Люди – на редкость общительные и толерантные создания. Иногда в это слабо верится, особенно когда мы видим дурное поведение наших сородичей в интернете, в политике, да и в повседневной жизни. Более того, преступность, насилие и войны, кажется, выставляют нас как неисправимо конфликтный вид. Но история демонстрирует, что современный человек в среднем менее склонен к насилию, чем люди прошлого века и предыдущих эпох. Мы постепенно учимся жить вместе более мирно, хотя пока еще далеки от совершенства.

Сравнение нашего вида с ближайшими родственниками среди существующих сегодня видов, шимпанзе и бонобо, будет, несомненно, в нашу пользу. Другие человекообразные обезьяны конфликтуют в больших социальных группах, а встреча с незнакомым им представителем собственного вида естественно вызывает страх и стресс. Каким-то образом человеку удается большую часть времени жить бок о бок с большим числом других людей, спокойно реагировать на встречи с незнакомцами и поддерживать высокоразвитое сотрудничество для реализации совместных проектов. И в самом деле, потрясающий успех человека как вида, а также развитие невероятно богатой совместной культуры стали возможными именно благодаря способности людей к кооперации и взаимопомощи. И для того, чтобы этого добиться, нам пришлось… приручить себя.

Наш вид появился в Африке по меньшей мере 200 000 лет назад. Вероятно, способность к символическому поведению, включая искусство и речь как средства коммуникации, была у Homo sapiens с самого начала, а может быть, и за сотни тысяч лет до образования отдельного вида, у общего предка современного человека и неандертальца. После ряда случайных проявлений символического поведения, зафиксированных в археологической летописи (в виде странной продырявленной ракушки и странного кусочка растертой охры), около 50 000 лет назад эта особенность проявляется очень ярко и широко. Начиная с этого периода человек производит разнообразные типы предметов и создает настолько большое число произведений искусства, что часть его дошла и до наших дней – в виде резных животных и фигурок из кости, а также наскальных росписей. Антропологические исследования распространения культуры на территории Тасмании и Океании помогают понять, что именно пробудило творческий потенциал человека. Если удастся провести сравнение, то можно предположить, что культура ледникового периода достигла своего расцвета, когда популяции людей стали достаточно крупными, смогли передвигаться и поддерживать связи с другими представителями вида, чтобы обеспечить распространение, укоренение и развитие идей.

При этом увеличение численности для любого вида чревато проблемами. Чем больше людей – тем больше ртов, а значит – ожесточеннее борьба за ресурсы. Некоторые утверждают, что появление «современного поведения человека», с его сложной культурной основой, было возможно только при условии высокого уровня терпимости в обществе. Когда мы не так сильно боимся других, менее враждебны и открываемся навстречу друг другу, тогда мы можем учиться.

Искоренение склонности к агрессии в результате отбора приводит к значительным изменениям в поведении всех животных, от серебристо-черных лисиц до мышей. Как можно предположить, животные становятся заметно более дружелюбными. Однако одновременно с изменениями поведения, связанными с гормонами, также происходят и морфологические изменения, в частности изменяется форма головы и лица. Ручные серебристо-черные лисицы, помимо белых пятен на меху, отличаются более мелкими клыками и менее крупным черепом с укороченной мордой. Ручные взрослые особи похожи на дикий молодняк.

За последние 200 000 лет череп человека также претерпел изменения: он стал менее тяжелым, уменьшились надбровные дуги, стали более тонкими кости, а также сократилась разница в размере клыков у женщин и мужчин. Та же закономерность наблюдается и у серебристо-черных лисиц и других прирученных видов. Вероятно, подобные изменения вызваны снижением уровня гормона тестостерона, который влияет на поведение и на рост костей. Тестостерон оказывает специфическое воздействие на разных этапах развития организма. У тех, кто в утробе матери подвергался воздействию относительно высоких концентраций тестостерона, обычно меньшего размера лоб, более широкое лицо и выдающийся подбородок. У мужчин с повышенным уровнем тестостерона в период полового созревания лица более вытянутые и более выражены надбровные дуги. Мужчины с таким очень «мужественным» лицом воспринимаются как более доминантные особи.

При изучении древних окаменелостей современного человека ученые обратили внимание на то, что у наших древних предков в основном намного более выраженные надбровные дуги, чем у представителей нашего вида в более поздний период. Но можно ли более точно установить, когда именно проявились эти изменения? Найти ответ на этот вопрос вызвалась команда специалистов по эволюционной антропологии из США, которые измерили и сопоставили образцы черепов: некоторые возрастом от 200 000 до 90 000 лет, другие не старше 80 000 лет и, наконец, большое число экземпляров возрастом не более 10 000 лет. Было обнаружено, что наиболее выражены надбровные дуги у черепов возрастом более 90 000 лет по сравнению с более поздними образцами. Высота лица также была больше у более древних представителей вида. Процесс «феминизации» человеческого лица продолжился в эпоху голоцена. Возможно, что такие изменения черт лица зависели от изменения уровня тестостерона. Если это так, то более изящные и «женственные» формы черепа – как у женщин, так и мужчин – могли быть побочным продуктом отбора по признаку социальной терпимости по мере увеличения численности популяций. Представить, как действовал отбор, достаточно легко. Эволюция, как блестяще сформулировал генетик Стив Джонс, представляет собой «экзамен из двух заданий». Недостаточно просто выживать, необходимо также воспроизводить себе подобных – передавать свои гены следующему поколению. Если вы – изгой, то сдать или даже попытаться сдать вторую часть экзамена вам может быть не по силам. Поэтому если у мужчин со сниженным уровнем агрессии было больше шансов иметь потомство, то такой признак быстро распространился бы в популяции. По мере развития человеческого общества, когда наши предки стали жить в более тесном соседстве, они стали больше полагаться на общество в вопросах выживания: получается, мы, даже не подозревая, одомашнили самих себя.

Есть еще одна общая черта между одомашненными животными и человеком, и в нас она доведена до предела. Мы очень медленно развиваемся. Люди дольше, чем потомство какого-либо дикого вида, остаются малышами, по-щенячьи беспомощными. Малыши и молодняк обычно более доверчивые, более дружелюбные, более игривые и больше учатся, чем взрослые. Представьте себе различные случаи, когда человеку удавалось мириться с присутствием диких животных или даже отлавливать их, чтобы в дальнейшем они не просто привыкли к людям, но и готовы были с ними сотрудничать, – в таком случае гораздо логичнее выбирать молодых особей, будь то щенки, телята и жеребята. И если предположить, что в последующих поколениях именно те животные, которые медленнее развивались и дольше оставались восприимчивы к влиянию человека, имели больше шансов продолжить союз с людьми, то становится понятно, каким образом одомашнивание видов – без явного намерения – «заставляло» животных дольше оставаться молодыми.

«Одомашнив» самих себя, мы изменили то, как на нас действует естественный отбор: преимущество стало отдаваться тем, кто дольше не старел, по крайней мере с точки зрения поведения. На первый взгляд это несложное превращение. Ранее некоторые гипотезы опирались на представления о неотении: в некотором роде остановленное развитие, позволяющее взрослым организмам оставаться более похожими на детей, как физически, так и в отношении поведения. Более подробный биологический анализ, в частности генетический, исключает данную теорию. Все далеко не так просто. «Детскость», конечно, играет определенную роль, но только ею все не ограничивается. Сегодня мы только начинаем понимать взаимосвязи между нашими генами, гормонами и окружающей средой, в том числе другими видами. И тем не менее, возможно, все изменения, составляющие «синдром одомашнивания», – поведенческие, физиологические и анатомические – в различных одомашненных видах что-то объединяет. Это «что-то» – определенная популяция клеток эмбриона, которые в дальнейшем дают начало различным клеткам и тканям организма, от клеток надпочечников до синтезирующих пигмент клеток кожи, частей лицевого скелета и даже зубов. Различные варианты развития этих эмбриональных клеток, которые называются клетками нервного гребня, практически идеально совпадают со всеми признаками синдрома одомашнивания. Если нужно предсказать, какие последствия вызовет дефект одного-двух генов в клетках нервного гребня, логичнее всего предположить, что это повлияет на определенные гормоны и черты поведения, форму лица и размер зубов, а также вызовет любопытные изменения в пигментации кожи. Пока это только гипотеза, однако многообещающая: предсказания, сделанные с ее помощью, могут быть проверены опытным путем. У эмбрионов одомашненных животных должно быть меньшее число клеток нервного гребня. И если удастся выявить мутации, связанные с одомашниванием, которые затрагивают клетки нервного гребня, то можно будет объяснить сам синдром одомашнивания – а также почему у разных млекопитающих под влиянием одомашнивания проявляются сходные изменения. Время и новые исследования покажут, справедливы ли догадки ученых.

Философ XVIII века Жан-Жак Руссо считал цивилизованного человека в некоторой степени «дегенератом»: бледная, вялая тень благородно-дикого предка. Однако философы-гуманисты рассматривали «одомашнивание» как положительное явление, которое отдаляет человека от первоначального состояния дикаря. Вопрос о самоодомашнивании человека стали интерпретировать с политической и моральной точек зрения. Такое злоупотребление идеями биологии всегда имело место, но у эволюции отсутствует нравственная сторона. То, что происходит, происходит потому, что естественный отбор оставляет те адаптации, которые полезны именно в этот момент именно в этих природных условиях, и отсеивает остальные. То, что было хорошо для наших предков, сегодня может быть не так уж полезно для нас. С моральной точки зрения наши предки были не лучше и не хуже нас. Люди научились лучше сосуществовать в обществе просто потому, что это практично, а не из высших нравственных принципов. Мы же не будем утверждать, что собака морально превосходит волка, корова – тура, а культурная пшеница – родственные ей дикие злаки.

Физические изменения, постепенно происходившие с людьми, которые, похоже, отражают тенденции к снижению агрессии и увеличению толерантности, соответствуют тому, что мы наблюдаем у домашних животных, но также согласуются с различиями, существующими между дикими видами. Например, бонобо – родственники шимпанзе, однако они менее агрессивны и более игривы. Помимо этого, они развиваются медленнее, чем шимпанзе: малыши бонобо менее пугливы и более зависимы от матери. У бонобо разница в форме черепа и размере клыков у особей мужского и женского пола меньше, чем у шимпанзе. Данные анатомические изменения, вероятно, появились как случайные, побочные эффекты отбора по признаку общительности, как это наблюдалось у серебристо-черных лисиц. По всей видимости, процесс, подобный «самоодомашниванию», – весьма распространенное явление в эволюции млекопитающих, по крайней мере тогда, когда бо́льшая социальная терпимость способствует «эволюционному успеху».

Хотя некоторые философы считали, что «самоодомашнивание» человека в некоторой степени представляет собой отход от общих правил эволюции, и в частности естественного отбора, наличие сходного набора характеристик у других – неодомашненных животных – указывает на обратное. Естественный отбор все еще активно действует, даже когда это положительный отбор по просоциальному, неагрессивному и кооперативному поведению. И вновь человек – не исключение, хотя нам так часто хочется им быть. Приходится играть по общим правилам.

Что касается одомашненных нами животных, возможно, нам просто очень повезло: мы использовали природный потенциал, приручив эти виды, обеспечив себе надежных союзников. Этот потенциал к приручению может быть сильнее выражен у одних животных по сравнению с другими, в зависимости от того, как развивалось сообщество этих животных и как складывались их взаимоотношения с представителями других видов: вероятно, поэтому оказалось проще одомашнить волка, чем росомаху, лошадь, чем зебру. Что касается человека – мы всегда были готовы к самоодомашниванию. Человекообразные обезьяны – существа социальные. Люди успешнее жили в тесных сообществах, в которых становились еще более общительными. Остановить этот процесс было нельзя. И быть юными, по-щенячьи игривыми и по-детски доверчивыми нам удается лучше, чем кому-либо. С наступлением неолита, когда появилась возможность прокормить растущие человеческие популяции, наши предки сформировали новую среду обитания, в которой они процветали. По мере увеличения населения, когда люди стали жить в еще более тесном соседстве, отбор по признаку социальной терпимости должен был ужесточиться. Обитатели Чаталхёюка жили буквально на головах друг у друга, в небольшой цитадели с домами из сырцового кирпича. Сегодня мы можем жить в огромных, густонаселенных городах исключительно благодаря этой терпимости, благодаря тому, что мы сами себя приручили. Но, конечно, мы изменили не только нашу среду обитания.