В храме
Когда священник совершает каждение храма, краем глаза он замечает, насколько по-разному ощущают себя люди в церкви.
В храме народу немного, и каждый находит для себя свое место.
Вот посередине притвора стоит крупный мужчина, стоит словно столб, не шелохнется. С его лба медленно стекают капли едкого пота. Он крестится, как на параде, очень правильно, размашисто, словно отвечает выученный урок — в надежде улучшить свое хронически провальное положение. Ему в храме плохо: все чужое, язык с трудом сдерживается сказать — враждебное, кругом опасности и неожиданности, словно на минном поле, — поэтому лучше стоять на месте и не шевелиться. Ему тяжко — но он стоит: надо. Придет ли он в следующий раз — зависит от того, насколько сильно припечет.
Хрупкая, невысокая, быстро стреляющая глазами девушка подчеркнуто скромно и как бы очень естественно постоянно меняет место своей дислокации в храмовом пространстве. Ее модус — «все сложно» или «в активном поиске», и хотя в храм она ходит достаточно часто, пока ситуация стабильно неопределенная, а время-то течет неумолимо, отщелкивая с каждым годом крупные куски от столь желанного — но пока недоступного — счастья. Храм для нее — едва ли не последняя надежда: а вдруг и правда Бог услышит, явит милость Свою — и покажет ей суженого?
Мальчишка с расплескавшимися по голове соломенного цвета вихрами входит в церковь — и его рот блаженно растягивается до ушей. Сбросив абы куда свою немудреную куртейку, перекрестясь по-спринтерски, он подтягивается на носочках, чтобы поцеловать низ аналойной иконы, гораздо быстрее, чем успевают сообразить взрослые, что можно было бы ребенка к иконе и приподнять. Еще один рывок — и он уже в алтаре, тоже с какой-то привычной резвостью отбивающий три земных поклона — и параллельно быстро оценивающий обстановку: кто из его друзей-приятелей уже на службе. Храм для него — не просто дом родной, а пространство радости, дружбы, интересных событий — пусть и непонятных. Диакон берет кадило, готовясь к входу, — и в голове юнца вихрем проносятся взаимоисключающие мысли: надеть стихарь и пойти со свечой или подбить друга пойти погулять на улице. Одинаково сильно хочется и того и другого: так и не решив, он просто остается на месте, с широко распахнутыми глазами смотря, как чинно движется неспешная процессия во главе с диаконом мимо горнего места. Для него служба — не повинность, не долг, не навязанная обязанность, а большая увлекательная взрослая игра, в которой люди играют с большим и добрым Богом.
Всегда на «своем» месте стоит пожилая женщина, опираясь на незамысловатую трость. По пальцам можно пересчитать случаи, когда батюшка приходил в храм раньше ее: по храму она не ходит, придет, приложится к иконе — и, словно солдат на посту, занимает свое место, никому не мешая. Могла бы и сесть, но всю службу она стоит, видно, что тяжело, но почему-то она даже и не прислонится до самого конца службы: словно кто-то ей дает силы стоять, даже когда и молодые начинают искать, куда бы аккуратненько сползти. Понятно, Кто дает ей такую выдержку: Тот, к Кому она вытягивается в струнку глазами, постоянно устремленными к центральной большой иконе над царскими вратами — Спасу в силах.
С каким бы состоянием, вихрем помыслов и смущений ни пришел бы человек в храм, а все равно оттуда он уходит уже другим. Даже если и пели на клиросе плохо, и батюшка непонятно что бубнил из глухого алтаря, да и свечницы за ящиком не отличались особой приветливостью. Уходят другими, потому что побывали в гостях у Самого Господа Бога. Того Самого, Который и «намерение целует» — то есть даже самый еле тлеющий уголек в глубинах души будет терпеливо раздувать, пока не разгорится как следует.
