К счастью, за организацию моего путешествия отвечали опытные сотрудники из Бюро полярных программ. На Южный полюс меня доставляли в основном на военном самолете; а самым большим потрясением стала информация, что в летных документах пассажиры официально называются «самозагружающимся грузом».

Мое первое путешествие на Южный полюс в 2005 году помнится так ярко, словно это было вчера. Как и Роберт Фолкон Скотт, я вел подробный дневник. Как и Скотт, не знал, когда вернусь на Большую землю. Но, в отличие от него, не испытывал ни малейших лишений. Я двинулся в путь 10 декабря 2005 года, в 109-летнюю годовщину смерти Альфреда Нобеля, с двумя чемоданами: в одном были запасы кошерных продуктов на месяц «экспедиции». Второй предназначался для теплой одежды. Как и все матери, моя дала мне мудрый совет: «Возьми куртку!» Я легкомысленно отмахнулся: «Мама, мне дадут куртку. На самом деле мне дадут две, если я захочу: одну — Carhartt, а другую на гусином пуху». Последняя была ярко-красного цвета с отражателем на спине, чтобы в случае чего поисково-спасательной команде было проще найти во льдах мое замерзшее, безжизненное тело. Будучи послушным сыном, об этом я умолчал.

После короткого перелета из Сан-Диего в Лос-Анджелес я двинулся в традиционное место отправки антарктических экспедиций. Это был Крайстчерч — милый небольшой городок в Новой Зеландии, построенный по образу и подобию Стратфорда-на-Эйвоне в Англии. Даже река там называется Эйвон, и можно провести денек, катаясь по ней в деревянной лодке. Именно отсюда Роберт Скотт отбыл в свое последнее путешествие к Южному полюсу, а после того как он не вернулся, его жена изваяла скульптуру из белого мрамора. Трагическое изображение Скотта, идущего на север, словно он возвращается к ней, в Лондон.

Одного дня в Крайстчерче более чем достаточно, чтобы зарегистрироваться на рейс и собраться в поездку. Вам не нужно ходить по магазинам, чтобы закупить необходимое снаряжение: его выдают на месте — при условии, что вы сумеете разобраться в местном сленге. «Зайдите в ЦВО и получите ЭХП. Только после этого вы допускаетесь до вылета из КТЧ в МКМ!» — гласила суровая табличка в пункте сбора. В переводе на нормальный язык: ЦВО — центр выдачи одежды; ЭХП — снаряжение для экстремально холодной погоды; КТЧ — Крайстчерч; МКМ — американская антарктическая станция Мак-Мердо. Я был встревожен, так как узнал, что могу полететь на старом турбовинтовом грузовике C-130, прозванном «Геркулес», вместо нового турбореактивного C-17 Globemaster, перелет на котором занял бы вдвое меньше времени.

В день отъезда рассвело рано (по крайней мере, для астронома), и как раз в этот момент, в 5:30 утра, раздался звонок вежливого владельца хостела, в чьем лице, собственно, и состоял весь его штат. Я распаковал и натянул на себя новенький комплект ЭХП, без которого меня бы не пустили на борт самолета. Упакованный почти в 20 килограммов теплой одежды, — напомню, что дело было летом, — я отправился выпить последнюю чашечку настоящего кофе в Антарктическом центре в аэропорту Крайстчерча. В этом центре находится замечательный музей, в котором посетителям предлагается возможность почувствовать себя полярниками — испытать на себе антарктические ветра и минусовые температуры, прокатиться на настоящих снегоходах Snowcat по искусственно созданным заснеженным ландшафтам и многое другое. Я не стал покупать билет на аттракционы, решив, что вскоре меня ждут настоящие антарктические приключения. После того как веселые парни из новозеландских ВВС проверили, нет ли у нас незаконных веществ, — кажется, это единственное, что запрещено на всем континенте, — я был готов к вылету.

Четырехмоторный военно-транспортный самолет C-130, введенный в эксплуатацию еще в 1950-х годах, — местная турбовинтовая рабочая лошадка. Внутри спартанская обстановка, как и подобает самолету, предназначенному перевозить взводы морпехов и военные грузы. Это вьючное животное, участвовавшее в десятках войн после того, как было введено в эксплуатацию шесть десятков лет назад, не имеет удобных откидывающихся кресел. По правде говоря, на нем вообще нет сидений для пассажиров — девять часов предстояло провести на жесткой скамье или грузовой сетке. Вместо туалета — две 20-литровые бадьи в задней части самолета, которые любовно называют «горшками с медом».

В салоне всего два иллюминатора и, разумеется, никаких улыбчивых стюардесс, предлагающих еду и напитки. Нашим стюардом был угрюмый сержант, официально именуемый каргомастером или «ответственным за груз». Его единственная забота состояла в том, чтобы ученые (которых он насмешливо называл «мензурками»), держали свои чертовы руки подальше от «прыжковой кнопки», которая подает пилотам сигнал, что парашютисты готовы к прыжку и нужно открыть рампу.

Рядом со мной сидел мой коллега Дэнис Баркатс, которому предстояло остаться в Антарктиде «на зимовку» и обеспечивать работу BICEP на протяжении следующих 11 месяцев. Дэнис написал блестящую диссертацию в Принстоне под руководством Сьюзан Стаггс. Эндрю Ланге взял его в свою лабораторию в 2004 году, после того как я получил преподавательскую должность в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Я тоже предлагал Дэнису стать моим первым постдоком, но перспектива работать с одним из величайшим светил космологии была слишком привлекательна, чтобы он мог от нее отказаться. Я его понимал.

Нам предстояло девять часов полета — достаточно времени, чтобы поговорить обо всем. Я спросил, почему он, молодой парень, согласился уехать от цивилизации так далеко и надолго. Дэнис ответил, что рассматривал это как возможность проверить себя — морально и физически. И, что гораздо важнее, он хотел внести свой вклад в успешность эксперимента BICEP и, если посчастливится, помочь ответить на древнейший вопрос, который волнует человечество: как начиналась наша Вселенная?

Он рассказал мне об испытаниях, которые ему пришлось выдержать, чтобы попасть на Южный полюс. Я слушал его с открытым ртом. Его подвергли скрупулезному психологическому тестированию, чтобы убедиться, что он сможет выдержать многомесячное пребывание «во Льдах»: после того как в Антарктиде начинается осень, вы попадаете в ледовый плен на полгода, до наступления весны. В тестах требовалось ответить, справедливо или нет то или иное утверждение. Некоторые пункты были вполне разумные: «У меня обычно довольно теплые руки и ноги». Другие преследовали какие-то таинственные аналитические цели: «Меня удовлетворяет моя сексуальная жизнь» и «Когда я общаюсь с людьми и слышу странные вещи, это вызывает у меня беспокойство». Наконец, там были настоящие головоломки, решая которые можно усомниться в своем психологическом здоровье: «Я бы хотел стать певцом» или «У меня никогда не было трудностей с осуществлением и сдерживанием акта дефекации». Но оно того стоило, заверил меня Дэнис: в следующем году на Южном полюсе ему предстоит один рассвет и один закат, так что всего за одну ночь он заработает 75 000 долларов!

Мы с удовольствием болтали, сидя, вероятно, на худших местах в самолете. Каргомастер разместил нас в конце грузового отсека, недалеко от тех самых «горшков с медом». Их было два: вертикальный контейнер для мужчин и бадья с пенопластовым сиденьем для женщин, скромно отгороженная чем-то, напоминающим заляпанную кровью занавеску из душевой в фильме «Психо».

Как я уже говорил, C-130 не предназначен для перевозки людей на дальние расстояния; это скорее большой летающий грузовик грязновато-оливкового цвета, как и полагается военной машине. В нескольких шагах от нас стояли ящики с тонной бананов, которые испускали восхитительный аромат… первые полчаса полета. Так мы с Дэнисом и лавировали: сядешь слишком близко к бананам — тошнит от их благоухания, отодвинешься подальше — настигает аромат «горшков с медом».

Спустя девять часов после вылета из Крайстчерча и неделю после отправления из Сан-Диего я прибыл в Антарктику. Наконец я оказался на станции Мак-Мердо, расположенной на небольшом вулканическом острове ледяного континента. На самом деле это была не земля — самолет сел на взлетно-посадочную полосу — трехметровую толщу льда на острове Росса, где 100 лет назад Роберт Скотт разместил свой базовый лагерь. Было на удивление тепло; выйдя из нашего 100-килограммового грузового судна, я оказался по щиколотку в луже воды. Хорошо, что каргомастер заставил нас надеть теплые носки и непромокаемые ботинки.