Глава 29. ТРАГЕДИЯ
Это был самый обыкновенный день. Мы с Жозефиной погуляли в парке, а когда вернулись домой, она сразу же потащила меня на кухню – за вознаграждением. Все-таки это была долгая прогулка, и она сделала все, что полагается.
Обычно я доставала сладости, и Жозефина танцующей походкой направлялась в спальню, чтобы расправиться с ними на кровати.
Я еще раньше обратила внимание, что в последнее время ей требовался больший разбег, чтобы прыгнуть на кровать. Раньше она могла делать это прямо с места, словно оттолкнувшись от трамплина. Когда я поделилась своей тревогой с Ирвингом, он пожал плечами и высказался в том духе, что если ей высоко, можно подпилить ножки у кровати.
Однако на этот раз у нее вообще ничего не вышло. Она недопрыгнула несколько дюймов, неуклюже плюхнулась на пол и взвизгнула. Я тотчас подбежала к ней. Жози плакала, как испуганное дитя.
В кризисные моменты я вдруг становлюсь холодной как лед. А это была настоящая трагедия! Особенно когда она отказалась от конфеты. Я постаралась заглушить в себе тревогу, но Жози продолжала повизгивать. Я села на пол рядом с ней и почесала Жози животик.
Это просто поразительно, как порой в трудные минуты в памяти всплывают обрывки самой разной информации. Я смутно припомнила, что если кого-нибудь сбил автомобиль, его нельзя трогать до приезда «скорой помощи». Поэтому, одной рукой продолжая гладить Жози, я подползла к телефону, чтобы позвонить доктору Рафаэлю. Однако не дотянулась до трубки.
Неожиданно Жози перестала визжать, встряхнулась и встала с пола, всем своим видом говоря: «А в чем, собственно, дело, док?» Я с облегчением вздохнула. А когда она схрупала конфету, мое сердце вернулось к прежнему ритму. Жозефина медленно пошла по комнате. Только почему-то на трех ногах. Четвертую – правую заднюю ногу – она поджала. Как ни странно, это меня успокоило: я знала, что в случае перелома собака волочит ногу. А если поджимает, это скорее всего значит, что она растянула сухожилие.
Я позвонила Ирвингу, и этот высший авторитет согласился с моим диагнозом. Он был против того, чтобы я звонила врачу. Жозефина всегда так нервничает! Ей на ее веку хватило докторов, нечего обращаться к ним с разными пустяками. В детстве Ирвингу нередко приходилось видеть собак, ковыляющих на трех ногах. Ко времени его возвращения с работы у Жози все пройдет.
В чем-то он оказался прав. Вечером Жози была такой же веселой, как всегда, хотя и пользовалась при ходьбе только тремя ногами. Ее аппетит и настроение нисколько не пострадали. По-видимому, она не ощущала боли. И я перестала тревожиться.
Однако по прошествии четырех дней Жози по-прежнему довольствовалась «трехногой» жизнью, и мне стало ясно: нужно что-то делать!
Кроме того, по ночам она не давала нам спать. Обычно это происходило так. Когда я выключала повсюду свет и мы с Ирвингом ложились в постель, Жози с чистой совестью забиралась под кровать и мгновенно засыпала. Примерно через час холодный воздух из открытого окна опускался к полу и побуждал ее искать другое спальное место. Это было нетрудно: она залезала ко мне в постель и уютно устраивалась рядышком. Но не на трех же ногах это делать!
Жози была умница и быстро научилась спрыгивать с кровати. Но чтобы прыгнуть вверх, требовались все четыре ноги. Поэтому, когда ей становилось холодно, ей очень не хотелось нас будить, но она не могла обойтись без посторонней помощи. Будучи очень деликатной, Жози изобрела гениальный способ это делать. Главное – никакого шума. Начни она лаять, это испугало бы нас с Ирвингом. Так что она тихонько вылезала из-под кровати и минут пять стояла рядом, устремив на меня пристальный взгляд. Вы не можете себе представить, как это действует на человека, когда на него, спящего, смотрит маленький трехногий пудель. Но если я все-таки не просыпалась, Жози переходила на сторону Ирвинга и начинала все сначала. Если же и тут случалась осечка, она легонько царапала одному из нас руку. А если и это не помогало, принималась тихонько ворчать. Кто-нибудь обязательно свешивался с кровати и брал ее к себе. Она вознаграждала его нежным поцелуем и засыпала.
Раньше я смутно чувствовала, что время от времени, несколько раз в течение ночи, Жози оказывалась рядом. Потом она возвращалась под кровать. А утром я снова находила ее в своих объятиях. Однако до сих пор я не отдавала себе ясного отчета в ее действиях. И только теперь начала обращать на них внимание.
И вот что выяснилось. Спустя полчаса после того, как наша маленькая принцесса запрыгивала ко мне, ей становилось жарко, и она искала спасения в изножии кровати. Еще примерно через десять минут ее неудержимо влекло обратно под кровать. Она спрыгивала вниз на своих трех ногах и спешила в желанное укрытие. Вскоре у нее по коже начинали бегать мурашки, и все начиналось сначала. И так несколько раз за ночь.
Мы пробовали закрывать окна. Жози переставала мерзнуть, зато мы начинали задыхаться.
Я позвонила доктору Рафаэлю. К телефону подошел доктор Бернард. Я объяснила, что у Жози растяжение сухожилий. Может быть, ей пропишут снотворное, пока она не поправится?
Доктор Бернард поинтересовался, кто поставил такой диагноз. Я ответила. Тогда он сказал мне кое-какие вещи, в том числе чтобы я немедленно привезла Жози.
Оба врача уже ждали нас. Я начала объяснять, что у нас нет ничего страшного и если бы не ночная гимнастика, я бы ни за что не стала их беспокоить.
Они не обращали на меня никакого внимания, а занимались ногой Жози.
– Она прекрасно себя чувствует, – упорствовала я.
Они и не думали слушать.
– Пожалуй, отложим на недельку рентген, – предложил доктор Рафаэль. Его коллега кивнул. Они вернули мне Жози.
– Если бы собака не была перекормлена, – с горечью сказал доктор Бернард, – она не соскользнула бы с кровати.
– Если через недельку нога не пройдет, – продолжил второй врач, – принесете ее сюда. И непременно, сегодня же, посадите ее на диету.
Доктор Бернард бросил на меня испепеляющий взгляд.
– Какая там диета! Я их тысячу раз предупреждал. Это совершенно безнадежно.
– Поймите, – мягко сказал доктор Рафаэль, – на этот раз дело нешуточное.
В моем сердце шевельнулась тревога.
– Неужели с ней что-нибудь серьезное?
– Без просвечивания трудно сказать наверняка. Но если наши опасения подтвердятся, то чем меньше она будет весить, тем больше шансов на благополучный исход. Она гораздо легче перенесет общий наркоз.
– Зачем общий наркоз? – тупо спросила я.
– Давайте поговорим об этом позже. Возможно, через неделю все пройдет. Главное – немедленно посадите ее на диету. И время от времени массируйте больную ногу, чтобы мышцы не атрофировались от недостатка движения.
Для нас начался период ожидания. Не могу сказать, чтобы время тянулось слишком медленно: я была постоянно занята. Прежде всего я позаботилась о витаминах. Трижды в день делала Жозефине массаж. Между процедурами старалась урвать немного сна в предвкушении кошмарной ночи. Ирвинг обрел временное пристанище у себя в кабинете. Мы с Жозефиной проводили бурные ночи. Вверх – вниз, вниз – вверх! И все это мне приходилось терпеть в одиночку. Не то чтобы Ирвинг не рвался помочь, но утром ему всякий раз нужно было идти на работу. Кто-то из нас троих должен был спать нормально.
Так прошла неделя, по истечении которой мы все трое предстали перед доктором Рафаэлем. Он положил Жозефину на весы. Двадцать пять фунтов!
Я начала оправдываться:
– Ну что вы хотите от инвалида? Она же перестала гонять мяч.
Врач тревожным кивком головы заставил меня замолчать. Его очень беспокоила ее нога. Мне было велено отнести Жози домой и после шести часов вечера не давать ни воды, ни пищи. А завтра в девять снова принести ее в клинику. Жозефине сделают рентген под общим наркозом. Мы с Ирвингом переглянулись. Первым заговорил Ирвинг:
– Доктор, не слишком ли это круто – при обыкновенном растяжении?
– Я бы многое отдал за то, чтобы это было растяжение, – ответил тот.
Я запаниковала.
– А что же это может быть?
– Не хочу гадать до рентгена.
Мы выполнили все его требования. После получения результатов доктор Рафаэль позвал нас к себе в кабинет. Это оказалось не растяжение, а разрыв связок под коленной чашечкой, тех самых, которые обеспечивают гибкость и подвижность колена. При разрыве они повисают, словно оборванные провода, и их невозможно соединить – разве что в ходе сложной операции. Придется разрезать ткань бедра, найти разорванные связки и сшить. Такую операцию только год как начали делать. Успех обычно составляет пятьдесят процентов. В нашем случае шансов еще меньше: собака не молода и страдает ожирением. Ирвинг спросил, что будет, если отказаться от операции.
Она так и будет ходить на трех ногах. Может быть, даже припадать на больную ногу, так как в том месте нет нервных окончаний и она не почувствует боли. Но со временем хрящ сотрется и начнет разрушаться кость. В крайнем случае придется ампутировать ногу.
Мы помолчали. Потом Ирвинг сказал:
– Доктор, Жози для нас – больше чем собака.
– Я и предполагал что-то в этом роде.
– Мы хотим, чтобы для нее было сделано все, что только возможно. Нам страшно подумать, что ей придется понапрасну мучиться, если операция окажется безуспешной. Но в то же время мы не можем сидеть сложа руки и допустить, чтобы она потеряла ногу. Что бы вы сделали, если бы это была ваша собака?
– Согласился бы на операцию, – твердо ответил доктор Рафаэль. – Потому что после операции, даже если она будет хромать, это уже не приведет к потере ноги. Но вы можете подумать. Или обратиться к другому врачу, узнать другое мнение.
– Нет, – решительно произнес Ирвинг. – Мы вам верим. Если вы советуете оперировать, значит, так тому и быть. Сделайте это завтра, прошу вас.
Доктор Рафаэль покачал головой.
– Это не так просто. Нельзя делать операцию, пока она не вернется к нормальному весу. Дело не только в нагрузке на сердце. Если после операции собака начнет ходить, неокрепшие связки могут не выдержать.
– Сколько ей нужно сбросить? – это был первый раз, когда я серьезно Отнеслась к данной проблеме.
– До операции – самое меньшее пять фунтов. Надеюсь, во время восстановительного периода она сбросит еще немного.
Пять фунтов! От доктора Рафаэля не укрылся ужас у меня в глазах. Да ведь на это может уйти не менее года!
– Фактор времени исключительно важен, – продолжал настаивать врач. – Я помогу вам: пропишу специальное низкокалорийное питание. Давайте полбанки в день и одно печенье утром. И все! Если будете строго придерживаться диеты, Жози сбросит сколько нужно в течение недели.
Мы унесли домой наше трехногое сокровище и контейнер с собачьей пищей.
На этот раз все было без дураков. Чтобы Жози было легче, голодали всей семьей. Сара Ли отошла в область преданий. Мы с Ирвингом пили утренний кофе в ближайшей аптеке. В квартире не осталось ни одного лакомства. Пришлось предупредить всех горничных, лакеев, а также гостей. Мы не позволяли себе съесть в присутствии Жози хотя бы крекер: зачем мучить малышку?
Сначала она решила, что мы спятили. Через несколько дней начала сочувственно поглядывать на нас. Будучи исключительно умным зверьком, Жози пришла к выводу, что мы испытываем временные финансовые трудности. Она же видела, что не только ей приходится голодать, но в апартаменты вообще не доставляется пища. Жози начала беспокоиться, едим ли мы вообще. Вскоре она прониклась любовью к собачьей пище: ведь это были единственные просветы во мраке наступивших дней. Она набрасывалась на нее, как на икру. Но эта мизерная порция была в ее глазах не более чем закуской.
Жози всегда любила поесть. Теперь, когда мы отправлялись на прогулку, она искала что-нибудь съедобное. Случалось, ей перепадал кусочек жевательной резинки. Или полчервячка. Или обсосанный леденец. В общем, Жози перешла на подножный корм. Центральный парк стал представлять для нас угрозу. Жози дошла до того, что не только норовила отобрать корм у голубей, но и поглядывала на этих птиц с каким-то новым интересом. В ее глазах мелькало что-то вроде: «Наверное, под этим жестким оперением они такие же нежные, как цыплята!»
В конце недели я поставила Жози на весы. Она потеряла всего два фунта! Я позвонила доктору Рафаэлю. Он был непреклонен: она должна весить не более двадцати фунтов.
Мы прожили еще две недели по законам концентрационного лагеря, постоянно ощущая на себе пытливые взгляды Жози. Наконец стрелка весов остановилась на желанной отметке. Я торжественно сообщила об этом доктору Рафаэлю. Он назначил операцию на следующий понедельник.
В воскресенье вечером я устроила для Жози небольшую вечеринку. Собрались только ее близкие друзья: Беа Коул, Анна Сосенко, Джойс и Последняя (которая по-прежнему любила нашу милую крошку). Это была голодная вечеринка. Поскольку назавтра Жози предстояло делать общий наркоз, ей нельзя было давать даже воду. Каждая гостья принесла ей игрушку и пыталась веселиться, но все было напрасно. Я вдруг услышала, как Джойс шепчет Ирвингу: «Смотри, сразу же купи Джеки новую собаку!» Мой муж тупо кивнул. Я заорала, что не хочу другую собаку! Во всем мире нет другой такой, как Жози! Все начали уверять меня, что все будет хорошо, но им недоставало убежденности.
Это был страшный вечер. Все держались как на похоронах – за исключением героини, которая отлично себя чувствовала и ковыляла на трех ногах, радостно приветствуя каждую гостью. Потом я вдруг спохватилась: Жози исчезла! Я нашла ее в ванной, где она пыталась сжевать зубную пасту. От тюбика пахло мятой, а это в ее теперешнем положении казалось Жози редким деликатесом.
На другое утро мы с Ирвингом отвезли ее в клинику. Оба врача провели с нами откровенную беседу. Прежде чем сделать операцию, они в течение суток понаблюдают за собакой. Я могу зайти завтра в три часа дня. К этому времени операция уже будет закончена. Стоимость операции – двести долларов. А потом – дополнительная плата за десять дней госпитализации.
Мы внимательно слушали. В такое время деньги ничего не значат. Нам ни разу не пришло в голову, что за двести долларов можно купить нового, четырехногого пуделя. Единственное, что имело значение, – это жизнь и здоровье Жозефины.
Я поинтересовалась условиями содержания животных после операции.
– Мы держим их в боксах.
В боксах!.. Ирвинг пытался успокоить меня.
– Джеки предпочла бы отдельную палату с видом на реку. Что до меня, то я больший реалист. Но бывают боксы – и боксы. Нам бы хотелось, чтобы Жози проживала в боксе-люксе.
Оба врача вытаращились на него.
– Я вот что имею в виду, – продолжал Ирвинг. – Может, у вас найдется свободный бокс для крупной собаки – например, боксера. Мы бы удовлетворились этим.
Доктор Рафаэль объяснил, что все боксы имеют одинаковые размеры, а Жозефина после операции не очень-то разбежится: ей почти все время будут давать снотворное.
– Как насчет ночной сиделки? (Это, конечно, я!)
Должно быть, доктор Рафаэль привык к ненормальным клиентам. Он абсолютно спокойно ответил:
– Нет. В течение дня мы с доктором Бернардом постоянно находимся здесь. А ночью санитары. И еще один старик, который слишком стар для какой-либо работы, но очень любит собак. Мы его держим специально для того, чтобы он время от времени приласкал больную собаку. Особенно после операции.
И он перешел непосредственно к операции, знакомя нас с разными мелкими подробностями. Конечно, больную ногу придется побрить. Иногда после этого вырастают волосы другого цвета.
– Например?
– Например, белые.
Я попыталась представить угольно-черную Жозефину с белоснежной лапкой. Ну что ж – лишь бы она могла ходить. В крайнем случае покрасим. В общем, займемся этой проблемой как-нибудь попозже.
Доктор Бернард вспомнил о манеже. Да-да, необходимо купить манеж. Какой? Обыкновенный, детский. Когда Жози окажется дома, ей нельзя будет скакать по меньшей мере полгода. В наше отсутствие или ночью манеж – незаменимое средство.
Выйдя из клиники, я ринулась домой и позвонила Шиле Бонд: у нее двое маленьких детей.
– Шила, у тебя после Брэда сохранился манеж? Он мне очень нужен.
После непродолжительной паузы Шила произнесла:
– Хи-хи. Поздравляю!
Я была слишком взволнована, чтобы вести светскую беседу.
– Так у тебя есть манеж?
– Нет, – ответила Шила. – Я его уже отдала. Хочешь, пришлю стерилизатор бутылочек, коляску и детские весы? Я так за тебя рада! И когда?..
– Завтра. Но еще десять дней можно обойтись без манежа.
Снова молчание. Потом Шила сказала:
– Давай сначала. Зачем тебе понадобился манеж?
Я объяснила. Конечно, она была разочарована, но обещала поспрашивать соседей. Беа тоже. Но первой на выручку пришла Джойс. У нее где-то остался манеж, которым она пользовалась, когда одна из собак повредила позвоночник.
Когда шофер Джойс привез манеж, у меня была Беа. Такого огромного манежа я еще не видела. Мы торжественно водворили его в центр гостиной.
Беа сияла.
– Значит, когда ты в следующий раз оставишь у нас Жози, ты дашь ей с собой витамины, клизмоч-ку и манеж?
(Мысленно она уже начала делать перестановки в своей гостиной.)
Я ответила, что клизма – атрибут прошлого и что Жози не собирается ездить в гости, пока не будет совершенно здорова.
Беа оставалась со мной весь день, чтобы помешать мне предаваться отчаянию. Время от времени она подбадривала меня утешениями типа: «Да брось беспокоиться! Помнишь, как Питер Стайвесант прекрасно управлялся с одной ногой?» К вечеру она настолько разошлась, что вспомнила знаменитых сиамских близнецов, которые прожили долгую и счастливую жизнь. Тут как раз вернулся с работы Ирвинг и взял на себя заботу обо мне. Мы пошли в кино и посмотрели три фильма подряд. Потом вернулись домой, и каждый принял по две красные пилюли. Но ни одному из нас не удалось уснуть.
В девять часов утра снова приехала Беа. Не то чтобы она волновалась. Она же знает, что Жози – крепкого сложения, а доктор Рафаэль и доктор Бернард – знающие свое дело хирурги.
Мы пили кофе и ждали, чем все это кончится. Ирвинг упрямо пытался отыскать в случившемся светлые стороны.
– Подумать только – мы можем позволить себе заказать на завтрак пирожные от Сары Ли, и никто не станет укоризненно похлопывать лапкой!
Мы послали горничную к Саре Ли. Однако когда пирожные были доставлены, к ним никто не притронулся. Мы просто сидели и ждали трех часов, когда можно будет позвонить в клинику.
