Он бросился на меня ошеломительно быстро, но я успела среагировать и ткнула ему в лицо пропитанный зельем край плаща. Он вцепился в меня изо всех сил, но, вдохнув зелья, ослабил хватку. Глаза его моргнули и закрылись, и я оттолкнула его.

Развернувшись, я понеслась к деревьям, когда он начал звать на помощь. В панике я слишком углубилась в лес, и мне пришлось поплутать, чтобы найти Маслице. На мгновение я испугалась, что потеряла её. Но затем в тусклом свете появилось желтое пятно, и мне захотелось крикнуть от облегчения. Хвала Сюд, что я не сняла с кобылки узду.

– А вот и я, – сказала я, успокаивающе погладив ее по шее перед тем, как вскочить в седло. – Нет времени спать, девочка. Надо ехать.

Но ехать быстро не получалось – деревья росли слишком густо для галопа. Мы ехали шагом, медленно, но верно удаляясь от факелов, отбрасывающих тени на деревья, когда беженцы стали искать незваного гостя.

Если мне повезет, то Кайтрин никому не расскажет о моей горячей коже. А между мной и мужчиной, который схватил меня, было несколько слоев одежды и толстый плащ. Они быстро отстанут, радуясь, что отогнали меня.

Если они, конечно, не поймут, что я Огнекровная.

Маслице бодро цокала копытами, и мы пошли еще быстрее, когда наткнулись на замерзший ручей и смогли беспрепятственно следовать по его голому берегу. Постепенно мы ушли так далеко, что факелов уже не было видно. Я наконец-то расслабила напряженные мышцы. Мы сбежали.

Когда мы остановились на ночлег в небольшой пещере, образовавшейся под размытым утесом, я без конца повторяла эти слова и ничего не могла с собой поделать.

Только этим теперь и занимаюсь. Убегаю. Я сбежала из тюрьмы, из аббатства, из лагеря беженцев. И это моя жизнь? Постоянный риск и балансирование на грани жизни и смерти, пока везение не закончится.

В Темпезии я никогда не буду в безопасности. Нигде я не смогу укрыться – кто-нибудь обязательно поймает меня и сдаст в ближайший гарнизон за вознаграждение. Я надеялась добраться до побережья и, пробравшись на какое-нибудь судно, уплыть. Но если солдаты ждут от меня именно этого, то они будут следить за каждой дорогой, проверять каждый причал.

Но больше всего меня мучила совесть. Она взывала ко мне. До тех пор, пока жив король, всегда будут капитаны и разорительные набеги на деревни – до тех пор, пока мой народ не будет полностью уничтожен. Когда Аркус и Брат Тисл пришли в тюрьму, они дали мне шанс, предложив нанести удар по королю. Я не знала, верить им или нет, но согласилась, потому что это было лучше, чем умирать медленной смертью.

Но что, если у Аркуса и Брата Тисла был реальный план свержения или убийства короля… и я была его частью? Я была слишком напугана и слаба и не думала, что могу чем-то помочь. Но, увидев страдания, которые явились результатом моего побега – сожженные деревни, оставшиеся без крова люди, маленькая девочка, задыхающаяся от того, что все лекарства сгорели вместе с домом, – я должна была хотя бы попытаться.

Мои помыслы не были благородны. Нет ничего благородного в жажде мести. Речь шла о достижении собственной цели – убийстве короля. И больше никому не придется страдать из-за меня.

Сориентировавшись по звездам, я повернула Маслице к аббатству.

После нескольких неверных поворотов и блужданий по кругу в течение следующих нескольких дней мы оказались в густом лесу, примерно в дне пути от аббатства, и пробирались сквозь чащу деревьев с облезшей серой корой под таким же серым небом. В полдень свинцовые облака прорвались снегом, крупные хлопья которого качались на ветру, как крошечные салфетки, связанные из шелковых нитей. После обеда ветер сменил направление и задул с севера. Снег сменился ледяным дождем. Крупинки льда отчаянно шипели, касаясь моего лица. Вскоре я так замерзла, что я больше чувствовала щек.

Внезапно ветер набрал силу, в одно мгновение все вокруг стало ярко белым. Метель колола глаза невидимыми иглами, заставляя меня плакать. Не было видно ни зги. В такой белой тьме мы могли случайно оказаться на краю обрыва и упасть.

Не так давно, когда дул лишь легкий игривый ветерок, мы прошли мимо углубления в скале, наподобие пещеры. Нам надо было укрыться там. Ведь я знала, как опасна метель в горах.

Проклиная себя, я снова потянула поводья. Я не сомневалась, что переживу ночь – мой дар не даст мне замерзнуть. Но Маслице… Она беззащитна перед холодом. Температура резко упала. Нам надо вернуться назад и найти эту пещеру.

С другой стороны, мы могли быть в нескольких часах езды от аббатства. Я не знала, как долго мы блуждали по лесу.

– Идем вперед, – сказала я кобылке. – Снег слишком сильный, чтобы возвращаться назад. Ты ведь найдешь свой дом, девочка?

Я подтолкнула ее, и она поплелась дальше. Знала ли она, куда идти, или нет, но шла все медленней и медленней и, наконец, через пару часов остановилась.

– Ну, еще чуть-чуть, – попросила я ее, растирая ее покрытую льдом шею.

Но, честно говоря, сориентироваться в этом бесконечном белом мареве не было никакой возможности. Я соскользнула с Маслица и приложила руки к ее боку.

– Вот тебе чуточку тепла, – сказала я, растирая её, как Кайтрин. Казалось, она немного ожила, хотя ее все еще шатало. Целую вечность мы ковыляли рядышком сквозь снежную бурю.

Ног я уже не чувствовала. Ветер утих, но снег продолжал идти. Теперь он был похож на вьюгу из перьев. Мне хотелось поймать перышки и провести ими по лицу. Странное чувство. И я так устала. Хотелось сесть и хоть немного отдохнуть.

Едва эта мысль пришла мне в голову, я опустилась и села, прислонившись спиной к дереву.

– Только на минутку, – прошептала я непослушными замерзшими губами. Наверное, не стоит мне тут рассиживаться. Вдруг Огнекровные могут умереть на снегу, если они замерзли и устали. Однако и эта мысль быстро улетучилась – я не боялась, мне было просто любопытно. Я закрыла глаза.

Сквозь туман в голове я слышала ржание Маслица и чувствовала, как она тычет меня своим холодным носом в щеку.

Я проснулась от толчка. Было еще светло. И я все еще сидела, прислонившись к дереву. Сугробы поднимались до груди.

С огромным усилием я выбралась из снега и застонала от боли – тысячи иголок вонзились в руки и ноги. Побродив среди деревьев, я не увидела никаких следов Маслица. С одной стороны я злилась на нее за бегство, с другой, надеялась, что она жива.

Страдая от боли, пронизывающей каждый мускул, я пробиралась сквозь высокие заносы, ступая ноющими ступнями. Я так и не знала, куда иду.

– Маслице! – кричала я снова и снова, пока не сорвала голос.

Навряд ли она бы отозвалась на имя, которое я ей только что дала, да она и не должна была слушаться меня, незнакомку, укравшую её ночью. Но она была моей единственной надеждой найти выход из леса. Я искала следы, но их, видимо, занесло снегом.

– Маслице, если ты не вернешься прямо сейчас, всю оставшуюся жизнь будешь есть старый овес!

Внезапно я отчетливо услышала лошадиное фырканье.

– Маслице, иди сюда! – закричала я с надеждой.

Но из-за укрытых снегом деревьев вышла не Маслице. Это был жеребец, будто вылепленный из снега, с сапфировыми глазами. Его всадник был укутан в черный плащ.

Капитан нашел меня.

Я развернулась и побежала, но ноги провалились в сугроб. Я попыталась найти огонь внутри, но мне было слишком холодно. Я едва могла согреться.

Рука схватила меня за плащ и потянула вверх, поднимая на лошадь, край седла больно впился в живот. Я отбивалась и толкалась локтями так сильно, что жеребец начал брыкаться.

– Прекрати! – раздался голос.

Я подняла глаза. Он был в капюшоне, и маска закрывала верхнюю половину его лица. Но я знала эти четко очерченные губы, искривленные гневом.

– Аркус.

– Так приятно, что ты все еще помнишь меня. Теперь прекрати брыкаться, иначе я выкину тебя в ближайший сугроб. Я пять дней провел верхом на лошади, пытаясь отыскать тебя, но вовсе не уверен, что ты того стоишь.

Гнев исходил от него волнами, которые были холоднее, чем северный ветер. Я перекинула онемевшую ногу через жеребца и ухватилась за хомут.

– Как ты меня нашел?

Он разжал челюсти, чтобы ответить.

– Когда Пшеничка вернулась в конюшню, я пошел по ее следам, пока они не исчезли. А потом услышал какое-то мычание и бред, и был почти уверен, что это ты.

– Какая еще Пшеничка?

– Лошадь, которую ты украла у аббатства, – он разговаривал со мной, как с дурочкой.

– Ты имеешь в виду Маслице. Я не крала ее, а одолжила. Надеюсь, она в порядке?

– Замерзла и устала, но с ней все хорошо, она в конюшне, ест, не останавливаясь. Видимо, благодаря тебе. И ее зовут не Маслице.

– Уже Маслице.

– Она не твоя, чтобы давать ей имя.

– Теперь она моя по духу, мы вместе прошли через трудности. И это имя ей подходит. Она мягкая и желтая, как масло.

Он фыркнул.

– Если бы нам давали подходящие имена, тебя бы назвали Занозой в заднице. Или Наказанием богов.

Я ответила в таком же язвительном тоне.

– А ты был бы Жалкий болван.

– Ничего лучше не придумалось?

– Дай время. Я едва живая от холода.

Теперь, выбравшись из сугробов, я снова чувствовала ноги, грудь наполнилась теплом. У меня теперь мерзла только спина, которой я касалась Аркуса. С каждым движением лошади, я все больше ощущала близость мужского тела. Меня качало из стороны в сторону, а он твердо сидел в седле и крепко держал меня, чтобы я не упала.

– Ты меня морозишь, – пожаловалась я, чтобы скрыть свое смущение. – Наверное, тебе больше подойдет имя Ледяной Тиран. Хотя нет, подожди. Ты будешь Холодным Деспотом.

Он не поддержал мой дразнящий тон.

– Меня не особо волнует, как ты меня назовешь. Если бы не приказ брата Тисла, я бы оставил тебя умирать.

После этого я молчала всю дорогу до аббатства.