Часть IV. Изучение naledi

Шел первый день работы нашей научной мастерской; я проводил инструктаж. Мы набрали группу из специалистов в самых разных дисциплинах, которые вне зависимости от возраста и регалий горели желанием исследовать находки из Райзинг Стар. Проректор Витса по научной части только что произнес вступительное слово, вслед за ним я стал разъяснять цели и задачи нашего проекта.

– Мы будем описывать эти кости без привязки к датировкам, – начал я.

Полная аудитория ученых мужей молча уставилась на меня; судя по лицам, несколько человек решили, что я пошутил, остальные смотрели на меня, будто бы не понимая смысла сказанного. С тех самых пор, как в Олдувайском ущелье были применены новые методики датировки находок, практически любое исследование найденных в Африке останков гомининов сопровождалось непременным датированием. Для многих ученых геологический возраст сделался своего рода страховым полисом на случай непредвиденных обстоятельств. Ну и помимо всего прочего, именно отсутствие четкой датировки спровоцировало волну критики в адрес Раймонда Дарта и его «Беби из Таунга». Как в представлении обычных людей, так и в представлении многих ученых именно геологическая датировка играет первую скрипку в интерпретации роли той или иной находки в человеческой эволюции. Я же предлагал сидящим передо мной ученым мужам добровольно работать с вставленными берушами, чтобы этой первой скрипки не слышать.

Частично идея исследования без привязки к датировкам была обусловлена рабочей необходимостью. Несмотря на то что наша геологическая команда во главе с Полом Дирксом с самого начала принимала участие в изучении местонахождения, все понимали, что геологические датировки находок из Камеры 101 получить будет весьма непросто.

В Малапе нам сопутствовала удача: кости «бутербродом» залегали между слоями натечных образований, что позволило выявить их геологический возраст. Анализ ископаемой фауны (останки саблезубых кошек, гиен, антилоп, лошадей и так далее) подтвердил геологическую датировку.

С Райзинг Стар нам оставалось лишь мечтать о подобном. Во-первых, в Камере были обнаружены лишь несколько костей птиц и грызунов, которые, судя по их сохранности и залеганию в Камере, попали туда много позже останков гомининов. К тому же, в отличие от Малапы, эти кости залегали не в толще брекчии, окруженной натечными образованиями, а просто лежали на полу пещеры, под тонким слоем шуги вперемешку с грязью и глиной. Небольшие натечные образования, впрочем, были обнаружены на стенах Камеры, но каким образом можно было соотнести их с костными останками, было совершенно неясно. И все же мы пытались использовать те методы датировки, которые сослужили нам столь славную службу в Малапе; пытались – и потерпели неудачу. Тонкий, изъеденный эрозией слой натечных образований был частично нарушен осадочными отложениями пещеры. Таким образом, выяснить, сколько времени кости провели в Камере до формирования натечных образований на стенах, не представлялось возможным. Только слои каменных пород пола могли нам помочь с определением геологического возраста находок.

В общем, у нас была проблема. Как-то я говорил по скайпу с Полом и его молодым ассистентом Эриком Робертсом.

– Думаю, тебе придется пожертвовать каким-то количеством костного материала, чтобы получить датировку… – сказал мне Пол.

– Нет! Пока они не описаны – нельзя, – ответил я. – Ну и помимо всего прочего, вряд ли это вообще что-то даст, ведь кости слишком древние, чтобы напрямую их датировать.

Логичным выходом представлялось датирование методом электронного спинового резонанса, или просто ЭСР: анализируя кристаллическую структуру зубной эмали, этот метод дает возможность установить возраст ископаемых зубов. Здесь, однако, нас ожидало две проблемы. Во-первых, для ЭСР-датировки необходимо было замерить уровень радиации в окружающей датируемый объект среде, а подобные данные могут быть довольно противоречивы. Но еще хуже было «во-вторых»: для ЭСР необходимо было взять образец эмали зуба. Обычно это не составляет никакой проблемы, поскольку всегда можно использовать в качестве образца эмали для ЭСР зубы, скажем, антилопы, обнаруженные в одном геологическом контексте с останками гоминина. Никакой разницы между зубами гоминина и антилопы с точки зрения датировки не будет. Но, как уже говорилось, в Камере 101 не было ископаемых зубов животных – только зубы гомининов. Соответственно, для ЭСР-датировки нам пришлось бы использовать фрагменты зубов гомининов – вариант, меня совершенно не устраивавший. Никто из нас пока ни малейшего понятия не имел, с какими именно гомининами мы имели дело в Райзинг Стар, поэтому уничтожать костный материал до полноценного научного исследования и описания стало бы просто-напросто научной ошибкой.

Но чем больше я размышлял над этой ситуацией, тем яснее видел, что то, что казалось преградой на дороге, на самом деле указывало более перспективный маршрут! Действительно – отсутствие необходимой привязки к датировке открывало широкие исследовательские горизонты. Изучение невероятных находок из Райзинг Стар мы будем проводить, опираясь лишь на их конкретную анатомию; морфологически они могут иметь сходство с теми или иными известными находками, равно как и не иметь его вовсе с другими. Какие-то из этих сходств будут указывать на «примитивность» нашего гоминина, иные – наоборот, на его «прогрессивность». Не датирование костного материала, но именно передающиеся этими сходствами черты скорее укажут нам на родословную гомининов из Райзинг Стар. В случае, к примеру, если коллекция останков из Камеры 101 покажет большое количество схожих прогрессивных черт с некоторым известным видом, тогда, вероятно, к этому виду вполне можно будет отнести и наших гомининов. Если же вида со схожим набором уникальных черт не будет обнаружено, тогда спокойно можно будет констатировать открытие нового вида. Самое замечательное, что в подобном рассмотрении никоим образом не участвует фактор возраста останков; так что то, что мы ничего об этом пока не знали, было не недостатком, но именно преимуществом!

Вообще, подобный подход зародился, еще когда мы исследовали sediba. Скелеты, обнаруженные нами в Малапе, были, пожалуй, наиболее точно датированными останками древнего человека в истории африканской палеоантропологии. Нам казалось, что подобная хронологическая аккуратность была нашим научным триумфом. Наверное, с какой-то стороны так и было, ведь мы узнали много нового о хронологии местонахождений в Колыбели. Тем не менее высокоточная датировка малапских находок послужила причиной и нескольких совершенно неожиданных проблем.

В оригинальном описании A. sediba подчеркивался мозаичный характер анатомии скелета – прогрессивные черты Homo соседствовали с весьма примитивными чертами Australopithecus. Мы все же сочли, что A. sediba не принадлежит к Homo, однако закрывать глаза на то, что многие сравнительные исследования указывали на большую близость к Homo, чем к австралопитекам, было нельзя. В общем, примитивное строение тела носило множество конкретных продвинутых черт. Словом, благодаря этой мозаичности A. sediba можно было интерпретировать как предка Homo, и в целом – современного человека.

Весомых оснований опровергать подобную возможную интерпретацию у нас не было, да вообще нам казалось это довольно безобидным. Многие ученые, однако, услышали здесь серьезный вызов и ринулись в полемику, доказывая, что A. sediba хронологически не мог быть прародителем Homo. Они указывали на находку из Эфиопии возрастом 2 миллиона 330 тысяч лет; там был обнаружен довольно скромный фрагмент челюсти, однако авторы утверждали, что он принадлежал самому раннему из известных Homo. Находкам же из Малапы был лишь 1 миллион 977 тысяч лет. В общем, все было очевидно, утверждали они: A. sediba был слишком «молод», чтобы быть предком Homo. Это была ровно та же самая аргументация, согласно которой Артур Кизс отметал доказательства в пользу важности открытия «Беби из Таунга»: если находка недостаточно древняя – ей нет места в родословной человека.

Но ведь подобное рассуждение основывается на предположении, что найденные останки (sediba в нашем случае) отражают наиболее раннего существовавшего представителя вида; палеонтология, к сожалению, так не работает. На деле ситуация такова, что мы обнаружили некоторых индивидов в Малапе, однако другие индивиды жили и раньше. Насколько – неизвестно. В любом случае очевидно, что за каждым обнаруженным индивидом стоит великое множество существовавших до, после и одновременно с ним особей того же вида. Существовал ли A. sediba, скажем, 2 миллиона 330 тысяч лет назад? Пока аргументированно дать ответ на этот вопрос не представляется возможным.

Нам же в команде по исследованию sediba казалось, что авторы подобных нападок стреляют, попадая в «молоко»: ведь скелеты гомининов из Малапы были и остаются наиболее полными останками ранних человекоподобных австралопитеков из всех когда-либо найденных. Изучая историю происхождения человеческого рода, странно было бы пристально не изучить столь важную и полно представленную ветвь эволюционного древа. Произошел ли Homo от A. sediba или A. sediba и ранние Homo оба произошли от какого-то третьего, пока неизвестного нам общего вида-прародителя – независимо от этого необходимо было уделить внимание столь щедрым сведениям о человеческой эволюции, которыми готова была поделиться с учеными Малапа. И совсем не обязательно опираться при этом на датировки: в конкретном случае sediba они, например, явно скорее помешали, чем помогли.

Одним словом, я с нетерпением ожидал начала исследований находок, чтобы команда, работая с ними, не опиралась на заранее полученные данные датировок. Отрадно было, что мне удалось донести свои соображения до присутствующих в аудитории; некоторые ученые из мастерской, впрочем, смотрели на меня с недоверием, однако вживую изучив находки, и они пришли к выводу, что незнание данных об их датировке позволяет намного свободнее подойти к исследованию, всерьез рассматривая гипотезы, которые в противном случае были бы отметены сразу же. В самом деле, если анатомия самих костей ничего не смогла рассказать нам о расположении этих гомининов на эволюционном древе – что толку будет от знания, что им было столько-то лет? С другой же стороны, если нам удастся досконально исследовать наши находки и получить убедительные выводы относительно видовой принадлежности и тому подобного, тогда возраст этих находок, когда удастся его определить, сможет выступить в качестве лакмусовой бумажки для проверки некоторых любовно пестуемых учеными идей.

На это стоило посмотреть.

Итак, работа мастерской началась. Находки были распределены между участниками так, чтобы каждый исследовал отдельные части скелета; соответственно, участники разбились по командам – составилась команда по исследованию черепов и челюстей, по зубам, по ногам и так далее. В результате планировалось опубликовать около дюжины работ с подробным описанием всех находок. Старая гвардия из команды по изучению sediba активно включилась в работу, помогая новичкам в мастерской освоиться с самыми передовыми научными данными, методиками и технологиями.

Не жалея сил, мы приглашали к сотрудничеству ученых, яростно критиковавших нас после публикаций описания sediba: нам хотелось, чтобы они еще сильнее критиковали и полемизировали с нашими идеями, чтобы вынудить нас еще и еще раз перепроверять свои выводы.

Во время операции по подъему на поверхность костей из Камеры у нас, конечно же, родилось немало предположений и гипотез относительно вида гомининов, которому они принадлежали; теперь, однако, предстояло проверить их все на практике – проведя сравнительный анализ нашей коллекции с известными останками древних людей. Процесс исследования sediba научил нас тому, что никакую сколь угодно достоверную теорию нельзя принимать за данность. Нельзя с уверенностью утверждать, что, коль скоро мы знаем форму и размеры черепа, нам известна форма и размер, скажем, тазовой кости или стопы.

Мы работали в Лаборатории по исследованию приматов и гоминидов имени Филлипа Тобиаса; Филлип ушел из жизни в 2012 году, так и не дождавшись результатов исследования sediba. Эта новая, великолепная исследовательская лаборатория, названная в его честь, была хорошим памятником его многолетнему и бесценному вкладу в науку. По трем стенам большого зала тянулись застекленные витрины.

Вдоль первой стены располагалась огромная коллекция южноафриканских палеоантропологических находок практически за целый век – «Беби из Таунга», более 500 находок из Стеркфонтейна, находки Раймонда Дарта из Макапансгата, зубы из Глэдисвэйла и еще великое множество находок.

Вторую стену занимал материал для сравнительного анализа, накопленный за долгие годы самим Тобиасом и другими учеными: слепки находок из разных частей света, реконструированные фрагменты из Стеркфонтейна и Сварткранса, черепа древних и современных обезьян и людей, и так далее. Сверх того в нашем распоряжении была богатейшая коллекция ископаемых останков Витса, а также множество находок, на время привезенных из десятка зарубежных исследовательских институтов.

Полки вдоль третьей стены планировалось постепенно заполнить находками последующих 50 лет. Пока же единственными экспонатами на этих полках оставались два скелета A. sediba.

Когда в лаборатории разграничили зоны, включая установку табличек «В Краю Рук» и «Зубной кабинет», команды сразу же приступили к изучению коллекции находок. В лаборатории воцарилась рабочая тишина, словно ножом разрезаемая отдельными репликами вроде:

– Стоп, это еще что такое?!

или:

– Как считаешь, это похоже на ладьевидную кость?

Словом, работы в мастерской было невпроворот; даже тазовая, самая малочисленная анатомическая область в нашей коллекции была представлена аж 40 фрагментами! В общей сложности у нас было более 150 фрагментов верхних и 100 фрагментов нижних конечностей и 190 зубов и зубных корней, которые ребятам предстояло детальнейшим образом изучить и описать.

Мы с Джоном Хоксом выступали в роли эдаких «бродячих ученых»: работали то с одной командой, то с другой, наблюдая за ходом работы в целом. Ребята не покладая рук изучали коллекцию Райзинг Стар, обмеривали, изучали цифровые модели, сравнивали каждый мельчайший фрагмент с находками и слепками не только из Африки, но и со всего мира. Спустя неделю кропотливой работы состоялось первое совещание. Выяснилось, что многие наши ранние догадки начинали подтверждаться в ходе изучения находок; однако вместе с тем некоторые новости оказались совершенно неожиданными.

Почти полная стопа гоминина из Райзинг Стар

Больше всего нас удивила команда, изучавшая кости стоп; в команде было четверо ученых, на них в общей сложности пришлось около сотни фрагментов, из которых им удалось составить шесть частичных стоп. Мы ожидали услышать от ребят приблизительно то же, что и от других команд, – дескать, морфология костных фрагментов имеет мозаичный характер, сближающий данного гоминина то с одним известным видом, то с другим, и что нижние конечности гоминина из Райзинг Стар имеют какую-то «интересную странность» вроде странной обезьяноподобной пяточной кости sediba. Но вместо этого нас ошарашили сообщением, что стопа гоминина из Райзинг Стар практически неотличима от стопы современного человека! Эта стопа явно отличалась от стоп ранних прямоходящих гомининов вроде afarensis, у которых стопы были более плоскими, а пальцы намного длиннее. Не была она похожа и на стопу sediba. Более того: стопа из Райзинг Стар выглядела куда более человеческой, чем стопа со следами зубов крокодила из Олдувайского ущелья, которую большинство ученых относит к Homo habilis. В общем, стопы из Камеры 101 принадлежали несомненному Homo. Но могли ли гоминины из Райзинг Стар, даже несмотря на малые размеры мозга, быть ближе к современному человеку, чем habilis?

С кистью из Райзинг Стар была несколько более запутанная ситуация. Как уже отмечалось, у нас было более сотни фрагментов, включая жемчужину всей нашей коллекции – практически полную кисть, которую в марте обнаружили Бекка и Марина. Работавшая над описанием анатомии кисти sediba Трэйси Кивелл принимала участие и в работе мастерской, исследуя кости кисти и запястья из коллекции; Трэйси сразу же отметила (как и мы, когда кость только подняли из Камеры) необычную морфологию большого пальца.

– Какая странная метакарпалия. Никогда ничего подобного не видела – эту фразу можно было теперь услышать по нескольку раз на дню.

Всего из Камеры было поднято семь метакарпалий, и все они были одинаковыми между собой, но абсолютно отличными от всех известных пястных костей древних людей. Человек имеет длинный и сравнительно сильный большой палец, наше запястье работает иначе, чем у других больших человекообразных обезьян. Мы противопоставляем большой палец всем остальным пальцам, обеспечивая «точечный захват», можем свести все их в щепоть; особенно важно, что мы можем прикоснуться большим пальцем к мизинцу. У ископаемых людей подобный сильный захват был важен для изготовления орудий.

Практически полная кисть гоминина из Райзинг Стар. Особого внимания заслуживает длинный большой палец с мощной пястной костью в основании

У sediba был невероятно длинный большой палец – длиннее даже, чем у современного человека. В некотором смысле они обладали сверхчеловеческими большими пальцами. Концевые фаланги пальцев у них были весьма широкими, это означает, что, скорее всего, и подушечки пальцев были приплюснуто-широкими, обеспечивая способность к точечному захвату предметов. У кисти скелета MH2 (второго индивида, обнаруженного в Малапе), однако, отсутствовали некоторые запястные кости, а те, что были обнаружены, указывали на то, что указательный палец прикреплялся к кисти таким образом, что не мог при помощи «щипка» с большим пальцем точечно захватывать предметы.

У нашей кисти из Райзинг Стар был практически полный лучезапястный сустав, который поведал нам совсем другую историю. В первую очередь обращала на себя внимание маленькая, находящаяся между основанием большого и указательного пальца трапециевидная кость. Трапециевидная кость шимпанзе, несмотря на название, имеет пирамидальную форму; у человека же трапециевидная кость со своим названием согласуется и выглядит, будто бы слепленный из глины куб сплюснули у вершины. Эта «сплюснутая» часть располагается со стороны ладони, помогая большому и указательному пальцам совершать пресловутый «щипок» – точечный захват предмета. В общем, эта трапециевидная кость имела форму, практически идентичную трапециевидной кости в кисти современного человека. Одновременно с этим концевые фаланги были весьма широки, даже шире, чем у современного человека, а большой палец был довольно длинным – пусть и не столь длинным, как у sediba, но также длиннее, чем у людей. Большой палец, запястные кости, подушечки – все говорило об одном: кисть этого гоминина была даже более человеческой, чем у флоресского человека, не говоря уже о habilis.

Невероятная удача! Далее при исследовании фаланг выяснилось, что они имеют чрезвычайно изогнутую форму, как если бы их отлили из металла, когда в руке была зажата ветка. Именно так и объясняется подобная «скрюченность» пальцев – видимо, наши гоминины превосходно умели лазать по деревьям. Таким образом, кисть гоминина из Райзинг Стар имела совершенно человеческое запястье и дистальные (ногтевые) фаланги пальцев, но вместе с тем средние и проксимальные (основные) фаланги пальцев явно предназначались для передвижения по ветвям. Эти выводы подтверждались и другими командами ученых мастерской, занимавшихся исследованием верхней части тела нашего гоминина: лопаткой, ключицей, верхним отделом грудной клетки и плечевыми костями; было установлено, что плечи были наклонены вперед, а руки были ориентированы на древолазание. Стопы и части кистей выглядели более человекоподобными, но пальцы и плечи были столь же примитивны, как у наиболее ранних обезьяноподобных гомининов вроде Ardipithecus ramidus.

Далее о своей работе отчитались команды, изучавшие кости ног и туловища. Еще во время экспедиции мы отметили схожесть шейки и головки бедренных костей с австралопитековыми – sediba и afarensis, однако был один нюанс: вдоль шейки бедренной кости гоминина из Райзинг Стар тянулись два странных гребня, до сих пор не встречавшихся ни у одного вида гомининов. Таз, как и ожидалось, был весьма примитивен и похож на таз австралопитека Люси; нижняя часть грудной клетки также была схожа с австралопитековой, прекрасно сочетаясь в пропорциях со столь широким тазом. С позвоночником вообще была особая история: сами позвонки были совсем небольшого размера, но с позвоночным каналом довольно большого диаметра. Ни у одного вида древних людей подобной комбинации черт в строении позвоночника не было – если, конечно, не брать в расчет неандертальцев.

Кости черепа также говорили о мозаичности анатомии, однако сам процесс их исследования потребовал куда больше времени. В своей маленькой подвальной лаборатории одетый в белый халат Петер Шмид занимался своим любимым делом – по крупицам и фрагментам медленно и скрупулезно восстанавливал скелет гоминина из Райзинг Стар. Спустя неделю Петер практически целиком реконструировал черепную коробку – от великолепно сохранившейся задней части (на которой остались отметины прикрепления шейных мышц) вплоть до лба. Учитывая, что у нас была практически целая нижняя и левая сторона верхней челюсти, восстановленный череп по праву стал настоящей звездой нашей коллекции. Петер, весь сияя от гордости, внес его в хранилище; ему было чем гордиться – работа была выполнена великолепно. Ученые из команды по изучению черепа собрались у своей рабочей станции, наперебой обсуждая, как было бы замечательно, если бы у нас были недостающие фрагменты черепа.

В этот месяц в нашей лаборатории постоянно мерцали огни лазерных сканеров. Ученые из мастерской привезли с собой десяток аппаратов и разместили их на всех свободных столах. Во время работы камеры сканер выстреливал красным лазерным лучом и, медленно проезжая лучом по всей поверхности кости, снимал трехмерную модель. То и дело вся лаборатория будто вымирала – такая там царила тишина: 20 или даже больше ученых сосредоточенно работали, и единственными звуками, ненадолго прерывавшими эту тишину, были приглушенные звуки работы лазерных сканеров. По прошествии получаса на подключенном мониторе возникала трехмерная модель.

Хэзер Гарвин – судебно-медицинский антрополог из Университета Мерсихерста и член команды, исследовавшей череп, – занималась сканированием черепных и челюстных костей. Как-то раз, когда мы с Питером о чем-то говорили с ребятами в лаборатории, к нам подошла Хэзер и, открыв свой ноутбук, сказала:

– Взгляните. Что скажете?

Прямо перед нами на экране не в виде разрозненных фрагментов, а совсем целый, был череп нашего гоминина! От восторга мы ненадолго лишились дара речи.

– Ну-ка, поверни его, дай рассмотреть в профиль, – принялся изучать модель Петер. – Недурно, совсем недурно! Но все-таки верхнюю и нижнюю челюсть следует наклонить чуть больше. Вот, как у этого.

И Петер достал свой ноутбук. На экране тоже был череп: Петер сделал фотоснимки каждого фрагмента в отдельности, в корректном масштабе и в анатомическом положении, а затем при помощи Photoshop тщательно совместил все полученные изображения. В отличие от несколько мультипликационной трехмерной модели Хэзер, у Петера на экране был натуральный сфотографированный череп! Перед нами было две реконструкции: одна – созданная при помощи старых технологий, а вторая – при помощи новых, и обе говорили практически одно и то же.

Согласно виртуальной модели Хэзер, объем головного мозга в черепе составлял около 560 кубических сантиметров – размер, сопоставимый с верхней планкой многих известных мужских австралопитековых черепов и с нижней планкой Homo habilis. Теперь мы полагали, что этот череп принадлежал особи мужского пола, а меньший череп с тонкими надбровными дугами – особи женского пола; его объем был меньше – всего около 450 кубических сантиметров, типичный размер мозга для женских особей австралопитеков и лишь немногим больше, чем прекрасный череп подростка sediba MH1.

Сами по себе размеры мозга нас, конечно, не удивили. С тех пор как Марина и Бекка подняли на поверхность ту нижнюю челюсть, было совершенно очевидно, что череп невелик. Но удивительное дело: размеры черепа как будто не согласовывались с его анатомией! Тонкое надбровье выступало над глазами наподобие маленькой полочки, напоминая по форме череп Homo erectus.

В самом деле, наиболее близкими морфологически к нашему черепу были черепа, обнаруженные на стоянке Дманиси в Грузии; там на протяжении последних 20 лет было обнаружено пять черепов и прочие части скелетов Homo erectus. Находки из Дманиси датируются приблизительно 1,8 миллиона лет и являются древнейшими известными останками древнего человека за пределами Африканского континента, а также, вероятно, наиболее древними известными останками Homo erectus вообще. Пять черепов из Дманиси проходили у нижней планки размера мозга для эректусов. Самым близким к черепу из Камеры 101 был череп с объемом мозга в 550 кубических сантиметров (остальные черепа расположились в пределах от 600 и до 750). Другие кости столь же наглядно демонстрировали анатомию во многих чертах примитивнее, чем у эректусов: маленький мозг, размеры тела, как у современных пигмеев, и тонкие кости свода.

Внизу – три черепа из Дманиси; наверху – два частичных черепа из Райзинг Стар

Таким образом, для нас было очень важно провести тщательный сравнительный анализ с черепами из Дманиси; его результаты показали, что эти черепа были наиболее близкими морфологически к нашему частичному черепу из Райзинг Стар. В то же время прочие характеристики скелета указывали на родство с более ранними представителями Homo – habilis и rudolfensis. Например, команда, исследовавшая зубы гомининов из Райзинг Стар, пришла к выводу, что они довольно схожи с зубами эректуса, хабилиса и рудольфского. Однако, продолжали они, этих схожестей явно недостаточно, чтобы отнести их к одному из этих видов, поскольку наравне со схожими чертами были обнаружены и черты, четко отличающие зубы из Райзинг Стар от других видов Homo.

По мере исследования нам становились известны все новые и новые отличительные черты гомининов из Райзинг Стар. Нам часто задают вопрос: откуда мы знаем, что останки из Камеры 101 принадлежали к одному виду гомининов? Ответ кроется в поразительной схожести черт, фиксируемых на всех находках. Странная форма первой пястной кости, к примеру, обнаружена у всех семи экземпляров этой кости, поднятых из Камеры. Или, скажем, необычная форма переднего нижнего премоляра, которую мы не наблюдали у других видов, также обнаруживается у всех найденных в Камере малых передних коренных зубов. К тому же размеры всех костей и зубов находились примерно в одних пределах. Это указывало, помимо того что все останки принадлежали одной популяции, также и на то, что разница между мужскими и женскими особями была довольно невелика.

Сопоставив все имеющиеся данные, мы определили приблизительные размеры тела гоминина из Райзинг Стар: он весил от 40 до 55 килограммов и имел рост от 135 до 150 сантиметров. Другими словами, гоминин из Райзинг Стар был сравним в габаритах с невысоким и худым современным человеком. Исследование зубов показало, что мы подняли на поверхность в общей сложности останки как минимум 15 индивидов. Учитывая, что в Камере, очевидно, оставалось еще огромное количество – быть может, тысячи – костных фрагментов, мы считали, что это далеко не предел. Среди этих 15 было как минимум восемь детей разных возрастов (от младенцев до подростков) и один «старик», которому было под сорок или даже больше лет (судя по стертым до корней зубам).

Постепенно от разрозненных исследований по командам мы перешли к общему сравнению полученных данных. Вся следующая неделя была полна растерянными взглядами, задумчивыми вздохами и нервическими смешками. К тому, что мы уже знали, ничего не добавлялось: да, стопы почти человеческие, а плечевой сустав примитивный, как у австралопитека. Но практически все прочие части скелета были совершенно мозаичны по своим характеристикам. Подвздошная кость была совершенно как у Люси, но седалищная кость больше была похожа на Homo. Кисти имели человеческое запястье, но изогнутые обезьяньи пальцы. Форма зубов была весьма примитивной, однако их размеры были сопоставимы с зубами современного человека. В общем и целом все быстро согласились в том, что мы имели дело мало того что с новым видом древнего человека, но также и с новым, мозаичным типом морфологии, поскольку подобной комбинации различных архаичных и прогрессивных черт наука доселе не встречала.

С sediba была похожая история, в которой мы встали перед непростым вопросом видовой принадлежности этого гоминина – был ли он, как мы, Homo или все же был более близок к примитивным Australopithecus. В Райзинг Стар этот вечный вопрос снова требовал ответа, однако на этот раз ситуация казалась чуть легче. A. sediba имел лицо и таз, похожие на человеческие, но в большинстве аспектов тела он был похож на австралопитеков, а в некоторых чертах даже больше схож с человекообразными обезьянами. Гоминины из Райзинг Стар, напротив, демонстрировали три ключевые особенности Homo: анатомия кисти руки была пригодна для манипуляций с предметами и, вероятно, для изготовления орудий (даже более, чем у Homo habilis или floresiensis); маленькие размеры зубов указывали на то, что питался гоминин вполне качественной человеческой едой; размеры тела, и в частности его ноги и стопы, были человекоподобны. Эти три момента были ключевыми, для того чтобы человек и его ближайшие древние родственники могли совершать трудовые действия, передвигаться и в целом жить в своей среде обитания. Помимо перечисленного, форма и многие черты анатомии черепа были выраженно человеческими. Малый размер головного мозга и примитивные черты строения тела были, конечно, тоже важны, однако изменить общую картину они не могли.

Это был Homo.

– Что ж, отлично. Ну и как мы его назовем? – спросил Стив Черчилль. Мы сидели компанией в несколько человек и завтракали в кафетерии. Да, самое время было придумать название для нового вида. С sediba мы прикидывали, как будет звучать то или иное имя, предлагали и отметали всё новые и новые варианты, пока наконец не наткнулись на тот, который подошел идеально.

Все обернулись ко мне:

– Я думал назвать его naledi, – произнес я, – это «звезда» на сесото, как в «восходящей звезде» – Райзинг Стар. А еще нужно название для Камеры 101; мне кажется, ее можно назвать Диналеди – это во множественном числе – «звёзды».

Все поддержали идею.

– Homo naledi – мне нравится, как это звучит! – вынес свой вердикт Стив.

Таким образом, индивиды, останки которых мы все это время изучали, обрели видовое название. Известие об этом быстро разнеслось и сразу же обросло множеством слухов и мистификаций. Что-то подобное было и с sediba: тогда мы заявили, что обнаружили в самом сердце Колыбели, которую прославленные ученые за 70 лет работы изучили вдоль и поперек, новый вид древнего человека. Теперь же мы открыли еще один, да еще с таким огромным количеством находок! Отсутствие на эволюционном древе одной какой-то веточки можно списать на невезение; отсутствие же двух – уже скорее принцип, тенденция. На крошечном участке Африканского континента, подвергнутом тщательному палеоантропологическому изучению, было обнаружено уже два новых вида – A. sediba и H. naledi! Что ожидало нас впереди – оставалось только гадать!

Впрочем, гипотезы по этому поводу можно было приберечь на будущее; сейчас мы были полностью заняты другим вопросом: каким, собственно, образом эти кости попали в пещеры?

Ближе к завершению работы мастерской Эрик Робертс – молодой коллега Пола Диркса – присоединился к геологической команде. Эрик занялся сбором геологических данных, чтобы мы могли окончательно выяснить, как была устроена система пещер Райзинг Стар. Лишь тогда, когда мы будем досконально знать геологическую организацию системы, мы сможем с уверенностью рассуждать о том, как и почему столько останков гомининов оказалось в Камере. Нашей доброй традицией стало снимать с ученых, присоединявшихся к команде, мерки с целью выяснить, смогли бы они пройти по Спуску. Эрик был талантливым ученым-геологом и, как оказалось, обладал подходящим телосложением – вот кто станет нашими геологическими глазами и руками в Диналеди!

Во время прошлых спусков в Камеру ребята подняли на поверхность помимо прочего образцы красновато-оранжевой глины, вкрапления которой выделялись на фоне бурых осадочных слоев. Эрику удалось установить, что эта оранжевая глина была в пещере еще до того, как останки naledi появились там. Повсюду в Камере можно было обнаружить вкрапления этой яркой глины, по мере накопления останков в пещере оставлявшей следы на более молодых осадочных слоях. Нам удалось обнаружить следы мелких грызунов в осадочных слоях вокруг останков – в основном это были остатки зубной эмали; помимо этого, в осадочных слоях в районе останков Homo naledi никакой фауны обнаружено не было. Теперь же Эрик выяснил, что, скорее всего, остатки мелких резцов от грызунов попали в Камеру вместе с оранжевой глиной и никак не связаны с останками naledi.

Оранжевая глина поведала нам и еще кое-что; если бы осадочные слои в пещере намыло водой, тогда бы они сформировались в единую грязевую массу и отдельные «проплешины» мягкой оранжевой глины просто растворились бы. Следовательно, помимо того что, видимо, там незначительно изменялся в сторону увеличения уровень грунтовых вод, эта пещерная система не подвергалась воздействию сильного потока воды, способного внести внутрь такое количество останков.

Все, побывавшие внутри, описывали Диналеди как абсолютно тихое место. Тем же, кто лишь слушал эти описания, но был все время на поверхности, Камера казалась эдакой «капсулой времени», застывшей в своей неизменности с самого момента, когда в ней окончили свой путь эти несчастные древние люди. Геологи, однако, утверждали, что нынешняя тишина обманчива и Диналеди когда-то не была тихой и мирной усыпальницей, а, напротив, история ее формирования была довольно драматична. Изначально Камера была частично заполнена этой оранжевой глиной, которая со временем либо размылась, либо просочилась вниз, сквозь щели в полу. Какое-то время спустя в Камере появились останки гомининов, которые медленно и методично укрыли своим тонким слоем шоколадно-бурые пещерные осадочные отложения.

Но это было еще не все. Останки naledi были вмурованы временем в осадочные отложения, сформировавшие пол Камеры, однако Эрик установил, что некогда уровень пола был гораздо выше: в местах, где просачивалась сточная вода, на бурой осадочной породе пола были небольшие кальцитовые натечные образования. На уровне бывшего пола также осталось множество натеков с обломавшимися под собственным весом кончиками отростков. В общем, все было предельно ясно: поверхность пола, в которой находились останки гомининов, была когда-то выше, чем сейчас. Сквозь пол все еще просачивалась вода, унося с собой каждый раз немного осадочного слоя, а с ним, вероятно, и какие-то из залегавших тут же останков naledi.

Во время проведения операции в пещерной системе мы не уделяли много внимания Зоне высадки – участку пещеры непосредственно за Спуском. Кто-то нашел там пару костных фрагментов и зуб, но пристально это место никто не исследовал. Эрик же, напротив, объявил Зону самым важным местом во всей системе! Дело в том, что под и между натечными образованиями на стенах Зоны Эрик обнаружил явные следы древних, почти не сохранившихся осадочных слоев, некогда и бывших полом Камеры. Это открытие практически отмело гипотезы о том, что все останки naledi могли появиться в Камере одновременно.

Впрочем, то, что кости появлялись в пещере постепенно, на протяжении некоторого времени (а не единовременно, в результате, скажем, случая массовой смерти), подтверждалось не только геологическими данными. Например, когда ребята медленно и тщательно проводили раскопки Головоломки, они изначально пытались извлечь из породы лишь одну бедренную кость. Однако спустя неделю кропотливой работы, продвигаясь все глубже и глубже в осадочные слои вдоль тела кости, залегавшей в них строго вертикально, они обнаружили несколько сотен костных фрагментов, залегавших горизонтально. Именно сам факт сложности Головоломки, ведь ее действительно приходилось решать – решать, какой фрагмент или кость извлекать сейчас, а какой позже, – указывал на то, что кости последовательно наполняли Камеру на протяжении какого-то времени, а не сразу все вместе.

Ян Крамерс проводил в своей лаборатории в Университете Йоханнесбурга химический анализ осадочных слоев из Камеры, а в это же время Эрик Робертс и Пол Диркс изучали содержавшиеся в них минеральные частицы. Тем из нас, кто побывал в системе Райзинг Стар, пол пещер казался всегда приблизительно одного, сложно поддающегося описанию темно-буро-коричневого оттенка. Он, конечно, кое-где менял оттенок на чуть более светлый или чуть более темный, или, скажем, менялась текстура – на более каменистую или более утрамбованную, но все же в общем и целом весь пол, казалось, был укатан плотным и однородным слоем пещерной грязи. Но столь поверхностный взгляд упускает множество интереснейших деталей сложного пещерного ландшафта, вроде разного размера, формы и происхождения минералов. Под лабораторным микроскопом эти мельчайшие частицы минералов начали рассказывать ученым о том, как формировалась пещера Диналеди.

Ян Крамерс выяснил, что образцы из Диналеди состоят из мельчайших фрагментов минералов, богатых калием и оксидом алюминия, образовавшихся в результате медленной эрозии доломитовой породы по мере формирования пещеры. Частицы минералов были угловатой формы, с зазубренными краями, что указывало на то, что они не могли переместиться сюда из более далеких участков пещерной системы.

А когда был проведен такой же анализ осадочного слоя пола у подножия Драконьего Хребта, результаты получились совершенно отличными от результатов анализа образцов из Диналеди. Образцы с подножия Драконьего Хребта были богаты кремнием, а также частицами кварца, попавшими сюда, очевидно, с поверхности. Частицы кварца были также микроскопические, и большие из них имели скругленные углы, что указывало на перетирание их между собой и окружающим веществом, по мере того как они попадали в пещеру. Некоторые из этих кварцевых частиц, возможно, происходили из брекчии, которая выходила на поверхность в камере Драконьего Хребта, – части пещеры, которую геологи Эрик и Пол могли изучить подробно.

Пол Диркс установил, что эта часть пещерной системы, включая шкуродер Путь Супермена, со временем претерпела некоторые изменения. Некогда здесь происходили обвалы массивных блоков породы, превративших намного более обширную каверну в знакомый нам ныне шкуродер. Другими словами, Пути Супермена вполне могло и не быть в то время, когда здесь появились naledi. Один из слоев отложений, в котором присутствовала ископаемая фауна, под крутым углом уходил непосредственно в сам Драконий Хребет. Вот этот участок пещерной системы уже был похож на привычные нам пещеры Колыбели. Стопроцентной уверенности у нас, конечно, пока быть не могло, но то, что когда-то, во времена naledi проникнуть в эти пещеры было легче, чем сейчас, – казалось очень правдоподобным.

Впрочем, довольно быстро выяснилось, что «легче» совсем не означает «легко». Образцы, взятые для анализа из Диналеди и с подножия Драконьего Хребта, резко отличались друг от друга. Частицы с подножия Хребта попали в пещеры снаружи, однако подобных частиц в Диналеди не было, поскольку Камера была – и тогда, и сейчас – изолирована от остальной системы, что подтверждалось также и абсолютно разным составом грунта в Камере, вокруг останков и за ее пределами. Потолок же Камеры представлял собой монолитный пласт грубой кремнистой породы, без каких-либо пробоин и трещин, сквозь которые можно было бы попасть внутрь. Да, возможно, Путь Супермена был несколько иначе устроен, однако Драконий Хребет все же существовал уже тогда, когда останки гомининов появились в Камере, надежно защищая потайной и труднодоступный вход в нее; Спуск, которым наша команда пользовалась, для того чтобы попадать внутрь, как раз и был – тогда, как и сейчас – единственным входом в Камеру.

Люди часто спрашивают нас о существовании в далеком прошлом альтернативного входа в Диналеди; ведь, рассуждают они, вероятно там был какой-то маршрут попроще того, что лежит через шкуродеры и прочие радости. Да, заявлять с полной уверенностью, что такого маршрута никогда не было, мы пока не можем, поскольку наши геологи до сих пор работают над выработкой целостной картины истории формирования пещерной системы Райзинг Стар. Однако с полной уверенностью мы можем заявить вот что: если во времена naledi и существовал некий альтернативный вход в Камеру, то он должен был быть столь же трудным, сколь Путь Супермена, Хребет и Спуск для нас сейчас. Поскольку в противном случае мы бы обнаружили в Камере множество следов и останков животных, а также частицы почвы с поверхности. Именно труднодоступностью, неизменной во все времена, и объясняется изолированный характер всех наших находок из Диналеди.

Подходил к концу первый этап изучения коллекции находок из Райзинг Стар, и специалисты по анатомии готовились к отъезду из мастерской, чтобы спокойно завершить свои части для публикации результатов исследований; начинался следующий, еще более тщательный и кропотливый этап. Его возглавляла Люсинда Баквелл – ее специализацию можно было бы назвать палеокриминалистикой: она была экспертом по тафономии – науке о естественных и искусственных превращениях останков живых существ в ископаемые. Она и ее коллеги тщательно изучали ископаемые останки при помощи мощных современных микроскопов, чтобы затем попытаться выяснить, каким образом тот или иной след, скол или пигмент образовался на костном фрагменте. Другими словами, эта область науки помогала объяснить вещи, лишь едва заметные невооруженным глазом. Люсинда обнаружила замечательные микроскопические частицы растений и насекомых при исследовании ископаемых залежей в Малапе; в дальнейшем эти открытия подвигли ее на детальное исследование роли термитов в формировании южноафриканских местонахождений.

Многие местонахождения в Колыбели – не что иное, как древние свалки объедков от трапез доисторических кошек (в особенности леопардов). Свою добычу дикие кошки затаскивали обычно на деревья, которые, в свою очередь, часто росли у входов в пещеры. На костях добычи всегда можно наблюдать явные следы зубов и когтей поймавшего ее хищника. Или, например, гиены – эти и вовсе разгрызают кости «в щепки», порой даже заглатывая целые куски, оставляя будущим археологам костные фрагменты, переваренные желудочным соком. Зрелище поистине потрясающее – кости древнего человека, которого разорвал доисторический хищный зверь. В Трансваальском музее в Претории, к примеру, хранится фрагмент черепа из Сварткранса, на котором можно наблюдать два явных сквозных прокола на небольшом расстоянии друг от друга; по соседству с черепом выставлена челюсть древнего леопарда, для того чтобы можно было наглядно сравнить и убедиться, что отверстия в кости идеально совпадают с клыками хищника.

Итак, Люсинда детально изучила под микроскопом кости из Диналеди; ей не удалось обнаружить ни единой отметины, прокола, слома и вообще никаких следов вмешательства хищников или падальщиков! Единственное, что выявил анализ, – это следы, оставленные древними улитками, тысячелетиями питавшимися кальцием из костей для своих панцирей. Но кроме этого – никаких следов более крупных живых существ!

В то же время Патрик Рандолф-Куинни – антрополог-криминалист – детально исследовал сколы и сломы костных фрагментов. Свежая кость ломается так же, как зеленая ветка дерева, – линия расщепления проходит вдоль костных тканей; именно такие следы можно обнаружить на останках жертв хищных зверей. Прочность костного материала зависит напрямую от содержащихся в нем минеральных элементов – в первую очередь от кальция и фосфора, скрепляемых, словно арматурой, удерживающей бетонную стену, белком под названием коллаген. После смерти живого организма в его костях становится все меньше коллагена, и, следовательно, они становятся все менее прочными. В конце концов кости приобретают трещины и сломы, зачастую поперечного характера, подобно тому как постепенно разрушались колонны древнегреческих храмов.

Кости из Диналеди, конечно, также имели множество трещин и сломов; совсем немногие из них были в той или иной степени полными. Однако из всей коллекции ни на одной кости не было обнаружено свежих, «зеленых» сломов. Проще говоря, эти сломы и прочие повреждения образовались на костях спустя долгое время после смерти индивидов. Коллаген постепенно покидал кости, вокруг которых образовывались слои пещерных осадочных пород; соответственно, со временем кости становились все более хрупкими и в какой-то момент под давлением слоев породы просто ломались и трескались. В итоге на останках из Райзинг Стар не было обнаружено никаких следов насильственной смерти, попадания в смертельную пещерную ловушку, падения с высоты и тому подобного. Сама геология пещеры повредила эти кости намного позже смерти владельцев. Долго и напряженно мы размышляли над возможностью того, что останки намыло в пещеры водой. В наши дни Диналеди находится не очень высоко над уровнем моря, а уровень влажности в слоях пещеры таков, что нам пришлось дать костям естественным образом просохнуть, прежде чем приступить к их исследованию. Мы, конечно, держали в уме ситуацию с sediba в Малапе – гоминины могли просто искать воду и таким образом попасть в пещеру. Но ведь если предположить, что некогда Камера была заполнена водой, тогда каким образом те вкрапления красновато-оранжевой глины могли сохраниться в осадочных слоях? Анализ осадочных слоев Диналеди (резко отличавшихся от слоев с подножия Драконьего Хребта) четко указывал, что сюда вниз вода течь не могла. Тем более что мы обнаружили множество частей тела в анатомическом положении: почти полные кисть и стопу, еще несколько менее полных кистей и стоп, а также частичную ногу подростка. Эти находки явно указывали на то, что части тел индивидов, окруженные мягкими тканями, со связками и сухожилиями, долгое время после их смерти спокойно пребывали в одном и том же положении, в котором они и были нами обнаружены. Если же предположить, что они были внесены в Камеру напором воды снаружи, тогда стоило бы ожидать обнаружения там тех более крупных частиц осадочных слоев, принесенных с ними, – а их в Камере не было. Вместе с тем мы обнаружили в Диналеди останки нескольких детей и подростков – у нас были почти все части скелета; невозможно представить, чтобы эти хрупкие кости столь благополучно пережили течение достаточной силы, чтобы внести их в Камеру.

Изучая находки из Малапы, мы пришли к выводу, что там образовалась настоящая природная ловушка: во время засухи звери рыскали в поисках воды и порой, слишком близко подобравшись к краю пещеры, сваливались вниз. Переломы на костях sediba свидетельствовали в пользу нашей гипотезы. Эти гоминины могли попасться в ловушку независимо друг от друга и в разное время. Совсем по-другому дело обстояло в Диналеди. Геологическая экспертиза показала, что сквозных проемов, ведущих с поверхности в Камеру, не было никогда, – так что, чтобы случайно оказаться в Камере, например, свалившись туда, индивиду пришлось бы сначала долго и под разными углами углубляться в пещерную систему. У нас нет стопроцентной уверенности, что эти гоминины попадали в Камеру через Спуск, однако даже если некогда и существовал другой путь в Камеру, он был не менее труден, чем нынешний, поскольку животные сюда попасть не могли. Вывод был довольно прост и очевиден: они не могли сюда попасть, оттого что, как и сейчас, к Камере вел трудный и извилистый пещерный лабиринт.

Другой вопрос: специально ли naledi попадали сюда, в столь глубокие пещерные дали? В ноябре 2013 года, когда мы только начинали экспедицию в Райзинг Стар, подобная постановка вопроса могла бы показаться неуместной и даже, может, бессмысленной; теперь же, столкнувшись с фактами отсутствия практически любой фауны и вместе с тем наличия огромной коллекции гомининов, нам он казался скорее неизбежным. Подобно Шерлоку Холмсу, мы одну за другой отметали версии попадания naledi в Камеру: ни одно из объяснений, прекрасно работавших для других пещер Колыбели, не подходило для Диналеди. Лучшей оставшейся у нас гипотезой была та, что naledi преднамеренно приносили тела в Камеру.

Среди антропологов часто уделяется довольно пристальное внимание подобному поведению. Уже около столетия археологи спорят о том, осознавали ли неандертальцы смертность человека, если да, то как они понимали смерть и хоронили ли они своих мертвых. Неандертальцы были очевидными людьми со всем необходимым набором: большим размером мозга, продвинутой технологической культурой, соперничавшей с культурой кроманьонцев, и так далее. В случае же с Homo naledi мы имели дело с весьма примитивным существом с размером головного мозга примерно в три раза меньшим, чем у современного человека! Возможно ли, чтобы столь архаические, очевидно, довольно далекие от человека существа задавались теми же вопросами о смерти и обладали схожим сложным социальным устройством?

Впрочем, поставив вопрос столь радикально, нетрудно заметить, сколь далеко может завести подобное прямое сопоставление поведения современного и доисторического человека. Ведь и шимпанзе, и гориллы выказывают совершенно очевидные сигналы тревоги и обеспокоенности, когда индивиды их группы пропадают или умирают; те же сигналы демонстрируют практически все социально организованные млекопитающие, включая слонов и дельфинов. Однако ни один их этих видов не обладает культурной практикой манипуляций с телом умершего индивида и, тем более, оставлением этого тела в совершенно определенном месте. Вместе с тем наши ближайшие родственники среди приматов обладают всем необходимым набором эмоций в качестве базиса для подобной практики; если naledi ею действительно обладали, в таком случае это вполне можно расценивать как важный первый шаг в русле культурной трансформации.

С разных сторон мы пытались подступиться к вопросу об осмысленном или случайном характере появления останков в Камере; ни одна из прочих гипотез критики не выдерживала, поэтому необходимо было каким-то образом проверить эту. Помимо всего прочего, даже если Homo naledi намеренно перемещали тела усопших в определенное место, их мотивация вполне могла отличаться от той, что подвигала на схожие действия людей более поздних культур. Ведь погребальные обряды разных культур столь различны между собой! У некоторых народов принято оставлять в захоронениях с мертвецом всевозможные дары и артефакты, которые должны помочь усопшему в мире ином, а некоторые народы ничего подобного никогда не делали. Кто-то вовсе предает тела на растерзание хищным зверям, а кто-то, напротив, возводит всевозможные преграды на пути тех же самых хищников, чтобы те не смогли добраться до тела мертвеца. Словом, необъятная обрядовая палитра весьма затрудняла доступные способы проверки идеи о возможном погребении, принятом у H. naledi.

Но в любом случае, если naledi со столь завидным постоянством посещали систему Райзинг Стар для того, чтобы оставить в Камере тела своих мертвецов, они, вероятно, могли частенько наведываться (может статься, совсем по другим поводам) и в другие части этой пещерной сети. Необходимо было обследовать оставшиеся вне поля нашего внимания закутки и пещерные камеры Райзинг Стар: вдруг там найдутся если не ответы на наши вопросы, так хотя бы подсказки? Кстати говоря, в пещерах ведь стояла кромешная тьма, так что naledi, вероятно, обладали неким источником света – соответственно, стоило внимательно поискать следы использования огня.

Если рассматривать гипотезу о намеренном погребении у популяции H. naledi как верную, тогда встает следующий вопрос: неужели пещера Диналеди была столь уникальным и единственным местом для этих гомининов? Это казалось маловероятным, а значит, при должном усердии в поисках мы имели шансы обнаружить схожие местонахождения. Тогда мы еще не знали, что нас ожидает в Камере 102, – она должна была стать объектом нашей ближайшей экспедиции.

Работа нашей мастерской была успешно завершена, и все были заняты окончанием своих частей для итоговой публикации описаний нового вида, его останков и геологического контекста, в котором они были обнаружены. Предстояли долгие месяцы кропотливой печатной работы, редактирования и сверки текстов, отправление на рецензирование сторонним ученым и ожидание их ответа, и так далее. Первое описание «Беби из Таунга», Homo habilis и еще великое множество открытий были опубликованы в Nature; казалось бы, отличный выбор для публикации наших открытий.

Однако этой публикации не суждено было состояться. Мы отправили в редакцию ряд статей с описанием нового вида, находок из Диналеди и геологии пещерной системы. Нам хотелось дать как можно более подробную характеристику нового вида, основанную на тщательном анатомическом анализе доступных нам частей скелета. Таким образом, мы на 180 градусов развернули стандартный научный подход, применяемый в подобных случаях, когда сначала публикуется коротенькая статья с описанием, а затем, спустя долгое время, – уже более подробное, развернутое описание.

Видимо, столь подробный разбор показался редакторскому составу Nature чрезмерным. Все в один голос соглашались, что, конечно же, находки чрезвычайно важные и интересные, однако объем публикаций ну уж слишком велик. Спустя несколько месяцев общения с редакторами выяснилось, что мы с ними фундаментально расходимся в представлениях о необходимом объеме публикации столь обширной коллекции находок. Словом, мы приняли решение, что не станем публиковать наше исследование в Nature.

На протяжении всей своей научной деятельности я выступал за предоставление ученым самого широкого доступа к находкам. В этом я полностью доверял своим инстинктам, которые говорили, что когда существует некий узкий круг, почти клика, ученых, которые общаются только между собой, делятся данными также только друг с другом, это ненормально. Всем же прочим ученым «со стороны» приходится с боем выбивать себе доступ к какому-нибудь крошечному, скажем, зубу, для того чтобы хоть как-то его исследовать. Все это просто-напросто препятствовало научному прогрессу, о чем я весьма сожалел.

Но ученые часто считают, что открытый доступ представляет опасность для их собственной работы, и когда 15 лет назад я пытался открыть доступ к коллекции из Стеркфонтейна – раздалось великое множество голосов «против». При исследовании A. sediba, а теперь и H. naledi мы, напротив, позиционировали себя так, что открытый доступ к нашей работе, привлечение со всего мира ученых, делает нас сильнее, а наши исследования – лишь точнее. К тому же, видя столь глобальный интерес к палеоантропологическим исследованиям, само правительство Южной Африки увеличило финансирование научных программ, признавая, что эта наука является уникальным достоянием и гордостью всей страны. Интерес, привлеченный массовыми исследованиями, способствовал развитию туристического бизнеса в районе проведения работ. Ну и конечно же, это был чуть ли не единственный шанс для многих ученых поучаствовать в исследованиях подобного масштаба и значения.

Размышляя обо всем этом, мы решились сделать кое-что беспрецедентное: опубликовали наши основные работы по описанию находок из Райзинг Стар в eLife – довольно молодом научном издании, придерживающемся принципов свободного доступа к научным данным, в общем как раз того, что хотелось видеть в научном издании нам. Суммарный объем публикации составлял около 70 страниц – примерно в шесть раз больше обычного описания новых находок. После скрупулезного процесса вычитки, редактуры и рецензирования 10 сентября 2015 года наше исследование было наконец опубликовано. Не прошло и двух лет с тех пор, как Стивен и Рик впервые отправились по Спуску и обнаружили останки в Камере!

Публикация нашего исследования онлайн вызвала небывалый ажиотаж: в первые же дни более 100 тысяч человек по всему миру прочли статью о H. naledi и скачали прикрепленные к тексту исследования файлы. За несколько следующих месяцев эта цифра возросла до 250 тысяч, а к концу следующего года превысила 325 тысяч человек.

Еще одним необычным шагом с нашей стороны, продолжающим то, что мы начали делать, когда исследовали A. sediba, стало размещение для свободного скачивания одновременно со статьей еще и отсканированных моделей костных фрагментов. Это был чрезвычайно важный момент с точки зрения открытого доступа к научным данным; он стал возможным благодаря новой программе Университета Дюка под названием MorphoSource – специального сайта, на котором выложена база скелетов и костных фрагментов в формате, поддерживаемом 3D-принтерами. Таким образом, вышла поразительная, не случавшаяся никогда прежде ситуация, когда, узнав из публикации о наших находках, ученые, преподаватели и многие другие могли сразу же зайти на сайт проекта MorphoSource, скачать модель, благополучно ее распечатать и получить замечательную объемную копию наших находок!

Удивительно, что подобный подход уже давно применяется в других областях науки. Генетики, к примеру, обмениваются друг с другом последовательностями ДНК еще до того, как будут опубликованы их статьи с этими материалами; или, скажем, астрофизики делятся изображениями с телескопов и тому подобными данными. Но в науке о происхождении человека такого, да еще и с подобным размахом, еще никто не делал.

В общем, публикация принесла науке не только новый вид древнего человека, но и новый взгляд на доступ к научной информации. После того как, открыв свободный доступ к нашим данным, мы обратили на свои исследования внимание всего мира, сложно было выступать радикально против открытого подхода – наоборот, самые разные люди, вплоть до самых высокопоставленных чиновников, высказывались за. На пресс-конференции, посвященной публикации, к нашей команде присоединился вице-президент ЮАР Сирил Рамафоса, хвалебно высказавшийся о командной работе и высоком уровне профессионализма, позволившем нам справиться со столь непростой задачей, а также высоко оценившем нашу приверженность принципам свободного доступа к научным данным. Он завершил свою речь словами о том, что «эти замечательные открытия о наших древних предках закладывают научный фундамент общечеловеческого здания дружбы».

Реконструированный скелет Homo naledi. Вероятно, кости в этой реконструкции принадлежат нескольким индивидам

Следующие несколько недель я с удовольствием наблюдал за тем, как слепки H. naledi появляются в музеях по всему миру. В визит-центре Колыбели человечества в Маропенге была устроена большая выставка нескольких сотен костных фрагментов naledi. Со всей Африки сюда съезжались люди целыми семьями, учителя приводили свои классы, слетались туристы со всех уголков мира – словом, все жаждали лицезреть нового члена человеческой эволюционной семьи. Когда выставка подошла к концу и кости вернули в хранилище Витса, был организован даже прощальный концерт. По всему миру люди рассказывали и узнавали историю об отважных ученых, отыскавших в подземных пещерах древних людей; и по всему миру люди строили гипотезы, пытаясь разрешить загадку пещеры Диналеди. В общем, человечество с распростертыми объятиями встретило нового члена своей семьи.

Наша команда претерпела за время работы серьезные изменения. В семьях шестерых участников научной мастерской появилось прибавление: одна из наших подземных астронавтов – Линдсей Ивс – влюбилась и вышла замуж за одного из наших же спелеологов, Рика Хантера (вскоре и они тоже ожидали прибавления); прочие защитили кандидатские и докторские диссертации, заняли профессорские должности. Марина Эллиотт, окончив свою диссертацию, перебралась в Южную Африку, чтобы присоединиться к новому этапу работ в Райзинг Стар. В довершение всего Национальный центр научных исследований Южной Африки почтил нас специальной наградой как «выдающуюся научно-исследовательскую команду». В общем, операция в Райзинг Стар прошла успешно абсолютно со всех сторон.

Так изменило ли открытие H. naledi наше представление об эволюции человеческого рода?

Так же как и с A. sediba, первая публикация описания H. naledi была вовсе не окончательным результатом, но лишь отправной точкой дальнейших исследований; работы впереди было еще очень и очень много.

Одна мысль все не давала нам покоя во время публикации нашей работы: скелеты из Малапы и Диналеди были намного более полными, чем любые другие обнаруженные ранее скелеты гомининов, с которыми необходимо было провести сравнительный анализ. Находки столь полных скелетов появляются не раньше эпохи первых людей современного типа, вроде неандертальцев…

Во многом H. naledi можно было рассматривать как тот самый шаг вперед от все же довольно примитивного A. sediba к более близкой к человеку видовой форме. Оба – и A. sediba, и H. naledi – имели мозг весьма малых размеров, и в целом их габариты были невелики, как и у более древних австралопитеков; однако череп H. naledi по форме был очень близок к черепам Homo erectus, а зубы сближали его также с H. erectus, H. habilis и даже с ранними людьми современного типа. Факты были, что называется, налицо: у A. sediba было примитивное строение стоп и в целом ног, а нижние конечности H. naledi были почти человеческие; у A. sediba было довольно прогрессивное запястье – даже более близкое к человеческому, чем у H. habilis, а у H. naledi кисть и вовсе была точь-в-точь человеческая, не считая скрюченных пальцев. Впрочем, были и здесь свои исключения – например, строение таза у A. sediba было намного прогрессивнее, чем у H. naledi, таз которого напоминал скорее ранних, только-только вставших прямо на две ноги австралопитеков.

Спустя пять лет после публикации описания малапских находок все больше и больше подтверждалась наша идея о том, что Australopithecus sediba состоял в весьма близком родстве с Homo. В Диналеди же мы вновь имели дело с новым видом – теперь уже раннего Homo, который как раз и напоминал того самого близкого родственника, предка которого мы обнаружили немногим ранее.

Однако были ли naledi на самом деле потомками sediba? Стремясь, как и мы, выяснить это, наши коллеги по всему миру больше всего интересовались главным вопросом: насколько древними были останки naledi?

Совсем скоро мы должны были получить ответ и на этот вопрос.

На февраль 2014 года мы назначили начало работ в пещерной камере, обнаруженной во время первой экспедиции Риком и Стивеном, которая получила номер 102. Ребята столь восторженно отзывались о новой камере, что мне не терпелось взглянуть на нее самому. Однако первый же тоннель оказался слишком узким для меня: две вертикальные стены до боли сдавливали мою грудную клетку, но протиснуться дальше, несмотря на все извивания и прочие ужимки, все никак не удавалось. Алия и Рик – оба худющие, – конечно же, без проблем пролезли вперед и были уже далеко. Следом за мной шел Джон; наблюдая за моими безуспешными трепыханиями, он, пожимая плечами, протянул:

– Давай-ка я попробую, а, Ли?

– М-да уж… Видимо, придется мне в сторонке посидеть… опять, – сардонически ответил я.

Проведя под землей несколько часов кряду, я вынужден был несолоно хлебавши возвращаться наверх. Более того, обратный путь каким-то непонятным образом казался еще теснее, чем был! Стены сжимались вокруг еще сильнее, порой и вовсе непросто было найти подходящую точку опоры. В общем, передвижение мое было донельзя затруднено. Впрочем, я пытался контролировать свои эмоции, фокусируясь на конкретных преградах на пути, – мне вспоминались занятия по нырянию с аквалангом, когда необходимо было уметь реагировать в потенциально опасной ситуации холодно и расчетливо; словом, я не оставлял попыток выбраться наружу. Спустя три четверти часа нескончаемых оханий и проклятий, насквозь мокрый от пота я наконец вырвался на свободу.

– Предлагаю отныне называть этот участок «Перевалом Бергера»! – давясь от хохота, произнес Рик; все собрались в тени входа в пещеру и, смеясь, обсуждали сегодняшнюю вылазку. Я стоял, с ног до головы покрытый слоем пещерной грязи.

Это был первый и последний раз, когда я пытался добраться до Камеры 102, но оно того стоило. Путь сюда лежал почти под прямым углом к маршруту, ведущему к Диналеди; если смотреть по карте, то их разделяло всего каких-то сто метров, на деле же, однако, они находились на абсолютно разных полюсах пещерной системы. Подземный путь из одной в другую был чрезвычайно долог и сложен – соответственно, вероятность того, что некий натуральный процесс мог бы переместить кости из одной пещеры в другую, равно как и наполнить останками обе пещеры через единый вход в пещерную сеть, стремилась к абсолютному нулю.

А между тем Камера 102 буквально до отказа была забита останками гомининов! В эту нашу первую вылазку мы зафиксировали на карте и достали из осадочных слоев Камеры череп, нижнюю челюсть и еще несколько хрупких фрагментов. Все началось по новой: сперва сканируем, потом описываем, затем, освободив от породы, поднимаем на поверхность и каталогизируем каждую находку. Марина Эллиотт – наш ведущий подземный астронавт – фактически возглавила проведение раскопок в Камере 102 в следующие два года; периодически к ней присоединялись Бекка, Ханна или Элен. В итоге к началу 2016 года им удалось обнаружить большую часть скелета взрослого гоминина, как минимум один фрагмент скелета еще одного взрослого индивида, а также несколько зубов и костных фрагментов, судя по которым, можно было заключить, что принадлежали они трем детям или подросткам.

С чем же мы имели дело в Камере 102? Сначала мы считали, что останки гомининов оттуда совсем не обязательно также должны были принадлежать H. naledi. В находящейся всего лишь в паре сотен метров отсюда пещере Сварткранс, к примеру, прекрасно уживаются по соседству друг с другом останки Paranthropus robustus и некоего вида Homo (вероятно, H. erectus). Быть может, и Райзинг Стар была пристанищем более чем для одного вида гомининов.

Однако спустя несколько месяцев тщательного изучения находок все более очевидным представлялось то, что останки из Камеры 102 принадлежали тому же виду, что и останки из Диналеди. Бедренная кость имела ту же продолговатую шейку и овальное сечение; позвоночник был столь же малого размера, но с таким же крупным спинномозговым каналом; ключица была короткая и изогнутой формы, совсем как у naledi. Спустя некоторое время нам удалось собрать полный комплект из 32 зубов, принадлежавших взрослому индивиду, череп которого мы обнаружили в первый день: все зубы были как две капли воды похожи на зубы гомининов из Диналеди, то есть примитивные в пропорциях, с нетипичной формой клыков и премоляров. В общем, идентичность форм и размеров всех находок из Камеры 102 с коллекцией Диналеди указывали на то, что и здесь мы имели дело с Homo naledi. Вряд ли это было простое совпадение; скорее было похоже на то, что кости из Камеры 102 и 101 принадлежали особям одной и той же популяции гомининов.

С вопросом о способе попадания костей вглубь пещерной системы мы уже сталкивались во время исследования коллекции находок из Диналеди. Поразительный контекст находок: все изгибы, тоннели, подъемы и спуски – все это с ходу отметало все простые объяснения. Кости были абсолютно лишены любых царапин, покусов и тому подобных следов, характерных для костей, оставшихся от трапезы некоего пещерного хищника. Минеральный же контекст определенно указывал на то, что останки никоим образом не могли быть внесены внутрь напором воды. У нас были останки по меньшей мере дюжины индивидов, от детей до стариков, так что пришлось также проститься и с версией, что перед нами была лишь парочка неудачников naledi, окончивших здесь свое исследование местных пещер. Когда мы объявили о новой находке, кто-то предположил, что целая группа naledi заплутала в пещерах и попала в смертельную ловушку. Однако, зная устройство этих пещер, невозможно было представить, что целая группа, включая детей и стариков, проделала столь долгий и трудный путь, чтобы так бесславно его окончить.

Так какие же версии у нас оставались? Намеренное захоронение усопших, когда по решению всей популяции происходит целенаправленное погребение мертвецов именно в этих подземных камерах. В процессе детального анализа версий осталась только одна эта, поскольку из всех предложенных именно она наиболее правдоподобно отвечала на вопрос о попадании останков в пещеры. Вся сложность заключалась в том (и мы это, конечно, понимали), что эту гипотезу было практически невозможно проверить.

Контекст находок из Камеры 102, впрочем, несколько отличался от Диналеди. Пол небольшой ниши в Камере был устлан мелкозернистым, мягким осадочным слоем, медленно оползавшим и просачивавшимся куда-то вниз. Марина и помогавшие ей ученые обнаружили кости как здесь, так и в другой части Камеры, но сильная эрозия мешала с точностью установить, как или когда кости оказались в том или ином месте Камеры. Никаких артефактов или каменных орудий вместе с останками обнаружено не было. В этой пещере мы нашли и несколько костей животных, однако эти останки находились не в осадочных слоях с останками гомининов, а в иных местах Камеры. По-видимому, эти животные пробрались в Камеру намного позже того, как здесь появились останки гомининов. Также по оставленным следам на костях и на территории Камеры можно было заключить, что здесь уже бывали как более поздние животные, так и люди (вероятно, также спортсмены-спелеологи). Проход к Камере 102 был, конечно, весьма узким, однако он не шел ни в какое сравнение со Спуском к Диналеди.

Вопросов, на которые предстояло найти ответы, все еще было великое множество, однако одно было нам совершенно ясно: никакой несчастный случай, пещерный обвал, попадание в ловушку, вроде случая в Малапе, – ничего подобного не могло иметь места здесь, в этих двух подземных пещерных камерах, расположенных по разным концам пещерной системы и вместе с тем одинаково наполненных останками особей одного и того же вида древнего человека. Несомненно, трудно утверждать что-либо, когда приходится с твердой научной почвы перескакивать по зыбким островкам гипотез по поводу культурных и поведенческих моделей у древнего человека. Однако мы выдвинули нашу робкую гипотезу еще при исследовании Диналеди, а теперь получили ее весомое подтверждение в Камере 102. В общем и целом теперь уже можно говорить о том, что гипотеза об использовании Homo naledi подземных камер для погребения усопших наилучшим и непротиворечивым образом объясняет появление здесь останков в подобном количестве.

Исследовательские работы по выяснению конкретного использования naledi той или иной области пещерной системы все еще продолжаются и, вероятно, продлятся еще не один год. Параллельно с тем, что, как мы выяснили, проход и к одной, и к другой Камере всегда был весьма сложен, в пещерной системе Райзинг Стар потенциально могли быть некогда и другие, более доступные области (куда без особых проблем могли проникать, очевидно, и naledi), заполненные сейчас осадочными слоями или брекчиями. Мы до сих пор не знаем, использовали ли naledi искусственное освещение, подобно нам, для комфортной ориентации в пещерах. Быть может, впоследствии нам удастся обнаружить следы того, что где-то внутри этих пещер жила или регулярно укрывалась популяция naledi. Нам уже удалось найти несколько потенциально важных областей в пещерной системе Райзинг Стар, которые, мы надеемся, помогут нам в процессе их исследования пролить свет на тайны древнего вида и вопросы эволюции человека в целом.

Работы в Камере 102 весьма расширили наши представления о Homo naledi. Нам удалось обнаружить практически все фрагменты скелета взрослого индивида – даже его носовую кость и фрагменты глазницы со cлезно-носовым каналом. С присущим ему усердием и аккуратностью Петер Шмид блестяще справился с реконструкцией черепа; наконец мы могли видеть лицо H. naledi! Этот череп был несколько массивнее того, что мы обнаружили в Диналеди. Зубы были довольно сильно стерты, что указывало на продолжительную жизнь этого взрослого мужского индивида. Лицо его было уже, чем лицо Homo erectus, с плоской переносицей и довольно узким носом, расширявшимся совсем немного книзу. Челюсти, судя по мышечным отметинам на черепе, были весьма мощными для своих размеров. В целом на вид лицо производило впечатление практически человеческого. И вместе с тем размер мозга был весьма скромным, а форма зубов, знакомая нам еще по находкам из Диналеди, – довольно примитивной.

На повестке все еще оставался вопрос о датировке обнаруженных останков Homo naledi. За ответом мы обратились к нашей команде геологов, которые параллельно с нашими работами в Камере 102 проводили исследования небольших натечных образований в Диналеди. Ранее они уже пытались датировать натеки Диналеди методом, сослужившим нам столь добрую службу в Малапе, однако минеральный состав натеков в Диналеди не позволил успешно применить его. Используя другую методику датирования натеков на стенах Камеры непосредственно над осадочным слоем, в котором залегали кости, геологи установили, что возраст натечных образований был менее 250 тысяч лет. Это, однако, лишь указывало на то, что останки должны были быть старше этой отметки, что, в общем-то, не стало ни для кого большим сюрпризом. Необходимо было найти способ установить и верхний возрастной порог для наших находок, по возможности не прибегая при этом к методикам датировки, требующим для получения результата уничтожения костного материала.

В итоге мы остановились на датировании методом электронного спинового резонанса (ЭСР): под воздействием поглощенной радиации кристаллическая структура породы (или, в нашем случае, зубной эмали) накапливает электроны с изменившимся спином – соответственно, замерив концентрацию накопленных электронов, можно определить и возраст. Теперь, когда уже были готовы публикация с описанием и все остальное, мы могли пожертвовать небольшим количеством находок для датировки всех остальных; мы отослали в лабораторию три зуба из Диналеди, где их должны были рассечь лазером, просверлить и снять образцы. Результаты ЭСР-датировки показали, что возраст всех трех зубов был менее 450 тысяч лет.

Итак, у нас наконец был примерный возрастной диапазон останков Homo naledi – им было от 250 тысяч до 450 тысяч лет. Может показаться, что временной интервал в 200 тысяч лет – это довольно много, однако по меркам палеоантропологии это не слишком большая погрешность, и большой разницы, были ли naledi в Райзинг Стар 450 тысяч или 250 тысяч лет назад, в общем-то нет. Все дело в том, что, изучая анатомию этих гомининов, все ученые (включая, конечно, нашу команду!) сходились во мнении, что им вполне может быть около двух миллионов лет. Но выяснилось, что они были много моложе.

Теперь, с учетом датировки находок, становилось понятно, почему они столь хорошо сохранились и были обнаружены в мягком осадочном слое, а не в слоях брекчии. Нам сильно повезло, что мы нашли их, поскольку пещерная эрозия вполне могла бы вскоре не оставить там ничего. Исследователи обычно даже и не всматриваются во фрагменты в подобных слоях: я ведь сам много лет проработал на раскопках в пещерах, и всякий раз, заметив какой-нибудь фрагмент в мягких осадочных слоях, проходил мимо: очевидно же, что в столь молодых слоях ничего стоящего найти невозможно, думалось мне. Кто знает, сколько подобных сокровищниц с бесценными находками некогда существовало или, может, все еще существует, ожидая своего часа…

От открытия и изучения A. sediba прямиком к H. naledi, из Малапы в Райзинг Стар перекочевал все тот же вековечный вопрос о происхождении Homo, о той видовой последовательности, увенчавшейся в итоге Homo sapiens – современным человеком разумным. В родстве какой дальности состояли с нами sediba и naledi? Были ли они нашими непосредственными прародителями или всего лишь тупиковыми ветвями эволюционного древа, отмершими параллельно с процветанием другой видовой ветви наших предков? ЭСР-датировка останков naledi с одной стороны усложнила, а с другой – сделала поиск ответов на все эти вопросы более увлекательным и интересным.

Ископаемая летопись находок гомининов подсказывает, что виды, наиболее близкие к H. naledi – вроде Homo habilis, – жили более 1,5 миллиона лет назад. Намного позже появились более человекоподобные виды, один из которых, мы считали, и должен был быть непосредственным предком современного человека. Теперь же благодаря находкам в Райзинг Стар мы с величайшим удивлением узнали, что в том же самом районе Африканского континента одновременно с теми человекоподобными видами жили и весьма примитивные существа! Быть может, naledi были потомками некой ранней формы Homo erectus? Или, быть может, напротив – ранняя форма naledi существовала задолго до erectus и стала прародителем как H. naledi из Райзинг Стар, так и прочих поздних Homo, включая современного человека? Пока мы не могли с уверенностью утверждать ни того, ни другого: анатомическая мозаика скелетов naledi была столь замысловата, что о положении вида на эволюционном древе можно было только догадываться. Об одном, однако, можно было судить с полной уверенностью – о том, что мы, несомненно, подняли на поверхность далеко не все останки из системы Райзинг Стар и впереди нас ожидало еще много интересных находок. Что может быть милее сердцу ученого?

К виду, который мы называем Homo sapiens – человеку современного типа, принадлежат все ныне живущие в мире люди. Более архаичные видовые формы вроде Homo erectus или неандертальцев давно вымерли. Как же это произошло? Около 200 тысяч лет назад африканские популяции гомининов начали резко прибавлять в численности и в итоге заложили 90% генетического багажа современного человека; до сих пор, однако, остается лишь гадать, к какому виду принадлежали эти популяции наших прародителей.

Известно четыре ископаемых черепа из Африки, форма которых родственна форме черепа современного человека: три из них обнаружены в Эфиопии (их возраст более 150 тысяч лет), и один, чуть более молодой, – в Танзании. Вот, в общем-то, и все, что мы знаем об этом времени; однако нам даже неизвестно, принадлежали ли эти особи к конкретному виду наших непосредственных прародителей или, скажем, к виду их каких-нибудь близких «двоюродных» родственников. Эти черепа имеют схожие черты с черепом современного человека, однако они разнятся между собой намного сильнее, чем ныне живущие на планете люди. С тех незапамятных времен человек изменился настолько, что сказать, что тот или иной вид гомининов стал нашим непосредственным предком (если таковой действительно имел место), – задача весьма непростая. А уж если говорить о еще более древних временах, вроде эпохи существования naledi, тогда находок, близко напоминающих современного человека, попросту нет.

Исследования генома человека последних лет невероятно расширили и усложнили картину нашего понимания эволюции человеческого рода. Было установлено, что, когда небольшие популяции древних африканских людей впервые переселились из Африки на Европейский континент, они сразу же столкнулись со своими «двоюродными» родственниками – неандертальцами и денисовцами. Произошла метисация (то есть физическое смешение популяций), внесшая соответственные проценты в геном практически всех живущих ныне людей. Одновременно с этим Африка продолжала быть эпицентром эволюции человека; свидетельством тому все новые и новые находки великого множества разнообразных популяций древних людей, проживавших на континенте. Беда в том, что эти находки зачастую столь фрагментарны, что установить, кто кому приходился непосредственным предком, а кто кому «двоюродным братом», не представляется возможным. Однако, изучая геном современных жителей Африки, мы находим несомненные вкрапления ДНК неизвестных нам популяций. История рода человеческого на этом этапе напоминает русло реки, распавшееся на множество небольших ручейков. Образовавшись, они продолжали течь независимо от русла, в самых разных направлениях, покуда случайно вновь не пересеклись с мощным потоком, который продолжает течь и поныне.

Это вновь возвращает нас к загадке Homo naledi. Нам удалось обнаружить крупнейшее местонахождение останков древнего человека, принадлежавшего к доселе неизвестному науке виду. Мы установили, что этот вид жил всего лишь несколько сотен тысяч лет назад и, быть может, имел обряд погребения усопших. Эти два момента – поразительные и сами по себе – неминуемо влекут за собой массу серьезных вопросов. Например, находясь в самом эпицентре довольно плотно населенного континента, каким образом naledi взаимодействовали со своими соседями? Имела ли место метисация? Если да, то насколько велик вклад naledi в геном современного человека?

На ум приходит человек флоресский; малорослые и с малым размером мозга люди все еще жили на острове, когда (не ранее чем 50 тысяч лет назад) туда же прибыли люди современного типа. С одной стороны, находки с острова Флорес напоминают нам о том, что всегда можно наткнуться на что-то совершенно неожиданное – что, собственно, и произошло в Райзинг Стар; но с другой стороны, флоресская история как будто лишний раз подтверждает стереотип о свирепой конкурентной натуре Homo sapiens. Даже совсем небольшие группы охотников-собирателей могли справиться с опасными хищниками, завладеть территориями и, соответственно, – всеми доступными ресурсами. Согласно устоявшемуся предположению, популяция вроде флоресских «хоббитов» могла существовать лишь в изоляции, но как только прибыли люди с большим размером мозга, эта изолированная популяция была обречена. В полемике вокруг этих домыслов было сломано немало копий: многие ученые просто не могли себе представить, что люди с малыми размерами мозга преспокойно долгое время продолжали существовать, когда на сцене уже появились люди с большим мозгом.

В случае же с naledi нам пришлось почти сразу отбросить этот стереотип – ведь этот вид вовсе не был изолированной островной популяцией, но жил буквально в самом сердце Колыбели человечества! Они не были малорослыми – были ростом с обычного древнего охотника-собирателя, с тазом, ногами и стопами, столь же хорошо, как и у современного человека, приспособленными для комфортной ходьбы на двух ногах. Зубы свидетельствуют, что в их рационе присутствовало мясо и прочая высококалорийная пища; анатомия кисти и пальцев указывают на то, что они вполне могли производить практически любые каменные орудия; и – опять же, несмотря на малые размеры мозга, – им удалось выработать совсем нетривиальные модели социального поведения. Naledi выжили вовсе не благодаря изоляции, а их анатомия не дает нам оснований полагать, что они избегали конкуренции с видами, обладавшими большими размерами мозга. Также вряд ли naledi выжили из-за того, что они сильно отличались от своих современников. Скорее, если уж рассуждать об этом, им удалось выжить лишь благодаря тому, что они в чем-то были лучше.

Так все-таки, что же все это значит? Лишь то, что нам придется взглянуть на раннюю историю человеческого рода и на привычные нам представления о поведении древних людей под новым углом. Традиционно принято считать, что развитие технологического процесса в Африке в последние 400 тысяч лет проходило плавно и поступательно. Сперва некоторые популяции древних гомининов, умевших изготовлять орудия, перешли с ручных рубил и чоппингов (рубящих орудий) на более эффективные наконечники и продвинутые техники расщепления камня. Затем кто-то стал экспериментировать с краской, а кто-то преодолевал большие расстояния в поисках более интересных и пригодных камней, чтобы принести их домой. В общем, к эпохе примерно 70 тысяч назад у некоторых африканских популяций уже существовали объекты, имевшие для этих людей значение и передававшие информацию, в том числе и символическую, вроде испещренной узорами страусиной яичной скорлупы, камешков или раковин с отверстиями – «бус».

Археологи привыкли считать, что все виды древних людей, совершавшие столь значимые культурные шаги, являлись непосредственными предками Homo sapiens и что эволюция человека двигалась по совершенно прямой линии. Но откуда нам это знать?

Находки H. naledi как раз указывают на неполноту наших представлений и знаний. Подумать только! Всего несколько сотен тысяч лет назад по соседству с прочими предками людей жил другой вид с абсолютно аутентичными социально-обрядовыми моделями поведения. Они очень отличались от современных людей, но вместе с тем были довольно умны и могли изготовлять орудия. Да, конечно, пока ни одного орудия в контексте останков naledi не найдено, но орудий нет и в непосредственной близости от каких-либо других костей гомининов того же временного периода! Проще говоря, мы не можем выяснить, кто делал артефакты, обнаруженные нами.

Мы находимся в самом начале пути изучения этого нового удивительного вида; подобные открытия вынуждают нас задавать все новые и новые вопросы, в том числе и по поводу старых, давно устоявшихся и прижившихся взглядов на вещи. Сейчас же нам остается только гадать, к чему приведут новые находки и какие еще открытия нам предстоит сделать далее. Ведь большая часть Африки по-прежнему остается практически неизученной.

Вполне возможно, что рано или поздно будут обнаружены еще более ранние виды гомининов; было бы очень наивно полагать, что только H. naledi до сих пор оставались в тени. Лишь на секунду перестав подтягивать отдельные факты под удобную концепцию линейного эволюционного процесса, мы с легкостью увидим, что на заре истории человеческого рода Африка была наполнена разнообразнейшими культурными традициями, каждая из которых отражала знания, накопленные тысячами поколений предков. Наши предки, вполне возможно, были носителями одной из этих традиций; мы, однако, не знаем, ни какой именно, ни где они жили. Носителями другой традиции, или, возможно, даже многих, были виды вроде naledi. Вполне вероятно, что наши предки черпали свои знания не только от родителей и прародителей, но учились также и у своих более отдаленных родственников.