Глава 16
В четверг Мэддоксу позвонили в восемнадцать минут девятого утра – одна из девушек со штрихкодом согласилась с ним поговорить. Она вроде бы понимала по-английски и объяснила консультантше из службы поддержки потерпевших, что она русская. Мэддокс немедленно связался с переводчицей и попросил приехать в больницу, а сам с Хольгерсеном прибыл на место в рекордное время.
Вместе с консультантом и переводчицей детективы шагали по коридору к палате.
– Это самая старшая? – уточнил Мэддокс, думая о девочке, которая вяло тыкала вилкой в тарелку, когда остальные сидели неподвижно.
– Да, – согласилась консультант, шедшая чуть впереди. – И, безусловно, самая сильная психологически. – Она подошла к закрытой двери и повернулась к детективам и переводчице: – Она там с медсестрой. Во время разговора я буду присутствовать, медсестра выйдет. Если я почувствую, что потерпевшая испытывает стресс, я остановлю разговор. Это понятно?
– Абсолютно, – ответил Мэддокс.
Консультант поколебалась.
– Наверное, двое мужчин – это чересчур…
Мэддокс повернулся к Хольгерсену:
– Слушай, подожди в кафетерии, пока я не приду.
– Как скажете, босс, – Хольгерсен повернулся и ныряющей походкой пошел прочь, на ходу ища в куртке никотиновую жвачку. Мэддокс вдохнул, настраиваясь на спокойное, не таящее угрозы поведение. В идеале он поручил бы этот допрос Энджи, однако сейчас в следственной группе не было женщин с необходимым опытом, а ждать было рискованно – жертва может снова замкнуться.
Консультант взялась за дверную ручку, но снова остановилась:
– Она до сих пор еще дерганая – отвыкает от наркотиков, которые им давали.
– Понял, – отозвался Мэддокс.
Они вошли. Девушка сидела с медсестрой за круглым столом у длинного окна. Палату заливал свет зимнего дня. Говорить действительно вызвалась та самая брюнетка, которая хоть что-то кушала. Темные волосы снова убраны в хвост, никакого макияжа, простой серый анорак поверх белой футболки, эластичные спортивные штаны и тапочки, которые ей, видимо, кто-то принес. У Мэддокса сжалось сердце – она выглядела младше Джинни, совсем юная. От мысли, что остальные ее товарки еще младше, щемило сердце.
Медсестра коротко накрыла руку девочки ладонью, встала и вышла. Ее место заняла переводчица, представившись по-русски и пояснив, для чего они здесь.
Мэддокс положил на стол папку и блокнот.
– Я детектив Джеймс Мэддокс, – сказал он. – Вы не против, если я сниму пальто и присяду?
Переводчица повторила его вопрос по-русски.
Потерпевшая кивнула. Взгляд черных глаз под тяжелыми веками нервно метался по комнате. Девушка ерзала, стискивая руки на коленях. Ногти обкусаны до мяса. На тонкой шее выцветающие синяки. Желчная горечь поднялась к горлу Мэддокса, когда он вспомнил допрос Зейдена Камю.
«– И что означают эти штрихкоды? Срок годности? Принадлежность владельцу?
– Владельца, происхождение и возраст «товара» – и время, когда девушку впервые… пустили в эксплуатацию. Татуировки сканируются и заносятся в компьютерную базу для отслеживания. Девушек отдают обычно на два года, за установленную сумму. По истечении этого периода их можно при желании обменять на новых…»
Он повесил пальто на спинку стула и присел.
– Далеко от дома забрались, – сказал он.
Переводчица передала его слова.
Девушка кивнула.
Мэддокс продолжал:
– Вы можете перестать говорить, когда захотите. Сразу скажите мне или дайте сигнал, вот так, – он приподнял руку ладонью к собеседнице.
Та выслушала переводчицу и кивнула.
– Вы не против, если мы запишем разговор?
Когда переводчица перевела вопрос, глаза девочки расширились от страха.
Мэддокс чуть подался к ней, говоря по-прежнему тихо и спокойно:
– Мы сделаем все, чтобы вас защитить, и чем больше информации вы нам дадите, тем эффективнее мы сможем обеспечить вашу безопасность. Запись разговора очень поможет упрятать ваших врагов за решетку.
Девушка что-то сказала по-русски, и переводчица объяснила:
– Она хочет знать, придется ли ей давать показания в суде в присутствии этих людей, если она расскажет о них под запись.
– Нет, это необязательно. Мы можем скрыть личность свидетеля, – пообещал Мэддокс. – О’кей?
Девушка кивнула, и только тогда Мэддокс выложил на стол диктофон и нажал кнопку. Загорелся красный огонек. Девушка смотрела на него как завороженная.
– Скажите, как вас зовут, – попросил Мэддокс.
Выслушав переводчицу, девушка поглядела на консультанта. Та кивнула.
– София Тарасова.
– Сколько вам лет?
– В этом месяце исполнилось семнадцать.
– А где ваш дом, София?
– Я из Новгорода, это в России.
– Ваши близкие в Новгороде?
Тарасова потупилась и покачала головой.
– А где ваша семья? Кому можно сообщить, что с вами все в порядке?
Девушка сильнее замотала головой.
Мэддокс кивнул. Она не только боится, но и очень стесняется. Позже он вернется к этому вопросу, потому что родные Софии наверняка сходят с ума от беспокойства.
– А как ты оказалась на яхте «Аманда Роуз»?
Девушка глубоко вздохнула и заговорила, не отрывая взгляда от трещины на столе. Переводчица передавала ее слова с русским акцентом.
– Я увидела в Интернете объявление о наборе моделей и позвонила. Мне сказали прийти по одному адресу в Новгороде. Там меня встретил фотограф, сделал снимки, предложил лакомства и воду. Он держался очень приветливо. А потом я проснулась в каком-то автомобиле типа универсала, но без окон. У меня все болело, потому что меня изнасиловали. У меня шла кровь. Мне дали воды, в которую, наверное, было что-то подмешано, потому что я снова заснула. Из памяти выпало много времени. Я не знаю, сколько дней я пробыла в том автомобиле. Меня привезли в Прагу. Я знаю, что это Прага, потому что слышала, как это сказал один из мужчин. В Праге меня держали в квартире, били и много раз насиловали разные мужчины. И давали наркотики. Я была прикована цепью к матрацу на полу, одежду у меня всю забрали.
Мэддокс сглотнул.
– В квартире были другие девушки?
– В моей комнате еще трое на матрацах и в других комнатах… Я слышала, как они плачут, иногда кричат. Я не знаю, сколько дней прошло – может, месяц, а затем нас набрали двадцать человек и погрузили в большой фургон. Ехали мы очень долго.
– Вас увезли те же мужчины, что доставили в Прагу?
– Нет, другие. Они говорили на русском диалекте.
– Сможете описать кого-нибудь из них?
– Не знаю, – София помолчала. – У одного был синий краб – здесь, на руке, татуировка, – она похлопала себя повыше запястья. – Нас привезли в портовый город и посадили на корабль.
– Что это был за город, не знаете?
– Русский. Может, Владивосток. Это название прозвучало, когда они переговаривались между собой, думая, что я в отключке от наркотиков.
Ответ София произнесла сама, на ломаном английском. Переводчица удивленно поглядела на Мэддокса.
– Помогайте, если понадобится, – тихо попросил он и снова обратился к Софии: – Вы говорите по-английски?
Тарасова кивнула:
– Немного. В школе учила.
– А что было за судно?
– Рыбацкое. Крабы. Ржавое, старое. Плохо пахло.
– Почему вы решили, что именно для крабов?
– Дедушка рассказывал. Он был рыбак, добывал камчатского краба. В Охотском море. Давно. Он рассказывал нам разные истории и показывал фотографии, как американские суда с Аляски забрасывали с борта квадратные ловушки, по одной за раз. В России сетки вот такой формы, – она обвела руками невидимый конус. – И забрасывают ловушки с кормы.
У Мэддокса застучало в висках: наконец-то конкретная и очень специфическая информация, которую можно проверить.
– Из гипотетического Владивостока вас двадцать человек повезли на краболовецком траулере?
София кивнула:
– Мы были в трюме. Без света. Много дней. Сильные шторма. Нас тошнило. Однажды ночью нас разбудили и велели надеть всю теплую одежду, какая есть, а затем связали руки, – София показала, как именно, сведя запястья. – Вывели на палубу. Рядом стояло еще одно судно. Очертания можно было разглядеть, несмотря на туман.
– Тоже траулер?
– Нет, грузовое. На палубе контейнеры, целая гора.
– Названия на корпусе не заметили? Какие-нибудь характерные детали у контейнеровоза были?
– Заметила, когда нас туда пересаживали. Мы перелезали через борт траулера в лодку, и нас отвозили на грузовой корабль. Там флаг Южной Кореи.
Сердце у Мэддокса забилось быстрее:
– Вы уверены?
– Да.
– А что еще удалось рассмотреть?
– Мало что. Темно, туман. Луны не было. Огни почти все погашены. Очень холодно. Ветер.
– На каком языке общалась команда южнокорейского судна?
– На своем, корейском. Иногда произносили русские слова.
Тарасова взяла стоявший перед ней стакан воды и сделала большой глоток. Мэддокс заметил, как у нее дрожит рука.
– Всех двадцать девушек пересадили с траулера на корейский контейнеровоз?
– Да, и еще перекладывали какой-то груз. Долго. Не знаю, что за груз, может, выловленный краб…
– А что было дальше, когда вы оказались на корейском судне?
София покачала головой, взгляд стал далеким и пустым. С видимым напряжением она продолжала:
– Нас всех загнали в один контейнер, двадцать человек. Дали два ведра для туалета. Мужчина с шарфом на лице приходил раз в день, менял ведра и приносил еду и воду. Нас очень тошнило, и хотелось пить. Я потеряла счет дням. Одна девушка умерла. Она долго умирала. Ее тело оставили в контейнере с нами.
Мэддокс потер подбородок. Переводчица смущенно двинулась на стуле. Мэддокс видел, что консультант из службы по защите потерпевших готова остановить допрос – она заметно нервничала. Ему не хотелось торопить события – при умелом обращении Тарасова поговорит с ним еще не раз, терпение себя окупит. Но на него давила срочность – тянуть означало дать преступной группировке время замести следы.
– Куда вас доставил корейский корабль?
София покачала головой, глядя на свои дрожащие пальцы.
– Кажется, в какой-то порт в Южной Корее. Там всех загнали на другое судно, которое направлялось вроде в Китай. А там другой грузовой корабль, и на нем в Ванкувер.
– В порту Ванкувера как вас переправили на берег?
– Какие-то люди открыли контейнер и поторопили нас выйти. Мы уже были на берегу, вокруг стояли другие контейнеры. Темно, ночь. Люди очень торопились и тщательно следили за всеми. Нас отвели к другой пристани и загнали на новый корабль. Маленький.
– Насколько маленький?
София шмыгнула носом и провела под ним рукой. Ее трясло все сильнее, на лбу выступил пот.
– Не знаю. Я плохо себя чувствовала. Меня рвало, я теряла сознание. Помню мало, все путалось. Из контейнера нас вышло девятнадцать, но на маленький корабль посадили только десять.
– А куда дели девять остальных?
– Не знаю, может, в фургон.
Мэддокс кашлянул:
– Сколько вас везли на маленьком судне?
– Не помню, – покачала головой София.
– А что было дальше?
– Я проснулась в квартире из четырех комнат. Там маленькая кухня и туалет, но входная дверь всегда заперта. На окнах решетки. Нас вкусно кормили – рыба, овощи, фрукты, вода. Старуха приносила.
– Можете ее описать? Какой она национальности?
– Лет восемьдесят, одета во все черное. Когда я у нее что-то спросила, она ответила по-русски, что мне отрежут язык, если я буду болтать. Нам и в Праге сказали, что отрежут языки, если мы скажем, кто нас сюда привез. В Праге реально была женщина без языка…
В горле Мэддокса встал странный комок, в котором пряталось тонкое жало раскаленного гнева.
– Что было видно из окон квартиры?
– Много больших деревьев. Как лес. За деревьями вода.
– А звуки какие-нибудь доносились? Машины, самолеты?
– Нет, тишина. Никаких машин. Иногда пролетал маленький самолет. И еще моторы, вроде лодочных. Один раз вертолет.
– А кто-нибудь еще в той квартире был, кроме старухи?
София затряслась всем телом.
– Только один человек. Приходил несколько раз, когда темнело. Очень большой. В капюшоне и свет убавлял. Говорил, что перепробует весь товар. Очень грубый. Немолодой, но сильный. Властный. Едва сказал пару слов за все время.
– Акцент, язык?
– Язык английский, акцент американский, как у вас.
– Он раздевался догола, не считая капюшона?
София смущенно потупилась, но кивнула.
– Обрезанный?
Девочка взглянула на переводчицу, которая повторила вопрос по-русски.
София покачала головой:
– Он надевал… защиту.
– Особые приметы на теле?
– Тут, – Тарасова указала на шею и перешла на русский.
– Татуировка в виде краба, – помогла переводчица. – Такие же она видела у матросов траулера из Владивостока и у человека в Праге. Но она говорит, этот мужчина всегда оставлял в комнате минимум света. Капюшон как у палача – черный, с прорезью для глаз. Она заметила татуировку только однажды, когда капюшон немного съехал во время полового акта.
Еле сдерживаясь, Мэддокс сказал спокойно:
– София, ты опишешь этого краба художнице?
Девушка кивнула. Мэддокс достал мобильный и позвонил Хольгерсену:
– Срочно вези художницу, по возможности Касс Хансен. Я ее знаю. Хороший специалист и живет в двух минутах от больницы.
Потом он снова повернулся к Софии:
– А что было дальше?
– Прилетела мадам Ви. На самолете.
– Сколько вы пробыли в квартире перед ее приездом?
– Не знаю, недели три или четыре. Мадам Ви приехала с Зайной.
Стало быть, Камю солгал о том, что не бывал там, где держали девушек. Этим надо воспользоваться.
– Нас заставили раздеться и вертели так и этак. Между собой разговаривали по-французски. Выбрали шестерых. Нас посадили на маленький гидросамолет. Мы приземлились в бухте и на катере попали на «Аманду Роуз».
– Когда самолет поднялся в воздух, что вы видели с высоты?
– Ничего, – София покачала головой. Глаза блестели от слез. – Нам повязки надевали.
– А пилота разглядели?
Она покачала головой.
– Сколько вы летели, София?
– Ну, час примерно, – она пожала плечами. – Или два. Я боялась. Я не знаю.
– Вы когда-нибудь покидали яхту?
– Нет. Нас заперли во внутренних кабинах. Держали отдельно от других девушек. Только когда полиция захватила судно, мы сошли с «Аманды Роуз».
София вытерла глаза, но слезы все равно текли по щекам.
Консультант подалась вперед:
– Детектив Мэддокс, по-моему, на сегодня достаточно.
Он кивнул.
– Последний вопрос, София. Другие девочки, которые были с вами в одной палате, откуда они, как их зовут?
– Никаких имен, – она бешено замотала головой. – Не называть имен. Я обещала. Никаких имен.
– Хорошо-хорошо, скажите хотя бы, откуда они!
Лоб Софии пошел морщинами. Она явно перепугалась.
– Пожалуйста, – тихо попросил Мэддокс. – Это нам очень поможет.
Тарасова долго смотрела на него и медленно проговорила:
– Две из Сирии, их забрали из лагеря беженцев в Греции. Обещали переправить в Германию и устроить на работу. Одна из Австрии, она турчанка. Еще две из России. Не из Новгорода, из других городов.
Мэддокс сжал челюсти. В дверь постучали – консультант поднялась открыть. На пороге стояла художница Хансен, к которой регулярно обращалась полиция Виктории.
– Спасибо вам, София, спасибо огромное. Вы нам очень, очень помогли, – Мэддокс поднялся и подошел к Хансен.
– Я торопилась как могла, – тихо сказала запыхавшаяся Касс Хансен. – Детектив Хольгерсен предупредил, что дело срочное.
Мэддокс понизил голос почти до шепота:
– Нам нужно изображение татуировки, которую София видела у нескольких мужчин. Судя по всему, это знак принадлежности к какой-то группировке. И было бы прекрасно, если бы она подробнее описала тех людей, особенно здоровяка в капюшоне, который ее насиловал.
Хансен кивнула:
– Я постараюсь.
Мэддокс пропустил ее в палату и закрыл за ней дверь. С бьющимся сердцем он думал – вот он, долгожданный прорыв в расследовании! Детектив не сомневался, что София Тарасова расскажет еще многое. Она и других девушек убедит заговорить.
