Всмотревшись в единый, казалось бы, момент разрыва привычной жизни, мы можем вычленить в нем три последовательных этапа на пути осмысления происходящего: ощущение провала, осознание себя в новом месте и начало нового понимания.

Ощущение провала. Болезнь создает замкнутое пространство, окружая ребенка и его семью. События, связанные с ней, стремятся заслонить собой окружающее, создают иллюзию полной отделенности и одиночества, изоляции от остального мира, ставшего в одночасье таким далеким. А еще эти события давят. Из-за невозможности выйти за ограничения, наложенные болезнью, внутри них создается напряжение. Это в буквальном смысле давление обстоятельств — событий, обстоящих вокруг. И под этим давлением изменяется восприятие пространства: человек жил, двигался в определенном направлении — и вдруг «из под ног уходит опора», «земля ушла из-под ног», «мир пошатнулся».

В итоге у ребенка и его родных возникает ощущение провала — стремительного и неконтролируемого движения вниз. Вот как описывает это переживание папа Саши:

Каждое новое событие, связанное с уточнением диагноза или с началом лечения, и дети, и родители переживают как отделяющее и удаляющее их от прошлой жизни. Эта постепенность имеет смысл. Она оберегает и помогает смягчить удар, который иначе был бы слишком сильным и мог бы разрушить душевное равновесие участников событий.

Но все же изменения происходят слишком быстро. По крайней мере, в восприятии детей и их родных. Душа не успевает усвоить происходящее. Каждый эпизод отделения от прошлого воспринимается как ужасное, нестерпимо болезненное происшествие: необходимость продолжить лечение, непонимание со стороны знакомых и бывших друзей, столкновение с действительностью после выписки или во время перерыва в лечении, возвращение в больницу… Но затем возникает следующее, и становится понятно, что это был не предел — пока не достигнуто дно. У каждого оно — свое: осознание диагноза, крушение планов, понимание безвозвратности происходящих событий. Пишет Сашина мама:

«Держаться могу, только думая, что Саша больна просто тяжелой болезнью, не называя ее, не думая о неизбежности смерти, иначе начинаю падать в бездонную пропасть, в которой отчаянию и боли нет конца».

Даже весть о необходимости продолжить успешное лечение может вызвать шок. Мама Изабель вспоминает:

Обратим внимание на слова, которые употребляют участники событий: «пропасть», «падение», «глубокое», «дно», «земля разверзнется». Они передают ощущение стремительного, неконтролируемого движения вниз. События направлены не просто против человека, навстречу ему, но еще и тянут вниз. В символическом понимании это направление часто синонимично злу. И происходящее однозначно воспринимается детьми и родителями как зло, разрушающее прежнюю, да и нынешнюю жизнь.

Уже с этого момента ребенок и его близкие нуждаются в поддержке и сострадании, в том, чтобы окружающие смогли разделить с ними разрывающие их жизнь переживания. Об этом часто говорил своим собеседникам митрополит Антоний Сурожский. Удивительно, но он тоже употреблял слово «дно»:

«…человеку нужно, чтобы ты с ним был в его горе, на дне этого горя вместе с ним, и не убеждал его, что горя нет или что он неправ, горюя».

Встретиться с человеком внутри его горя. Найти его там и побыть с ним. И только потом, если будет возможность, взять за руку и помочь ему выйти на поверхность, к дневному свету. Встретиться и побыть вместе… Может быть, в этом и заключается умение «радоваться с радующимися и плакать с плачущими»?

Осознание новой ситуации и себя в ней приходит вслед за ощущением провала. Оказывается, что «дно», на которое погрузились все участники драмы, — это только начало изменений, происходящих в их душах. Их страшат фактические события, разрывающие ткань повседневности. Но есть еще и ужас, возникающий при попытке их осмыслить. «Даже думать об этом боюсь» — вот характерное выражение этого состояния. Многие останавливаются на этом месте, словно перед камнем, на котором написано: «Вперед пойти — себя потерять». Пойти вперед (в мыслях) и потерять себя (прежнего). Это страшно. Но если этот страх преодолен и человек двигается дальше, он вступает на очень трудный путь осознания происходящего. Пишет папа Саши:

Это встреча с вопросами, столь важными, глубокими и болезненными, что ответить на них можно, только изменив самого себя. Иначе происходящее просто «не укладывается в голове»: «ума не приложу, как такое могло случиться», «никогда не думали, что окажемся в такой ситуации», «почему он, ведь он такой маленький», «за что нам такое» — вот лишь некоторые примеры высказываний родителей и детей.

Именно с разрывом понимания и кажущейся невозможностью к нему подступиться связана необходимость переосмысления болезни, своего места в мире, самого мира. Подлинное осознание происходящего рождается в очень тяжелых условиях, через кризис, но только продвигаясь вперед по этому пути, и взрослые и дети смогут «соотнести несоотносимое».

Новое положение будет восприниматься как зло и «крах всей прежней жизни», пока не станет понятно, что нынешняя горькая действительность — тоже жизнь, только другая.

Алеша, подросток пятнадцати лет, лечившийся в отделении онкологии, сформулировал свои первые впечатления от больницы так: «Я словно увидел изнанку жизни».

Чтобы жить с изнанки, в «Зазеркалье», ребенок должен измениться, стать другим, непохожим на себя прежнего. В словах Алексея есть первый признак этих перемен: он увидел в болезни не просто собственные проблемы, а другую сторону жизни вообще. Чтобы разглядеть в своем личном горе еще и других людей, нужно оглянуться вокруг, оторвать взгляд от собственных переживаний. Такую возможность дает нам в первую очередь способность к состраданию. Именно оно помогает увидеть в происходящем не просто ужас и страдания, подпитывающие собственные страхи, а другую жизнь. Алексей смог совершить этот шаг и понял, что в жизни бывает и такое.

Умение видеть вокруг себя страдания других может быть еще и важным признаком, который свидетельствует о степени принятия болезни. Слова Алексея показательны и в этом смысле тоже — он был одним из первых знакомых автору подростков, говоривших о том, что они не жалеют о случившемся! А это значит, что первоначальная, исключительно трагическая оценка ситуации для них изменилась. Значит, болезнь может восприниматься не только как зло. Так возникает смысловая свобода, которая дает возможность вдохнуть в себя новое понимание, несмотря на давление обстоятельств.

Алексей увидел изнанку жизни как другую жизнь. Получается, что изнанка и лицевая часть как-то связаны, а не абсолютно отделены друг от друга.

В геометрии есть очень интересная фигура — лента Мёбиуса. Интересна она тем, что у нее всего одна поверхность. Правда, понять, что это действительно так, можно, только двигаясь по ней.

Представим жизненный путь человека как движение по такой поверхности. Столкнувшись с тяжелой болезнью, он не просто останавливается, а словно проваливается сквозь плоскость листа и оказывается на другой стороне. Новое место ни на что не похоже, оно заполнено новыми событиями, явлениями, предметами. И вся поверхность воспринимается поначалу как противоположность привычной.

На самом деле эти стороны едины. Нельзя вернуться к месту провала и жить «как раньше», однако у болеющего ребенка есть возможность, начав движение, выйти на исходную светлую сторону. Да, для этого ему нужно пройти сложный путь, но он обогатит его новым пониманием жизни и новым опытом.

Начало нового понимания. Мы уже говорили о том, что болезнь часто воспринимается и родителями, и детьми как задача, порой неразрешимая, а потому невыносимая. Перемены, которые сопутствуют ей, — зло, ведь они разрушили прошлое и настоящее, уничтожили прежний порядок жизни. «Чтоб ты жил в эпоху перемен!» — китайское проклятие как раз об этом…

Лишь сориентировавшись в новой ситуации и признав, что жизнь хотя и стала другой, но продолжается, мы сумеем найти новый путь развития в условиях болезни. Вспомним, что и митрополит Антоний Сурожский в своих рассуждениях о кризисе говорит о нем как о возможности, которая дается человеку. Его слова перекликаются с размышлениями Федора Тютчева:

«Роковые минуты» — это время больших, часто резких перемен, как и тяжелая болезнь, переворачивающая жизнь ребенка и его близких. А значит, он — потенциальный собеседник «всеблагих». Но ведь собеседник на пиру богов находится не на земле, а на возвышении, он поднят над происходящим. И вновь мы сталкиваемся с противоречием: с одной стороны, ребенок чувствует, что находится «на дне», а с другой — получает возможность оказаться выше случившегося. Но это противоречие снимается, если разницу между земным «дном» и небесным «пиром», между горним и дольним представить себе как путь, таинственный и трудный, которым идет человеческая душа в страдании. Таинственный, потому что нет методички о том, как пережить время болезни, как нет и не может быть «руководства по жизни». Однако у нас есть нечто другое, несравнимо более ценное, — образ жизни. Болезнь стесняет ребенка, лишает его свободы, задает жесткие рамки. Но там, внутри рамок, очерченных недугом, возникает не просто новое жизненное пространство, там рождается иной образ жизни. Ребенок многого лишен. Болезнь ограничивает его жизнь по части возможностей «иметь». Он не может остаться дома, у него нет друзей, здоровья. Но «иметь» — это земная горизонтальная категория. Мы обладаем окружающим миром и берем у него все, что нам нужно для жизни. Однако богатым будет не тот, кто много имеет, а тот, кто может довольствоваться имеющимся. Ведь иногда чем больше мы берем чего-то извне, тем меньше остается нас самих, настоящих. Потому что теряется чувство меры.

Болеющий ребенок не может брать от жизни так, как это делает здоровый, но часто от этого он становится богаче. Нищие духом свободны для высшего. Найти новый образ жизни в трудных условиях ребенок и близкие могут, только поднявшись по этой вертикали в мир высших ценностей и смыслов. Возможность такого подъема остается всегда. Ведь каждый из нас есть образ, имеющий возможность стремиться к Первообразу.

Если внутри границ, заданных болезнью, начинается движение по вертикали, то происходит в буквальном смысле возвышение жизни. Давление обстоятельств, ограничивая, одновременно выдавливает человека из обыденности, приподнимает над прежней реальностью. Изоляция оборачивается возможностью. Она дает уникальный шанс по-новому взглянуть на окружающий мир, а главное — прожить этот период. Ребенок может быть в этих условиях.

Помните затерянный мир, созданный писателем Конан Дойлем? Плато, возвышавшееся над равниной, изолированное от всего, что его окружало, сохранило уникальные формы жизни. Мир болеющего ребенка тоже не виден на фоне повседневной суеты, потому что он находится над ней. Сторонний наблюдатель, взглянув по горизонтали, увидит лишь стену, которая может стать разделяющей стеной непонимания. Упершись в нее взглядом, мы не разглядим никого. Только подняв голову горе, вверх, к небу, мы увидим обитателей этого мира. Одновременно и близких, и таких далеких.