Вот теперь, чувствую, время закончить. Может быть, то, что написано, покажется кому-либо самоочевидным. Соглашусь охотно, ибо увиденное мной действительно самоочевидно и не требует хитрых доказательств, как всякая правда. Вопрос лишь в том, смог ли я в слабых этих заметках отразить эту правду. Возможно и другое. Вчера жена, проплакав полночи о Саше, сказала, что мы как люди, пришедшие из страшного концлагеря в обыденную жизнь. Все живут в ином измерении, и ты не передашь им узнанное. И сам не войдешь в обычное русло жизни — разве что внешне. Душа скорбит и не найдет ни выражения, ни покоя. Кто видел и переживал такое, тот не вернется к прежним взглядам, равно как и в его обитель скорби чужой не вступит. Одно пребудет неизменным — свидетельство о свете, что путеводен в жизни и в долинах смерти.

…Дописываю эти строки дома, в России, а сам вижу дорогу к месту покоя, по ней идем втроем, нашей семьей, несем цветы, сентябрьский вечер, уже темно вокруг. Но на подходе с низины видно, что горят на могиле свечи, зажженные до нас кем-то, и в их живом пламени выступает из тьмы, светит Сашин крест.