Глава 8
Исповедь предводителя
Машина наконец-то остановилась. Получив указание от Полковника: стать моим поводырем, водитель открыл дверь – будто бы я сам не мог – и, взяв меня за локоть и придержав голову, помог выбраться. На улице пахло дождем и дул свежий ветер. Я вдохнул полной грудью, покрутил головой, размяв шею, и положил ладонь водителю на плечо.
– Пойдем? – спросил он.
– Как хоть зовут тебя? А то от Полковника только и слышно, что сынок да дружочек.
– Стас.
– Что ж, веди меня, Стас, к предводителю вашенскому. Тьфу ты, нашенскому!
Он двинулся вперед, а я поплелся следом, спотыкаясь на каждой кочке. Сделав около полусотни шагов, мы вошли в помещение и спустились по лестнице, с которой мои ноги справились довольно легко, почти без эксцессов. Лишь на последней ступеньке чуток оступился. Ступенек я насчитал двенадцать.
Мне не был понятен смысл дальнейшей конспирации, но возражать я не стал, молча топая за своим поводырем. Со всех сторон начали доноситься голоса, как женские, так и мужские. Они что-то или кого-то с задором обсуждали. Посмеивались.
– Свежачок, – произнес мягкий мужской голос.
– Ага, еще один впечатлительный обыватель, поверивший в свою избранность, – добавил голос погрубее.
Теперь стало ясно, кого именно они обсуждают, но мужские голоса быстро заглушили женские. А те уже взялись за мою персону как следует, перебивая друг друга и одаривая смешками каждую новую фразу:
– Как зовут тебя, сокол мой?
– Ох, и зеленый еще, молоденький…
– Просись к нам, новенький, не пожалеешь. У нас тут как…
– Бабоньки, а фигурка-то у него просто объедение! Занимайте очередь, я первая! Я первая!
– Губу раскатала, так он прям и позарился на твои кости! Первой буду я, так что пока выкуси, малолетка необъезженная! Мальчику нужна женщина зрелая, опытная и с аппетитными формами!
– Продолжайте трепать языком и облизываться, дуры, а я, в отличие от вас, на святое посягну немедля! Меньше слов, больше дела!.. – откликнулась уже шестая по счету.
Их что здесь – целый батальон?
Она не шутила. Ее рука скользнула по моему паху и, резко переметнувшись на ягодицы, хлопнула по ним. На мгновение наступила тишина.
Представляю, что сделала бы Натали, увидев такое. Как минимум, отгрызла бы «шестой» кисть, а как максимум – голову. Куда меня, черт побери, привезли?! В публичный дом, что ли, да еще и в самый помойный?!
– Ну и как там у него все устроено, мерзавка, хвастайся? – пробасила пятая, возродив гул и хихиканье.
– А нечем особо хвастаться. Агрегат у парня самый что ни на есть обычный.
– Ой, да тебе какой ни дай – все мало!
Скромное хихиканье переросло в беспардонный хохот.
– Молчать! Я сказал: молчать! – заорал Полковник. Задержавшись на улице, он докладывал по телефону о нашем прибытии и вряд ли слышал и видел все, что здесь происходило. Но ему сполна хватило и последних эпизодов, чтобы сорвать с себя маску невозмутимости и напомнить окружающим, кто в доме хозяин. Вспомнили они быстро и еще быстрее замолчали. У них вдруг появилась куча работы. Теперь слышны были только шустрые шажки, шуршание бумаги и клацанье клавиш клавиатур. – Совсем уже распоясались, бездельники! Весело вам, да?! Только чему вы радуетесь, бабы базарные? Чему? Сколько невинных жизней вы сегодня спасли? А скольких злодеев наказали?
– Идем-идем, не останавливайся, – сказал мне Стас. – Полковник научит их, как вести себя с гостями. И работать тоже научит.
Пройдя еще метров сорок и отворив четыре двери, мы оказались в нужной комнате. Стас резко высвободил плечо из-под моей кисти, велел оставаться на месте, а сам обратно протопал к выходу.
Дверь за моей спиной негромко хлопнула.
– Ты можешь уже снять повязку, Никита, – прозвучал мужской голос. Его тембр был мягким, спокойным, уверенным и располагающим к себе с первых же нот, но не из-за этого мое сердце сразу сжалось, а потом забилось как бешеное. В его голосе я уловил нечто родное, знакомое, давно забытое. Когда-то заживо похороненное в глубинах моего мозга, оно не умерло, оно дожидалось своего часа и вот, наконец, дождалось. Боясь разочароваться в неверности выводов, я медленно стянул повязку. – Ну, здравствуй, сынок. Здравствуй, Никитушка.
Я не разочаровался. Ничто не смогло помешать мне узнать этого человека. Ни ушедшие годы, добавившие седин и мужественности, ни искусственный глаз и изуродованная правая половина лица, испещренная шрамами и пятнами после ожогов, ни длинный чуб, безуспешно прикрывающий увечье. Это тот самый человек, которого я видел четырнадцать лет назад в родительском доме, правда, под гипнозом и только один раз. Хотя теперь, когда я услышал его голос и увидел вживую, у меня появилось чувство, что наш дом он посещал неоднократно.
Он тот самый человек, которого я уже три месяца считал мертвым и похороненным на Медведковском кладбище. Кирилл тогда быстро навел о нем справки. Оказалось, что он, его молодая жена и семилетняя дочь по трагической случайности погибли в автокатастрофе. Якобы не справившись с управлением, он съехал в кювет. Машина несколько раз перевернулась, а затем взорвалась. Все произошло за городом в каком-то захолустье, без единого свидетеля. А теперь, сидя на краю письменного стола, сложив руки на груди и пытаясь улыбаться, на меня смотрел он, тот самый «мертвец», легендарный журналист, поборник прав потрошинцев и хороший друг моего отца – Максим Громов.
Я что, сплю? Или снова нахожусь в гипнотическом трансе? Да не похоже, вроде как реально все. Но если и нет, то мне все равно нравится происходящее, и я не прочь поучаствовать. Я не хочу просыпаться. Я еще не готов к пробуждению.
В комнате нас было только двое. Понятия не имею, куда подевался Полковник со своей драгоценной девчушкой, по каким таким важным делам умчался водитель-ас и чем вообще занимаются все остальные сотрудники, включая сексуально озабоченных, и, честно признаться, мне было абсолютно на это наплевать. Сейчас меня интересовали вопросы куда более актуальные.
– Вы же… Максим Громов, верно?
– Молодец, узнал.
– Но как?.. Вы здесь, вы живы… еще и руководите этим наивным сбродом.
– Поверь, когда я узнал, что сын моего погибшего друга жив, у меня случился не меньший шок. Вот уж поистине пути господни неисповедимы. Ты прошел через ад, но остался человеком и взял от отца только самое лучшее. Будь уверен, он бы тобой гордился. Ты стал настоящим мужчиной, Никита. А твое вступление в наши ряды я, без сомнения, считаю знаком свыше, переломным моментом в борьбе, предзнаменованием нашей будущей победы.
Теперь я понял, откуда берутся все те пафосные изречения молотовских адептов, но если прежде они меня забавляли, то сейчас уже как-то не очень. Из уст лидера хотелось слышать дельные и не лишенные здравого смысла высказывания. Но кого здесь волнуют хотения желторотого салаги?
Я осмотрелся. Как для апартаментов шефа все выглядело довольно скромно, безвкусно и тоскливо. На окрашенном в бледно-желтый цвет потолке висели два шарообразных плафона. Один из них не светил и размещался ближе к двери, второй – к стене напротив, и он светил, но все равно тускловато.
Стена напротив почему-то была такого же цвета, как и потолок. На ней крепился прямоугольный стенд с фотографиями, газетными вырезками и самоклеющимися бумажками для заметок, исписанными вдоль и поперек маркерами разных цветов. Стенд занимал большую часть стены, не доставая длинными краями до потолка и пола около полуметра. Между ним и громоздким письменным столом темно-коричневого цвета стояло офисное кресло, обтянутое черной кожей.
Стена с левой стороны подпиралась алюминиевым полочным стеллажом, заставленным в два ряда книгами, а с правой – стареньким диваном, компенсирующим свой облезлый вид внушительными размерами. Над ним висели три фотографии в деревянных рамках под стеклом, и на каждой из них Громов был запечатлен со своей женой и дочерью. Они прижимались друг к другу, искренне улыбались, казались счастливыми и жизнерадостными.
– Я хочу знать все.
– И ты узнаешь, Никита. Все узнаешь.
– Для начала расскажите о себе.
– О себе?
– Да. Возможно, это не совсем корректный вопрос, и вам, наверное, тяжело об этом вспоминать, но та автокатастрофа… – Я машинально посмотрел на изуродованную часть лица. – Она ведь не была случайностью?
– Не была.
– И вы единственный, кто тогда выжил?
– Не знаю.
– Как это?
Демонстрируя ладонь, Громов повел рукой в сторону дивана. Я присел.
– То, во что мне предстоит тебя посвятить, выходит далеко за грани понимания обыкновенного обывателя. Коими и мы когда-то являлись. Людям изо дня в день вешают лапшу на уши, где бы они ни находились и чем бы ни занимались, но тотальное оболванивание ведется не только с помощью средств массовой информации, как считают некоторые. Нет, нужно смотреть шире и копать глубже. Намного глубже. Намного.
Задержав взгляд на одной из семейных фотографий, он произнес что-то невнятное, а потом и вовсе замолчал, предавшись размышлениям.
– Это все понятно, но…
– Чему на самом деле учат в школах и в вузах? Кого они лепят из наших детей? А кого вылепили из нас? И чему могут научить такие родители, которые сами всю свою сознательную жизнь, начиная с яслей, поддавались промывке мозгов? Вот над чем стоит задуматься в первую очередь. Вот куда надо смотреть и где надо копать.
– Вы против нашего образования?
– Нашего, вашего – какая разница? Кругом все едино. Да и дело не в образовании как таковом.
– Ладно, я догадываюсь, куда вы клоните, но какое это имеет…
– Вряд ли. Если у тебя и есть какое-то представление, то очень размытое и частично кем-то навязанное.
– Вы босс, вам виднее, – раздраженно пробурчал я.
– В твоем незнании нет ничего зазорного. Я был таким же. Все выстроено так, чтобы превратить нас в бездумных подконтрольных роботов и скрыть истину.
Перегнувшись через стол, он дотянулся пальцами до спинки кресла. Колесики не подвели. От легкого надавливания, кресло сдвинулось с места, обогнуло стол и остановилось в полуметре от моих коленей. Вразвалочку проследовав к нему, Громов наступил мне на ногу. Я тихо прокряхтел и отодвинулся ближе к спинке дивана, а он виновато улыбнулся, пожал плечами и, опираясь руками о подлокотники, медленно погрузил свое тело в кресло, производя своеобразные звуки.
Кожаная обивка подвела? Или босс не стал препятствовать естественным процессам организма? А может, развратные сотрудники подшутили, подсунув ему «подушку-пердушку»? Да кто ж теперь признается-то?!
Закинув ногу на ногу, он пригладил чуб, достающий до кончика носа, и, отчасти прикрыв им искусственный глаз, уставился на меня здоровым. Мое недовольство набирало обороты.
– Не томите, какую такую истину?
– Миром правят далеко не те, кого мы привыкли считать таковыми.
– А, ясно… только для меня это уже давно не тайна.
– Многие так считают, продолжая оставаться в неведении.
– Намекаете, что и я в неведении? Но разве мы сейчас не об одних и тех же правителях говорим?
– Уверен, что нет.
– Может, вы просто не знаете, что знаю я? И когда узнаете, то поменяете свое мнение?
– Понял, надо дать тебе выговориться. Так о чем будешь рассказывать? О мировой закулисе? О Бильдербергском клубе? О Комитете трехсот? Или о Вавилонском братстве?
– Ну да, обо всем этом и собирался. Кем они там в действительности являются? Масонами, иллюминатами или рептилоидами с аннунаками, а может, просто состарившимися мультимиллиардерами, которые бесятся с жиру и не знают, чем бы им уже заняться? Они, видите ли, так забавляются, когда строят козни целым нациям, рвут на куски мир и организовывают войны. Пока ни в чем не повинные люди умываются кровавыми слезами, те приумножают свои состояния. Ну как, далек я от понимания?
– Вижу, тема о мировом правительстве тебя не оставила равнодушным. И да, какая-то мизерная доля правды в этом есть, но в основе своей все то, что доступно общественности и, соответственно, тебе, состряпано с одной-единственной целью.
– Да и с какой же?
– Увести внимание обывателей не туда.
– Даже так?
– Неужели ты думаешь, что самые богатые и влиятельные персоны на нашей планете позволили бы всяким проходимцам соваться в их дела? Раскрывать их тайный заговор и обнародовать секреты, которые каким-то волшебным образом стали известны этим самым проходимцам? Чуешь подвох?
– Дезинформация?
– Она самая. Хотя в ее нескончаемых потоках, обрушенных на затуманенные головы, проскакивают и правдивые факты.
– И как научиться их распознавать?
– Ничему не надо будет учиться, если знать, откуда произрастает корень всех зол. Все и так станет прозрачным, понятным и очевидным.
– Да вы издеваетесь, – ухмыльнувшись, мягко произнес я. Во всяком случае, попытался. – Я, конечно, вас уважаю и все такое, но вы можете нормальным языком изъясняться?
– Извини, увлекся. Высшее филологическое сказывается. – В его голосе улавливались нотки высокомерия и гордости, но уж точно не сожаления. Приложив ладонь к груди, он добавил в том же тоне: – Все, никаких больше хождений вокруг да около.
Да говори уже, черт возьми!
– Чудно, – промямлил я.
– Но для того, чтобы ты понял, откуда что произрастает, я сначала расскажу тебе о пережитом мною… моем горе… о моем жутком кошмаре наяву, а после и о событиях в Потрошино. Тем более что одно с другим тесно переплетается.
– Я это знал. То есть догадывался.
По выражению его лица я понял, что ему нет никакого дела до моих догадок. Посмотрев на семейные фотографии, он вздохнул, вытер покатившуюся слезу и сдавленно заговорил:
– Уже почти девять лет прошло, но тот злополучный вечер я помню так, будто он был вчера. Я сидел за рулем, моя жена Людмила рядом, на переднем сиденье, а дочь Карина на заднем. Мы к родителям жены направлялись, за город. Думали погостить денек-другой, подышать свежим воздухом, рыбку половить. У меня что тесть, что теща – люди золотые были. Очень добрые.
– Были?
– Да, бедные старики так и не пережили горя. В первый же год после случившегося полегли один за другим.
– Ясно. Так что же там произошло?
– Мы уже около получаса неслись по шоссе, и тут, будто под стать последующим событиям, небо затянуло черными тучами. Оно в мгновение ока превратилось из ясного и дружелюбного в нечто зловещее и ничего хорошего не сулящее. Оглушающие раскаты грома, сопровождаемые электрическими разрядами, зарядили почти без остановки. Я включил радио. Ведущие трубили о приближающейся буре с грозами и обложными ливнями, хотя буквально еще два-три часа назад они ни о чем подобном даже и не заикались. Да и не стали бы мы никуда ехать, если бы хоть что-нибудь предвещало такие скверные перемены в погоде.
– Так, а…
– Но менять планы было уже поздно. До места прибытия оставалось каких-то тридцать километров. И, чтобы быстрее туда добраться, я свернул на проселочную дорогу. Однако часто ошибающийся Гидрометцентр в этот раз оказался прав, и мою «Волгу», работающую на пределе своих возможностей, накрыло дождем, хлынувшим как из ведра. Да что там из ведра, как из корыта. – Напряжение в его голосе понемногу нарастало. – Грозовые облака, заслонившие луну со звездами и извергающие из себя тонны пресной воды, создали такой мрак вокруг, что автомобильные фары не пробивали дальше десяти метров. И тут внезапно! – воскликнул он, вынуждая меня вздрогнуть. – В воздушном пространстве… Прорывая тьму… С немыслимой скоростью пронесся шар, мерцающий ярким белым светом! Появившись спереди, он промелькнул над нами, чуть не снося крышу моей развалюхи!
Светящийся шар? Он что, серьезно? А может, это традиционный розыгрыш по-молотовски? Или своеобразный тест на мою профессиональную пригодность и смышленость? Да нет, вряд ли. Такие эмоции не каждый актер сыграет. К тому же какой нормальный человек станет приплетать к подобному фарсу свою жену и дочку?
– Пожалуйста, не волнуйтесь так, ладно? А то мне как-то не по себе становится.
Кивнув, Громов опустил взгляд и несколько секунд помолчал.
– Растерявшись, я изо всех сил надавил на тормоз и, резко провернув руль, съехал на обочину. На размокшей земле машина перестала меня слушаться и прямиком понеслась в дерево. Столкновения можно было избежать только благодаря вмешательству каких-то высших сил, но в этот день они не были к нам благосклонны. Помню, как кричали мои девчонки, а потом… я ударился головой о руль и потерял сознание.
Вновь последовало молчание. Его рот скривился, а веки уцелевшего глаза несколько раз моргнули, вытеснив еще одну слезу. В этот раз молчание затянулось, и я осмелился его нарушить:
– И что было дальше?
– Думаю, в таком состоянии я находился недолго. В чувства меня привела жена. Она тормошила меня за плечо и выкрикивала мое имя. С трудом открыв глаза, я посмотрел на нее и ужаснулся. Почти все ее лицо было в крови. Но она держалась молодцом и первым делом справилась о моем здоровье, которое в тот момент меня волновало меньше всего. И наверное, Люда это поняла. Потому как переключилась на себя и стала уверять, что с ней все в порядке, а столько крови – из-за нескольких несерьезных царапин. Пока она это говорила, я обернулся назад и увидел, что дочь цела и невредима. Я вздохнул с облегчением, но… кто мог знать тогда, что кошмар только начинался?
– Значит, они выжили?
– Я же уже сказал, что не знаю.
– Да, но…
– С минуту покружив, летающий объект опустился ниже и завис в воздухе, метрах в двадцати над землей. Я попробовал завести двигатель, и тот с горем пополам завелся. С третьего раза, но завелся.
– А далеко он от вас был? Этот шар.
– Да метров сто, не меньше. Только нас это не спасло. Я не успел и с места тронуться, как он уже висел над нами. И мало того, что из-за яркого белого света, исходившего из шара, ничего не было видно вокруг, так еще и машина заглохла. Щурясь от этого слепящего света, я снова попытался завести двигатель, но все мои попытки пошли насмарку.
– Наверное, из-за шара?
– Несомненно, из-за него. – Громов расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, глубоко вздохнул и, окинув фотографии печальным взглядом, проникновенно посмотрел на меня. – Мне никогда не было так страшно. Никогда до и никогда после. Но боялся я не за себя, понимаешь?
– Конечно.
– Нам ничего больше не оставалось, как выбираться из машины и нестись сломя голову от этого кошмара. Как можно быстрее и как можно дальше. Я сказал Каринке перелезть ко мне и, взяв ее на руки, взглянул на жену. Она всегда смышленая была, куда умнее и сообразительнее меня, поэтому поняла все без слов. Я кивнул, и мы дернули дверные ручки, но оглушающий визжащий звук не позволил нам вылезти из машины.
– Что еще за звук?
– Писк, свист, скрежет. Он возник внезапно, резко, и сила его децибел вызвала просто невыносимую боль в висках. Казалось, еще немного – и голова взорвется. А теперь представь, Никита… Всего лишь на мгновение представь, что вынесли мои девочки. И ладно мы с женой – люди взрослые, но ребенок?
– Да, это ужасно, – промямлил я, изобразив на лице сочувствие.
– Звук быстро прекратился, но вслед за ним произошло кое-что… не менее жуткое. Наши тела парализовало, причем в каком положении они находились, в таком и остались. Мы словно застыли. Одна моя рука продолжала удерживать Каринку, а вторая – дверную ручку. Но я их абсолютно не чувствовал. Я не мог даже губами пошевелить, хотя все еще продолжал нормально соображать и видеть. Правда, недолго. Прощаясь со своим сознанием, мы один за другим начали проваливаться в кромешную тьму. Первой была дочь. Перед тем как закрылись веки, ее глаза застыли, помутнели, стали какими-то безжизненными. Потом жена, ну и напоследок я, ваш покорный слуга. Только на меня, вероятно, их психотронное оружие подействовало слабовато, потому как приходить в себя я начал раньше запланированного времени.
– Их? – насупился я.
– Кто-то же должен был управлять этим шаром, верно?
– И вы знаете, кто?
– Отчасти.
– Это как?
– Я непременно все о них выясню. И, надеюсь, ты мне в этом поможешь.
– Да не вопрос, только…
– Никогда не забуду ту леденящую дрожь, которая охватила меня, когда я очнулся и понял, что моих девчонок уже нет в машине. Голова раскалывалась от чудовищной боли, а глаза жгло так, будто в них песка насыпали. Но стоило мне потереть их с усилием и помассировать виски, как боль прошла. Я осмотрелся, хотя перед глазами все немного расплывалось. Свет, излучаемый объектом, уже казался не таким ярким, но разглядеть что-то вне машины все еще было нельзя. Тогда-то я и вспомнил о пистолете в бардачке.
– Пневматический, газовый?
– Нет.
– Травмат, что ли?
Он помотал головой.
– Огнестрел? – удивленно спросил я.
– Ну да.
– Да еще и в бардачке? А что, господа гаишники уже и тогда вам были не указ?
– Моя бурная журналистская деятельность была сопряжена с немалым риском для жизни, причем не только моей, как ты понимаешь. Лучше уж несущественные проблемы с полицией, чем неспособность защитить себя и свою семью. Из двух зол всегда выбирают меньшее.
– Так-то оно так, но вы вообще в курсе, что полагается за незаконное ношение и хранение? Я бы не сказал, что это несущественно.
Улыбнувшись, Громов помахал перед моим носом указательным пальцем и проследовал к столу. По его поведению я сделал вывод, что меня ждет какой-то сюрприз. И не ошибся. Порывшись в верхнем ящике стола, он извлек оттуда кобуру и протянул мне.
– Ее мне дал твой отец, вместе с тем пистолетом, естественно. Теперь она по праву твоя.
– Мой отец? – Взяв бережно, будто она была сделана из старинного хрусталя, я неторопливо покрутил ее в руках. Черная, кожаная, поясная. Ничего особенного, но для меня – большая ценность.
– Да. Это все, что от него осталось.
– Но откуда у него…
– Когда перейдем к Потрошино, я все тебе расскажу. А пока давай вернемся к тем событиям.
Вновь усевшись напротив, он продолжил:
– Ноги почему-то отказывались меня слушаться. Открыв дверь, я практически вывалился наружу и в белом свете разглядел три силуэта, которые стремительно ко мне приближались. Они были под три метра ростом и издавали непонятные звуки. Теперь-то я знаю, что эти твари так общаются.
– Три метра?
– Может, даже больше.
– Ничего себе.
– Они меня обступили, но страха не было. Меня волновало только одно: где мои девочки и что с ними? Об этом я зачем-то и спросил пришельцев. Много раз спросил, да так, что чуть голос не сорвал. Мне ответили. Все трое. Только я ни единого слова не понял. А потом одна из этих долговязых тварей схватила меня за шиворот и куда-то поволокла. Кстати, между собой мы их так и называем – долговязые.
– Оригинально, – с иронией сказал я. – Так куда она вас волокла?
– Не знаю. Запустив патрон в патронник, я поднял пистолет и два раза выстрелил. Тварь что-то провопила и рухнула на землю, а я откатился в сторону. Двое других быстро все сообразили и уже неслись ко мне. Я снова выстрелил. И снова раздался вопль. Еще одним долговязым стало меньше. Вставая, я надеялся уничтожить и третьего, но ему удалось перещеголять меня. Нет, я успел выстрелить, да только промахнулся. Он, хотя, может, и она, а там не удивлюсь, если и оно, пальнуло из своего оружия, но тоже промахнулось. Только вот, отскочив в сторону и упав, я обронил пистолет. Искать его там было бесполезно, да и некогда. Когда я поднялся, тварь уже стояла передо мной, направив мне в лицо оружие.
Сражение Громова с какими-то тварями меня увлекло настолько, что я даже не заметил, как из рук вывалилась кобура. Упав на бетонный пол, она бесцеремонно оборвала его повествование. Чтобы таких недоразумений больше не повторялось, я положил ее на диван и, виновато пожав плечами, пробубнил:
– Оружие?
– Да, очень своеобразное. Его руку обволакивал некий предмет, напоминающий змею, хвост которой уходил за плечо, а голова, представляющая собой эллипсоид с отверстием посередине, находилась на ладони. – Громов хлопнул себя по плечу, затем сжал его, потеребил и, спустившись по руке к ладони, указательным пальцем описал на ней круг. – Я стоял и смотрел в его демонические глаза. Я видел в них свою смерть, но падать ему в ноги и умолять о пощаде не собирался.
– Значит, то, что случилось с вашим лицом… это тогда?
– Да. И если бы не своевременное появление четвертого долговязого, который отвлек третьего, то вряд ли бы от моего лица вообще что-либо осталось. Третий резко обернулся на его вопль, а рука дрогнула и отклонилась. Из эллипса вырвался шарообразный фиолетовый пучок какой-то дряни и черканул меня по лицу. Но, как видишь, этого хватило с лихвой, чтобы испарить глазное яблоко и нанести ожег тяжелейшей степени. Взвыв от боли, я начал отходить назад, а там, за спиной… был овраг. Он-то меня и спас от этих тварей.
– Как?
– Упав в него, я попал в речушку, принесшую мое полуживое тело к захудалой деревеньке, в добрые руки тамошних обитателей. Наверное, и на свете бы меня уже не было, если бы не один заядлый рыбак, которому в ту ночь захотелось половить рыбки. – На лице рассказчика появилась еле заметная улыбка. – Он сперва ошарашил жену необычным уловом, а потом уговорил ее оставить меня на неопределенный срок, до полного выздоровления. Пожилая пара, прожившая всю жизнь без детей, занялась мной вплотную. Заботились как о родном. Выхаживали, кормили, поили и даже сыном называли. Благодаря им я быстро оправился и вернулся в столицу. В свою квартиру. Где уже не было нашего шотландского кота по кличке Лаврентий, пары лимонных канареек и цветов на подоконниках. Зато все зеркала были завешены. Думаю, пояснять не надо, кого хоронили и от чьих душ завешивали?
– Не надо.
– На одном из новостных сайтов я нашел статью о некоем трагическом ДТП, унесшем жизни трех членов семьи, среди которых был и ребенок. Да, речь шла обо мне, как о неопытном водителе, моей жене и дочери. Не обошлось и без фотографий с места события, причем на двух из них даже обгоревшие трупы засветились. Как видишь, кто-то пытался все замять. И я уже догадываюсь кто.
– О ком это вы?
– Ты хорошо его знаешь.
– Я?
– Да, и ненавидишь не меньше моего.
– Шакалов?!
– Он, – кивнул Громов.
– Но какое отношение эта мразь имеет к долговязым тварям, которые, возможно, родом с другой планеты? Бред какой-то!
– Хороший вопрос. У меня есть на него ответ, правда, не четкий и поначалу кажущийся ненормальным, но есть. История, которую я тебе рассказал, не случайность. Все делалось целенаправленно.
– А целью были вы?
– Именно.
– Так, погодите, дайте-ка переварить все это мракобесие. То есть вы хотите сказать, что чем-то насолили нашему общему знакомому и он в отместку натравил на вас своих братков с Марса?
– Несколько вычурно, конечно, но можно и так выразиться, – сердито ответил он.
– А вы не задумывались, что у вас может быть паранойя? Оттого и такие странные фантазии. Вы вообще уверены, что видели тех инопланетян? Вдруг привиделось? От полученных травм и пережитого горя ваш мозг вполне мог накрутить нечто подобное.
Наклонившись ко мне, Громов напряженно произнес:
– Мой мозг ничего не накручивал. Я знаю, что видел. И не только я один… видел.
– Долговязых? Их еще кто-то…
– Неужели ты думаешь, что все те люди, которые вступают в «Молот» и по собственной воле участвуют в смертельно опасных операциях, делают это из-за каких-то баек? Думаешь, их беспрекословное подчинение обусловливается непоколебимой верой в мои бредни? А те политики, щедро финансирующие нашу организацию, кстати, далеко не самые последние в стране, – настолько глупы, что не соображают, на что и зачем выделяют средства? Более того, они прикрывают организацию по всем фронтам, рискуя не только своим креслом, но и жизнью, семьей. Много ты повидал таких чиновников?
Не так давно моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я узнал об ужасной гибели родителей и о таинственном исчезновении целой деревни. Изувер, который все это провернул, стал моим начальником, а я… и сам теперь не понимаю, кем я стал: то ли бандитом, то ли шпионом, то ли козлом отпущения для обеих организаций одновременно. Словом, мне и так было несладко, а тут еще потрясений привалило: воскрешение Громова, инопланетные твари и их сотрудничество с любимчиком московских бабушек. Прямо голова пошла кругом. Я уже и не знал, во что верить. Но так ли важно это было знать сейчас? Не проще ли пока притвориться?
– Хорошо, хорошо, я понял. И верю вам. Но хотелось бы самому увидеть этих долговязых. Может, у вас есть их фото? Или видео?
– Ох, Никитушка, еще насмотришься. Было бы на что смотреть.
– Значит, есть?
– Раз уж тебе так не терпится, тогда любуйся. Никто не запрещает. Тем более что ты давно уже мог это сделать, просто не обращал внимания. – Немного отъехав в кресле, Громов указал пальцем на стенд.
– Там? – задумчиво пробурчал я, бегая глазами по стенду.
– Ага, только отсюда ты ничего не увидишь.
Я подошел к стенду, но желаемое отыскал не сразу. Несметное количество фотографий, бумажек с какими-то записями и вырезок из газет и журналов, соединяющихся между собой нитками и стрелками разных цветов, привело меня в полную растерянность. На фотографиях часто фигурировал Шакалов, причем как со своей свитой и компаньонами-бандитами, так и с государственными деятелями, высокопоставленными полисменами, прокурорами и судьями. Ну и конечно, все с теми же пресловутыми московскими бабушками, глядящими на него так, будто ему предстояла канонизация, а не пост мэра.
Не обошли вниманием молотовские шпики и мою скромную персону, а также Кирилла, Дашку, семейство Стаховых и, разумеется, самого миловидного психотерапевта в Москве. Натали, кстати, очень даже неплохо смотрелась на этих фотографиях. А ту, где она в коротких шортах и обтягивающей футболке на утренней пробежке, я бы смело отправил на какой-нибудь престижный конкурс фотомоделей. Победить, может, и не победила бы, но без приза зрительских симпатий уж точно бы не осталась. А что, это идея. Доберусь домой, устрою ей миниконкурс красоты, только первым этапом будет «дефиле без купальника».
Непристойные помыслы развеялись вмиг, когда я увидел то, что увидел. А увидел я существо, отдаленно напоминающее человека с явно выраженными отклонениями в развитии. И, судя по физиономии, не только в физическом.
Оно имело две ноги, которые заметно короче туловища, и две длиннющие руки, не достающие до пола всего каких-то пятнадцать – двадцать сантиметров. На каждой по четыре пальца. Хотя сначала мне показалось, что на левой руке их пять или даже шесть. Путаница вышла из-за того, что тварь скрестила третий палец со вторым и первым, а второй с четвертым. Я не стал долго размышлять, зачем она это сделала, и еще разок осмотрел ее внешность.
Голова у нее была лысая, яйцевидной формы и, на мой взгляд, чересчур великовата в соотношении с остальными частями тела. Высокий морщинистый лоб, ярко выраженные скулы и раздвоенный подбородок, выступающий вперед на пять-шесть сантиметров и образующий с нижней губой прямой угол, только усугубляли общую картину.
Глаза круглые, слегка выпуклые и пугающе огромные, занимающие чуть ли не четверть лица. В них отсутствовало цветовое разделение на склеру и радужную оболочку, если здесь вообще уместны такие термины и анатомические составляющие. Попросту два зеленых глазных яблока с узкими вертикальными зрачками, как у крокодилов, только красного цвета.
Рот под стать глазам, такой же жутковатый и огромный. Вероятно, и краев бы его видно не было, если бы долговязого сфотографировали анфас. Губы тонкие, синие, четко очерченные. Нос тоже имелся, но крохотный и немного вздернутый, а вот с ушами им не повезло, вместо них малюсенькие отверстия. По шесть с каждой стороны. Четыре находились в сантиметре друг от друга и образовывали горизонтальный полумесяц, чьи края устремлены к шее, а остальные два – вертикально под полумесяцем, как под зонтом. Они – словно ручка этого зонта. Правда, правая сторона головы мне была не видна и там могло быть устроено все по-другому.
С бровями и ресницами дело обстояло еще хуже. Их просто не было. Видимо, «марсианская» матушка-природа о них и слыхом не слыхивала. Зато с цветом кожи не подкачала. У нас такой «идеальным загаром» называется.
Одет долговязый был весьма незамысловато: серебристый обтягивающий комбинезон, возможно кожаный, и ботинки на высокой подошве. Если бы не рассказ Громова, наведший меня на мысль, что это существо – инопланетная тварь, прилетевшая откуда-то из созвездия «долговязых» с целью порабощения человечества, то я бы с уверенностью заявил, что на фото запечатлен трансвестит, употребляющий лошадиные дозы гормональных препаратов.
– Ну, что там, Никита? Отыскал внеземной разум?
– Отыскать-то отыскал, но… я их себе представлял как-то иначе.
– Как и все мы. Что ты почувствовал, увидев эту тварь?
– Уж точно не страх, если вы об этом. Только отвращение.
– То же самое чувство и я к ним испытываю. Как только о них подумаю, так и испытываю. А думаю о них я постоянно.
Оторвав фотографию вместе с куском газетной вырезки, к которой та крепилась скотчем, я положил ее на стол и легонько хлопнул по ней.
– Где и когда вы так удачно подловили этого красавца? И почему он в одиночестве? Куда его друзья долговязые подевались? С ним что, никто не водится? Я бы, например, не стал.
– А срывать было обязательно? – глядя на меня из-подо лба, сердито спросил Громов.
– Думал, так будет удобнее их обсуждать.
– Загляни в верхний ящик стола. Ты очень удивишься уровню долговязой коммуникабельности и тому, сколько работы нами было проделано.
Достав оттуда стопку фотографий, я и впрямь удивился. На них долговязых хватало с избытком, но больше всего меня удивило их общение с Шакаловым и некоторыми его приближенными.
– Вот так сюрприз! Как вам это удалось? Как вы вышли на них? Следя за Шакаловым?
– В том числе.
– Расскажете?
– В другой раз. Для тебя сейчас важнее узнать об истоках.
– Опять начинается! Хотя оно и не заканчивалось.
– Присядь! – указав на диван, вскрикнул Громов. В таком тоне он со мной еще не разговаривал, и мне стало как-то не по себе. Теперь я начал понимать, почему столько людей его слушаются. Не выпуская из рук фотографии, я вернулся на свое место. Однако Громов отобрал их у меня, бросил рядом с кобурой и, заключив мою правую кисть в ладонях, принялся ее поглаживать. Такое проявление заботы мне показалось не совсем нормальным, но с возражениями я решил повременить. – Информация, конечно, из ряда вон выходящая, и принять ее будет нелегко, но ты постарайся. И держись, сынок, ладно?
Поглядывая то на него, то на руки, я нерешительно кивнул.
– Вот и славненько. Теперь вернемся к истокам. – Он оставил в покое мою руку и откинулся на спинку кресла. – Все началось с твоего отца и с той самой деревни, в которой ты когда-то жил.
– Если бы вы сразу сказали, о каких истоках речь, то…
– А точнее, с письма, пришедшего в редакцию. Оно было написано неким Сергеем Федоровым, коренным жителем села Потрошино, и адресовалось лично мне. Сергей давно следил за моими статьями, в которых я изредка обвинял власть имущих в их противоправных действиях по отношению к простым людям. Он писал, что испробовал все возможные инстанции. И все они нагло его проигнорировали. Я был последней надеждой.
– Принудительное расселение?
– Да. Небезызвестный нам господин Шакалов намеревался выдворить всех жителей деревни из своих домов и, соответственно, из самой деревни тоже. Он обязался предоставить им новые квартиры на окраине Москвы или добротные дома в других селах. Но не сразу. Со временем. Как только возможность такая появится. А пока они должны были перебиваться комнатами в общежитиях.
– Какие причины он им предоставил?
– Довольно веские. Дома подлежали сносу в связи с каким-то архиважным государственным проектом, находящимся под грифом «секретно» и якобы тесно переплетающимся с национальной безопасностью и защитой от терроризма. Шакалов даже показывал заверенные бумажки с подписью самого президента. Но, как ты уже догадался, его байкам и обещаниям сельчане не поверили и принялись отстаивать свою собственность. Свою деревню.
– И вы решили им помочь?
– Сразу же, как только дочитал письмо. Хотя выехать на следующий день в Потрошино у меня не получилось. Выехал через день.
– В тот самый?
– Да. Тот самый день, который ты недавно воскресил в памяти. День, когда я встретился с твоими родителями и тобой. Первый и последний… – Глубоко вздохнув и бросив взгляд на кобуру, он продолжил: – Твои родители оказались очень милыми людьми. Дружелюбными. Светлана накрыла стол. Мы хорошо посидели, немного выпили. В основном говорили о том, как спасти деревню. Со своей же стороны, я обещал сделать все возможное и невозможное. Вот тогда-то Сергею и пришла в голову эта идея…
Громов снова вздохнул.
– Какая идея?
– Чтобы я выступил перед жителями деревни. Вселил в них надежду, поднял моральный дух и убедил, что они не одиноки в борьбе с чиновничьим произволом. Я согласился. Выступление прошло на ура. В меня поверили. Мне аплодировали. А в итоге что? Я их всех подвел. Не уберег. Никогда себе не прощу!
– Да прекращайте! Вы же ни в чем не виноваты.
– Виноват, Никита, виноват. Но не будем предаваться унынию.
– Да, не будем.
– Тогда я настолько увлекся овациями, что не заметил притормозивший сзади джип. А Сергей заметил. Заметил он и ствол над опускающимся стеклом и тут же повалил меня на землю. Прозвучал выстрел. После чего черный внедорожник так же быстро исчез, как и появился. Так что, Никита, я обязан твоему отцу жизнью. Он герой.
– Я знаю.
– После бесполезной беседы с участковым Сергей решил меня вооружить. Он был отставным военным, старшим прапорщиком. Прошел не одну горячую точку. Оттуда и сноровка. Оттуда и оружие с кое-какой амуницией, включая эту кобуру.
– Теперь ясно.
– Рано утром, когда ты еще спал, я попрощался с твоими родителями. Пообещал им, что первым делом предам огласке этот беспредел, а потом обращусь в Генеральную прокуратуру. Само собой, я оставил им свой номер телефона и просил звонить в любое время дня и ночи, что бы ни случилось.
– И они позвонили?
– Да. Через пару дней. Ночью. Сергей рассказал, что поселок захватили вооруженные бандиты, одетые в черную форму и маски. Они вытягивали людей из своих домов, а тех, кто отказывался повиноваться, тут же расстреливали. Потом связь оборвалась.
Резко встав, Громов посмотрел на меня с сожалением, покачал головой и, постучав кулаком себя по лбу, ринулся к двери.
– Куда вы? Дальше-то что?
– Инга! – открыв дверь, крикнул он.
– Что там случилось, шеф?! – отозвалась она.
– Гость голоден, вот что! Давай-ка сваргань чего-нибудь на скорую руку! Бутербродов да кофейку покрепче!
– Сейчас сварганю, шеф! Тоже мне нашли кухарку! – Не успела дверь закрыться, как донеслись и другие ее реплики: – Чуть что – сразу Инга! Так и норовят запихнуть в каждую дырку! Гость, видите ли, голоден! Да чтоб ему поперек горла эти бутерброды!..
Раздавшийся голос Полковника вынудил ее заткнуться.
– Дальше? – Громов подошел к креслу сзади и облокотился на спинку. – Не знаю, о чем я тогда думал и на что надеялся… я был напуган, растерян и понятия не имел, что буду делать, когда приеду, но я сразу же туда поехал.
– Один, что ли?!
– Да.
– А как же полиция, федералы?!
– Накануне я попытался к ним обратиться, да и не только к ним. Даже до некоторых депутатов дошел.
– И что?
– И ничего. Меня даже слушать не стали. Причем той ночью, когда я позвонил в наши доблестные органы, надо мной только посмеялись.
– Неужели в нашей стране все госслужащие либо глухи, либо продажны?
– Нет, не все. Порядочных людей и в полиции, и в ФСБ, и даже среди политиков хватает. И сейчас мы с ними тесно сотрудничаем. Более того, если бы не они, «Молот» уничтожили бы еще в зародыше. Но тогда я их не знал.
Дверь распахнулась, и в комнату вошла Инга. Поставив на стол поднос, на котором располагалась тарелка с четырьмя бутербродами и две чашки кофе, она окинула меня высокомерным взглядом и натужно сказала:
– Откушайте-с, гость дорогой, да не подавитесь.
Я никак не отреагировал, и, видимо, ее это задело. Тихо проклиная меня, мой род и мою морскую свинку, которой у меня отродясь не было, она гордой походкой покинула комнату. И снова получила нагоняй от Полковника.
Переглянувшись с Громовым, мы мысленно договорились это не обсуждать.
– Вообще-то кормежка у нас здесь неплохая, просто для завтрака еще рановато.
Он осмотрел бутерброды, каждый из которых состоял из ломтика черного хлеба и нескольких кусочков сухой колбасы, сыра, помидора, и, выбрав самый крупный, протянул мне.
– Надеюсь, Инга в них ничего не подсыпала? – взяв бутерброд, спросил я, ухмыляясь. – Или плюнула?
– О нет, нет, что ты! Она хоть и вздорная баба, но на такие подлости не способна.
– Ладно, рискну, отведаю. Ну, поехали вы туда, и что?
– У меня до сих пор нет четкого понимания того, что я там увидел. От деревни одно название осталось, хотя, как выяснилось позже, название последовало вслед за деревней. В небытие!
– Так быстро? – удивленно пробубнил я с набитым ртом. – Но вы же сразу выехали и должны были застать весь этот геноцид в полном разгаре?
– Нет, вообще ничего. И никого.
– Ни одной живой души?
– Ни одной.
– А трупы? Должны же были остаться трупы?
– Ты меня не понял, Никита. Там почти камня на камне не осталось.
– То есть как?
Запихнув последний кусок в и без того полный рот, я чуть не подавился. Конечно, не помешало бы помянуть Ингу недобрым словом, но в данном случае она ни при чем. Хотя я все равно помянул. Так, для профилактики.
– За деревней был холм высотой более десяти метров. Я его еще в первый приезд приметил. Чтобы не светиться, я спрятал машину в лесополосе и по-тихому вскарабкался на него. Верный ход – деревня была как на ладони. Точнее, должна была быть деревня, но вместо нее оказалась пустошь, хорошо освещаемая лунным светом. В воздухе витал какой-то странный неприятный запах. Сначала я подумал, что перепутал местность и решил спуститься, осмотреться. А когда спустился… меня чуть наизнанку не вывернуло от ужасной вони. Описать ее непросто, но я постараюсь: гарь вперемешку с запахом дохлятины, канализации, сероводорода и… еще черт его знает чего. Прикрывая нос, я со всех ног бросился к машине. Но где-то на полпути я все-таки не сдержался, и меня вырвало, причем не раз. Что же касается местности – она было той самой.
– Деревня превратилась в пустошь?
– Именно.
– Вся?
– Абсолютно.
– Несуразица какая-то. А как же дома, сараи, деревья? Домашняя скотина, в конце-то концов?
– Кроме фундаментов, больше ничего не осталось.
Второй бутерброд отправился в желудок быстрее первого. Громов на них не зарился, зато чашку кофе опустошил в несколько глотков. «Наверное, он не голоден», – подсказал мне внутренний голос, и я взял третий.
– Фундаментов? Интересно. А их-то они почему не подчистили?
– Не знаю. Может, не посчитали нужным.
– Как они умудрились за считаные часы стереть с лица земли целый поселок?
Он пожал плечами, подошел к стеллажу и, обернувшись, заявил:
– Есть еще одна любопытная информация.
– Поведаете о том, что и здесь не обошлось без долговязых гуманоидов?
– Молодец, в самое яблочко! Оказывается, что задолго до тех событий в деревне время от времени происходили странные вещи. Пропадали люди. В небе появлялись светящиеся объекты шарообразной формы. Такая себе аномальная зона. Понимаешь, к чему я клоню?
Отправив последний глоток кофе туда же, куда исчез и последний бутерброд, я кивнул.
– Наелся? – сев в кресло, спросил он.
– Да, спасибо, еще какое-то время протяну, – улыбнулся я. – Насколько я знаю, моя деревня не единственная.
– Да. Нам известно еще о трех, находившихся в разных уголках нашей страны. Но, скорее всего, есть и другие. Или будут. И возможно, не только в России.
– Везде повторялся один и тот же сценарий?
– В общем-то, да.
– Что же вы их не спасаете, с вашими-то возможностями?
– Возможности у нас появились сравнительно недавно, да и дело не только в них. Мы пока даже мотивов долговязых не понимаем, как, собственно, и их подельников в человеческом обличье, что уж говорить о предугадывании шагов. Поверь, сынок, мы работаем на износ и делаем все от нас зависящее.
– Хорошо, только на кой они им понадобились, деревни эти? Не из-за элитных же особняков?
– А вот это ты нам и поможешь выяснить!
