Глава 21

Перрон за окном лоснился от холодной влаги. Мелкая водяная пыль – то ли тумана, то ли дождя – матово поблескивала в воздухе под утренним солнцем.

– Долго стоим?

– Семь минут.

– Пойдем подышим.

Андрей молча кивнул и вышел из купе в коридор.

– Свежо, – Кадри инстинктивно вздрогнула, – сколько здесь?

– Ты о чем? – Андрей повернулся, набрасывая свою куртку ей на плечи.

– Обо всем.

– Плюс пять. В градусах. А в метрах, – Андрей достал телефон, – четыре пятьсот.

Мимо нестройной вереницей тянулись усталые низкорослые тибетские люди, как муравьи тащившие объемные тюки и «челночные» сумки. Маленькая девочка, уцепившаяся крохотным кулачком за мамину юбку – обе руки матери были заняты поклажей, – проковыляла было мимо, но разжала руку, остановилась и с интересом уставилась на Кадри. Мать, встав в отдалении, позвала – раз, другой. Кадри достала из кармана конфету, присела, протянула девочке, взяла за руку, подвела к матери. Та что-то буркнула недовольно, девочка опять схватилась за край юбки и, вихляясь из стороны в сторону, побрела следом, то и дело оборачиваясь.

– Как они живут здесь? – глаза Кадри блестели то ли от осаживающегося тумана, то ли от чего-то другого. – Страшно себе даже представить, как тут зимой.

– Живут, как везде, – спокойно сказал Андрей. – Думаешь, мы сильно отличаемся?

– Не знаю, – Кадри сосредоточенно разглядывала носки своих кроссовок.

– Пойдем, пробирает до костей. Через четыре часа будем в Лхасе.

Поезд тронулся. Кадри глотнула воды. Голова болела меньше – дорога потихоньку потекла под уклон. Андрей сидел напротив у окна. Задумался – Кадри знала это специфическое выражение лица. Совсем седые виски. И трехдневная щетина, инеем припорошившая щеки и подбородок, словно искусно отлитая из серебра. Андрюша, мой Андрюша, когда мы успели так повзрослеть?

В номере гостиницы Кадри опустилась в кресло, щелкнула пультом. Андрей улыбнулся:

– Ты хоть что-то в их щебетании понимаешь?

– Нет. Даже по интонации не могу вычислить, о чем говорят. Другой мир. Совсем другой. Слушай, пошли. Давай не будем тянуть.

Отдали таксисту заранее распечатанную бумажку с адресом. Доехали быстро. Пожилая женщина – ее волосы были стянуты в тугой пучок на затылке – открыла дверь, проводила вглубь двора, на террасу. Вышел мужчина средних лет. Андрей с поклоном, как научил Док, отдал медальон, держа латунную блямбу на весу, зажав шнурок между ладонями. Мужчина ушел, через несколько минут вернулся с небольшой плоской коробочкой. Положил на стол, отошел в сторону. Жестом показал – берите, это ваше.

Андрей поклонился, взял коробку, спрятал в карман куртки. Поклонился еще раз, посмотрел на жену – пора уходить. Кадри отрицательно мотнула головой, сделала шаг вперед. Мужчина вскинул взгляд. Достала телефон, нажала кнопку автопереводчика. Телефон женским голосом сказал:

– Wǒ xiǎng kàn kàn nǐ de cháng bèi. Wǒ yǒu wèntí xūyào wèn tāmen. Qǐng bùyào jùjué wǒ.

Мужчина утвердительно кивнул и скрылся в доме.

– Что ты сказала?

– Я сказала, у меня есть к ним вопросы.

– Думаешь, они будут с нами разговаривать?

– Не знаю. Но даже не попытаться – это глупо!

– Хорошо, как знаешь.

Андрей опустился на обшарпанный стул у стены и замолчал. Кадри, как встревоженная львица, мерила шагами внутренний дворик – то по периметру, то по диагонали.

– Сядь, в глазах от тебя рябит.

Кадри присела рядом.

– Прости, я волнуюсь.

Дверь снова отворилась. К гостям вышел седовласый мужчина китайской наружности с необычайно правильными чертами лица. Его нельзя было назвать красивым, но в то же время было в нем что-то, что заставляло вглядываться в его лицо снова и снова.

– Здравствуйте, я Кадри, а это мой муж, его зовут Андрей! – сказала Кадри по-английски. – Мы…

– Я знаю, кто вы, – перебил ее мужчина приятным баритоном с безупречным оксфордским произношением, – согласитесь, было бы странно, если бы мы заранее не поинтересовались. Мы рады видеть вас здесь. Хотя нам и не рекомендовано непосредственно общаться с нашими гостями, думаю, сегодня я могу воспользоваться исключением из правил.

Хозяин дома – а по всему ощущалось, что это именно он, – положил на стол небольшую белую карточку с иероглифом:

– Так пишется мое имя. Меня зовут Инь. Присаживайтесь, пожалуйста. О чем вы хотите спросить?

Несколько секунд Кадри собиралась с мыслями.

– Господин Инь, кто вы?

– Я полагаю, – вежливо улыбнулся Инь, – речь идет не только о моей персоне?

– Да, вы правильно меня поняли, господин Инь.

– Мы наблюдаем за происходящим и иногда, время от времени, оказываем вам посильную помощь. Мы не действуем здесь самостоятельно. Мы никогда ни на чем не настаиваем. Надеюсь, вам знаком принцип свободы воли?

Кадри кивнула.

– Так вот, мы никогда не нарушаем названный принцип. Принятие любых решений – это ваша, и только ваша, прерогатива. Был ли мой ответ понятен вам?

– Да, господин Инь. Но позвольте уточнить. Как вы решаете, кому именно оказывать, как вы выразились, посильную помощь?

– Что вы имеете в виду?

– Люди разные. Кто-то несет добро, а кто-то сочится злом.

– Ах, это! Боюсь, вы оперируете категориями, каким нет места, когда нужно принимать решение.

– Как же так? – голос Кадри дрожал, невооруженным глазом было видно, что ее переполняют эмоции.

– Пожалуйста, успокойтесь. Я не хотел вас обидеть. Я всего лишь имел в виду: то, что вы называете добром и злом, – вещи чрезвычайно расплывчатые.

– Почему, господин Инь? Как мне кажется, любой нормальный человек способен отличить добро от зла!

– В ваши рассуждения вкралась ошибка, мэм.

– Какая?!

– Кажется – я цитирую вас – вы сказали «любой нормальный человек». Так?

– Именно!

– Вы ошиблись. Мы – не люди.

Инь замолчал. Грудь Кадри учащенно вздымалась, щеки раскраснелись.

– Пожалуйста, успокойтесь. Вы непривычны к здешнему разряженному воздуху. Так недолго и сознание потерять.

– Хорошо, – согласилась Кадри. – Просто я не ожидала, что…

– Что разговор так повернется? Но вы же хотели правды? Вот я и говорю вам правду. Мне нет смысла вам лгать. Итак, мы всего лишь наблюдаем. Да, мы работаем с вами. Да, возможно, мы работаем для вас. Но, прошу учесть, мы не делим вас на плохих и хороших, добрых и злых, правых и виноватых. Мы принимаем вас такими, какие вы есть. Мы принимаем вас – всех и всяких.

– Значит, – голос Кадри звучал хрипло, – вам все равно, кто перед вами, святой или палач из концлагеря?

– Вы совершенно правы, мэм, – спокойно сказал Инь. – Конечно, мы делаем выводы для себя. Свои выводы. Но мы не обязаны ими делиться, и не делимся с вами. Простите, но дело обстоит именно так. Вы сами решаете, кто ваш враг, а кто друг. И это исключительно ваше решение.

– Хорошо, я поняла вас, господин Инь. Скажите, как вы относитесь к войнам? Они не прекращаются на протяжении всей истории.

– Вы правы. Они не прекращаются на протяжении всей вашей истории, – Инь интонационно выделил слово «вашей». – Поймите, у нас нет любимчиков и тех, кем мы недовольны. В ваших междоусобных войнах действуете вы, не мы. Мы, если так можно выразиться, соблюдаем нейтралитет. Наша задача – способствовать сохранению сцены действий, сохранению площадки.

– Не поняла?..

– Мы никому не оказываем никаких преференций. Но мы строго следим, – Инь рассмеялся, – за порядком на игровом поле. Скажем, если кто-то заиграется и соберется взорвать сотню ядерных боеголовок, мы сделаем все, чтобы осуществить это не удалось.

– Почему? – встрепенулась Кадри. – Как так?! Вы же не вмешиваетесь!

– Да, не вмешиваемся. До определенного предела. Цена некоторых ошибок и безрассудств может быть слишком велика. Дешевле их просто не допустить. Мы ни за кого не болеем. Но мы обязаны сохранять вверенную нам площадку в рабочем состоянии.

– Получается, что вы выше нас?

– С чего вы взяли, мэм?

– С того, что вы можете распоряжаться теми обстоятельствами, на какие мы не имеем влияния.

– Хорошо. Летит рейсовый самолет. В салоне сто пятьдесят пассажиров и шесть стюардесс. В кабине двое пилотов. Стюардессы могут влиять на многие из обстоятельств, недоступные влиянию пассажиров. Пилоты – ну тут даже обсуждать смешно. Означает ли это, что пилоты и стюардессы выше пассажиров?

– Я поняла. Спасибо.

– Мы точно так же, как команда лайнера, – отвечаем за площадку, за наш «самолет». Но, если вдруг пассажирам взбредет в голову схватить ножи и вилки и вместо того, чтобы есть с помощью столовых приборов принесенный ланч, они начнут дырявить самолетную обшивку, мы ничего не сможем сделать. Не успеем воспротивиться и помешать. Самолет разгерметизируется, и все погибнут.

Инь сделал небольшую паузу.

– Мы храним не вас, а сцену, площадку, где разворачивается действие с вашим участием. Пожалуйста, стройте декорации, репетируйте, играйте пьесу, как там говорил ваш гений театральной режиссуры – действуйте в предлагаемых обстоятельствах. Но не уничтожайте сцену. Не будет ее – не будет вас!

– Даже не знаю, что вам сказать в ответ, – прошептала Кадри.

– Коли уж у нас сегодня такая откровенная беседа, – продолжил Инь, – скажу больше. Вы считаете этот мир своим. Но вы ошибаетесь. Ваш вид не имеет отношения к этой планете. Вы – не отсюда. Ваши предки были перемещены сюда. Вы были, – Инь запнулся, подыскивая нужное слово, – были привиты, внесены извне в местную биосферу.

– Вы хотите сказать, что мы здесь гости? – спросила Кадри.

– В известной степени, да.

– Тогда кто же хозяева?

– Вам не удастся с ними познакомиться.

– Почему?

– Потому что их больше не существует. Так получилось. Их больше нет здесь. Они умерли.

– Что с ними случилось?

– Это закрытая информация. Я не смогу поделиться с вами конкретикой. Но назову общую, самую главную причину, почему так произошло. Они не смогли надлежащим образом распорядиться своей свободой воли, и их проявленная воля уничтожила их самих.

На террасе повисла звенящая тишина.

– Мы не болельщики, – продолжил Инь, – у нас нет любимчиков. И если кто-то так пользуется своей свободой воли, мы не можем ему воспрепятствовать. Мы не отвечаем за то, кто победит. И уж тем более не распоряжаемся победой. Мы над схваткой.

– Даже перед лицом крайней опасности? – спросила Кадри.

– Условно, если опасность грозит вам, мы не вмешиваемся. Мы вступаем в действие только тогда, когда в опасности сама площадка, сама сцена действия.

– Скажите, господин Инь, а как вы расцениваете ту причину, по которой мы здесь?

– Опасность грозит вам. Не сумеете ей противостоять? Когда все закончится, площадка будет очищена и расчищена. Конечно, если вы проиграете. Тогда игра продолжится без вас. Как она продолжается сейчас без тех, кто был здесь раньше. Всё происходящее здесь и сейчас – ваши проблемы. За вас никто не болеет. За вас никто не сделает того, что должны сделать вы.

– Я поняла.

Простите, господин Инь, но если все рухнет, то что будет с вами?

– Со мной? – Инь усмехнулся. – Со мной не будет ничего особенного. Погибнет моя биологическая оболочка, не более того. Вы же умные люди и наверняка догадываетесь, что смерти нет. А если вам дорога ваша цивилизация – занимайтесь ее проблемами сами. И не тогда, когда уже поздно, а вовремя. – Инь поднялся из-за стола. – Спасибо, что пришли. Мне было приятно говорить с вами.

В гостинице Кадри достала визитку Иня и полезла в интернет. Андрей открыл коробочку – там лежал предмет, напоминавший обыкновенный внешний аккумулятор для телефона. Андрей попытался найти на его поверхностях какие-нибудь кнопки или другие органы управления, но тщетно. Матовая, приятная на ощупь, однородная поверхность. Разве что тяжеловат – граммов двести, а то и триста.

– Смотри, что я нашла!

– Ну?

– Я сначала подумала, что его имя Инь – это как «инь и ян».

– А разве не так?

– Вот в том-то и дело, что нет! Смотри, как записывается «инь-ян»!

На экране возни кли два иероглифа:

– А теперь смотри, как у него на карточке написано!

Андрей перевел взгляд с экрана на стол.

– Точно, другое начертание! А что это означает?

– Это означает, что его имя переводится как «наследник».

– Каа, подвинься на секунду! – Андрей склонился к клавиатуре. – Дай, я тоже одну вещь проверю.

В браузере на экране сменилась страница. Андрей ошалело смотрел на Кадри.

– Что? – спросила Кадри и осеклась, взглянув на экран.

Прежде чем заснуть, лежали, обнявшись.

– Чего молчишь? – прошептала Кадри, уткнувшись носом в колючую щеку.

– Думаю.

– О чем?

– Понимаешь, я столько лет считал, мы делаем что-то особенное. Что в том, что мы делаем, есть смысл. А получается, что это не прорыв, а еще один путь в никуда. Я думал, они наши старшие друзья, думал, они хотят нам добра, они болеют за нас, а получается…

– Что, милый, нелегко осознать себя в мире, где бог умер?

– Фатально, Каа.

– Слушай, а почему мы должны верить этому Иню? В конце концов, его роль утилитарна. Они должны были отдать нам коробочку – они ее отдали. И всё, и хватит – и с нас, и с них.

– Тогда зачем ты с ним разговаривала?

– Да просто из интереса. Всегда важно оценивать ситуацию с разных сторон.

– Как ты думаешь, а кто они, эти «наследники»? Что они наследуют?

– Андрюш, мне плевать. И на них, и на их наследие. У тебя и у меня есть совесть. Если бы мы делали что-то не то, она давно бы дала нам знать. Я люблю тебя – и если космос не отвечает на мои вопросы, ответит любовь – любовь ведь тоже космос, только другой. Кто бы там ни держал всю эту сцену. Кто бы там ни определял правила игры. В чем Инь прав, так это в том, что нам Творцом дана свобода воли. И никто не может ее у нас отобрать. Хозяева игры все правильно рассчитали – злоба, атомизация, разобщенность, зависть, подлость, глупость – и живите с этим, как можете. Они только одного не учли. Они на этом прокололись и потому никогда не победят. Их казино не выиграет.

– Ты о чем?

– Кажется, я поняла, каково главное следствие из принципа свободы человеческой воли. Это следствие – любовь. Любовь человека к человеку и к окружающему миру. Весь мрак, морок и пелена – они спадут, потому что есть мы. Потому что мы любим! А еще я знаю второе следствие из принципа свободы воли.

– Какое?

– Бог жив. Мы его дети. Доказательств не требуется. Делай, что должен, и будь, что будет. Все вместе, друг с другом – тогда нас не согнуть. И никакой катастрофы не случится! Верь мне.