Книга: Гарнизон
Назад: Глава 19
Дальше: Часть третья. Мертвые идут

Глава 20

Отряд спускался все ниже и ниже. Комиссар со своими наемниками миновали жилые уровни, технические уровни, теперь они продвигались там, где разворачивались первые базы и производства того, что со временем стало Танбрандом, Черным Городом. Здесь камень чередовался с заржавленным металлом и старым пластиком, потрескавшимся и пожелтевшим за многие десятилетия. Странно, но даже отребье, находящее на самом низу общества, опасалось селиться здесь, предпочитая ужасающие условия фавел.
У этой части Города не было ни планов, ни чертежей, только самые общие схемы. Что-то давно демонтировали, целиком или не совсем — оставив фундаменты и отдельные части, которые было слишком сложно или дорого вывозить наверх. Что-то продолжало работать на благо Танбранда, но многие агрегаты и механизмы давно уже действовали вхолостую. Мигали разноцветные индикаторы и лампочки, посылая слепые сигналы в никуда. Гудели дряхлые насосы, перекачивая неизвестно что неизвестно зачем. Подобно рукам гигантов, что сбросили груз, но так и не избавились от колдовства, принуждавшего к работе, двигались многотонные поршни. Время от времени старый клапан с шипением спускал давление или сбрасывал струю раскаленного пара. Часть ламп на потолочной подвеске все еще работала. Иногда ржавые рубильники позволяли с краткой молитвой врубить красные плафоны аварийного освещения. Ламп со светящимся радиоактивным газом почти не встречалось — их стали использовать намного позже, когда жизнь ушла выше, оставив катакомбы.
Комиссар мимолетно подивился загадкам и причудам индустриальной жизни. Танбранд активно застраивался, и, несмотря на развитую металлургию, все время испытывал острую нужду в металле. Здесь, в подземельях, похожих на преисподнюю, искомых ресурсов было относительно много. Но поиск, организация поисковых партий, картографирование и последующий демонтаж стоили слишком дорого и не обещали даже окупить расходы. Пройдут годы, может быть десятилетия, а подземный мир Танбранда будет жить своей забытой механической жизнью, ветшая и умирая в царстве тьмы, влаги и ржавчины…
Будет… если только у них получится.
Связь с поверхностью прервалась, даже самые сильные сигналы глушились толщей земли, напичканной железом. Теперь наемники шли по единственной карте, найденной в дальнем углу архива, разрисованной и дополненной от руки Инженером — Археологом. Пометки изобиловали словами наподобие "возможно", "вероятно", "предположительно", "по слухам". Но в целом по ней можно было идти, выдерживая нужное направление. Основную проблему представляли двери и завалы. Двери, как правило прочные, из легированной стали, можно было вскрыть или просто взорвать, благо савларцы — почти как орки — любили и умели пользоваться взрывчаткой. А вот нечастые, но внушительные завалы, где камень мешался с железом, намертво перекрывая путь, приходилось обходить, плутая, отыскивая обходные пути, которые иногда уводили далеко в сторону и вынуждали тратить драгоценное время.
Время уходило, исчезало безвозвратно, почти как физически ощутимая субстанция. И комиссар чувствовал каждую минуту, которая заканчивалась однозначно и необратимо. Минута за минутой приближали тот момент, когда неведомый глава культа генокрадов приговорит Ахерон к окончательной гибели.
— Уже скоро, — прошептал в своей самоходной капсуле калека. Точнее шевельнул сухими остатками губ под сложной маской, нагнетающей воздух в бессильные легкие.
— Скоро…
И в это мгновение сверху обрушился первый генокрад.
Размытая, бесформенная тень отделилась от потолка и свалилась прямо в центр "ядра", то есть основной штурмовой команды. Мгновение — и тень обрела форму, выпрямилась выше человеческого роста, с тихими щелчками — как крючья у автоматического гарпуна — распрямились верхние конечности. Создание, похожее одновременно на ужасную абстрактную скульптуру, огромного паука и грузового сервитора крутанулось на месте. Длинный зазубренный коготь легко, одним касанием скользнул по шее ближайшего савларца и от этого, на первый взгляд мягкого и небрежного движения наемник отлетел в сторону невесомой куклой. Коготь вспорол толстый брезент, армированный баллистическим волокном, плотный подворотничок и шею до самых позвонков.
Не теряя ни единого мгновения генокрад пригнулся, сложившись почти пополам, и вонзил два длинных шипа на нижней паре "рук" в живот другого каторжника. С ужасающим хрипом тот запрокинул голову и махнул руками, выронив оружие. Генокрад, не выпуская жертву, подпрыгнул, вскинув верхнюю пару конечностей и уцепился за толстую вентиляционную трубу. На мгновение он повис, раскачиваясь, словно огромная обезьяна, схватившая нижними лапами большой бесформенный сверток. Полы плаща умирающего каторжника подметали решетчатый пол, алые капли частым градом лились на грязный металл. Затем тварь подтянулась выше и исчезла в сплетении труб и кабельных коробов. Вдогонку ей ударило несколько очередей, высекающих снопы искр из металла. Ударила струя пара, но на этом видимый эффект завершился. Партия началась со счета два — ноль в пользу культа, жестко и эффектно.
Второй генокрад скользнул откуда-то сбоку, просочился через узкий технический лаз, где, казалось, не пролезет даже ребенок. Он встал прямо перед здоровенным наемником и занес серповидные когти над головой, готовясь к сокрушительному удару. Красные глазки вращались в глубоких глазницах независимо друг от друга, как у морского зверя хамелеона с экваториальных рифов. Щелкали широкие челюсти, усаженные в несколько рядов непропорционально мелкими коническими зубами.
Патриарх выводка не мог выделить большие силы на то, чтобы отбить вторжение. Культ развивался очень медленно и осторожно, он должен был войти в полную силу лет через десять — пятнадцать по человеческому исчислению. Так что, столкнувшись с необходимостью действовать быстро и необратимо, вождю сейчас приходилось выбирать между мощностью Зова и боевой силой, готовой отразить нападение. На то и другое сразу членов культа просто не хватало. Посему патриарх рассчитывал, что демонстративно жестокая и устрашающая атака ошеломит противников, заставит дрогнуть. А чтобы гнать и добивать дезорганизованного, испуганного врага — не нужно много бойцов.
Если бы речь шла о полиции, рядовой или спецсилах, так бы и случилось. Окажись здесь, глубоко под землей личная гвардия и охрана губернатора — пожалуй, тоже. Все-таки воины Теркильсена были искушенными бойцами с орками, но никогда не сталкивались с мрачными порождениями иной галактики. Наверное, даже энфорсеры Арбитра дрогнули бы, пусть ненадолго.
Но планетарный комиссар знал, кого следует ставить в первые ряды если враг неведом и ужасен. И как правильно мотивировать воинов — смертников.
— Пугают, суки! Золото отжимают!!! — гаркнул выставленный на полную мощь динамик в самоходе комиссара. И, вторя ему, проревел главарь савларцев, выкрикивая ритуальный клич всех каторжников Империума. Слова, чье происхождение давно забылось, но смысл остался прежним, как многие тысячелетия назад.
— Motchikozloff! Заради золота!!!
Каторжник, что оказался лицом к лицу с генокрадом, отчаянно завопил и ринулся прямо на врага, с размаху ударив его прикладом в панцирную грудь. Не ожидавший такой реакции враг резко согнул верхние "хваталки " и пришпилил каторжника к себе же. Теперь он еще больше походил на огромного паука, что схватил жертву четырьмя длинными лапами и прижал в извращенном, противоестественном объятии, чтобы высосать все соки. Умирающий савларец, не прекращая дико вопить, изрыгая кровавую пену, махнул рукой, и из мешковатого рукава выскользнуло длинное шило, выпиленное из старого рашпиля. Одним движением каторжник вонзил самодельный стилет в глазницу чудища, по самую рукоять из грубо обработанной деревяшки. Это движение отняло остатки сил. Тело, пронзенное в четырех местах, повисло на когтях генокрада.
Тот пошатнулся, все члены монстра дернулись в конвульсии, лапы распрямились, буквально разорвав на части и так уже мертвого савларца. Генокрад издал короткий странный звук, словно старый механизм скрежетнул шестернями. И в то же мгновение на него со всех сторон бросились люди. Савларцы, в своих брезентовых балахонах похожие на гигантских крыс, свалили раненого генокрада с ног, обрушили на него град ударов прикладами — в тесноте схватки стрелять было слишком опасно ля своих же. Панцирь из прочнейшего армированного хитина выдержал удары, но встать чудовище уже не успело. Один из каторжников, сам того не зная, скопировал действия пехоты древней Терры, сражавшейся против спешенных рыцарей. Он упер трехствольный самопал туда, где у человека находится пах, а у генокрада было сложное сочленение хитиновых пластин, более тонких, чем на груди и голове. Залп из всех стволов сразу — и каторжника отшвырнуло отдачей, а во все стороны полетела костяная крошка вперемешку с неопознаваемыми ошметками и бледно — синими брызгами того, что заменяло твари кровь.
Генокрада было трудно убить, тварь еще жила, размахивая когтистыми и шипастыми конечностями, задевая и раня людей. Багровая кровь щедро проливалась на пол, но савларцы уже навалились толпой, круша костяную броню ударами дубин и прикладов, закалывая врага штыками с монозаточкой и яростно визжащими приводами цепными кинжалами — на оружии "самые бесчестные воины Империума" не экономили.
— Ша, братва! — заорал главарь. — Это же почти как вертухаи — киборги, только не стреляют!
— На погибель сукинсынам, за золото, что солнца ярче!!! — вопль вождя подхватила вся ватага.
* * *
— Боргар, мы не удержимся! Люди обезумели! Они идут по трупам!
Арбитр Сименсен слишком хорошо знал своего заместителя. Чтобы Дживс сорвалась на крик и назвала командира по второй, личной фамилии должно было произойти что-то совсем экстраординарное.
Сименсен скрипнул зубами. Ему уже доводилось подавлять городские бунты, на своей первой планете, будучи таким же стажером, как Леанор. Поэтому арбитр знал, что это лишь вопрос времени и технологии. Толпа кажется безликой и всесокрушающей, слепой стихией. Но это не так. Правильно выбрав точки удержания, чередуя жесткую оборону и сокрушительные удары, можно удержать даже малыми силами миллионные сборища. Главное — знать, как это делать. И очень хорошо представлять баланс сил в мегаполисе, чтобы пообещать одним и пригрозить другим, а третьих просто истребить на всякий случай, превентивно.
Но в этом случае отработанная методика дала сбой. Ахерон подвели его отдаленность и патриархальность — местная полиция отлично справлялась с рутинной работой и довольно неплохо парировала внеплановые угрозы. Но только до тех пор, пока они оставались в рамках привычных, отработанных угроз — бунт, забастовка, вспышка инфекции на уровне дистрикта, промышленная авария и так далее. Теперь же все обстояло совершенно по — иному.
Псайкерские удары культа генокрадов накрыли весь Танбранд. Зов культа, являясь отражением абсолютно чуждых, предельно антагонистичных человеку эмоций, означал смерть для всего живого на планете, и массовая психика Танбранда, будучи не в силах определить смысл и содержание псайкерского сигнала, тем не менее отлично считала этот посыл. Значительная часть жителей Черного Города отделалась приступом меланхолии и мрачной депрессии. Кто-то вообще ничего не почувствовал. Но у малой доли населения реакция выразилась в неконтролируемых приступах слепой паники, переходящих в тотальную агрессию. Так разбуженный орк, чувствуя угрозу, начинает вслепую размахивать рубилом, круша все подряд. Их было немного относительно семидесяти миллионов жителей Города. Но это "немного" все равно исчислялось сотнями тысяч.
А дальше началась цепная реакция. Безумная толпа крушила и уничтожала все, одержимая лишь одним желанием — вырваться из железных клетей дистриктов, куда угодно, любой ценой бежать от неосознанной и смертельной угрозы. И тем самым выступала как катализатор в растворе, заражая коллективным помешательством, притягивая к себе все новые и новые человеческие молекулы.
Полиция дрогнула. Гвардия губернатора, привычная к битвам с ксеносами, растерялась. В строю, полностью собранные и готовые к схватке, остались только энфорсеры Сименсена, но их было слишком мало. Даже разбей арбитр свой отряд по одному человеку, и в этом случае их не хватило бы для удержания всех ключевых точек Танбранда.
И, контролируя действия рот по воксу, перехватывая заполошные призывы о помощи и проклятия запертых и осажденных полицейских, ругань и попытку скоординировать гвардейцев Теркильсена, Владимир отчетливо понял — битва за Танбранд почти проиграна
* * *
Это не было битвой, даже не было схваткой. Скорее — устрашающей в своей хаотичности и беспредельной жестокости поножовщиной. От первого "контакта" до насосной станции людей отделяло полторы сотни метров. И они шли вперед, метр за метром, бешено стреляя, отмахиваясь дубинами и тесаками, забрасывая термическими гранатами любое ответвление от общей магистрали, любой отнорок. Савларцы не подбадривали себя обычными для воинов Империума кличами, не призывали помощь Его, не читали литании, несущие страх врагам. Они лишь выли от ярости, сами подобные ксеносам, которых истребляли. И страшными сорванными голосами скандировали в такт собственному дьявольскому ритму:
— Золото! Золото!! Зо — ло-то!!
— Хемоганы! — рявкнул динамик на комиссарском самоходе. — Пора.
Вперед выступил рослый белобрысый боец с откинутым капюшоном и сорванной маской респиратора. Против обыкновения, его лицо не было изуродовано, как у большинства савларцев — болезнями, пылью и шрамами. Только нос с неестественной горбинкой, следом давнего перелома. В руках светловолосый каторжник держал нечто смахивающее одновременно и на стандартный гвардейский огнемет, и на промышленный краскопульт. Агрегат был настолько объемен и тяжел, что крепился на специальном шарнире, который в свою очередь опирался на скелетированную экзокирасу, охватывавшую плечи и торс каторжника.
— Поливай все, — приказал главарь, как напильником по наждаку шоркнул — командные вопли посадили голос.
— Дождик, кап! — жизнерадостно заорал Дрейк и нажал рычаг спуска. Из широкого раструба "краскопульта" вырвался фонтанчик бледно — зеленой жидкости, кажущейся почти черной в мутно — красном свете аварийных ламп под потолком и налобных фонарей савларцев. Фонтанчик превратился в струю, бьющую под солидным напором. И там, куда падали мелкие капли зеленой жидкости — металл, камень, пластик, живая и мертвая плоть, кость — все начинало дымиться желтоватыми клубами, плавилось и текло, словно воск, сочилось неяркими, потусторонними огоньками химического огня.
Определенно тот, кто придумал "хемоган" — распылитель едкого соединения на основе фтора, был безумен. Но при этом — гениален. Фторовая пушка сжигала и плавила хитиновую броню генокрадов, словно обычную ломкую пластмассу, а у савларцев таких орудий было три. Щедро распыляя дьявольскую смесь на все стороны, наемники прорвались в следующий зал, оставляя за собой ад термохимического распада.
Сейчас планетарный Комиссар острее обычного чувствовал свою увечность. Старые, кажется, десятилетия назад угасшие рефлексы просыпались, звали в бой. Требовали вести людей словом Императора и личным примером. Но сегодня обеспечивавшая существование калеки стальная клетка была обозом и обузой боевой группы. Оставалась знакомая, хоть и непривычная работа штабного офицера, помогающего сориентироваться в хаосе боя. А этот бой, надо признать, был хуже, чем схватка пехотной колонны, пойманной на марше передовым отрядом зеленошкурых с костоломками и поджигалами.
Но савларцы не нуждались в слове Императора, вдохновлять их следовало на понятном им языке.
Размытая костистая тень промелькнула под потолком, генокрад мчался со скоростью бегущего человека, цепляясь за трубы и кабельные коробы. Он проскочил над головами каторжников, нацеливаясь на большую самоходную машину, где очевидно сидел человеческий вождь. Один миг — и многолапый враг прыгнул на самоход, длинные когти с лязгом врубились в края смотровой амбразуры. Суставчатые лапы — более сильные, нежели манипуляторы сервитора — напряглись, и генокрад вырвал с корнем врезанное прямо в металл бронестекло.
Комиссар увидел прямо перед собой страшную морду генокрада — назвать эту харю "лицом" не осмелился бы самый извращенный еретик — ксенофил. В следующее мгновение ближайший савларец, памятуя, что не будет нанимателя — не будет и "солнышка", махнул гирькой на тонкой, но прочной цепи. Снаряд был мал, но раскрученный по широкой дуге набрал внушительный импульс. Невероятным образом не задев никого из людей, шарик из свинца в стальной оплетке врезался в череп генокрада, смахнув того с комиссарского самохода. Чудовище крутанулось на скальном полу, покрытом горячими гильзами и земляной крошкой, и развалилось грудой смрадной плоти, расстрелянное в упор из двух пулеметов.
Еще один зал… Сколько сдохло врагов комиссар даже не пытался гадать. А вот его наемники уже полегли наполовину, и среди оставшихся не было ни одного, кто не оказался ранен. Самоход мерно топал, перешагивая трупы, расплющивая гильзы.
"Где-то здесь должен быть доступ к пультам насосной станции" — вспоминал калека инструкции Инженера — Археолога. — "Часть телеметрии с нее до сих пор идет. Поисковая партия Управления до люка не добралась из-за завалов. Станция — второго ряда резерва, так что усиленную группу поиска не посылали. Один из патрубков, по документам, не заглушен. Его клапан телеметрию не отдает, но, судя по потреблению электричества, должен быть исправен."
Несколько врагов бросились на головного хемоганщика, того самого Дрейка. То были обычные культисты, не боевые формы. Они почти походили на людей. Только несоразмерно большие, совершенно лысые головы выдавали не вполне человеческое происхождение. Нападавших положили из дробовиков, но, воспользовавшись заминкой, сбоку выскочил полноценный генокрад — боец. Прикрытие Дрейка он скосил сразу, будто дисками пилорамы. Белобрысый успел развернуться и щедро окатил шестилапую тварь из хемогана. Генокрад заверещал на жуткой надрывной ноте, переходящей в ультразвук, хитиновая броня начала плавиться и потекла по грудной пластине, открывая серо — черные мышцы с багровыми прожилками. Один глаз остался цел, дико вращаясь в изуродованной глазнице. Нижняя челюсть генокрада с тихим щелчком выдвинулась вперед и вниз, как пандус "Валькирии". Шипя, как паровая машина, облитая ледяной водой, тварь плюнула в ответ щедрой порцией едкой органической кислоты.
Савларец дико закричал, когда прорезиненный брезентовый плащ стал распадаться в клочья, открывая кислоте путь к бронежилету и плоти. Но не отступил, поливая противника фтором. Несколько мгновений продолжалась эта безумная дуэль. Камень под ногами загорелся от раствора хемогана и одновременно крошился в песок от разрушительной кислоты генокрада. А затем боезапас кончился у обоих. Теряя клочья кожи и плоти, страшно шатаясь на подламывающихся ногах, Дрейк выхватил короткий широкий тесак и шагнул вперед, хрипя от ярости. Генокрад повторил его движение, поднимая непослушные, разваливающиеся на глазах лапы. Они встретились, и тесак каторжника, пробив разложившуюся броню, достал до сердца врага, а когти чудовища вонзились в шею савларца. Затем два тела, сцепленные в посмертном объятии, рухнули в лужу, парившую кислотным дымом и огнем, пузырящуюся розовой пеной.
И еще двадцать метров пройдено. Оставалось совсем немного.
Комиссар вспоминал указания Инженера — Археолога.
"После команды на открытие прометий пойдет в техническое помещение. Для начала следует проверить, открылся ли клапан. Указатель открытия — чисто механический, если в окошке красный сектор — закрыт полностью, если зеленый — открыт. Нам достаточно открытия на две трети. Схемы возможного ремонта прилагаются. Внимание! При открытии заблокированного клапана пойдет прометий под большим давлением! Далее убедиться, что прометий заполняет помещение хотя бы наполовину. Незначительные утечки не страшны, в случае серьезных утечек сбросьте в помещение пакеты с герметиком, больше все равно ничего не получится. Дальше закладывайте мельта — бомбы согласно приложенному плану. Заряд номер 1 разрушит перекрытие, попутно открыв пробоину в систему вентиляции. После этого заряд 2 подожжет прометий. Если все будет сделано по инструкции, пожар станет неостановим. Скорее всего его изолирует на границах дистрикта автоматическая пожарная система. Но центр Танбранда неизбежно выгорит дотла."
— Великий Пахан сидит на золотой шконке! Он изувечен, тело Его измождено и покрыто ранами от рук Беспредельщика Хоруса! Но взгляд Его полон силы и несгибаемой воли, ибо дух Пахана питает мощь воровского намерения!
Комиссар импровизировал, изобретая на ходу новый культ поклонения Богу — Императору, понятный, близкий его израненной, поредевшей на три четверти пастве. И его слова находили отклик в душах каторжников.
— Он смотрит на нас, видит каждого! — повторяли они вслед за комиссаром. — И каждому отмерит грева или кандея по справедливости!
Вот и технический зал с клапанами. Точнее ворота, ведущие туда — солидные, прочные, без петель, уходящие в скрытые пазы. И закрытые намертво.
— Все, взрывать нечем, — сипло выдохнул кто-то из савларцев.
— В стороны, — с ледяным спокойствием приказал комиссар. — Головы ниже, братва!
Шагающая машина переступила суставчатыми лапами и опустилась на металлическое брюхо. Раскрылись заслонки на кормовой броне и над кабиной поднялась турель со спаркой пятиствольных пулеметов. Комиссар терпеть не мог многоствольных "мясокруток" с электроприводом, считая их уделом фигляров и показушников. Но специально для такого случая сделал исключение — шестое чувство и солидный опыт подсказали старому бойцу, что для последнего боя ему будет полезнее не надежность оружия, а запредельная плотность огня. Так и вышло.
На то, чтобы раскрутить сдвоенный агрегат понадобилось три четверти секунды. А дальше все, кто находился рядом с самоходом, оглохли. Десять стволов разогнанных до скорости паровых турбин, выли, словно миллион демонов Хаоса, выбрасывая ежесекундно сотни пуль. Это была старая марсианская турель Omnia Exterminatus, покрытая патиной многослойной гравировки, с системой дистанционного подрыва снарядов. Сталь встретилась со сталью, и массивные ворота не выдержали.
Искры летели во все стороны желтыми молниями, иззубренные клочья металла секли все вокруг. Не прекращая огонь, самоход комиссара привстал и двинулся вперед, раскачиваясь из стороны в сторону под напором отдачи пулеметов. Раскаленные до ярко — алого свечения стволы ревели, оставляя за машиной два сплошных латунных шлейфа дымящихся гильз.
Разогнавшись, самоход вломился в ворота, походящие на ажурное полотно от лучших белошвеек Империума, перфорированное тысячами пробоин. И прошиб их насквозь, продираясь через рваную сталь, оставляя на краях разлома куски обшивки, обильно заляпанные маслом из пробитой гидравлики.
— Работаем, сукины дети, нет подрыва — нет золотишка! — воззвал комиссар, с ужасом чувствуя, как теряет управление поврежденной машиной.
* * *
— Используйте огнеметы, — проговорил, почти пролаял Боргар охрипшей глоткой. — Держитесь, еще хотя бы полчаса держитесь!
Почему именно "полчаса", Боргар и сам не знал. Наверное, потому, что в критические моменты людей ободряют и успокаивают какие-то точные градации и условия. Он просил и сам верил в сказанное. Еще немного, еще несколько минут…
— Принято, — отозвалась Леанор и в ее голосе арбитр отчетливо услышал обреченную готовность умереть в бою.
— Убивайте всех, не щадите никого, — холодные, страшные слова приказа срывались с губ арбитра легко, почти привычно. — Нам нужно еще тридцать минут!
Еще немного — и разъяренная толпа наберет такую критическую массу, что пожар слепого бунта станет самоподдерживающимся, и его никто не удержит. Арбитр видел, что происходит в таких случаях. Если повезет — полки Гвардии с тяжелым вооружением на улицах и приказ "пленных не брать". Если не повезет — действовать будет уже Флот…
"Ради Бога — Императора и всех нас, пусть у тебя получится!" — взмолился Владимир, представив планетарного комиссара, который глубоко под землей вел свою битву, прорываясь с боем к насосам резервной топливной системы.
— О, не может быть, — выдохнул кто-то позади со священным ужасом в голосе. — Посмотрите сюда! Телеметрия… Центр Танбранда, он горит!
* * *
Огонь лизнул капсулу, задымился, зашипел каучук на "подошвах" металлических ног. Несмотря на блокировку болевых рецепторов Комиссар ощутил жар, опаляющий, словно пламенный гнев Бога — Императора. Разбитое стекло бронированной кабины помутнело, края сколов оплыли, как сахарный кристалл под огнем зажигалки.
Комиссар закрыл бы глаза, если бы мог. Но оптика, встроенная прямо в череп, служила исправно и до конца. Единственное, что оставалось калеке — отрешиться от бесстрастной картинки, передаваемой на оптический нерв, и вспомнить минувшую жизнь.
Он прожил долго и видел многое. Комиссару было не страшно умирать. Он чувствовал скорее печаль от осознания того, что уже не узнает — получилось ли. Удалось ли истребить злокозненный культ? Что ж, он, планетарный комиссар, сделал все, что было в человеческих силах, и сверх того. Если эти усилия окажутся бесполезными — в этом не будет его вины.
Языки дымного пламени проникли внутрь развороченного корпуса, лизнули открытые кабели, выжимая из оплетки слезы плавящегося пластика. Трещина пробежала по линзе, разделив изображение в мозгу комиссара черным ветвящимся зигзагом. Спустя пару мгновений перегорел очередной предохранитель, и комиссара окутала благословенная тьма. А затем отключился компрессор, нагнетающий воздух в легкие калеки.
Последнее, о чем подумал Комиссар, стало пожелание старому другу.
"Держись, Бент. Больше я не смогу тебя прикрывать.
Держись…"
Пламя охватило бак с прометием, впилось в горючую смесь цепкими оранжевыми щупальцами, охватив самоход целиком.
Комиссар так и не узнал, что от главного врага его отделяло лишь несколько шагов. Прямо за стеной, по другую сторону насосного блока расположилось логово Патриарха, в котором бесновалось чудовище. Пятисоткилограммовая туша поднялась на коротких тумбообразных ногах, которые уже много лет не принимали тяжести тела. Скрипели хитиновые пластины истекающего слизью туловища. Патриарх топал и булькал, размахивая непропорционально тонкими ручонками.
Вождь культа погибал, но стократ страшнее было то, что вместе с ним гибло дело всей его долгой жизни, высшая ценность служения Рою. Пожирателю чужды человеческие эмоции, но Патриарх объединял в себе черты и служителя Роя, и человека. Осознание бесполезности своего завершающегося бытия дополнилось чисто человеческой ненавистью к победителю. Как швея, старающаяся собрать, сшить расползающуюся ткань, Патриарх выжимал последнее из остатков культа, стараясь дотянуться Зовом до безгранично далекого и одновременно столь близкого Роя. Но один за другим сгорали его живые батарейки, и призыв слабел…
Патриарх обратил к низкому раскаленному потолку безглазую морду и страшно, отчаянно завыл. Утробный, низкий звук разнесся вокруг, и, вторя ему, отозвались чудовищными воплями горящие слуги культа.
Не в силах победить, монстр обратил всю человеческую ненависть, всю волю слуги Роя на сущность, которая совсем недавно была врагом и конкурентом. Так погибающий на арене гладиатор передает оружие более удачливому сопернику, с которым только что сражался насмерть. Последняя воля Патриарха и остатки силы, что он не смог обратить в Зов, уподобились искусному резцу, делающему прекрасную в своей эффективности болезнь — подлинно совершенной.
Вой яростной злобы обрел нотки триумфа, но Патриарх не успел насладиться обреченной победой. Его крик мстительного торжества оборвался, как только всепожирающий огонь окутал жирное тело монстра дымной мантией. Слизь, изобильно стекавшая из многочисленных пор, с шипением испарялась. Пламя и опустошающая боль пожирали тушу генокрада, превращая его движения в причудливую пляску червеобразной туши среди желто — красных сполохов. В танец смерти.
Но худшее уже произошло.
И где-то в Варпе, где нет ни времени, ни пространства, заворочался в беспокойном тревожном сне Великий Нечистый, слуга Владыки Распада Нургла. Ибо демон был искусен в создании ужасающих болезней и ревнив в этом ремесле, сейчас же Нечистый почувствовал сквозь забытье, что кто-то смог превзойти его.
* * *
— Хаук…
Голос Гайки Туэрки из наушника вокса пробивался сквозь сон медленно, как кулак через толщу воды. Но все же пробивался.
— Что…
Тамас с трудом поднял тяжелую, больную голову с тощей подушки, поморщившись от противного шороха подушкового наполнителя из мелкой пластиковой стружки. Машинально глянул на светящиеся стрелки часов — выходило, что он проспал почти шесть часов, а стало быть дело близится к утру.
— Хаукон, — повторила Туэрка, и Тамас вяло отметил, что в ее голосе слышится что-то непонятное. Нечто сходное с выражением глаз вчерашних беглецов из Города, этих, как их там… Иркумова, Махада и еще одного, мелкого… Страх, неприкрытый страх. Но щедро, очень щедро приправленный недоумением.
— Что?.. — также повторил комиссар. Сон не освежил его, скорее немного ослабил незримый пресс, сдавивший череп. Тамасу определенно было лучше, чем накануне, но снова становилось очень скверно при одной мысли о том, что предстоит сделать сегодня.
И завтра, и послезавтра, а равно и во все последующие дни…
— Эфир потихоньку восстанавливается, — доложила механесса. — Главный городской ретранслятор по — прежнему не работает, но зато действует много мелких станций. Полиция, транспортники, заводские вокс — узлы, мелкий криминал и прочие. Те, кто раньше маскировался под общий фон или просто глушился. Ну или не нуждался в автономной связи.
— И что?.. — Тамас потянулся за брюками и машинально покосился на оружие. Оба пистолета лежали там, где им и надлежало находиться — у изголовья, полностью заряженные и готовые к немедленной стрельбе, благо самовзвод для первого выстрела позволял, а предохранителей Хаукон не признавал, считая глупым баловством и ненужным усложнением конструкции.
— Многие передачи закодированы, другие плохо ловятся… но…
Она осеклась.
— В общем передают, что…
— Гайка, не тяни… — теперь замолчал комиссар, подумав, что привычное солдатское сравнение здесь было бы не к месту.
Хаукон нажал рычажок, открывая шторы на узком прямоугольном окне, больше похожем на бойницу. Он заранее прищурился, ожидая удара солнечного света по больным уставшим глазам, но такового не последовало. Похоже, непогода пришла всерьез и надолго.
Тамас вгляделся в пейзаж за окном и негромко выругался. Даже сквозь хмурое серое марево был отчетливо виден громадный черный столб дыма, похожий на кривую и лохматую колонну, подпирающую низкое небо. Дым поднимался в той стороне, где располагался Танбранд.
— Что же вы там наворотили? — прошептал комиссар.
— Хаук, по воксу говорят, — Гайка наконец собралась с силами, чтобы закончить.
— Они говорят, что мертвые поднимаются.
__________________________________
В безмолвной межзвёздной пустоте, на грани реальности раскинулось Оно. Бесчисленными тысячами не повторяющихся зрачков, фасеток, чувствительных к малейшим колебаниям гравитации, Варпа или псионических волн, Создание постоянно изучало мир вокруг себя.
У Него была Цель, и Цель воистину великая. Настолько значимая, что её не могли осознать жалкие, разделённые недоразумы обитателей этой Галактики. Цель, ради которой пришлось пересечь смертоносные просторы межгалактического пространства, когда приходилось пожирать самоё себя просто, чтобы выжить. Но самое главное в этой Цели было то, что она — в отличие от жалких "целей" недоразумов — будучи запредельно трудна, оставалась достижимой.
Оно двигалось, скользило по тончайшей грани реальности и искажённых пространств Варпа, невидимое и смертоносное. Где-то там, впереди, уже совсем скоро, Его ждало. Не Цель, нет — до неё ещё далеко — но Место. Место, откуда можно будет двинуться дальше, к постижению и достижению Цели.
Внезапно, где-то на пределе чувствительности, одна из Его составляющих почувствовала нечто. Нечто еле уловимое, спутанное, но знакомое. Напоминающее часть Его самого, крохотную, слабую искорку — но столь же искренне стремящуюся к Цели.
Оно не задумывалось, не колебалось — сомнения есть признак и свойство недоразумов. Его ждало Место, поглощение которого уже началось, несмотря на жалкие укусы пахнущих недоразумов, именующих себя бессмысленным звукосмыслом "Тау". И всё же услышанное подобие настоящего Зова обещало новое Место. Не очень большое, не слишком богатое на ресурсы, необходимые Созданию. И всё же способное усилить Его.
В межзвёздной пустоте не было наблюдателей, которые бы заметили, что небольшая часть Флота — Улья, названного людьми Горгоной, изменила курс. И туда, где вдали ждали драгоценная вода, кислород, металлы и биомасса — умирающему в огне маяку был отправлен ответ.
"Часть Моя, готовься. Я иду."
Назад: Глава 19
Дальше: Часть третья. Мертвые идут