг почти 50 лет, «старики» все сильнее стремились избежать риска. После того как катастрофа «Челленджера» убила всех семерых на борту, а «Колумбии» – еще семерых, были проведены расследования и выдвинуты обвинения, и юношеская неуязвимость ушла.

Теперь новая коммерческая космическая отрасль пыталась продолжить с того места, где NASA сошло с дистанции, но опасалась, что если и она «потеряет экипаж» в результате «нештатной ситуации» – на формальном, анестезированном языке эти слова заменяли обычные «люди», «погибли» и «взрыв», то у нее возникнут настоящие проблемы. Будут назначены расследования в Конгрессе и в FAA, будут вызовы в суд, отчеты и слушания, и все это может привести к краху самые первые усилия федерации.

Свобода убить себя любым из глупых способов была частью американского образа жизни и, кстати, именно она так привлекала Маска, предприимчивого эмигранта из Южной Африки, приехавшего в США ради свободного рынка и ради присущего Штатам духа «можно – значит, сделаем». Он двигался по маршруту Претория – Онтарио – Филадельфия, и наконец на запад, в Калифорнию, по следам золотой лихорадки Кремниевой долины.

У Маска всегда была тяга к странствиям – мальчишкой он спрашивал отца: «А где он, этот весь мир?» Он родился в семье искателей приключений. Его дед и бабка со стороны матери, Джошуа и Уин Халдеман, эмигрировали в Преторию из Канады, чтобы уйти от репрессивного политического климата (как они выражались), а также найти «базу для освоения». Так рассказывает сам Маск.

Халдеман не был воздушным циркачом – всего лишь признанным пилотом-любителем с руками на нужном месте. Он облетел всю Северную Америку, Африку и Азию, а однажды, в 1952 году, совершил кругосветное путешествие длиной 40 000 километров. Считается также, что он первым перелетел из Южной Африки в Австралию на одномоторном самолете, причем Маск отмечал: «На самолете без единого электронного прибора. В некоторых местах получалось достать дизельное топливо, в других – керосин. Ему приходилось переделывать мотор в зависимости от того, какого вида топливо удавалось найти».

Маск рассказывал, что Халдеман, уроженец Миннесоты, служивший примером внуку, был также археологом-любителем. Его привлекал Затерянный город в пустыне Калахари. Он совершил туда с десяток экспедиций вместе с детьми, в том числе и с Мэй, матерью Маска.

Они разыскивали мифический город, якобы открытый Гильермо Фарини в конце XIX века. Начиная с 1957 года Халдеман повторял маршруты первооткрывателя, проникая на территории, где редко ступала нога человека, используя при этом карты, на которых мало что нанесено, а порой и рисуя свои собственные. Год за годом Халдеман нырял в таинственную и бесплодную землю, а иногда летал над нею на высоте всего в несколько десятков метров, обеспечивая проводнику хороший обзор наземных ориентиров.

«Есть что-то особенно удивительное в путешествиях по стране неизвестной, непокоренной и нетронутой человеком», – писал он.

Семья брала с собой палатки, но редко их использовала. Их проводник спал у костра, ногами к огню, поэтому «когда его ногам становилось холодно, он знал: пора подбросить дров в огонь», – писал Халдеман. Однако младший из детей, Ли, который в первое такое путешествие отправился в возрасте четырех лет, все-таки спал, имея крышу над головой – «на переднем сиденье машины, ведь малыш был слишком соблазнительной закуской для любого голодного ночного бродяги».

В число «ночных бродяг» входили все сорта хищников, например леопарды и пара львов, на которых Халдеман однажды наткнулся почти непреднамеренно. Он медленно отступил назад, сказав своей жене: «Посмотри, Уин, лев». Они стали отпугивать львов дикими криками и факелом, пока те не поднялись на холм, где и остались наблюдать за людьми до рассвета.

Маску было три года, когда его дед умер. «Мое единственное с ним знакомство состояло в том, что бабушка показывала слайд-шоу различных приключений, – вспоминал он. – В детстве я находил эти фильмы скучноватыми, но, наверно, они все-таки запали мне в душу. Сейчас я хотел бы их увидеть. Но будучи ребенком, я думал примерно так: „Я хочу пойти поиграть с друзьями. Зачем ты мне показываешь снимки из пустыни?“».

Основывая SpaceX, Маск не только хотел попытаться сделать человечество мультипланетным видом – с конечной целью отправки людей на Марс – он также видел в космических путешествиях величайшее приключение в истории, даже более великое, чем наивные поиски Затерянного города. И хотя была, как он говорил, «оборонительная причина» для того, чтобы лететь на Марс и колонизировать другую планету, – нужно же человечеству иметь еще одно место, куда можно улететь, если Земля «сломается», – не это вдохновило его на путешествие к Марсу.

«На самом деле больше всего меня вдохновляет та мысль, что, на мой взгляд, с нами может произойти величайшее приключение, которое я могу себе вообразить, – сказал он однажды. – Самая волнующая вещь – не могу представить себе ничего более поразительного, более интересного, более важного для будущего, чем постройка базы на Марсе. Задача будет невероятно трудна; скорее всего, множество людей погибнет и по ходу работ случится множество ужасных и великих вещей, точно так же, как это было при образовании Соединенных Штатов».

Его дед мог запросто подняться в воздух на своем самолете и отправиться куда захочет – в пустыню Калахари, в Австралию, в Южную Африку, Маск также находил радость в волнениях и рисках полета. Некоторое время он даже владел советским реактивным истребителем L-39. «На нем я делал фигуры высшего пилотажа, летал на уровне вершин деревьев, взбирался в гору в положении вверх ногами и спускался на той стороне. Но потом я подумал: блин, ведь эту штуку сделали неизвестные советские рабочие, и может быть, они затянули болты с должным усилием, а может быть и нет. И тогда я решил: пора завязывать с безумием. У меня дети в конце концов».

Маск полагал, что освоение космоса человеком должно проходить столь же беспрепятственно, как открытие других фронтиров, от дна океана и до горных вершин.

Как-то в ранние дни SpaceX Маск задал вопрос одному деятелю космической отрасли: «Знаете ли вы, сколько людей умерло на Эвересте?»

Их было несколько сотен, и многие тела так и остались лежать там – укрытые снегом, замерзшие напоминания о трудностях первопроходцев – на всем пути до вершины.

Правительственные чиновники уже ходили кругами, а некоторые члены Конгресса посматривали искоса на новую отрасль, желающую получить возможность практически бесконтрольно отправлять людей в космос.

За год до совещания на Валентинов день на слушаниях в Конгрессе по теме «Коммерческий космический транспорт после X Prize» члены федерации уже получили заметный удар. Джеймс Оберстар, давний член Конгресса, сказал тогда, что «наблюдает за развитием процесса подобно ястребу».

И хотя он заявил, будто «принял их сторону», а раньше рассматривал коммерческий космос «честно говоря, как помеху», он также призвал к более жесткому регулированию, желая защитить не только людей на земле, но и тех пассажиров, которые решатся на полет. В то же время, сказал он, FAA действует «по принципу могильного камня – сначала она подождет, пока кто-нибудь погибнет, а уже потом начнет регулировать».

«Это никакая не безопасность, – продолжил Оберстар. – Это реагирование, и сей факт меня раздражает».

По имеющимся правилам FAA защищала только «непричастных людей и собственность» на земле, но не предлагала никакой защиты собственно пассажирам ракетного самолета. Оберстар считал такой подход нелепостью и полагал, что его нужно изменить. «Мы должны побеспокоиться о людях на борту», – сказал он.

Другие на этих слушаниях расточали похвалы достижениям участников X Prize и энтузиазму, вызванному состязанием. Конгрессмен Джон Майка заявил, что полет SpaceShipOne «открыл новую эру в космосе. Он стал провозвестником волнующего будущего и изменил наши взгляды на то, как станут выглядеть авиационные системы будущего, – сказал Майка. – Теперь мы видим новые возможности, включая развитие космического туризма, американских космопортов, быстрых глобальных перелетов».

Выступление администратора FAA Мэрион Блейки было, пожалуй, наиболее важным. Если бы она призвала Конгресс обрушиться на новое направление, компании Федерации персональных космических полетов действительно оказались бы в беде.

Вместо этого, однако, она выступила с твердой поддержкой новой отрасли, поставив знак равенства между нынешним положением коммерческой космонавтики и тем, в котором находилась коммерческая авиация столетием раньше, то есть когда братья Райт впервые поднялись в воздух в местечке Китти-Хок. Администратор воздала хвалу усилиям предпринимателей типа Маска, Брэнсона и Аллена, рискующим своим состоянием ради новой отрасли, и назвала их «астронимателями».

«Космос, со знаниями которого выросли вы и я, состоял главным образом из стартовых отсчетов и Джулза Бергмана, – сказала Блейки, напомнив об обозревателе ABC, освещавшем космическую программу в 1960-е годы. – Космос был местом из мерцающих черно-белых кадров, запечатлевших прыжки человечества. Так больше не будет. Любовь Америки к космосу больше не превратится в страдание за других. Появилась новая смелая группа людей – астронимателей – чья цель состоит в том, чтобы сделать космический полет доступным для каждого».

Если учесть, что это исходило от главы государственного агентства, регулирующего вопросы аэрокосмической безопасности, заявление Блейки представляло собой веское одобрение, и оно стало причиной для оптимизма космических предпринимателей. Они могли вздохнуть с облегчением – по крайней мере в данную минуту.

Но при всем энтузиазме, вызванном новой отраслью и будущим, которое она возвещала, оставались и серьезные вопросы о том, как следует ее регулировать.

Блейки в своем выступлении признала, что держаться на уровне быстро растущей отрасли «станет настоящим вызовом».

От Федерации персональных космических полетов на слушаниях присутствовала пара представителей, готовых оспорить призывы к тем правилам, которые показались бы обременительными. Майкл Келли, член Федерации, также состоявший в Консультативном комитете FAA, отмечал: они вступили в область, где нет прецедентов. Никто еще не пытался полететь в космос на коммерческой основе. Никто не пытался еще регулировать этот процесс. Если же правительство вступит в дело с излишним рвением, то его «инициатива будет равносильна запрету персональных космических полетов как роду деятельности», – сказал Келли.

Вместо этого было необходимо, чтобы отрасль сформировала собственные стандарты, которые будут развиваться по мере набора опыта, шаг за шагом. «Только люди, лично участвующие в проекте, способны набирать опыт, его они смогут быстро и своевременно приложить к поддержке новой отрасли», – сказал Келли.

Уилл Уайтхорн, президент Virgin Galactic, также был участником слушаний в Конгрессе и указал, что угробить заказчиков – довольно плохой способ ведения бизнеса.

«Если учесть, что уже 1800 человек обратились к нам, желая полететь в космос в первые годы, а список лиц напоминает телефонный справочник Голливуда, включая сам Конгресс и множество международных звезд, вряд ли захочется начать космические полеты, в которых эти люди будут погибать, – сказал Уайтхорн комитету. – Наши намерения не могут быть иными, чем работать самым безопасным способом из всех возможных».

Слушания прошли на уровне, соответствуя лучшим ожиданям, однако требовалось сохранять бдительность.

После совещания в Валентинов день Маск предложил участникам тур по своему предприятию. Для группы инженеров и предпринимателей его предложение выглядело так же, как для шестилетнего ребенка – экскурсия на шоколадную фабрику.

Маск привел гостей в цех, где «группа стала наперебой задавать детальные технические вопросы, и он ответил на все, – рассказал Гедмарк. – Ни разу он не произнес: „Мне не хотелось бы отвечать на ваш вопрос, потому что это проприетарная информация“… Его осведомленность впечатляла».

Тут Джон Кармак, разработчик видеоигр, основавший свою ракетную компанию, заметил чертеж кабельной сети, разложенный на столе. Он тщательно изучил его, потом поднял взгляд на Маска и сказал: «У меня вопрос. Какое сечение проводов у вас используется вот здесь?»

На этот вопрос Маск, который выдержал до того перекрестный допрос по техническим деталям, наконец не смог ответить.

Его команда уже работала над второй ракетой фирмы под названием «Фолкон-9». (От планов создания ракеты «Фолкон-5» с пятью двигателями на первой ступени, которую Маск обещал несколькими годами раньше на приеме в FAA, она уже отказалась.)

Однако кое-чего на предприятии не оказалось. Первая ракета, которую SpaceX собиралась запустить, находилась на месте старта в тысячах миль от Эль-Сегундо, на Маршалловых островах в Тихом океане. Ее первый старт все откладывался и откладывался, но компания была уже близка к первой попытке запустить ее двигатели.

SpaceX не могла, однако, быть уверенной в том, полетит ракета или взорвется.