Зоррита стала моим спутником всего на три дня, но и за это короткое время мы стали очень близки. Хоть судьба и свела нас случайно, почти сразу между нами возникло взаимопонимание. За проведенный вместе короткий срок я успела сильно привязаться к Зоррите. Она стала мне верным другом. Но, когда мы прощались, я понимала, что, вероятно, никогда ее больше не увижу.

В первый день между нами еще держался определенный языковой барьер, но я быстро поняла, как общаться с Зорритой, и она прекрасно понимала все мои желания. Вдвоем мы пересекали долины, переходили реки и поднимались в горы. Всю дорогу она надежно несла меня, следуя указанному мной направлению, но выбирая наиболее безопасную тропу среди колючего кустарника и крутых каменистых горных хребтов.

Встретились мы с Зорритой в конюшне на ранчо Серро-Гидо в долине Лас-Чинас, недалеко от горного хребта Торрес-дель-Пайне на юге Чили. С лошадью меня познакомил гаучо по имени Луис. На нем были свободные черные льняные брюки, высокие кожаные сапоги, красная рубаха и коричневая кожаная куртка. Голову гаучо покрывала черная шляпа с красным шнуром, длинные растрепанные черные волосы спускались на спину. Обросшее щетиной лицо и руки Луиса были загорелыми и обветренными. Я прикинула, что ему должно быть около пятидесяти, а может, и меньше. Несомненно, этот человек проводил большую часть своей жизни на свежем воздухе, занимаясь лошадьми. Луис почти не говорил по-английски – а я совсем не знаю испанского, – но каким-то образом он смог спросить, ездила ли я когда-то верхом, и я ответила: да, немного. Луис объяснил, что Зоррита – необыкновенная лошадь. Она – чемпион. Садясь в седло, я ощущала одновременно приятное волнение и страх.

Я привыкла к английскому стилю верховой езды, когда вы обеими руками держитесь за поводья, ваши ноги надежно закреплены в стременах, а при галопе вы слегка приподнимаетесь в седле. Западный стиль езды совершенно иной: вожжи нужно сжимать одной рукой, упираясь в стремена лишь пальцами ног, и при галопе сидеть плотно в седле. Мне повезло опробовать этот подход раньше, но это было несколько лет тому назад, и я, если честно, все еще не чувствовала себя уверенно, сидя на лошади таким образом. Я довольно быстро пообвыклась, но самое замечательное было то, что Зоррита, кажется, мгновенно почувствовала нового седока. Буквально через пару минут она моментально понимала все мои желания относительно направления и скорости движения. Мы покинули ранчо и отправились в вытянутую долину, за которой вздымались заснеженные горные вершины. Через час прогулки шагом и рысью Луис подъехал поближе.

«Bien?» – поинтересовался он. «Muy bien», – ответила я. «Gall-op?» – продолжил гаучо, и не успела я ответить, как он пришпорил свою лошадь, и мне ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Зоррите не терпелось перейти на галоп с того самого момента, как мы покинули конюшню, – и вот мы уже летели вниз по склону долины, и копыта лошадей гулко ударялись о землю. Это было совершенно потрясающе!

Через три часа езды мы добрались до места назначения и разбили лагерь у реки. Тогда мы с чилийским палеонтологом Марсело Леппе охотились за останками динозавров. Его участок располагался выше в горах над нами – туда мы и направились на следующий день. Первая часть подъема оказалась крутой, однако земля была покрыта травой и мхом. По мере того как мы продвигались все выше, растительность постепенно исчезала, и приходилось идти вверх по все более отвесному, пыльному и каменистому склону. Он уходил вверх под углом почти 45°. Я следила за Луисом, который поднимался передо мной. Его лошадь неустойчиво держалась на голой каменной поверхности. Мы с Зорритой шли следом. Сначала моя лошадь ступала несколько неуверенно, как будто пробуя копытами прочность склона. Она двигалась по выбранной ею самой узкой тропке. Какие-либо проторенные дорожки здесь начисто отсутствовали. Из-под копыт Зорриты сорвались и укатились за обрыв несколько камней. Я заставила себя не смотреть в сторону их падения. Затем мы повернули за угол и оказались на более покатом склоне, вновь покрытым травой. Оказалось, что это ложная вершина, и нам пришлось подниматься еще выше, чтобы добраться до места, где нашли окаменелости, ближе к настоящему пику, но самая опасная и обрывистая часть пути была уже позади. Я вздохнула с облегчением. В тот момент я поняла, что большую часть этого сложного подъема я старалась сдерживать дыхание.

Добравшись до места, мы провели несколько часов за работой, собрав множество поверхностных образцов, оголившихся после схода зимнего снежного покрова, ускоренного ветром, бросавшим нам в лицо горсти песка, пока мы искали древние останки. Я нашла часть позвонка гадрозавра, утконосого динозавра, обитавшего здесь 68 миллионов лет назад, и несколько фрагментов чилийской араукарии, настолько хорошо сохранившиеся, что до сих пор просматривались волокна и кольца древесины.

Настало время возвращаться обратно в лагерь, пока совсем не стемнело. Спуск оказался еще более пугающим, чем путь наверх. На этот раз не смотреть вниз было невозможно. Я привстала в стременах и тут же опустилась обратно в седло. Если бы Зоррита оступилась, то мы бы обе полетели до самого подножия склона. Можно было, конечно, спешиться и спускаться самостоятельно, но я доверилась лошади – и она доставила меня вниз целой и невредимой.

Какое удивительное партнерство с другим живым существом! Оно стало возможным благодаря тому, что в течение многих веков люди и лошади узнавали друг друга ближе, учились сотрудничать и развивали доверительные отношения. По-видимому, важную роль здесь сыграла и естественная предрасположенность лошадей – какое-то глубинное чувство, позволившее им, как и собакам, заключить такой межвидовой союз. Лошади – от природы общительные существа. Каждый раз, когда мы останавливались на привал, Зоррита стремилась расположиться рядом с другими лошадьми. Когда нужно было снова отправляться в путь, она подгоняла других, подталкивая их головой в бока и шею, тыкаясь мордой им в нос. И лошади отвечали взаимностью. Пару лошадей мы оставили на привязи в лагере. По возвращении, едва завидев их у подножия горы, Зоррита издала радостное ржание. Лошади заржали в ответ. Они, несомненно, были очень рады встрече.

Каждый вечер гаучо уводили лошадей обратно в конюшню и возвращали их в лагерь в долине утром. Однажды вечером мы услышали, что им удалось отловить одну из диких лошадей, los baguales по-испански, которые свободно паслись в долине Лас-Чинас. В последний день мы свернули лагерь и отправились верхом к перевалу. В загоне я спешилась и, привязав Зорриту к ограде, прошептала ей на ухо нежное прощание, поглаживая ее по шее. Она стояла и спокойно ждала, пока вернутся все участники экспедиции и все лошади будут привязаны в ряд вдоль забора.

Дикий жеребец стоял в углу, привязанный в стороне от остальных, с простой веревочной уздечкой. У него были невероятно длинные и красивые вороные хвост и грива. Конь выглядел скорее любопытствующим, чем напуганным, но его жизнь на воле подходила к концу. Люди приручат его дикую натуру. Я была уверена, что жеребец станет настоящим украшением конюшни. К тому же здесь ему не грозят пумы, да и сена всегда вдоволь. И все же мне было несколько жаль его.

Когда я ушла и за мной закрылась калитка загона, у Зорриты случился потрясающий приступ гнева. Хочется думать, что он был вызван моим отъездом. Лошадь встала на дыбы с такой силой, что выдернула из земли столбик изгороди. Началась форменная суматоха, лошади ржали и брыкались, но гаучо быстро забежали в загон, поймали и успокоили лошадей. К счастью, Зоррита не поранила себя, и вскоре ее гнев прошел. Она была хорошо прирученной лошадью, но в ее груди по-прежнему билось дикое сердце.