30
– Ах, бедняжка моя! – прошептала Аделина, гладя светлые кудри подруги. – Скажи, что я могу сделать…
Кэти свернулась калачиком на матрасе, как будто застыла в лаве. Клара крепко спала, просунув ручку сквозь решетку кроватки. Ее крохотные пальчики упирались в ледяной пятачок поросенка. Стояла холодная, казавшаяся бесконечной ночь, она липла к ним, как назойливые мушки, выпущенные каким-то злобным существом.
Аделина искренне сочувствовала мучившейся у нее на глазах женщине. Бывшая боксерша превратилась в окончательно сломленное существо. Раздавленная, практически уничтоженная морально женщина так не походила на саму себя, собранную, ироничную, резкую, ту, с которой Аделина познакомилась в первый день их пребывания в шале.
Несмотря на социальный барьер, на предвзятое отношение, на такую разную жизнь, между ней и Миллерами установились дружеские отношения. Страдание Кэти было ее страданием, безмолвным, понимающим.
Тишину комнаты нарушили какие-то звуки. Рыжеволосая женщина прислушалась – нет, ей не показалось.
Назойливая мелодия. Эта увертюра… «Девушка и смерть». Он печатал! Бальзамировщик снова вернул себе выброшенную в снег машинку и теперь сидел за ней и печатал, а в это время его жена медленно умирала на глазах у Аделины!
Что за дьявол в него вселился? Как он может поступать так жестоко?
Кэти глубоко вздохнула, отреагировав таким образом на звуки, которые она уже не могла больше выносить. На глазах ее выступили слезы. Она повернулась, оказавшись к Аделине спиной.
– Он все знает… – прошептала она. – Всю правду… Он просто ушел, молча, не сказал ни слова… Я его никогда таким не видела… Как айсберг… Стиснул зубы… Словно затаил злобу на все живое.
Кэти схватилась за простыню.
– Он… Мы должны были поговорить… Обычно он всегда слушает, он понимает… Но сейчас…
Все смешалось. Когда начались ее мучения? Сколько времени она ему лгала?
– Это шале… То, о чем его просит Дофр, эта история с Палачом… Слишком… Чересчур… Я все испортила… Все… Его доверие…
Аделина обошла кровать и села рядом с Кэти. Она хотела поддержать ее, но не могла найти нужных слов, будто онемела.
– Я боюсь, Аделина… Боюсь этого места… Боюсь того, во что превращается наш брак… За ребенка боюсь… Я… Он не вернется… Я его обманула так… бессердечно… мне надоело его безразличие… Надо было продолжать отрицать…
– Что ты, Кэти… Ты больше не могла хранить эту тайну… Достаточно взглянуть на тебя… По крайней мере… ты освободилась от этого креста… А я, знаешь… я уже восемнадцать лет молчу.
Она смотрела на кроватку Клары. Не отдавая себе отчета, стала гладить Кэти по руке:
– Мне… мне было двенадцать, когда все произошло… Девятого июля 1988 года. Никогда не забуду.
Не двигаясь, Кэти перевела взгляд на Аделину.
– После обеда родители поехали по магазинам… Я осталась дома с братьями-близнецами Эриком и Паскалем, так часто бывало; они на два года меня старше, и еще с Дакари, его все звали Дакари, с соседским сыном. – Казалось, ее голосовые связки отзывались болью на каждое слово, которое она вырывала из воспоминаний. Но Аделина продолжала: – Мой… мой отец обожал охоту и оружие. Дома у нас на стенах висели карабины и куча револьверов. Американских, английских, французских… Мать… всегда этого всего боялась, она ненавидела, когда отец брал нас с собой на охоту… Конечно, все оружие было незаряженным, но прекрасно работало… Иногда он заставлял нас стрелять по банкам в саду… Меня это восхищало, эта сила, которая вырывалась из дула, мощь… Я даже животных любила убивать… – После короткой паузы она снова заговорила: – Патроны он хранил в закрытом сейфе, защищенном комбинацией из четырех цифр. Братья сто раз пытались его открыть, но безуспешно, потому что отец менял шифр очень часто… Но однажды мне пришла в голову идея взять у матери рассыпчатые румяна, я их нанесла понемногу на каждую цифру до того, как отец отправился на охоту… Потом мне нужно было всего лишь посмотреть, на каких цифрах не было пудры. 1, 3, 8, 9. Оставалось перебрать всего лишь двадцать четыре комбинации. Я открыла сейф меньше чем за две минуты. 3891… Я так собой гордилась… Потому что я хотела это оружие… не знаю, хотела им владеть, хотела, чтобы братья им пользовались… чтобы… животных убивали… Помню, я постоянно говорила, что надо «прокрутить делишки». И… и я дала шифр братьям. А на самом деле открыла дверь в ад.
Аделина вытащила бумажный носовой платок и промокнула уголки глаз. Кэти не двигалась, ей было плохо, но она слушала с большим интересом.
– В тот день, когда родители поехали по магазинам, мы с братьями и с Дакари спустились в подвал, взяли с собой кольт М1889… И… пулю для шестизарядного барабана. Пулю братья стащили из сейфа… Дакари, такой толстячок, он… как сейчас помню… он не хотел спускаться… Но они высмеяли его… и я тоже, я тоже смеялась… Мы обзывали его трусишкой… Подростковая ерунда, которой ребята в двенадцать лет только и занимаются… На что угодно можно согласиться, лишь бы не дразнили… И Дакари спустился с ними вниз… Ему было ужасно страшно… Они его немного подтолкнули… Это…
Аделина остановилась, открыла рот, опустила голову. Кэти сделала нечеловеческое усилие:
– Они и тебе сказали спуститься?
– Они приказали мне уйти в комнату… Но я все видела… Я хотела все видеть! В подвале была свалена куча бетонных блоков. Я спряталась за одним из них. Мальчики сели вокруг отцовского верстака, выключили свет и зажгли свечу. Их… Я до сих пор вижу их лица… Тени под глазами, щеки. Как призраки… И кольт лежит посередине. Они поставили кассету с военными песнями. Пели по-немецки, орали… так орали… Я не могла пошевелиться от ужаса… Дакари сидел прямо напротив меня… Я до сих пор помню его взгляд… Взгляд животного, которое ведут на убой, а он идет и идет, идет и идет. Эрик сказал ему: «Ты мужчина? Если да, бери револьвер и приставь к виску. Мы с Паскалем уже так делали. Мы теперь настоящие мужчины! А ты должен доказать нам, что не боишься. Так должен будет сделать каждый, чтобы стать членом нашей группы».
Аделина говорила с отстраненным видом, но ей казалось, что она заново переживает ту сцену. Слова, картинки, все возвращалось к ней с ужасающей четкостью.
– Помню, я подумала в ту секунду: «Он нажмет на курок и погибнет». Мне… мне это было очевидно… Что Дакари умрет. Мне следовало закричать, пригрозить, что я все расскажу, но… я не пошевелилась. Я так и осталась сидеть за бетонным блоком и продолжала наблюдать… Я была в ужасе, но смотрела как завороженная… Дакари взял револьвер, но у него так сильно тряслись руки, что… что он не мог его удержать… И… и тогда он положил его обратно и закричал: «Нет! Не могу! Не могу…» Он плакал… из носа текли сопли… Он хотел встать… но Эрик положил руку ему на плечо, крепко так, он был сильнее. «Бери! Бери револьвер, жми на курок!» И музыка орала из радио! Ужас какой-то! И тут Паскаль пришел в ярость, впихнул Дакари кольт в руки, заставил приставить к виску и… пока Эрик… держал того, чтобы он не двигался… на…
Аделина замолчала, потом разрыдалась:
– …он на… нажал… на ку… курок… Его… его Паскаль с Эриком… убили… Дакари… Когда… когда я начала… орать… они… они сказали, что… что толстяк сам… сам нажал… что… что, если я сообщу… правду, они… они пропадут… пропадут навсегда… что я их… никогда больше… не увижу… И… и когда пришли полицейские… я… я…
– Солгала…
Аделина высморкалась. У нее тряслись губы и руки.
– Я… не лгала… По крайней мере, я… этого не понимала… Я… сказала, как лучше… То, в чем… я себя убедила… Дакари нажал на курок… сам… Через неделю… у меня начался первый приступ астмы. И… и Дакари… снится мне каждую ночь… каждую ночь в голове… военные марши… Вот что значит держать ложь в себе… Она разъедает твое тело и душу… Давид прав… Гнойники нужно вскрывать.
Аделина поднялась. Ноги у нее были как ватные.
– Поверить не могу, – пролепетала она. – Я первый раз рассказываю об этом… Восемнадцать лет прошло… Все как-то само… Прямо как у Давида, когда он пишет свои… свои ужасы… Ты не поверишь, конечно, но мы… мы с ним очень похожи… У нас есть своя тайна… Мрачная тайна… И… и я думаю, что мы собрались здесь именно поэтому…
