29
Аделина стояла у окна своей спальни. За ним у свиных туш крутилась рысь, она выгнула спину и навострила уши. Внимательный хищник. В свете заходящего солнца шерсть рыси переливалась сине-серым, желтые глаза пристально рассматривали снег. Зверь весил около пятидесяти килограммов, у него были непропорционально широкие лапы, которые он спокойно и сильно ставил на снег, как все убийцы, вышедшие на охоту.
Зверь чувствовал свежую кровь.
Кэти на цыпочках выбралась из комнаты и, держась за правую стену, там, где пол меньше всего скрипел, пошла по коридору. Все остальные, предупрежденные криком Аделины, стояли у окна с видом на свиные туши.
Они не заметили Кэти.
Женщина закрылась в туалете. Там, стиснув зубы, разорвала упаковку и блистер, бросила все в унитаз и спустила воду. Потом Кэти еще долго оставалась там, прижавшись лбом к ледяному металлу дверной ручки, не в силах пошевелить конечностями из-за навалившейся на нее слабости.
Никаких больше улик.
Но этого недостаточно. У Эммы сохранялось мощное оружие – она могла все рассказать.
И сделает это. Непременно сделает. Кэти помнила, с каким наслаждением эта сумасшедшая била ножом Гринча, подняв взгляд на окно Кэти, с лицом, вымазанным в крови поросенка. Кошмарное зрелище.
Она незаметно вернулась в спальню и закрыла дверь. У Кэти подскочило давление. Ей было плохо… По-настоящему плохо…
«Что делать? Черт! Что же делать?»
Она бросилась к шкафу, открыла дверцу, вывалила вещи и принялась рвать рубашку Давида.
«Смотри! Эмма рылась в наших вещах! Ты сам сказал: эта девица больна и опасна! Она мучила Гринча, чтобы сделать нам больно. А теперь она рассказывает тебе, будто бы я принимаю пилюли, потому что сделала аборт?! Да это же бред! У тебя не может быть детей! И потом, это же операция! В больнице надо лежать! И как бы я туда попала, объясни мне? И где пилюли, кстати говоря? Почему она тебе их не отдала? Ты не понимаешь, что она хочет нас разлучить? Разрушить наш брак? Она психованная! Психованная! Психованная!»
Кэти сделала глубокий вдох, затем выдох. Не помогло. Ее по-прежнему колотило, вены на руках налились синим. Она едва-едва проснулась от насильственного сна, а теперь у нее подскочило давление. Нужно было как можно скорее избавиться от страха, которым она была охвачена, от страха, который она уже почти не могла скрывать.
Коридор. Кэти медленно идет по правой стенке. Эмма поворачивается к Артуру именно в тот момент, когда появляется Кэти. Одной меньше. Вот и лаборатория. Аптечка. Лекарства. Антибиотики, антисептики, слабительное, валиум в капсулах, «Calmivet»… транквилизатор для животных, который они использовали в приюте. Чтобы усыпить овчарку на три часа, необходимо две таблетки, вспомнила она. Вроде бы для людей противопоказаний нет. Кэти немного засомневалась, потом проглотила одну таблетку, не запивая водой.
«Так… расслабься и успокойся. Катастрофы не произошло», – подумала она. Эмма еще ничего не рассказала Давиду, коробки с лекарством больше не существовало. Может быть, Эмма просто хотела напугать ее, беря пример с Дофра.
Или же выжидала удобного момента. При всех, за столом, или предательски, у Кэти за спиной. Или в любое другое время. Чтобы прийти к Давиду и рассказать ему, что в шкафу у них с Кэти хранится огромное количество прокладок, а потом вручить ему блистерную упаковку экзацила, которую хранила в надежном месте.
Она не позволит им спокойно уйти. Это невозможно.
Кэти почувствовала, что лекарство начало действовать. Плечи ее расслабились. Перед глазами появилась легкая пелена. Начало подташнивать. Тем лучше.
Часы. Скоро четыре дня. Еще один вечер, еще одна ночь и… Чао! Лишь бы за это время Эмма не заговорила. Она должна замолчать.
Туман усиливался. Кэти хотелось спать. Она сильно прикусила губу.
– Уж поверь, Эмма, ты захлопнешь свою пасть… – сказала она чуть слышно.
Ей показалось, что в коридоре за дверью лаборатории кто-то ходит. В самом деле? Ей было наплевать. Кэти начала терять сознание.
Она с трудом взяла в руки обе блистерные упаковки «Calmivet». Двенадцать крохотных таблеток, достаточно их раздавить и подмешать в ужин. И та, другая, исчезнет навсегда. Раз – и нет.
– Можно узнать, что вы тут забыли? – поинтересовался Артур.
Кэти медленно повернулась. Ей казалось, что глаза ее не успевают за движением головы.
– Череп… раскалывается… Вас это удивляет? – ответила она.
Артур бросил взгляд на открытый шкафчик:
– Аспирин на кухне…
Он провел ладонью по подбородку:
– Я думал, вы в курсе.
– Вот и нет… не… в курсе… Нельзя быть… в курсе всего…
Кэти потерла глаза. Ей было совсем нехорошо. К ней приблизился какой-то смутный силуэт.
– Кажется, вы с Давидом решили отчалить? – спросила Эмма. – Не очень умно, с таким-то прогнозом погоды. И не очень любезно.
Кэти прищурилась. Ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание.
– Во что… во что вы играете? Что вам… что вам надо? – пробормотала она. – Оставьте… меня в покое.
– Помните о пере Маат? – прозвучал голос Дофра. – Том, что наказывает за ложь? Что бы показали весы Палача, если бы на них взвесили ваше сердце? Что бы они показали?
Кэти ничего не понимала. Она чувствовала, что кто-то приближается, что ее хотят окружить.
– Как… какая ложь?
– Ваш аборт.
– Пере… перестаньте… Довольно…
Артур схватил Кэти за руку и сильно стиснул, пока та не разжала ладонь. На пол упали обе пластины «Calmivet».
– Смотри-ка… – промяукал за спиной голосок. – Решили нам навредить?!
Кэти не ответила. Шатаясь, она подошла к двери лаборатории. Женщине казалось, что с каждым шагом стены коридора сужались. Звуки доходили до нее словно сквозь вату. Потеряв сознание, она упала на красный ковер.
К ней тут же подбежал Давид. Артур успокаивающе вытянул руку.
– Ничего серьезного! – воскликнул он, указывая на таблетки. – Она просто проглотила успокоительное для животных. К счастью, мы с Эммой подоспели вовремя. Помешали ей принять их все…
Давид обнял Кэти за плечи и начал трясти:
– Не может быть… Не верю! Но… Почему ты это сделала? Зачем?
– Да… ви… Я…
– К сожалению, это еще не все, – добавил Артур, раскрывая ладонь.
Давид нахмурился:
– Что это?
– Я так и думал… Ты был не в курсе… Вот почему она хотела со всем этим покончить.
Кэти попыталась схватить мужа за щиколотку:
– Не… слушай… врут…
– У вашей супруги есть кровотечение? – задала вопрос Эмма. – Она говорит, что у нее сейчас месячные?
Давид закрыл глаза, положив руку на лоб:
– Что происходит?
– Экзацил прописывают в случаях вагинального кровотечения, – объяснил Артур, казалось, он впитывал каждую каплю причиняемого им страдания.
Он чуть помедлил, жестоко растягивая паузу, потом добавил:
– Его часто назначают после тяжело прошедшей беременности или аборта.
– А… аборта?
– Аборта… Давид, твоя жена сделала аборт накануне вашего сюда приезда.
– Да вы бредите!
Аделина стояла чуть позади, рядом с дверью в свою комнату. Аборт… Вот и тайна… Тайна, которая мучила Кэти… Вот, значит, что… Она прислонилась к стене.
Зачем они это делали? Зачем хотели разрушить эту семью?
Давид с жалостью склонился к корчившейся на полу жене. Она умоляла его. Умоляла не слушать их.
– Нет, нет, нет, – повторил Давид. – Вы ошибаетесь… Это невозможно… Физически невозможно… – Он встал на колени и принялся гладить волосы жены. – Кэти! Кэти! Нет! Скажи, что они лгут!
Она посмотрела на него невидящим взглядом, по ее щекам катились горячие слезы.
И вдруг у него в голове все встало на свои места. То, как нервничала Кэти накануне отъезда. Ее так называемые головные боли. Выражение отвращения у нее на лице каждый раз, когда он прикасался к ней. Все не заканчивавшиеся месячные. Знаки, которых он не замечал раньше, которые его не смущали, ведь он был погружен в свой роман, в компьютер, в свою так хорошо организованную чертову жизнь.
«Нет… Только не Кэти… Только не Кэти…»
– Ты… им… не верь… – лепетала та, стараясь подняться с пола.
Давид крепко взял ее за запястье и потащил в комнату. Захлопнул дверь ногой и бросил жену на кровать с такой силой, на которую, как он думал, он вовсе не был способен.
В коридоре, не сводя глаз с Аделины, Артур Дофр массировал затылок Эмме. Он заставил ту встать на колени и погрузил лицо в ее шевелюру.
Аделина вернулась к себе в комнату. Во взгляде Артура, пока старик перебирал черные волосы Эммы, она увидела красные, бешеные блики. Вероятно, так же он смотрел и на нее, когда касался ее медных волос.
С выражением леденящего душу порока.
