«Что говорить?» — это самый частый вопрос, возникающий у тех, кто собирается общаться с болеющим ребенком впервые.

Вспомнив сказанное выше, вопрос «Что я скажу ребенку?» можно переформулировать так: «О чем я могу его спросить?» Спросив, а потом внимательно выслушав ответ, мы дадим собеседнику возможность проявить себя, выразить в слове что-то связанное с ним самим. А мы в этих словах можем уловить важную для него тему, которая и станет основной в этом разговоре.

Мы часто слышим: «эти слова затронули что-то в моей душе» или «я тронут до слез вашими словами». Это не просто красивые метафоры. Слова действительно могут касаться души. Разговор на определенную тему затрагивает связанные с ней области душевной жизни человека. Так и первый разговор с болеющим ребенком должен быть разнообразным и по возможности охватывать всю его жизнь. За это время мы можем прикоснуться к самым болезненным точкам в переживаниях ребенка. Только приблизившись к чему-то важному для него, мы сможем помочь ему переосмыслить ситуацию — он начнет понимать, что разговор в больнице может касаться не только больничных тем.

Некоторые дети, правда, настолько погружены в реальность болезни, что без предварительных вопросов, скажем, о результатах его анализов разговор вообще не получится. Но это будет скорее некий психотерапевтический ход для присоединения к его реальности, нежели собственно цель встречи.

Если уж говорить о «технических» моментах разговора, то нам желательно знать о ребенке следующее: попал ли он в больницу впервые или проходит повторный курс; какое лечение он получал раньше и как долго: делали ли ему операции, или лечили с помощью химио- и лучевой терапии; знает ли он свой диагноз и что именно ему сообщили; в каком настроении он находится, насколько устал, есть ли у него страхи и в чем они проявляются, как он относится к своей болезни и своему телу. Полезно будет расспросить и о том, как складываются его отношения с родителями, другими детьми и медицинским персоналом, идет ли он с ними на контакт.

В разговоре с болеющим ребенком очень помогают рассказы об опыте других детей. Даже если этот «другой» ребенок придуман вами. История про «одного мальчика, который был в похожей ситуации, только он…», гармонично и естественно вплетенная в ткань беседы, расширяет пространство представлений ребенка и поможет ему найти для себя новые варианты осознания действительности и отношения к ней.

Опасение сказать «что-то не то» — еще один момент, который волнует будущих собеседников болеющих детей. В нем слышится одновременно и понимание сложности ситуации, в которой находится ребенок, и ощущение силы слова, его воздействия на другого человека. Об этом — строки известного стихотворения Федора Тютчева:

Да, слово влияет на другого человека, но всех последствий мы никогда не сможем предвидеть. Именно поэтому иногда не очень важно, что именно вы говорите человеку в трудную для него минуту. Важнее то, что в этот момент вы вместе с ним со-переживаете, со-страдаете его жизненной ситуации. Митрополит Антоний Сурожский часто говорил о способности «пребывать с человеком», быть готовым откликнуться на его слова или на его молчание. Это в полной мере применимо и к ребенку.

Кроме того, вопрос «Что говорить?» предполагает, что мы должны прийти к человеку с чем-то готовым. С какими-то предварительными установками и знаниями. С благими, естественно, например с сочувствием. А вдруг тот, к кому мы пришли, ждет не сочувствия, а поддержки? Со-чувствие — это про чувства, а под-держка — это про силу, про возможность справиться с происходящим.

И наконец, предстоящая встреча с ребенком может вызывать страх. И предварительная подготовка призвана помочь побороть его. Часто так и спрашивают: «Как правильно общаться? Потому что я… боюсь навредить». Ключевое слово здесь — «боюсь». Нужно проверить себя, не стоит ли за вопросом «Что говорить?» страх за себя в предстоящей ситуации, то есть не сместился ли акцент с мысли «человек останется без помощи» в сторону «я не смогу помочь». Вслед за этим приходит желание защититься от этого неприятного переживания, заранее прикрывшись теорией или мнением авторитета.

От опасности быть сильно пораненным неосторожным словом болеющий ребенок естественным образом огражден именно дефицитом общения. Да, он соскучился по собеседнику, но это не самое главное; ему порой остро не хватает кого-то, кто может просто побыть рядом. Поэтому не бойтесь, ребенок многое простит. Злоупотреблять этим, конечно, не нужно, но и представлять его строгим судьей, подмечающим все наши просчеты, тоже не стоит. Душа, столкнувшаяся с настоящим, а не мнимым страданием, становится более милосердной.

В качестве «технического» приема для того, чтобы лучше почувствовать ситуацию, можно использовать следующее мысленное упражнение, благодаря которому мы можем определить для себя крайние точки отношения к происходящему.

Представьте, что вы давно знаете этих людей — данного ребенка и его семью, просто несколько лет не виделись, а теперь им нужна ваша помощь. Этот образ поможет сделать ситуацию более знакомой. А чтобы уравновесить такую мысленную вольность, подумайте о том, что вы вовсе их не знаете, что вам совсем ничего не известно о них и вы идете к ним, чтобы узнать, как они живут, расспросить их об этом.

Мы действительно не понимаем, каково это — оказаться в такой тяжелой ситуации. Мы не понимаем происходящее там, за порогом квартиры или палаты. Даже если нам довелось пережить что-то похожее, скорее всего, мы будем мыслить о другом человеке по аналогии с собой. Однако этого непонимания не стоит пугаться, избегать; наоборот, имеет смысл побыть в нем, прожить его. И тогда, возможно, у нас появится настоящее сочувствие к собеседнику, ведь подобное чувство непонимания навещает его очень часто. В экзистенциальной психологии говорят о готовности рискнуть собой, проявить себя как личность, вышедшую навстречу другой личности.

Иногда для этого не нужно делать ничего особенного, достаточно просто быть с ребенком:

Максим, мальчик лет четырех из отделения онкологии. Мама попросила поговорить с ним, потому что он очень плохо ел. Единственная желанная еда — чипсы. Из-за болезни состояние его было очень тяжелым. Кроме того, он очень устал от лечения. Постоянно капризничал, кричал и плакал, если что-то делалось не так, как он хотел, или когда ему было больно. Маму не отпускал от себя ни на шаг. И ее попытки отойти ненадолго тоже были поводом поднять крик.

При первой встрече он отвернулся, залез под одеяло и стал звать маму, которая была здесь же, в палате. Только после того, как я снял белый халат, он позволил приблизиться на расстояние вытянутой руки и дотронуться до себя. Максим смотрел мне в глаза и немножко рассказывал о себе. После слов мамы: «Скажи доктору, как ты кушаешь», снова крик и слезы.

Встречались мы несколько раз. Максим был очень слаб, болезнь прогрессировала. Недели через две он попал в реанимацию. В сознание так и не пришел…

Все, что удалось «сделать» для него за время нашего общения, — это приносить ему мультфильмы на флешке, иногда разговаривать о всяких пустяках и держать за тоненькую ручку, когда он бывал в благодушном настроении. «Он вас ждет», — сказала как-то его мама.

Несмотря на внешнюю бедность отношений и отсутствие «терапевтической динамики», было ощущение искренности между нами, каждый из нас получал что-то важное для себя во время этих встреч. И это «что-то» не было связано со словами и действиями напрямую, а лишь проявлялось через них.

Пойти на риск и проявить себя в общении с другими должен и ребенок. Несмотря на дефицит общения и одновременно стремление к нему, этот шаг дается непросто. И даже не из-за того, что ему сложно обсуждать какие-то темы, а из-за безотчетной внутренней тревоги, связанной с необходимостью проявить себя и в буквальном смысле выйти навстречу людям, от которых его отделила болезнь. Тем самым он должен осуществить мужество быть частью окружающего мира, в том числе мира людей. Именно мужество, ведь слишком силен его отрыв от привычной обстановки. Более того, можно сказать, что изменяется «метафизическое» положение ребенка. Он отделяется от мира, изолируется от него и, как мы уже говорили, в каком-то смысле становится «выше» по уровню бытия, чем все окружающие, ведь через болезнь он встречается с тайной, со смертью. Это чрезвычайное переживание, особенно если ребенок совсем не подготовлен к нему в своей «предыдущей» жизни. Конечно, о такой подготовленности можно говорить очень условно, поскольку он приближается к той области, соприкосновение с которой вообще трудно переводимо в слова. По крайней мере, в слова плоские и затертые. Как, например, ответить на «детский» вопрос «почему я заболел»? Пишет папа Саши: