Тело жилища
Каждого из нас окружают вещи. Куда мы без них? Из вещей формируется своего рода тело нашей жизни: о многом можно сказать, зайдя к человеку в дом. Чего только не увидишь, когда совершаешь чин освящения!
Вот большая, но пустая квартира. Вещей минимум, все предельно функционально. Ничего лишнего. Никаких развлечений. Украшательство, сведенное к минимуму — только бы совсем не становилось тоскливо. Любая грязь и пыль в таком жилище просто кричит о своем появлении и требует немедленной уборки. Так и хочется повесить на входной двери: «Простерилизовано!» Здесь живет человек, который умен, рационален, прекрасно управляется с любыми ресурсами, и — скорее всего — это какой-то менеджер, возможно, одиночка.
А вот другая картина. Первое, что бросается в глаза, — светлеющая дорожка на полу: приглядываюсь — оказывается, это отчищенный ногами линолеум, до того грязный, что по бокам рисунок уже и не различим. На уборке никто не заморачивается — все равно не важно. По углам картонные коробки, старые вещи, пахнет прелью. Ходить по квартире неудобно и даже опасно: вдруг случайно заденешь — и на тебя повалится всякий скарб, поднимая вокруг клубы густой пыли. Вещей слишком много, чтобы в них разобраться. Но выкидывать никто не спешит. Лейтмотив жизни — бедность, столь крепко застрявшая в головах хозяев, что никакими, даже фантастическими, зарплатами не вытравить этот синдром Плюшкина.
Еще до того, как откроется входная дверь, ощущаю на лестничной площадке какой-то манящий тонкий аромат. Квартира хорошо обставлена, но без роскоши. На полочке стоят ароматизирующие палочки. Все на своих местах; случайных, пыльных, некрасивых вещей нет в принципе. Сплошное очарование мещанского быта! Тебя накрывает, словно ватным одеялом, ощущение, что здесь просто можно завязнуть и утонуть: уж слишком все душевно и притягательно. Настолько, что вызывает инстинктивную реакцию: сбежать, лишь только закончится чин освящения!
Распахивается дверь в другую квартиру — и на тебя накатывает волна тепла, шума и радости. Все понятно: дети! На стене протянувшийся след от фломастера и кем-то дорисованная кошачья мордочка. Запах еды и чего-то еще очень человеческого проникает повсюду. Над вещами здесь никто не трясется: все равно если не сломают, то свой след оставят. За всеми не уследишь. Ну и да ладно: выросли бы только счастливыми и здоровыми!
Но самое сильное впечатление на меня произвела келья одного отшельника в египетской пустыне. Назвать жилищем эту прорубленную в скале нору язык поворачивается с трудом. В нее зайти невозможно: можно лишь на четвереньках протиснуться к спальному месту, тоже вырубленному в податливом песчанике. В одном углу — книги, в другом — иконы. Небольшая газовая горелка, пара открытых пачек печенья, конфеты для случайно забредших гостей. Пачка кофе и почти чистые чашки с местами отбитыми краями. Канистра воды. Топор и походный нож. Всё. Усевшись на коврик своей норы, монах привычным движением наклоняется вбок, и перед нами появляется все необходимое для кофе. В его счастливых глазах отражается диск солнца, ласково золотящего убогое жилище последними теплыми лучами. Понимаешь, что здесь все вещи — любимые — потому что без них не прожить.
Все, к чему ни прикоснется человек, неизбежно получает зримый отпечаток того духа, которым он живет. Неудивительно, что не только люди, но и их жилища — такие разные!
