Двенадцать лет назад
В день, когда он впервые должен был идти в подготовительный класс, Питер Хьютон проснулся утром в 4:32. Он тихо заглянул в комнату родителей и спросил, не пора ли выходить, чтобы успеть на школьный автобус. Сколько он себя помнил, ему приходилось смотреть, как его брат Джойи садился в этот автобус. Было что-то загадочное и совершенное в том, как солнце отражалось от его желтых боков, как открывалась его дверь, словно пасть дракона, как он вздыхал, останавливаясь. У Питера был игрушечный автобус. Точно такой, как тот, на котором Джойи ездил дважды в день, — как тот, на котором он тоже поедет сегодня.
Мама сказала ему возвращаться в постель и поспать, пока не наступит утро, но он не мог. Он оделся в костюм, который мама специально купила для первого дня в школе, лег на кровать и ждал. Он первым спустился вниз завтракать, и мама испекла шоколадное печенье, его любимое. Она поцеловала его в щеку и сфотографировала за завтраком, лотом еще раз, когда он уже был в куртке и с пустым рюкзаком на спине, словно черепаха с панцирем.
Не могу поверить, что мой малыш идет в школу, — сказала мама.
Джойи, который в этом году шел в первый класс, сказал, чтобы Питер перестал вести себя как дурак.
— Это просто школа, — сказал он. — Ничего особенного.
Мама застегнула кутку Питера.
— Для тебя это тоже когда-то было особенным событием, — сказала она.
А потом сказала Питеру, что приготовила для него сюрприз. Она пошла на кухню и вернулась с коробочкой для завтраков с изображением Супермена. Супермен летел вперед, словно хотел вырваться из металла. Изображение было немного выпуклым, как буквы в книгах для слепых. Питеру понравилось, что даже не глядя, он мог определить, что это его коробка для завтраков. Он взял подарок и обнял маму. Он услышал, как внутри перекатываются порезанные фрукты, шуршит бумага, и представил, что его завтрак — это внутренние органы коробки.
Они стояли у дороги, и точно так, как это много раз снилось Питеру, вдали показался автобус.
— Еще одну! — крикнула мама и сфотографировала Питера рядом с фыркающим автобусом. — Джойи, — проинструктировала она, — присматривай за братом. — Потом поцеловала Питера в лоб. — Мой мальчик большой, — сказала она, и ее губы сжались в полоску, как всегда, когда она старалась не заплакать.
Вдруг Питер ощутил холод внутри. А если в школе будет совсем не так, как он представлял? А если учительница будет похожа на ведьму из того фильма, после которого Питеру снились кошмары? А если он забудет, в какую сторону пишется буква «Е», и все будут над ним смеяться?
Терзаемый сомнениями, он поднялся по ступенькам автобуса. Водитель был одет в армейскую куртку, а во рту у него не хватало двух передних зубов.
— Там сзади еще есть места, — сказал он, и Питер направился по проходу, высматривая Джойи.
Его брат сидел рядом с мальчиком, которого Питер не знал. Джойи посмотрел, как он проходит мимо, но ничего не сказал.
— Питер!
Он обернулся и увидел Джози, которая хлопала ладонью по свободному сиденью рядом с собой. Ее темные волосы были собраны в хвостики. А еще на ней была юбка, хотя она терпеть не могла юбки.
— Я заняла для тебя место, — сказала Джози.
Он сел рядом, чувствуя себя уже намного лучше. Он ехал в автобусе. И сидел рядом с лучшим другом в мире.
— Классная коробочка для завтрака, — заметила Джози.
Он поднял коробку и показал ей, как, если коробку покачать, кажется, что Супермен двигается, и в этот момент через проход потянулась рука. Парень с руками гориллы и в повернутой назад козырьком бейсболке выхватил коробку из рук Питера.
— Эй, урод, — сказал он. — Хочешь посмотреть, как Супермен летает?
И прежде чем Питер понял, что собирается делать старший парень, тот открыл окно и вышвырнул коробочку. Питер встал, вертя головой в поисках запасного выхода в хвосте автобуса. От удара об асфальт коробка раскрылась. Яблоко покатилось, пересекая желтую полосу разметки, и исчезло под колесами проезжавшей машины.
— Сядь! — рявкнул водитель.
Питер опустился на свое место. Лицо было бледным, но уши горели. Он слышал, как тот парень и его друзья смеялись, так громко, что казалось, они смеются прямо в его голове. Тогда он почувствовал, как Джози взяла его за руку.
— У меня есть арахисовое масло, — прошептала она. — Мы поделимся.
Алекс сидела в комнате свиданий в тюрьме напротив своего нового клиента Линуса Фрума. Сегодня утром, в четыре часа, он весь в черном и с лыжной маской на голове, угрожая оружием, ограбил магазин на заправке в Ирвинге. Полиция прибыла, когда Линус успел скрыться, и нашла на полу мобильный телефон. Он позвонил, когда детектив уже сидел за своим столом.
— Чувак, — сказал звонивший. — Это мой мобильный. Ты его нашел?
Детектив ответил утвердительно и спросил, где тот его потерял.
— На заправке в Ирвинге. Я был там где-то час назад.
Детектив предложил встретиться на перекрестке шоссе 10 и 24а, пообещав принести телефон.
Стоит ли говорить, что Линус Фрум приехал и был арестован за ограбление.
Алекс смотрела на клиента, сидящего с другой стороны поцарапанного стола. Ее дочь сейчас ела печенье с соком, или слушала сказку, или рисовала, или что там еще делают в первый день в подготовительном классе. А она сидит здесь, в окружной тюрьме, в одной комнате с преступником, у которого не хватило ума не остаться в дураках.
— Здесь сказано, — сказала Алекс, внимательно просматривая полицейский отчет, — что имел место какой-то конфликт с детективом Хошольмом, когда вам зачитывали права.
Линус поднял глаза. Он был еще ребенком — всего девятнадцать — с прыщами и бровями, сросшимися на переносице.
— Он думал, что я тупой, как кусок дерьма.
— Он так вам сказал?
— Он спросил, умею ли я читать.
Все полицейские спрашивают. Они обязаны убедиться в том, что преступник понимает зачитываемый список прав задержанного.
— А вы, похоже, ответили что-то вроде: «Я че, козел, похож на идиота?»
Линус пожал плечами.
— А что я должен был говорить?
Алекс сжала пальцами переносицу. Ее работа государственного защитника состояла из череды моментов вроде этого: когда огромное количество времени и энергии тратится на того, кто через неделю, месяц, год опять будет сидеть за этим столом. А с другой стороны, что еще она умеет делать? Это тот мир, который она сама себе выбрала.
Запищал ее пейджер. Взглянув на номер, она выключила его. — Линус, я думаю, мы будем оформлять чистосердечное признание.
Она передала Линуса в руки дежурного и заглянула в кабинет секретаря, чтобы позвонить.
— Слава богу, — произнесла Алекс, когда на том конце ответили. — Ты спас меня, а то я уже собиралась выпрыгнуть из окна тюрьмы на втором этаже.
— Ты забыла, что там решетки, — ответил Уит Хобарт смеясь. — Я раньше думал, что их устанавливают не для того, чтобы арестованные не сбежали, а чтобы удержать их адвокатов от бегства, когда те поговорят со своими подзащитными.
Уит был начальником Алекс, с тех пор как она стала государственным защитником штата Нью Гемпшир, но девять месяцев назад он ушел на пенсию. Уит был не только легендой в своем деле, он стал ей отцом, которого у нее никогда не было, — таким, который, в отличие от ее собственного отца, умел хвалить, а не критиковать. Ее хотелось, чтобы Уит был сейчас здесь, а не в каком-то гольф-клубе на побережье. Он приглашал ее на обед и рассказывал истории, которые помогали ей понять, что у каждого государственного защитника бывают делай клиенты вроде Линуса. А потом он каким-то образом умудрялся оставить ее одну со счетом за обед и желанием встать и бороться дальше.
— Чем занимаетесь? — спросила Алекс. — Послеобеденный сон?
— Нет. Проклятый садовник разбудил меня своей газонокосилкой. Что я пропустил?
— Ничего особенного. Только наш офис без вас уже не тот. Недостает… определенной энергии.
— Энергии? Ал, ты там, еще не стала гадалкой с кристаллами? Алекс улыбнулась.
— Нет.
— Хорошо. Поэтому я тебе и звоню. У меня есть для тебя работа.
— У меня уже есть работа. И честно говоря, работы хватит на двоих.
— Три окружных суда поместили объявления в газете о вакансии. Ты должна обязательно подать заявку, Алекс.
— Стать судьей? — Она рассмеялась. — Уит, что вы там курите в последнее время?
— Ты была бы хорошей судьей, Алекс. Ты умеешь принимать решения. Ты уравновешенная. Ты не позволяешь своим чувствам мешать работе. Ты работала в защите, поэтому лучше понимаешь стороны. И ты всегда была блестящим адвокатом. — Он помолчал. — К тому же, не так часто в Нью Гемпшире губернатор-демократ, да еще женщина, выбирает судью.
— Спасибо за доверие, — сказала Алекс, — но я совершенно не гожусь для этого.
Она была уверена в этом еще и потому, что ее отец был судьей высшего суда. Алекс помнила, как каталась на его вращающемся кресле, считала канцелярские скрепки, водила ногтем большого пальца по зеленой фетровой поверхности его идеально чистого пресс-папье, пытаясь выцарапать решетку. Как поднимала трубку и разговаривала с гудком. Она притворялась. А потом неизбежно входил отец и бранил ее за то, что она тронула карандаш, или папку, или — Боже сохрани — его самого.
На ее поясе опять завибрировал пейджер.
— Послушайте, мне сейчас нужно поехать в суд. Может, мы пообедаем на следующей неделе?
— У судей нормированный рабочий день, — добавил Уит. — В котором часу Джози возвращается из школы?
— Уит…
— Подумай об этом, — сказал он и повесил трубку.
— Питер, — вздохнула мама, — ну как так получилось, что ты опять ее потерял?
Она обошла отца, который наливал себе кофе, и начала рыться в навесном шкафчике в поисках коричневого бумажного пакета для завтрака.
Питер терпеть не мог эти пакеты. Банан никогда не помещался, и бутерброды всегда давились. Но что ему еще оставалось делать?
— Что он потерял? — спросил отец.
— Свою коробку для завтрака.
Мама начала наполнять пакет — фрукты и пакет с соком на дно, бутерброды сверху. Она взглянула на Питера. Который не ел свой завтрак, а ковырял ножом бумажную салфетку. Он уже нацарапал буквы «X» и «Т».
— Если будешь копаться, опоздаешь на автобус.
— Пора уже становиться ответственным, — заметил отец.
Когда отец говорил, Питер представлял его слова в виде дыма Они на мгновение повисали в воздухе и тут же исчезали. — Ради бога, Льюис, ему же только пять лет.
— Я не помню, чтобы Джойи трижды терял коробку для завтрака в течение первого месяца в школе.
Питер иногда наблюдал, как отец с Джойи играли в футбол на заднем дворе. Их ноги работали, словно взбесившиеся поршни — вперед, назад, вперед, — будто они танцевали с мячом. Когда же Питер пробовал присоединиться к ним, его преследовало одно разочарование. В последний раз он случайно забил гол в свои ворота.
Он через плечо посмотрел на своих родителей.
— Я не Джойи, — сказал он, и хотя никто ничего не ответил, он услышал ответ: «Мы знаем».
— Адвокат Корниер?
Алекс подняла глаза и увидела перед своим столом бывшего клиента с улыбкой до ушей.
Она не сразу его узнала. Тедди МакДугал или МакДоналд, что-то вроде этого. Она вспомнила: его обвиняли в том, что он избил жену. Они с женой напились и подрались. Алекс добилась его оправдания.
— У меня есть для вас кое-что, — сказал Тедди.
— Надеюсь, ты ничего мне не покупал, — ответила она, и это было искренне, поскольку этот человек с севера жил в такой бедности, что пол в его доме был земляным, а морозилка была забита животными, которых он добыл на охоте. Алекс не была поклонницей охоты, но понимала, что для некоторых ее клиентов — таких, как Тедди — это было не развлечение, а способ выживания. Именно поэтому судимость могла нанести ему сокрушительный удар — у него отобрали бы огнестрельное оружие.
— Я это не покупал. Обещаю, — улыбнулся Тедди. — Оно в моем грузовике. Пошли.
— А сюда нельзя это принести?
— Нет, не получится.
«Прекрасно, — подумала Алекс. — Что же может лежать у него в грузовике, что он не может принести?»
Она последовала за Тедди на парковочную площадку и в кузове грузовика увидела огромного убитого медведя.
— Это для вашей морозилки.
— Тедди, он огромный. Ты мог бы есть его всю зиму.
— Да, черт возьми. Но я вспомнил о вас.
— Спасибо тебе большое. Я действительно ценю твой поступок. Но я не… не ем мяса. А мне бы не хотелось, чтобы это мясо пропало. — Она тронула его за рукав. — Я очень хочу, чтобы ты его забрал.
Тедди прищурился от солнца.
— Ладно.
Он кивнул Алекс, забрался в кабину и выехал на дорогу, а медведь бился о борта кузова.
— Алекс!
Она обернулась и увидела в дверях секретаршу.
— Только что звонили из школы твоей дочери, — сказала она. — Джози в кабинете директора.
Джози? У Джози проблемы в школе?
— За что? — спросила Алекс.
— Она отлупила мальчишку на площадке.
Алекс направилась к машине.
— Скажи им, что я уже еду.
По дороге домой Алекс украдкой поглядывала на дочь в зеркало заднего вида. Сегодня утром Джози отправилась в школу в белом свитере и брюках песочного цвета. Теперь же свитер был перемазан грязью. Из хвостика выбились пряди волос. На локте была дырка, а из губы все еще шла кровь. Но удивительно было то, что Джози отделалась легче, чем тот мальчишка, с которым она подралась.
— Пошли, — сказала Алекс, отводя дочку наверх в ванную. Здесь она осторожно сняла с нее рубашку, промыла царапины, заклеила пластырем. Затем села перед Джози на мохнатый коврик.
— Поговорим?
Нижняя губа Джози задрожала, и она расплакалась.
— Это из-за Питера, — сказала она. — Они все время к нему цепляются, обижают его. Поэтому я хотела, чтобы сегодня все было наоборот.
— Разве на площадке не было учителей?
— Воспитатели.
— Нужно было сказать им, что Питера дразнят. То, что ты побила Дрю, в первую очередь значит, что ты такая же плохая, как и он.
— Мы говорили воспитателям, — пожаловалась Джози. — Они сказали Дрю и остальным ребятам оставить Питера в покое, но те не послушались.
— Потому, — подытожила Алекс, — ты сделала то, что считала лучшим?
— Да, для Питера.
— Представь, что ты бы всегда так поступала. Например, если бы тебе понравилась чья-то куртка, ты бы ее забрала?
— Это значит украсть, — сказала Джози.
— Точно. Именно поэтому существуют правила. Нельзя нарушать правила, даже если кажется, что все остальные это делают. Потому что если ты нарушишь — если мы все будем их нарушать, — мир превратится в очень страшное место. Место, где воруют куртки, бьют людей на площадке. Вместо того чтобы поступить как лучше, иногда приходится поступать правильно.
— Какая разница?
— Лучше — это то, как тебе кажется нужно поступить. Правильно — это то, как следует поступить. Когда ты думаешь не только о себе и о своих чувствах, но и о других людях, о том, что было раньше, о правилах. — Она посмотрела на Джози. — Почему Питер не дрался?
— Думал, что у него будут неприятности.
— Вопросов больше нет, — сказала Алекс.
Ресницы Джози слиплись от слез.
— Ты сердишься на меня?
Алекс задумалась.
— Я сержусь на воспитателей, потому что они ничего не сделали, когда Питера обижали. И я не в восторге от того, что ты разбила мальчику нос. Но я горжусь тем, что ты хотела защитить своего друга. — Она поцеловала Джози в лоб. — Иди, переоденься во что-нибудь без дырок, Суперженщина.
Джози убежала в свою комнату, а Алекс все сидела в ванной на полу. Она вдруг поняла, что для отправления правосудия в первую очередь необходимо быть рядом и вмешаться — в отличие от воспитателей на площадке, например. Можно быть строгим, не приказывая, можно всегда придерживаться правил, принимать во внимание все доказательства, прежде чем принять решение.
Алекс поняла, что быть хорошим судьей — это почти то же, что и быть хорошей матерью.
Она встала, спустилась вниз и сняла телефонную трубку. Уит ответил после третьего гудка.
— Хорошо, — сказала она. — Скажите, что я должна делать.
Стульчик был слишком маленьким для Лейси, колени не помещались под столом, стены были выкрашены в слишком яркий цвет. Сидящая перед ней учительница была такой молоденькой, что Лейси засомневалась, может ли она выпить дома бокал вина и не нарушить ни один закон.
— Миссис Хьютон, — говорила учительница, — мне бы очень хотелось дать вам лучшее объяснение, но факт остается фактом: некоторые дети просто являются магнитом для насмешек. Другие дети видят их слабости и пользуются этим.
— А в чем слабость Питера? — спросила она.
Учительница улыбнулась.
— Я бы не назвала это слабостью. Он чувствительный и милый. Но это значит, что скорее всего он не станет носиться с другими ребятами по двору, играя в полицейских, а будет сидеть в углу с Джози и раскрашивать картинки. Остальные дети это видят.
Лейси вспомнила, как, когда она училась в начальной школе и была не намного старше Питера, они выращивали в инкубаторе цыплят. Вылупилось шесть птенцов, но один цыпленок оказался хромым. Он всегда последним мог поесть или попить. был тощим и неуклюжим по сравнению с братьями. Однажды весь класс с ужасом увидел, как здоровые цыплята насмерть заклевали хромоножку.
— Поведение этих ребят не останется безнаказанным, — заверила учительница. — Если мы что-нибудь заметим, то сразу же отправим их к директору. — Она открыла рот, словно хотела еще что-то сказать, но промолчала.
— Что?
Учительница опустила глаза.
— Просто, к сожалению, такая реакция может дать обратный результат. Ребята будут видеть в Питере причину своих неприятностей, и все начнется снова.
Лейси почувствовала, как лицо наливается краской.
— Что лично вы собираетесь предпринять, чтобы этого больше не произошло?
Она ожидала, что учительница будет говорить о том, чтобы ставить в угол или еще как-нибудь наказывать детей, которые будут дразнить Питера. Но вместо этого девушка сказала:
— Я покажу Питеру, как постоять за себя. Если его оттеснят в очереди в столовой или будут дразнить, нужно сказать что-то в ответ, а не мириться.
Лейси недоуменно посмотрела на нее.
— Я… я не верю своим ушам. То есть, если его толкнут, он должен толкнуть в ответ? Если его еду сбросят на пол, он должен отплатить тем же?
— Конечно же, нет…
— Вы хотите сказать, что для того, чтобы Питер чувствовал себя в школе в безопасности, ему нужно вести себя так, как те мальчишки, которые его обижают?
— Нет, я хочу рассказать вам о реалиях школы, — поправила ее учительница. — Послушайте, миссис Хьютон. Я могу сказать вам то, что вы хотите услышать. Я могу сказать, что Питер — прекрасный ребенок, и это так. Я могу сказать, что школа перевоспитает мальчишек, которые превратили жизнь Питера в мучение, и все прекратится. Но, к сожалению, правда жизни такова, что, если Питер хочет, чтобы это прекратилось, ему придется тоже измениться.
Лейси рассматривала свои руки. Они казались гигантскими на поверхности крохотной ученической парты.
— Спасибо. За вашу откровенность.
Она осторожно встала, потому что именно так нужно было вести себя в мире, где тебе уже нет места.
Она вышла из класса. Питер ждал ее на маленькой деревянной скамейке рядом с игрушечными домиками в холле. Она как мать должна была расчищать дорогу перед Питером, чтобы он не споткнулся. Но что, если она не сможет быть рядом с ним всегда? Может, это и хотела сказать ей учительница?
Она присела перед Питером на корточки и взяла его за руки.
— Ты же знаешь, что я тебя люблю, правда? — спросила Лейси.
Питер кивнул.
— Ты знаешь, что я хочу тебе только добра?
— Да, — сказал Питер.
— Я все знаю о коробочках для завтрака. Я знаю о Дрю и о том, что Джози его побила. Я знаю, что он тебе говорит. — Лейси почувствовала, как глаза наполняются слезами. — В следующий раз, когда случится что-то подобное, тебе придется за себя постоять Ты должен, Питер, или я… я тебя накажу.
Жизнь несправедлива. Лейси никак не поощряли на работе, как бы она ни старалась. Она видела, как женщины, которые тщательно следили за своим здоровьем, рожали мертвых детей, а наркоманки производили на свет здоровых младенцев. Она видела, как четырнадцатилетняя девочка умирала от рака яичников, прежде чем смогла пожить по-настоящему. Нельзя изменить несправедливость судьбы, можно только страдать от нее и надеяться, что однажды все изменится. Но это еще сложнее, когда речь идет о твоем ребенке. Лейси очень страдала от того, что именно ей приходится приподнимать эту завесу для того, чтобы Питер понял: как бы сильно она его не любила, как бы искренне не хотела сделать его мир идеальным, этого всегда будет недостаточно.
Глотая слезы, она смотрела на Питера, пытаясь придумать, как заставить его постоять за себя, какое наказание могло бы заставить его изменить свое поведение, даже если это разобьет ей сердце.
— Если это еще раз произойдет… ты не будешь играть с Джози после школы целый месяц.
Сказав это, она закрыла глаза. Она не так представляла себе поведение идеальной матери, но оказывается то, чему она его учила — быть добрым, быть вежливым, относиться к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе, — не принесли Питеру ничего хорошего. Если угрозы смогут заставить Питера кричать так громко, что Дрю и остальные гадкие мальчишки разбегутся, поджав хвосты, она будет угрожать.
Она убрала волосы Питера назад и смотрела, как по его лицу пробегает тень сомнения. Оно и понятно. Его мать никогда не давала таких указаний раньше.
— Он хулиган. Ноль без палочки. Он вырастет и станет еще большим ничтожеством, а ты… ты вырастешь и станешь великим. — Лейси широко улыбнулась сыну. — Когда-нибудь, Питер, все узнают твое имя.
На площадке было две качели, и иногда приходилось ждать очереди, чтобы покататься. В таких случаях Питер всегда загадывал, чтобы ему не достались те, которые пятиклассники закручивали вокруг верхней перекладины — и сиденье оказывалось так высоко, что его трудно было достать. Он боялся, что упадет, пытаясь раскачаться, или, что еще хуже, вообще не сможет взобраться на сиденье.
Если он ждал своей очереди вместе с Джози, она всегда садилась на эти качели. Она делала вид, что там ей больше нравится, но Питер понимал, что она только делает вид, будто не знает, как он их не любит.
Сейчас были каникулы, и они не катались. Они закручивали качели, пока цепи не превращались в узел, а потом поднимали ноги и вращались. Питер время от времени смотрел в небо и представлял, будто летит.
Когда они остановились, качели качнулись навстречу и их ноги сцепились. Джози рассмеялась и легонько обхватила его ноги своими щиколотками так, что они стали звеньями одной цепи.
Он повернулся к ней.
— Я хочу, чтобы люди меня любили, — выпалил он.
Джози наклонила голову набок.
— Люди тебя любят.
Питер высвободил свои ноги.
— Я имею в виду людей, — сказал он, — а не только тебя.
Чтобы заполнить заявление и анкеты на пост судьи, Алекс понадобилось целых два дня. И когда она все сделала, случилось невероятное: она поняла, что действительно хочет быть судьей. Несмотря на то что она сказала Уиту, несмотря на все свои отговорки, она принимала правильное решение.
На собеседовании в комиссии по отбору кандидатов в судьи, ей ясно дали понять, что далеко не всех приглашают сюда и что, если Алекс попала на собеседование, значит, ее кандидатуру серьезно рассматривают.
Работа комиссии состояла в том, чтобы передать губернатору короткий список кандидатов. Собеседования комиссии проводились в старой резиденции губернатора Бриджис Хаус в восточном Конкорде. График был плотным, и кандидаты входили в одну дверь, а выходили в другую, по-видимому, для того, чтобы никто не знал, кто еще претендует на это место.
Среди двенадцати членов комиссии были адвокаты, полицейские, директоры организаций защиты жертв-преступлений. Они так пристально разглядывали Алекс, что ей казалось, будто ее лицо вот-вот вспыхнет огнем. К тому же она просидела полночи с Джози, которой приснилось, что ее давит удав, и она не хотела ложиться спать. Алекс не знала, кто еще был претендентом, но могла поспорить, что среди кандидатов не было одиноких матерей, которые в три часа ночи тыкали шваброй в трубу парового отопления, пытаясь убедить ребенка, что это не змея.
— Мне нравится определенный ритм, — осторожно сказала она, отвечая на вопрос. Она знала, каких ответов от нее ждали. Хитрость состояла в том, чтобы каким-то образом разбавить шаблонные фразы и желаемые ответы ее индивидуальностью.
— Мне нравится, когда необходимо быстро принять правильное решение. Я хорошо знаю нормы доказательного права. Мне приходилось бывать в судах, где судьи приходят не подготовившись, и я уверена, что так работать не буду.
Она замолчала, глядя на этих мужчин и женщин, не зная, стоит ли набивать себе цену, как это делает большинство кандидатов на пост судьи, прошедших через все иерархические ступени прокуратуры, или быть самой собой и не скрывать свое прошлое государственного защитника.
Черт!
— Думаю, я очень хочу стать судьей потому, что мне нравится, что в зале суда все равны. Когда ты попадаешь туда, на этот короткий промежуток времени. Твое дело становится самым важным в мире, для всех присутствующих в этой комнате. Система работает на тебя. И не важно, кто ты и откуда, — все зависит от буквы закона, а не от каких-либо социоэкономических факторов.
Одна из женщин, сидящих в комиссии, посмотрела в свои записи.
— Мисс Корниер, как вы думаете, каким должен быть хороший судья?
Алекс почувствовала, как между лопатками потекла капелька пота.
— Терпеливым, но строгим. Способным руководить процессом, но не заносчивым. Должен знать нормы доказательного права и правила судопроизводства. — Она остановилась. — Наверное, это не совсем то, что вы ожидали услышать, но мне кажется, что быть хорошим судьей — это все равно что играть в «Танграм».
Пожилая женщина из группы защитников жертв непонимающе моргнула.
— Простите, во что играть?
— «Танграм», китайская геометрическая головоломка. Я мама. Моей маленькой дочке пять лет. И у нее есть эта игра. Дается геометрический контур какой-нибудь фигуры — лодки, поезда, птицы, — и вам нужно сложить ее, используя набор простых геометрических фигур: треугольников и параллелограммов разного размера. Это несложно для человека с развитым пространственным мышлением, потому что на самом деле мыслить нужно, выйдя за рамки. Точно так же и в работе судьи. У тебя в руках множество противоречивых факторов — заинтересованные стороны, жертвы, правовое принуждение, общество, даже прецеденты, — и ты каким-то образом должен, используя их, решить проблему, не выходя за рамки.
В наступившей неловкой паузе Алекс повернула голову и заметила в окне следующего претендента, входящего в вестибюль. Она моргнула, уверенная, что обозналась. Но невозможно забыть серебряные волосы, в которые когда-то запускала пальцы. Нельзя вычеркнуть из памяти линию скул и подбородка, которую ты повторяла своими губами. Логан Рурк — ее преподаватель судебной защиты, ее бывший любовник, отец ее дочери — вошел в здание и закрыл за собой дверь.
Очевидно, он тоже был кандидатом на пост судьи.
Алекс вздохнула, желая получить этот пост даже больше, чем секунду назад.
— Мисс Корниер? — повторила пожилая женщина, и Алекс поняла, что прослушала вопрос.
— Да, извините. Я не расслышала.
— Я спросила, хорошо ли вы играете в «Танграм»?
Алекс посмотрела ей в глаза.
— Мэм, — сказала она, позволив себе широко улыбнуться. — Я чемпион штата Нью Гемпшир.
Сначала цифры просто казались толще. Но потом они стали немного сливаться, и Питеру приходилось либо щуриться, либо наклоняться ниже, чтобы понять «3» это или «8». Учительница отправила его к медсестре, от которой пахло чайными пакетиками и носками, и та стала показывать ему буквы на висящей на стене таблице.
Его новые очки оказались легкими, как перышко, со специальными стеклами, которые не царапались, даже когда он падал или их швыряли через всю песочницу. Проволочная оправа была, по его мнению, слишком тонкой для тех выпуклых стекол, из-за которых его глаза были как у совы: огромные, блестящие и ярко-синие.
Впервые надев очки, Питер был в восторге. Вдруг неясное пятно вдали превратилось в ферму с силосными ямами, полями и пятнышками коров. Буквы на красном знаке сложились в «STOP». Появились тонкие линии: складки кожи на костяшках, морщинки в уголках маминых глаз. У всех супергероев были свои супервещи — пояс у Бэтмена, плащ у Супермена, — а у него были суперочки, благодаря которым он обрел рентгеновское зрение. Ему так нравились новые очки, что он даже лег в них спать.
Все изменилось на следующий день в школе, когда он понял, что кроме хорошего зрения появился еще и отличный слух: «четырехглазый», «слепой, как крот». Его очки из знака отличия превратились в шрам, еще одной чертой, которая делала его не таким, как все остальные. И это было еще не самое плохое.
Когда мир стал виден отчетливее, Питер разглядел выражение лиц людей, когда они смотрели на него. Словно он был ходячим анекдотом.
И Питер опускал свои близорукие глаза вниз, чтобы этого не видеть.
* * *
— Мы с тобой неправильные родители, — прошептала Алекс, обращаясь к Лейси. Они сидели на родительском собрании за низенькими столиками, из-за которых выглядывали их колени. Алекс взяла счетные палочки, которыми пользовались на уроках математики, и выложила из них бранное слово.
— Все это хорошо, пока кое-кто из нас не стал судьей, — Проворчала Лейси и рукой смешала палочки.
— Боишься, что я вышвырну тебя из школы? — засмеялась Алекс. — А что касается судьи, то шансов, что меня назначат примерно столько же, как и того, что я выиграю в лотерею.
— Посмотрим, — сказала Лейси.
Учительница наклонилась между ними и дала каждой маме листик.
— Сегодня я попрошу всех родителей написать одно слово, которое лучше всего характеризует вашего ребенка. Мы потом сделаем из них коллаж любви.
Алекс посмотрела на Лейси.
— Коллаж любви?
— Перестань издеваться над начальной школой.
— Я не издеваюсь. Следует признать, что всем основным законам детей учат здесь. Не дерись. Не бери то, что тебе не принадлежит. Не убивай людей. Не насилуй их.
— Ага. Я помню этот урок. Сразу после завтрака, — сказала Лейси.
— Ты же знаешь, что я имею в виду. Я говорю о социальном договоре.
— А что будет, если на суде тебе придется поддерживать закон, в который ты не веришь?
— Во-первых, еще не известно, стану ли я судьей. А во-вторых, я это сделаю. Буду чувствовать себя гадко, но сделаю, — ответила Алекс. — Поверь мне, нет ничего хуже судьи со свои личными предпочтениями.
Лейси превратила край бумажки в бахрому.
— Если ты станешь судьей, то когда же тогда ты будешь собой?
Алекс хитро улыбнулась и сложила палочки в еще одно непечатное слово.
— На родительских собраниях скорее всего.
Вдруг появилась Джози, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.
— Мамочка, — сказала она, дергая Алекс за руку в то время, как Питер взобрался к Лейси на колени. — Мы уже все сделали.
Они готовили сюрприз из конструктора. Лейси и Алекс встали, позволяя вести себя мимо книжных полок, крошечных ковриков, лабораторного стола с гниющей в качестве эксперимента тыквой, покрытая наростами впалая кожура которой напомнила Алекс лицо одного знакомого прокурора.
— Это наш дом, — объявила Джози, отодвигая кубик, который служил дверью. — Мы женаты.
Лейси слегка толкнула Алекс локтем.
— Мне всегда хотелось быть в хороших отношениях со свахой и невесткой.
Питер стоял у деревянной плиты и помешивал воображаемую еду в пластмассовой кастрюльке. Джози надела большой белый халат.
— Пора идти на работу. Вернусь к ужину.
— Хорошо, — ответил Питер. — На ужин котлеты.
— А кем ты работаешь? — спросила Алекс у Джози.
— Я — судья. Я целый день сажаю людей в тюрьму, а затем прихожу домой и ем макароны. — Она обошла выстроенный из кубиков периметр дома и вошла через дверь.
— Садись, — сказал Питер. — Ты опять поздно.
Лейси закрыла глаза.
— Это мне кажется, или я смотрю в зеркало, которое всегда показывает правду?
Они наблюдали, как Джози и Питер отставили свои тарелки и переместились в другую часть дома, в маленький квадрат в квадрате. Там они легли.
— Это кровать, — объяснила Джози.
За спиной Алекс и Лейси появился учительница.
— Они все время играют в дом, — сказала она. — Мило, правда?…
Алекс смотрела, как Питер лег на бок и свернулся калачиком Джози легла за ним, обняв его рукой за талию. Она поду, мала каким образом у ее дочери сформировался образ таких отношений в семье, если она никогда даже не видела, чтобы ее мать ходила на свидания.
Она смотрела, как Лейси, положив бумажку на кубик, написала «ласковый». Это слово действительно точно характеризовало Питера — он был настолько ласковым, что это даже делало его уязвимым. Нужно было, чтобы кто-то, как Джози, всегда прикрывал его спину, чтобы защитить.
Алекс потянулась за карандашом и разгладила свой листик. Прилагательные толпились в ее голове — слишком многие подходили для ее дочери: подвижная, верная, умная, неотразимая, — но рука неожиданно начала выводить другие буквы.
«Моя», — написала она.
На этот раз, когда коробка ударилась об асфальт, крышка отлетела, и следующая за школьным автобусом машина переехала его бутерброд с тунцом и пакет с чипсами. Водитель автобуса, как всегда, ничего не заметил. Пятиклассники уже так наловчились, что окно открылось и закрылось прежде, чем Питер успел закричать, чтобы они остановились. Когда мальчишки довольно хлопнули друг друга по ладони, его глаза наполнились слезами. Он услышал голос мамы, говорящий, что это как раз тот момент, когда нужно постоять за себя. Но ведь мама не понимала, что от этого станет только хуже.
— О, Питер, — вздохнула Джози, когда он вернулся на место рядом с ней.
Питер уставился на свои варежки.
— Думаю, я не смогу прийти к тебе в гости в пятницу.
— Почему?
— Потому что мама сказала, что накажет меня, если я опять потеряю коробку для завтрака.
— Это нечестно, — сказала Джози.
Питер пожал плечами.
— Как всегда.
То, что губернатор штата Нью Гемпшир выбрала ее из короткого списка из трех кандидатов на пост окружного судьи, удивило больше всего саму Алекс. Хотя было логично, что Джин Шайен, молодая женщина губернатор-демократ, захочет назначить молодую женщину судью-демократа, Алекс, когда пришла на собеседование, все еще не могла в это поверить.
Губернатор оказалась моложе, чем ожидала Алекс, и красивее. «Именно так будут думать и обо мне в зале суда», — подумала Алекс. Она села, сунув кисти под бедра, чтобы не дрожали.
— Если я назначу вас, — сказала губернатор, — есть ли что-то, что мне необходимо знать?
— Вы имеете в виду, мои скелеты в шкафу?
Шайен кивнула. Для губернатора было важно, не отразится ли это назначение отрицательно на ней самой. Шайен хотела расставить все точки над «i», прежде чем принять официальное решение, и Алекс не могла не восхититься ею.
— Может ли кто-нибудь прийти на слушание Исполнительного совета, чтобы выступить против вашего назначения?
— Зависит от того, введете ли вы увольнительные в тюрьмах штата.
Шайен рассмеялась.
— Это туда попадают ваши недовольные клиенты?
— Именно поэтому они и недовольны.
Губернатор встала и пожала Алекс руку.
— Думаю, мы поладим, — сказала она.
Мэн и Нью Гемпшир — последние два штата, в которых еще остался Исполнительный совет, группа, которая должна проверять решения губернатора. Для Алекс это означало, что в течение месяца — с момента ее назначения и до заседания, на котором его должны подтвердить, ей придется делать все возможное, чтобы успокоить пятерых мужчин-республиканцев и не позволить им выпить из нее все соки.
Она звонила им каждую неделю. Спрашивала, есть ли у них к ней вопросы. Ей также нужно было найти свидетелей, которые пришли бы на заседание и выступили в ее поддержку. После нескольких лет работы государственным защитником, это казалось простым заданием. Но Исполнительный совет не хотел слушать адвокатов. Они хотели послушать людей, рядом с которыми Алекс жила и работала, — начиная от ее учительницы младших классов и заканчивая патрульным, который хорошо к ней относился, несмотря на то что она была на Темной стороне. Сложность была в том, чтобы люди пришли и свидетельствовали в ее пользу, но Алекс, если ее назначение подтвердят, не была бы им ничем обязана.
И вот наконец-то пришла очередь Алекс держать ответ. Она сидела перед Исполнительным советом в здании законодательного собрания штата и отвечала на вопросы, от «Какую книгу вы прочли за последнее время?» до «Кто несет бремя доказательства в случаях жестокого обращения?». Большинство вопросов задавались по существу и касались работы, пока она не услышала:
— Мисс Корниер, кто имеет право судить других?
— Это зависит от того, — начала Алекс, — судит ли человек в моральном смысле или в юридическом. Морально ни у кого нет права судить других. Но юридически — это не право, а ответственность.
— Тогда скажите, как вы относитесь к огнестрельному оружию?
Алекс заколебалась. Она не была поклонницей оружия. Она не разрешала Джози смотреть телевизионные программы, где было насилие какого-либо рода. Она знала, что происходит, когда оружие попадает в руки несчастного ребенка, или разъяренного мужа, или избитой жены, — она защищала таких клиентов слишком много раз, чтобы не обращать внимания на такую каталитическую реакцию.
И все же.
Она находилась в Нью Гемпшире, консервативном штате, перед группой республиканцев, опасавшихся, что она окажется демократкой, от которой можно ожидать всего, чего угодно. Она будет судьей в обществе, где охоту не только уважают, но и считают необходимой.
Алекс сделала глоток воды.
— Юридически, — сказала она, — я за огнестрельное оружие.
— Это ненормально, — сказала Алекс, стоя на кухне у Лейси. — Я захожу на интернет-сайты с мантиями, а там все модели похожи на игрока в американский футбол с грудью. В представлении общественности судья-женщина должна быть как медведь. — Она выглянула в коридор и крикнула: — Джози! Считаю до десяти, и мы едем!
— А выбрать есть из чего?
— Ага. Черная мантия… или черная. — Алекс скрестила руки на груди. — Можно заказать из хлопка с полиэстером или только из полиэстера. Можно выбрать с широкими рукавами или собранными. Они все ужасные. Я всего лишь хочу что-то с подчеркнутой талией.
— Кажется, Вера Вонг не делает модели для судей, — заметила Лейси.
— Не делает. — Она опять высунула голову в коридор. — Джози! Время истекло!
Лейси отложила кухонное полотенце, которым вытирала посуду, и последовала за Алекс в коридор.
— Питер! Мама Джози уезжает домой! — Когда ответа от детей не последовало, она направилась наверх. — Прячутся, наверное.
Алекс поднялась за ней в комнату Питера, где Лейси уже открыла дверцы шкафа и проверила под кроватью. Только вернувшись вниз, они услышали приглушенные голоса из подвала.
— Тяжелый, — сказала Джози.
Затем голос Питера:
— Вот. Вот так.
Алекс спустилась по деревянным ступенькам. Под домом Лейси находился столетний погреб с земляным полом и паутиной, похожей на рождественские украшения. Она шла на шепот, доносившийся из угла подвала, и там, за коробками и полками, заставленными домашним вареньем, стояла Джози, держа в руках ружье.
— О Господи! — задохнулась Алекс, и Джози развернулась, направив ствол на нее.
Лейси схватила ружье и отвернула в сторону.
— Где вы это взяли? — строго спросила она, и, похоже, только тогда Питер и Джози поняли, что что-то не так.
— Питер, — сказала Джози. — У него был ключ.
— Ключ? — закричала Алекс. — От чего?
— О сейфа, — пробормотала Лейси. — Он, наверное, видел, как Льюис доставал ружье, когда ходил на охоту в прошлые выходные.
— Моя дочь ходит к вам в гости уже кто знает сколько времени, а у вас по дому валяются ружья?
— Они не валяются, — возразила Лейси. — Они закрыты в специальном сейфе.
— Который может открыть пятилетний ребенок!
— Льюис хранит патроны…
— Где? — спросила Алекс. — Или давай спросим у Питера?
Лейси повернулась к Питеру:
— Ты же знаешь, что ружье нельзя трогать. Зачем ты это сделал?
— Я просто хотел показать его, мама. Она попросила.
Джози подняла перепуганное лицо.
— Я не просила.
Алекс обернулась.
— Теперь твой сын перекладывает вину на Джози…
— Или твоя дочь врет, — отбилась Лейси.
Они смотрели друг на друга, две подруги, поссорившиеся по вине своих детей. Лицо Алекс горело. «Что, если бы… — Все время вертелось в ее голове. — Если бы они вошли на пять минут позже? А если бы Джози поранилась или погибла?» И где-то в глубине билась еще одна мысль — о своих ответах Исполнительному совету неделю назад.
Кто имеет право судить других?
— Никто, — ответила она.
Тем не менее, именно это она сейчас делала.
— Я за огнестрельное оружие, — сказала она им.
Была ли она лицемеркой? Или просто была хорошей матерью?
Алекс увидела, как Лейси опустилась на колени рядом со своим сыном, и этого оказалось достаточно, чтобы все изменилось. Она подумала, что эта слепая преданность Питеру только мешает Джози, тянет ее вниз. Возможно, для нее было бы лучше завести других друзей? Друзей, из-за которых ее не будут вызывать в кабинет директора и которые не вложат ей в руки оружие.
Алекс прижала Джози к себе.
— Думаю, нам пора идти.
— Да, — холодно согласилась Лейси. — Думаю, так будет лучше.
Они стояли в ряду с замороженными продуктами, когда Джози опять завела свою песню:
— Я не люблю горох, — ныла она.
— Ну и не ешь.
Алекс открыла дверь холодильника, холодный воздух расцеловал ее лицо, пока она доставала пакет замороженных зеленых овощей.
— Я хочу печенье с кремом.
— С кремом не получишь. У тебя уже есть зоологическое.
Уже неделю Джози была особенно капризной, после фиаско в доме Лейси. Алекс понимала, что не сможет запретить Джози видеться с Питером в школе, но она не собиралась потворствовать этим отношениям и разрешить Джози приглашать его поиграть после уроков.
Алекс поставила баклажку воды на тележку, затем бутылку вина. Подумав, взяла еще одну.
— Ты будешь на ужин курицу или гамбургер?
— Я хочу соевое мясо.
Алекс рассмеялась.
— Откуда ты узнала о соевом мясе?
— Лейси готовила нам на обед. Оно похоже на сосиски, но полезнее.
Алекс шагнула вперед, когда подошла ее очередь в мясном отделе.
— Дайте, пожалуйста, двести граммов куриной грудки, — попросила она.
— Почему ты все время покупаешь то, что хочешь ты, и никогда то, чего хочу я? — обиделась Джози.
— Поверь мне, тебя не так уж притесняют, как тебе кажется.
— Хочу яблоко, — объявила Джози.
Алекс вздохнула.
— Мы можем выйти из магазина так, чтобы я больше не слышала от тебя «Я хочу»?
Прежде чем Алекс поняла, что Джози собирается делать, ее дочь соскочила с сиденья на тележке, и у Алекс все похолодело внутри.
— Ненавижу тебя! — закричала Джози. — Ты самая плохая мама в мире!
Алекс ощутила неловкость, потому что люди стали обращать на них внимание — пожилая женщина, выбирающая дыню, продавец, держащий брокколи.
Почему дети всегда устраивают истерики на людях, когда твои действия оцениваются другими?
— Джози, — проговорила она, улыбаясь сквозь зубы, — успокойся.
— Я хочу, чтобы ты была как мама Питера! Я бы хотела жить с ними!
Алекс схватила ее за плечи, довольно крепко, и Джози расплакалась.
— Послушай меня, — сказала она тихим, но звенящим голосом, и вдруг услышала отдаленный шепот и слово «судья».
В местной газете недавно вышла статья о ее недавнем назначении в окружной суд, там было и фото. Алекс почувствовала, как пробежала искра узнавания среди людей в хлебном отделе и в бакалейном: «Это она». Но сейчас она еще и ощущала ожидание в их взглядах на нее и Джози, они ждали ее действий, рассудительных действий.
— Я понимаю, ты устала, — ослабив хватку, сказала Алекс достаточно громко, чтобы услышали все присутствующие в магазине. — Я знаю, что ты хочешь домой. Но нужно вести себя. хорошо, когда находишься в общественном месте.
Джози непонимающе смотрела сквозь слезы, слушая Голос Разума, и спрашивала себя, что это существо сделало с ее настоящей мамой, которая сейчас кричала бы на нее в ответ и приказывала замолчать.
Судья, неожиданно поняла Алекс, не перестает быть судьей, даже выйдя из зала суда. Она все равно будет судьей — и в ресторане, и танцуя на вечеринке, и когда захочет придушить своего ребенка посреди продуктового магазина. Алекс надела предложенную мантию, не подозревая о подвохе: она уже никогда не сможет ее снять.
Если всю жизнь следить за тем, что подумают о тебе другие, можно ли забыть, кто ты на самом деле? А если лицо, которое ты показываешь миру, превратится в маску… под которой ничего не останется?
Алекс покатила тележку к кассам. Ее капризный ребенок уже опять превратился в раскаивающуюся маленькую девочку. Она прислушалась к затихающему иканию Джози.
— Хорошо, — сказала она, успокаивая не столько дочку, сколько себя. — Так намного лучше.
Первый день в качестве судьи Алекс провела в Кине. Никто, кроме ее помощника, официально не знал, что это ее первый день — адвокаты слышали, что она новенькая, но толком не знали, когда она начала работать. И все же она боялась. Она трижды переодевалась, несмотря на то под мантией все равно никто ничего не увидит. Ее дважды вырвало, прежде чем она отправилась в здание суда.
Она знала, как пройти в кабинет судьи — в конце концов она сотни раз была в суде в качестве адвоката. Ее помощником был худой мужчина по имени Ишмаэль, который знал Алекс со времени их предыдущих встреч и не особенно ее любил, потому что она рассмеялась, когда он представился («Зовите меня Ишмаэль»). Тем не менее сегодня он буквально упал к ее ногам в туфлях на каблуках.
— Добро пожаловать, Ваша честь, — сказал он. — Вот список дел к слушанию. Я провожу вас в ваш кабинет. Мы пришлем к вам офицера, когда все будет готово. Я еще чем-нибудь могу вам помочь?
— Нет, — ответила Алекс. — Все понятно.
Он оставил ее в кабинете, где было ужасно холодно. Она включила обогреватель, достала из сумки мантию и оделась. В кабинете была ванная, и Алекс вошла, чтобы внимательно себя рассмотреть. Она выглядела справедливой. Представительно.
Может, немного похожей на девочку из церковного хора. Она села за стол и сразу же вспомнила своего отца. «Посмотри на меня, папа», — подумала она, хотя он был там, откуда не мог ее услышать. Она помнила десятки дел, которые он вел. Он приходил домой и рассказывал о них за ужином. Вот только она не могла вспомнить моментов, когда он был не судьей, а просто ее отцом.
Алекс просмотрела папки по обвинениям, предъявляемым в то утро. Затем посмотрела на часы. У нее оставалось еще сорок пять минут до начала заседания. Сама виновата: так нервничала, что приехала слишком рано. Она встала, потянулась. Комната была такой большой, что можно было кататься на велосипеде.
Но она не будет. Судьи так себя не ведут.
Она решилась открыть дверь в коридор, и тут же на пороге материализовался Ишмаэль.
— Ваша честь? Чем могу помочь?
— Кофе, пожалуйста, — попросила Алекс — Если вам не трудно.
Услышав просьбу, Ишмаэль так подпрыгнул, что Алекс поняла: попроси она его выйти купить подарок Джози на день рождения, к полудню на ее столе уже лежала бы упакованная коробка. Она последовала за ним в комнату для отдыха, где адвокаты и другие судьи могли попить кофе. Молодая женщина-адвокат сразу же уступила ей место у кофеварки.
— Проходите, Ваша честь, — сказала она, пропуская ее без очереди.
Алекс взяла бумажный стаканчик. Подумала, что надо будет принести чашку и оставить в кабинете. Хотя, поскольку она будет работать в разных судах: в Лаконии, Конкорде, Кине, Нашуе, Рочестере, Милфорде, Джеффри, Питерборо, Графтоне и Кусе, в зависимости от дня недели, — придется купить много чашек. Она нажала на кнопку, но вместо кофе автомат издал свист и шипение — пусто. Не задумываясь, она потянулась за фильтром, чтобы приготовить новую порцию.
— Ваша честь, вы не обязаны это делать, — сказала та же женщина, явно смущенная поведением Алекс. Она взяла фильтр из рук судьи и начала готовить кофе.
Алекс уставилась на адвоката. Она спрашивала себя, назовет ли ее кто-нибудь когда-нибудь Алекс или ее имя официально сменили на «Ваша честь». Она спрашивала себя, хватит ли у кого-нибудь смелости сказать ей, что у нее на каблуке кусок туалетной бумаги или шпинат на зубах. Было странно ощущать, что находишься под пристальным вниманием, и в то же время знать, что никто не осмелится сказать тебе в лицо, что что-то не так.
Адвокат принесла ей чашку свежезаваренного кофе.
— Я не знала, с чем вы любите, — сказала она, предлагая сахар и сливки.
— Так хорошо» — ответила Алекс, но когда протянула руку широкий рукав мантии зацепился за чашку и кофе пролился «Спокойно, Алекс», — подумала она…
— О Боже, — проговорила адвокат. — Простите!
«Почему ты извиняешься, — удивилась Алекс, — если я сама виновата?»
Девушка начала с помощью салфеток наводить порядок, поэтому Алекс сняла мантию, чтобы почистить ее. Мелькнула шальная мысль, что можно не останавливаться на этом, а раздевшись до белья продефилировать по зданию суда, как голый король из сказки.
— Разве мое платье не прекрасно? — будет спрашивать она, а в ответ все будут твердить одно:
— О да, Ваша честь.
Она застирала рукав в умывальнике и отжала. Затем, все еще держа мантию в руках, направилась обратно в кабинет. Но мысль о том, что еще полчаса придется сидеть там одной, наводила тоску, поэтому Алекс решила побродить по коридорам здания суда. Она поворачивала туда, где никогда не была прежде, и оказалась у двери, ведущей на парковочную площадку. На улице стояла женщина в зеленом спортивном костюме кузнечика и курила. В воздухе пахло зимой, на асфальте сверкал лед, как разбитое стекло. Алекс обняла себя за плечи — как ни странно, но здесь оказалось холоднее, чем в кабинете, — и кивнула незнакомке:
— Привет, — сказала она.
— Привет, — женщина выпустила струю дыма. — Я тебя здесь раньше не видела. Как зовут?
— Алекс.
— А я Лиз. Работаю в отделе недвижимости. — Она улыбнулась. — А ты из какого отдела?
Алекс шарила в кармане в поисках мятных конфеток — Не потому, что хотела освежить дыхание, а потому, что хотела продлить этот разговор еще на несколько секунд.
— Я судья, — ответила она.
Лицо Лиз мгновенно изменилось, и она смущенно отступила назад.
— Знаете, мне очень не хочется вам это говорить, потому что вы так легко заговорили со мной. Никто другой здесь так не сделает, и мне… мне немного одиноко. — Алекс помолчала. — Может, вы забудете, что я судья?
Лиз раздавила окурок подошвой ботинка.
— Посмотрим.
Алекс кивнула. Она вертела в руке коробочку с конфетками, и они перекатывались, мелодично постукивая.
— Хочешь мятную конфетку?
Поколебавшись, Лиз протянула руку.
— Конечно, Алекс, — ответила она и улыбнулась.
Питер в последнее время слонялся по дому как привидение. Ему нечем было себя занять, что не в последнюю очередь было связано с тем, что Джози перестала приходить к нему, хотя они и виделись в школе три-четыре раза в неделю. Джойи не хотел с ним играть — он всегда бегал на футбол или играл в компьютерные игры, где нужно было очень быстро вести машину по изогнутой, как канцелярская скрепка, трассе, — то есть Питеру вообще нечего было делать.
Однажды вечером после ужина он услышал шорох в подвале. Он не спускался туда с тех пор, как мама нашла его там с Джози и ружьем, но он как мотылек поспешил на свет над отцовским верстаком. Отец сидел рядом на табурете, держа в руках то самое ружье, из-за которого у Питера было столько неприятностей.
— Разве тебе не пора ложиться спать? — спросил отец.
— Я не устал.
Он смотрел, как руки отца гладят лебединую шею ружья.
— Красивое, правда? Это «ремингтон 721». Тридцать шестой калибр. — Отец повернулся к Питеру. — Хочешь помочь мне его почистить?
Питер инстинктивно бросил взгляд в сторону лестницы, где мама мыла посуду после ужина.
— Я считаю, Питер, что если уж ты интересуешься оружием, то нужно научиться уважать его. Береженого Бог бережет правильно? Даже твоя мама не сможет с этим поспорить. — Он бережно положил ружье к себе на колени. — Оружие — это очень, очень опасная вещь. И еще более опасной она становится потому, что большинство людей не знают, как оно работает. А если ты это знаешь, то оно превращается в обычный инструмент, как молоток или отвертка, и не принесет вреда, если ты знаешь, как правильно с ним обращаться. Понимаешь?
Питер ничего не понял, но не собирался говорить об этом отцу. Его сейчас научат, как обращаться с настоящим ружьем! Никто из его идиотов-одноклассников, этих сопляков, не сможет этим похвастаться.
— Первое, что нам нужно сделать, — это открыть затвор. Вот так. Нужно убедиться, что там нет пуль. Смотрим в магазин, вот здесь, внизу. Видишь пули? — Питер покачал отрицательно головой. — Теперь проверь еще раз. Это никогда не будет лишним. Теперь, видишь маленькую кнопочку под ствольной коробкой — как раз перед спусковой скобой, — нажми на нее и сможешь полностью снять затвор.
Питер смотрел, как просто отец снял большой серебряный храповик, который соединял приклад и ствол. Потом взял с верстака бутылку — «Растворитель», — прочел Питер, — и налил немного на тряпку.
— Нет ничего лучше охоты, Питер, — сказал отец. — Идешь по лесу, когда весь остальной мир еще спит… видишь, как олень поднимает голову и смотрит прямо на тебя… — Он взял тряпку, отставив руку подальше — от резкого запаха у Питера закружилась голова — и начал протирать ею ствол. — Вот так, — сказал отец. — Попробуй теперь ты.
Питер раскрыл рот от удивления — ему разрешили взять ружье, после того что случилось с Джози? Может, только потому что он сейчас под присмотром папы, или, может быть, это ловушка, и его накажут только за то, что он хотел еще раз подержать ружье. Он осторожно протянул руки и, как и в первый раз, удивился, каким тяжелым оно оказалось. В компьютерной игре Джойи герои размахивали ружьями направо и налево, словно перышками.
Это не была ловушка. Отец действительно хотел, чтобы он ему помог. Питер смотрел, как отец взял еще одну банку — с оружейным маслом — и накапал немного на чистую тряпку.
— Мы смажем ствол и капнем немного на ударник… Хочешь узнать, как работает оружие, Питер? Иди сюда. — Он указал на ударник, крохотный круг в стволе. — Внутри ствола есть большая пружина, ее не видно. Когда ты нажимаешь на спусковой крючок, пружина выпрямляется, бьет по ударнику и выталкивает его совсем немного… — Он показал большим и указательным пальцами расстояние примерно в дюйм в качестве иллюстрации. — Ударник бьет в центр медной пули… и немного вдавливает серебряную кнопочку, которая называется капсюль. От этого загорается заряд, то есть порох внутри медной гильзы. Ты же видел пулю, как она сужается на кончике? В этой тонкой части и находится то, что собственно и называется пулей. И когда взрывается порох, за пулей создается давление, которое ее и выталкивает.»
Отец взял затвор из рук Питера, протер его маслом и отставил в сторону.
— Теперь посмотри внутрь ствола. — Он направил ружье вверх, словно собрался прострелить лампочку под потолком. — Что ты видишь?
Питер заглянул одним глазом в открытый ствол с обратной стороны.
— Похоже на макароны, которые мама готовит на обед.
— Да, действительно. Там внутри система нарезов, как на шурупе. Когда пуля вылетает, эти нарезы заставляют ее вращаться. Как когда бросаешь мяч и раскручиваешь его.
Питер пробовал бросить так мяч, когда играл во дворе с папой и Джойи, но то ли его рука была слишком маленькой, то ли мяч слишком большим, но когда он пытался передать пас, чаще всего мяч падал прямо ему под ноги.
— Если пуля вылетает вращаясь, то летит ровно и прямо.
Отец перестал возиться с длинным прутом с проволочной петлей на конце. Вставив кусочек тряпки в петлю, он обмакнул ее в растворитель.
— Но порох оставляет грязь внутри ствола, — сказал он. — И как раз эту грязь нам и нужно вычистить.
Питер наблюдал, как отец вставил прут в ствол и провел вверх-вниз, словно взбивал масло. Он вставил лоскут чистой тряпочки и снова запустил его в ствол, потом еще один, и еще, пока лоскуты не перестали чернеть от грязи.
— Когда я был в твоем возрасте, мой отец тоже показал мне, как это делается. — Он выбросил тряпки в корзину для мусора. — Когда-нибудь мы с тобой пойдем на охоту.
Услышав это, Питер не мог прийти в себя от счастья. Его — сына, который не умел играть ни в футбол, ни в регби, ни даже толком плавать, — отец брал с собой на охоту? Он был в восторге от самой идеи оставить Джойи дома. Он подумал, сколько ему придется ждать этого события и как это вообще — делать что-то с папой только вдвоем?
— Так, — сказала отец. — Теперь еще раз загляни в ствол.
Питер схватил ружье обратной стороной, посмотрел в дуло, прижав ствол к лицу на уровне глаз.
— О господи, Питер! — воскликнул отец, отнимая ружье. — Не так! С другой стороны. — Он повернул оружие, так что ствол оказался направлен в противоположную от Питера сторону. — Даже если затвор здесь и это неопасно, никогда не смотри в дуло оружия. И не целься в то, что не собираешься убивать.
Питер прищурился, заглядывая в ствол с «правильной» стороны. Внутренняя поверхность ослепительно сверкала серебром. Идеально.
Отец смазал внешнюю поверхность ствола маслом.
— Теперь нажми на спусковой крючок.
Питер непонимающе посмотрел на отца. Даже он знал, что этого делать нельзя.
— Сейчас это неопасно, — повторил отец. — Это нужно сделать, чтобы собрать ружье.
Питер неуверенно положил палец на металлический полумесяц и нажал. Затвор, который держал отец, легко встал на свое место.
Питер видел, как отец надел на ружье чехол.
— Люди, которые переживают из-за оружия, просто с ним не знакомы, — сказал папа. — Когда знаешь оружие, то можешь пользоваться им без риска.
Питер видел, как отец закрыл сейф. Он понял, что хотел сказать отец. Таинственность оружия — то, что заставило его стащить ключ от сейфа из папиного ящика для нижнего белья и показать ружье Джози, — уже не была такой непроникновенной. Теперь, увидев, как ружье разбирается и собирается обратно, он понял, что по сути оружие — это подогнанные куски металла, сумма составляющих деталей.
Оружие на самом деле ничто без человека, держащего его.
* * *
Вопрос, верите ли вы в судьбу или нет, на самом деле сводит к тому, кого вы обвиняете, если что-то идет не так. Считаете ли вы виноватым себя, думаете, что, если бы постарались, это бы не произошло? Или просто списываете все на обстоятельства?
Я знаю людей, которые, узнав о чьей-то смерти, скажут: «На все воля Божья». Знаю людей, которые скажит: «Не попало», есть еще один вариант, мой любимый: «Они просто оказались не в то время не в том месте».
Но тогда можно сказать то же самое и обо мне, правда?
