Вскоре после окончания школы я предпринял еще одно путешествие в Бостон, подыскивая себе работу на летний период. Я отправил заявки в McDonald’s, в Dunkin’ Donuts, даже в Corcoran – обувную фабрику в центре города. Но мест не было. И тогда у меня возникла идея попытаться найти подработку в Гарвардской медицинской школе. Хотя когда я сходил с поезда на Гарвард-сквер, я еще не знал, как это сделать.
Как сама идея могла прийти мне в голову? Сейчас, спустя годы, я понимаю, что надо было это как следует обдумать, но тогда мне представлялось все совершенно естественным. Было время, когда я мечтал познакомиться с нобелевским лауреатом. Я представлял себе, как это произойдет. Мне нужно будет представиться: «Простите, профессор Эйнштейн, меня зовут Роберт Ланца». Я попробовал представить себе Джеймса Уотсона, который работал в Гарварде. Вместе с Фрэнсисом Криком он открыл структуру ДНК и был одним из величайших людей в истории науки. Я сразу же решил отправиться в его лабораторию, но, увы, как раз накануне его назначили директором в лабораторию в Колд-Спринг-Харбор в Нью-Йорке. Нашей встрече не суждено было состояться, и я растерялся. Что теперь делать?
«Ну-ка, выше нос, что толку грустить! – подбадривал я себя. – В конце концов, разве я не в Бостоне?»
Я стал перебирать всех нобелевских лауреатов, какие мне были известны. «Наверняка Иван Павлов, Фредерик Бантинг и сэр Александр Флеминг не могут быть в Гарварде, да они уже и умерли. Наверное, Ганса Кребса тоже здесь нет, потому что он из Оксфордского университета, а вот Джордж Уолд… Да, он точно здесь, я в этом уверен! Он разделил Нобелевскую премию с Халданом Хартлином и Рагнаром Гранитом за открытия в области зрительных процессов в глазе».
В коридоре было темно и пахло плесенью. Я был перед дверью лаборатории доктора Уолда, когда дверь открылась. Вышла женщина.
«Простите, мисс, вы не подскажете, где я могу найти доктора Уолда?»
«Сегодня он болен и остался дома, – сказала она. – Но завтра он должен быть».
«Это слишком поздно, – ответил я, не в силах смириться с мыслью, что даже нобелевский лауреат может заболеть. – Я пробуду в Бостоне всего еще пару часов».
«Я поговорю с ним сегодня днем. Мне передать ему сообщение?»
«Нет, не стоит», – сказал я, поблагодарил добрую женщину и вышел.
Пришло время возвращаться домой. Назад в Стоутон. В мир «Макдональдсов» и пончиков Данкина. Я пошел на Гарвард-сквер и вскоре оказался в поезде. «Как все-таки жаль, что в Бостоне так мало лауреатов Нобелевской премии, – размышлял я, с каждой минутой все больше предаваясь меланхолии. Но тут снова подумал: – В Бостоне ведь много других колледжей и университетов. Многие из них хорошо известны в стране, а некоторые и на международном уровне». Самым главным был Массачусетский технологический институт (МТИ). Не так давно он расширил масштабы своей научной деятельности. Помимо технологических и инженерных исследований, институт внес заметный вклад и в изучение биологии.
С этой мыслью я сошел с поезда на площади Кендалл и направился в кампус МТИ. Я давно там не был (с тех пор, как встретился с доктором Куффлером во время школьного фестиваля науки) и сперва заблудился, но вскоре освоился.
Моим первым вопросом, конечно, было: «Есть ли здесь лауреаты Нобелевской премии?» Прямо передо мной на улице высилось здание колоссальных размеров, с огромным куполом и колоннами. Вывеска гласила: «Массачусетский технологический институт». При входе была справочная.
«Скажите, пожалуйста, – спросил я, – работают ли сейчас в МТИ нобелевские лауреаты?»
«Ну конечно, – ответил мужчина. – Сальвадор Лурия и Гобинд Хорана».
Я понятия не имел, кто это такие и чем они занимаются, но решил, что раз уж я здесь, было бы неплохо с ними познакомиться.
«А кто самый знаменитый?»
Человек ничего не ответил. Наверно, он посчитал такой вопрос очень странным.
«Доктор Лурия, – сказал джентльмен, сидевший рядом с ним. – Он директор Центра исследования рака».
«Вы не знаете, где я могу его найти?»
Человек заглянул в свой справочник и написал на листке бумаги: «Лурия, Сальвадор Э. Здание Е 17».
Зажав в руке листок, как будто это было официальное рекомендательное письмо, я вышел и, не теряя ни минуты, прошагал через весь кампус до приемной лауреата. Одна из секретарш сидела за стойкой регистрации и просматривала бумаги. Я был взволнован и так перепуган, что мне пришлось снова взглянуть на листок.
«Простите, – сказал я. – Могу ли я поговорить с доктором Сальвадором?»
«Вы имеете в виду доктора Лурию?»
Я изобразил кривую улыбку (я старался, как мог, ведь оказался в идиотском положении).
«Ну конечно!»
«А вам назначено?»
Я изо всех сил старался не показать себя чужаком, хотя она наверняка видела во мне мальчишку с улицы.
«Нет, но я думал, что могу задать ему один вопрос».
«Сегодня у него весь день совещания, – потом она подмигнула и добавила: – Но попробуйте перехватить его в обеденный перерыв».
«Спасибо, – сказал я. – Я еще загляну».
У меня не было времени, чтобы прочесть все его статьи. Но в нескольких кварталах от его офиса я обнаружил небольшую библиотеку. Там я узнал, что Лурия вместе с Максом Дельбрюком и Альфредом Херши получили Нобелевскую премию 1969 года за открытия в области вирусных заболеваний, послужившие основой молекулярной биологии.
Я часто замечал, что время замедляется, если ждешь обеденного перерыва, но в этот день мои часы, казалось, были залиты эпоксидной смолой. Часы шли со скоростью движения тектонических плит.
«Я вернулся, – сказал я. – Доктор Лурия у себя?»
Секретарша кивнула: «Да, он в кабинете. Просто постучи в дверь».
«Вы уверены?» – спросил я, немного стесняясь.
«Да, смелее. У него не так много времени».
Когда я постучал, мой живот свела судорога, после чего я так разнервничался, что решил было пойти на попятную.
«Войдите».
Увидев его, я был поражен. Он сидел и ел бутерброд с арахисовым маслом и повидлом. Разве гиганты мысли могут питаться бутербродами?
«Кто ты такой?» – он был на грани возмущения.
Я испытывал то самое чувство, какое охватило Трусливого Льва, когда тот приблизился к Волшебнику страны Оз в тучах дыма и пламени фейерверков.
«Меня зовут Роберт Ланца».
«Кто тебя прислал?»
«Никто».
«Хочешь сказать, что ты пришел сюда с улицы?»
Начало беседы было не слишком обнадеживающим.
«Видите ли… Я ищу работу, сэр, – проговорил я. – Мне уже приходилось немного работать с доктором Стивеном Куффлером из Гарвардской медицинской школы. Вот я подумал, может, я могу быть вам чем-то полезен». Я решил назвать имя доктора Куффлера, но слова путались, и я ухватился на него, как за соломинку. Но я был еще слишком юн и не знал, что громкие имена могут иметь решающее значение.
«Пожалуй, садись, – сказал он и неожиданно стал очень вежлив. – Стивен Куффлер? Он очень хороший парень».
Его большие глаза светились, пока мы беседовали. Я поведал ему о своих экспериментах, которые проводил в подвале, и о том, как пару лет назад познакомился с доктором Куффлером.
«Сейчас мне не до исследований, – заметил он. – Теперь я все больше по административной части. Но я найду тебе работу. Обещаю».
Я поблагодарил его, хотя не мог поверить, что все прошло так легко и быстро.
«Ну, смотри, – сказал он. – Беру я тебя, на свою голову».
Я еще не знал, что он выбрал меня, мальчишку с улицы, хотя у него под рукой был длинный список из претендентов на работу.
Короче говоря, я мог только попрощаться и извиниться за причиненные неудобства.
Когда я вернулся в Стоутон, солнце уже садилось. Барбара, моя соседка, работала у себя в саду. Я подбежал прямо к ней.
«Я получил работу, – выпалил я. – Угадай где!»
«Тебе предложили работу в кинотеатре!»
(Все дело в том, что мне и в самом деле хотелось там работать. Но хотя я подал заявление, мне так и не перезвонили.)
«Нет! Вторая попытка».
«Дай подумать… «Макдональдс»? Пончики Данкина? Ну, не знаю».
Я рассказал ей, что со мной тогда произошло. Когда я закончил свой рассказ, меня удивила ее реакция. Она захлопала в ладоши и закричала: «Я в восторге, Бобби! Доктор Лурия – один из моих кумиров. Я слышала его речь на митинге за мир».
Я вернулся в МТИ на следующий день. Когда я проходил мимо одного из биологических корпусов, услышал свое имя и поднял голову. Это был доктор Лурия: «Привет, Роберт! (Надо же, он помнил, как меня зовут!) Идем со мной!»
Я прошел за ним по коридору до кабинета, в котором принимал – как я понял – кадровик. Затем доктор Лурия произнес фразу, которая меня ошеломила: «Дайте ему любую работу, о которой он попросит».
После этого он повернулся ко мне и сказал: «Беда мне с тобой. У меня сотня студентов, кому нужна такая работа».
Как бы там ни было, но я получил ее, и она изменила мою жизнь. Я трудился в лаборатории доктора Ричарда Хайнса, который был тогда простым доцентом, с одним аспирантом и одним лаборантом. Позднее доктор Хайнс стал преемником доктора Лурии на посту директора Центра исследований рака при МТИ, был избран членом престижной Национальной академии наук и стал одним из величайших ученых с мировым именем. Доктор Хайнс занимался исследованиями одного высокомолекулярного белка, который позже стали называть фибронектином. Во время моей работы в лаборатории я добавлял фибронектин в трансформированные «канцероподобные» клетки, и в них восстанавливалась нормальная клеточная морфология. Я показал доктору Лурии эти клетки, и он сказал, что для него это было самое потрясающее зрелище за последнюю неделю. Результаты этих исследований были потом опубликованы в журнале Cell, а это издание – одно из самых престижных и цитируемых научных изданий в мире.
Странные и рискованные времена моих побегов из дома уходили в далекое прошлое.