Лист 8

Звоня в дверь, он испытывал нечто очень отдаленно похожее на робость. Все же ему предстояло первый раз в жизни увидеть ее папу и маму. Да и они до сей поры не имели счастья лицезреть его скромную персону.

Такое случилось с ним… ага, восемь лет назад, когда к этому подошли отношения с будущей женой. Все мы задним умом крепки. Лучше бы им вообще не начинаться. И вот теперь – второй раз в жизни. Парочка прежних подружек – из тех, с буковками в глазах – пыталась подбить его на знакомство с родителями, но он оба раза отказался от такой чести. Из-за чего одна из этих особ тут же отказалась от него.

Дверь открылась. Олиного отца Алексей сразу узнал. Она показывала ему фотографию в телефоне – все семейство на пикнике в пригородном ресторанчике под названием «Кабак». Финансировала это мероприятие явно мама, заведение было не из дешевых.

Возникла некоторая неловкость. Поскольку через порог, как известно, не здороваются, он шагнул в обширную прихожую, свойственную сталинкам. Оба пакета остались на лестничной площадке, и дверь, соответственно, нараспашку.

Так что визитер сунул букет под мышку, чуточку неловко пожал протянутую руку и назвался:

– Алексей.

– Я догадался. Петр Игнатьевич меня зовут. Давайте я вам помогу.

– Ничего, я сам управлюсь, – сказал Алексей, аккуратно положил букет на столик высокого трюмо, занес в прихожую пакеты – большой, из которого торчал гриф гитары, и поменьше – потом закрыл дверь.

Мужчины молчали, не знали, о чем же им, собственно, говорить.

Ни малейшего сходства с Олей Алексей в главе семьи – хотя в данном случае такое определение вряд ли было уместным – не обнаружил. Волосы и глаза у него были темные. Обе дочери пошли исключительно в маму. Это еще по фотографиям из «Кабака» было ясно.

Впечатления насчет этого человека у Алексея сразу сложились самые тягостные. С виду статный, симпатичный мужик на полголовы выше Гартова, выглядит как деловой человек, костюмчик хороший, галстук в тон. Но это только с первого взгляда.

Алексею доводилось видеть мужиков, затюканных властными женами, но тут было что-то совершенно другое. На ум ему отчего-то сразу пришло слово «пустота». Вид авантажный, рукопожатие крепкое, но внутри ничего нет. Словно какой-то злой волшебник, мастер на всякие пакости, оставил от человека лишь оболочку, пусть и выглядевшую вполне живо.

Застучали каблучки.

Петр свет Игнатьевич с явным облегчением встрепенулся и проговорил:

– А вот и именинница. Я вас оставлю, молодые люди. Зачем я вам? У меня еще хлопот полон рот. Стол не совсем готов.

Он направился в сторону кухни, несомненно, затем, чтобы под шумок еще малость оросить душу. От него явственно попахивало только что принятым алкоголем.

Появилась Оля в красивом розовом платье, не знакомом Алексею и явно предназначенном для торжественных случаев, с подвитыми волосами. Она сразу же улыбнулась ему так, что сердце его опять куда-то ухнуло.

Алексей вручил ей букет, составленный без того самого глупого купеческого шика, но и не из луговых ромашек напополам с одуванчиками, и сказал весело:

– Поздравляю. Теперь ты совсем большая выросла. Если будешь в Штатах, то тебе в любом баре выпивку подадут.

– Я знаю. – Она не переставала сиять улыбкой. – Молодец, что взял гитару. Я тебе за столом совершенно точно предскажу, когда дедушка ее потребует. А тут что? Ты не забыл насчет наличия отсутствия купеческого шика?

– Помню прекрасно, – сказал он. – Пустячок. Всего-то пара бутылок вискаря, чтобы всем желающим хватило. – Алексей нагнулся и извлек из пакета небольшой узкий ларец длиной с полметра, сделанный из полированных кедровых дощечек. – А это тебе. Как ты и просила, без шика. Банта вот только нет. Не умею я вязать их красиво, а попросить было как-то некого. Вот тут нажми, ларчик и откроется.

Оля открыла коробку и восхищенно охнула.

– Алешка, да как ты ухитрился? У нас ведь такого не продают. Я как-то в Интернете искала…

– Да вот, успел как-то, – сказал он скромно. – Ты посмотри, там интересные есть.

Оля один за другим вынимала из ящичка куски шлифованного янтаря и разглядывала их с непритворным восхищением. Три, конечно, были так себе. В застывшей смоле сидели две доисторические мухи и кузнечик, совершенно неотличимый от нынешних. А вот остальные четыре оказались гораздо интереснее. Там были большой скорпион жуткого вида, светло-желтый краб, крохотный лягушонок и в самом большом, овальном, продолговатом – маленькая ящерка. Ее Оля дольше всех не выпускала из рук.

Ради этого несколько человек очень даже неплохо потрудились. После звонка Алексея Костя прямо с утра устроил проческу всех питерских магазинчиков, где, кроме украшений из янтаря, можно было купить и такие вот вещицы, поступавшие туда прямиком из Калининграда. Он отобрал, как Алексей и просил, самое интересное и отправил со стюардессой ночного рейса на Шантарск.

Ранним утром Алексей самолет встретил, забрал янтари, преподнес стюардессе большущую германскую шоколадку, едва дождался начала рабочего дня и помчался в ту самую столярку. Умельцы Кости Кудашова уже к концу дня сделали этот ящичек, великолепно отполировали его и врезали нехитрую, но красивую задвижку. За это они были должным образом премированы купюрами, проплывшими мимо налоговой инспекции, якобы всезнающей. Вот и все. Совсем просто. Ведь можно работать как следует и в авральном режиме.

Оля расцеловала его в обе щеки, благо свидетелей не имелось.

Вслед за этим в прихожей объявилась Женечка Демон, тоже в нарядном платье, только синем, не способном похвастать особой длиной, как и Ольгино.

Увидев Алексея, она сделала книксен по всем старинным правилам и ангельским голоском девочки, воспитанной французскими гувернантками, произнесла:

– Рада вас приветствовать, сударь. Надеюсь, вам у нас понравится. А сейчас, с вашего позволения, я вас оставлю.

Если не знать, что это за бесенок, то можно было принять ее за самую что ни на есть благонравную барышню, такую правильную, что нельзя не умилиться.

– Какова? – тихонько сказала Оля. – На людях-то это ангелочек, хоть крылышки пришей и на облачко посади.

Алексей потянулся к ней, но она отпрянула и прошептала:

– Тс! Сейчас явление мамы последует.

Да, в длинном коридоре и в самом деле стучали каблучки.

Алексей отчего-то почувствовал себя примерно так же, как лет двадцать назад, когда его вызывали к завучу «Лермонтовки». Тогда шло расследование на животрепещущую тему. Кто написал на доске в шестом «Б» парочку фраз, пусть и на английском, но позаимствованных не из классической британской литературы, а из пиратского романа в мягкой обложке? Никаких явных непристойностей там, конечно, не было, но любимые присловья грозного капитана «Хромой собаки» Дика Полосатые Штаны в учебник хороших манер безусловно не годились.

И она появилась. Да, это была мама!.. Теперь Алексей совершенно точно знал, как Оля будет выглядеть в сорок один год. Великолепная, ничуть не располневшая фигура, роскошные волосы, собранные в затейливую праздничную прическу. Знаменитое маленькое черное платье из тех, что выглядят продукцией швейной фабрики имени Третьего года перестройки райцентра Гадюкино, но стоят лишь чуть поменьше, чем сам упомянутый райцентр. Не самые маленькие брюлики в ушах, в кулоне и в кольце.

Алексей, очень даже неплохо знающий жизнь, тут же подумал, что жалованье у этой банковской бизнес-леди, конечно, совсем неплохое, но надо учесть, что ей приходится одевать двух взрослых дочерей и содержать дом. На такие камушки денег не хватит. Ну да, Оля говорила ему, что у мамы есть друг из того же сословия. Он определенно не беден и очень щедр.

Но главное не это. Мать и дочь как две капли воды походили одна на другую, но были кое в чем совершенно разными. Этаких вот бизнес-леди Алексей повидал немало. Они и красивые, и обаятельные, и сексапильные, но если понимающему человеку удастся присмотреться к ним, то он наверняка заметит прелюбопытнейшие и не самые приятные вещи.

Лица таких особ словно закрывает невидимая прочнейшая маска, держащая их в неких пределах. Улыбка ни на миллиметр не шире запрограммированной. Точно рассчитаны каждый поворот головы и взгляд, любое движение выверено. Это великолепные, очаровательные роботы, с трудом отличимые от настоящих людей. Их давно уже научились делать в облике таких вот бизнес-леди. Только вот знают об этом далеко не все, лишь те, кому приходится часто общаться с ними. С той же милой, до миллиметра выверенной улыбкой этакая особа хладнокровно прихлопнет поленцем по темечку тонущего конкурента, если только будет уверена в том, что ни одного свидетеля в радиусе километра нет.

Визитер слегка поклонился и представился:

– Алексей. – Он секунду промедлил и добавил: – Валентинович.

Она протянула ему узкую ладонь с бриллиантовым перстнем на среднем пальце и обручальным кольцом на безымянном.

– Очень приятно. Карина Сергеевна.

Ольгина мама окинула его пристальным взглядом, и любопытным, и оценивающим, чисто женским. В народе он именуется гораздо проще и некультурнее, но к подобным дамам словечки такого рода конечно же неприменимы.

– Значит, вы и есть этот загадочный строитель?

– Ну почему же загадочный? Строитель самый обыкновенный.

– «Мастерок»… – задумчиво произнесла она. – Ну что же, солидная фирма. И, главное, с хорошей репутацией.

– Как и ваш банк, Карина Сергеевна.

Дама снова нацепила на лицо тщательно дозированную улыбку и проговорила:

– Ну вот, обмен комплиментами состоялся, представление произошло. Алексей Валентинович стал реальной личностью, а не призрачной загадочной фигурой. – Она глянула на часики, конечно же золотые в бриллиантовой осыпи. – Вот-вот появятся гости. Оля, Алексей, вы уж их встречайте, а я пойду. Надо нанести последние штрихи на праздничный стол. – Женщина ушла в гостиную, так и не задав визитеру ни одного вопроса.

Алексей их и не ждал. Такие дамы никогда не задают вопросов сразу, выбирают подходящий момент. Это проще всего сделать именно на таком вот празднике, когда гости, чуток подвыпив, разобьются на кучки, пары и займутся самой разнообразной болтовней. Тут-то они якобы невзначай загоняют жертву в уголок и за несколько минут ухитряются вынуть душу. Особенно достается людям, не знакомым с их коварными ухватками.

Алексея посетила мысль, довольно вульгарная, но основанная на жизненных реалиях и кое-каком личном опыте, что уж там. Он подумал, что вот в постели такие дамы себя ведут совершенно иначе. Там в них нет ничего от робота, но порой немало от хорошей эскортницы. Иные, досыта навластвовавшись в офисе, наедине с любовником совершенно искренне держатся покорно и даже приниженно, не возражают, чтобы их ставили на коленки, обращались грубо, а то и ремешком прошлись по местам, предназначенным для этого самой природой.

Сам он, слава богу, с откровенными мазохистками, пантерами в офисе и покорными шлюхами в спальне, не сталкивался. Однако был у него знакомый сексопатолог-частник, специалист хороший и модный, дорогой, раскатывающий на «Инфинити» последней модели. Иногда он бывал на пикниках команды.

Надо сказать, что некоторые их мероприятия такого рода бывали чисто мужскими. Маринка, умница, к этому относилась совершенно спокойно. Она в Пашке не сомневалась и Оксанку тому же учила касаемо Макса, прекрасно понимала, что мужикам иногда хочется раскрепоститься, анекдоты «с картинками» потравить, поболтать за жизнь с обилием простых русских словечек, которых приличные женщины якобы не знают.

Короче говоря, доктор Боря, он же Мозгоправ, на таких пикниках рассказывал массу интересного о своих пациентках. Разумеется, врач он абсолютно правильный, никаких имен не называл, не давал ни малейших зацепок, по которым их можно узнать. Запев у него всегда был стандартный: «Приходит тут одна…» А вот потом шла история очень даже увлекательная, порой такая, что и они трое, жизнь прошедшие вдоль, поперек и во всех прочих направлениях, лишь головами крутили.

От этих, в сущности, бесполезных размышлизмов его избавил звонок в дверь. Ага, съезжались гости. Это были Майка и Таня со своими мужчинами. Все они явно ехали сюда на одном такси.

С Толей Буровым Алексей поздоровался как со старым знакомым. Увидев его здесь, тот ни малейшего удивления не выразил, конечно, давно знал все от Тани. Потом Майка познакомила его со своим Степой Бахаревым.

– Меня еще Гусиным Пастухом кличут. Я не обижаюсь, вполне в тему, – проговорил тот с самой искренней улыбкой.

Интересный был мужичок, крепко сбитый, невысокий, с незатейливым лицом сельского комбайнера. Алексей прекрасно знал, что к людям такого типа, мнимым простачкам по внешности и разговору, следует поначалу какое-то время относиться настороженно, особенно в том случае, если ведешь с ними дела. С равным успехом такой вот человек, создающий у окружающих впечатление, что он недалек и тугодумен, может оказаться надежным партнером или же, если у него получится, кинуть так, что долго потом будешь материться в бессильной ярости и зализывать раны. Но Алексей никаких дел со Степой вести не собирался. Очень уж в разных плоскостях лежали их интересы. Поэтому особая настороженность была ему ни к чему.

Еще через несколько минут последовал новый звонок в дверь. Появился дедушка с букетом, красиво упакованным пакетиком и сумкой, в которой что-то очень уж характерно позвякивало. Собственно говоря, определение «дедушка» к нему не вполне и подходило, разве что учитывая возраст и наличие двух внучек. Это был крепкий мужик без малейшей сутулости, с прямой спиной, белоснежной шевелюрой и гораздо меньшим, нежели у многих его ровесников, количеством морщин. Четыре ряда орденских планок на пиджаке, не самом роскошном, но отнюдь не поношенном.

Алексей немало наслушался от Оли о самом старшем Камышеве. Процветал он вплоть до самого последнего времени, перестройкой и реформами не только не покалеченный, но и не ушибленный даже легонько. Так уж ему свезло.

После срочной службы на дальневосточной границе Игнат без малейших проблем поступил в институт. Еще бы! Участник боевых действий, кавалер ордена Красного Знамени! Выучившись на инженера-химика, он попал по распределению на химкомбинат «Шантара», где и проработал всю сознательную жизнь, поднялся до начальника не самого маленького цеха.

Химкомбинат этот был не простым. Большую часть его продукции составлял порох, о чем мало кто знал. Лишь иногда некоторые особо любопытные граждане, проезжая мимо на автобусе, малость удивлялись тому факту, почему мирное по названию предприятие охраняется как военный объект. Двойной забор с колючей проволокой, вместо расхлябанных вохровцев солдаты с автоматами.

Да, выражаясь современным жаргоном, при Советской власти химкомбинат был в большом решпекте. Директор его стал Героем Социалистического Труда. Игнат Камышев же за все эти годы заработал ордена Трудового Красного Знамени и «Знак почета».

В перестройку пороха требовалось гораздо меньше. Комбинат в полном соответствии с призывами и ценными указаниями, поступавшими сверху, стал выпускать море разливанное питьевого спирта, так и поступавшего в магазины девяностошестиградусным.

Алексей, дембельнувшись, еще застал эти бутылки с маленькой бело-зеленой этикеткой. Их бравая троица сполна успела отдать должное этому целебному эликсиру. Иногда они разбавляли его наполовину, а в другой раз и нет, как и полагалось лихим погранцам.

Правда, в последнее время в узком кругу серьезного шантарского народа кружили устойчивые слухи о том, что химкомбинату отошла прошлая лафа и теперь он на всех парусах движется к банкротству. Но это вряд ли беспокоило человека, вышедшего на пенсию полгода назад.

Поздоровавшись за руку со Степой и Толей, расцеловав Олю в обе щеки, вручив ей цветы и подарок, патриарх, как и следовало ожидать, обратил внимание на Алексея.

– Ага, – сказал он солидным басом. – Оленька, я так понимаю, это и есть…

Алексей в лучших традициях господ офицеров Российской императорской армии щелкнул каблуками, склонил голову и представился:

– Старший сержант пограничных войск Гартов! Или просто Алексей.

Он явно выбрал правильную линию поведения. Дед точно так же прищелкнул каблуками, отдал короткий поклон и отчеканил:

– Младший сержант пограничных войск Камышев! Или просто Тихоныч.

Ради въедливой точности стоит сказать, что по царским меркам оба они были всего лишь унтерами и прав на приветствие в офицерской манере не имели. Но кто осудил бы их за это, наложил бы взыскания?

В дверях показалась Карина и сказала весело:

– Ну что, гости дорогие, прошу к столу. Алексей, вы у нас человек новый, так что знакомлю с правилами. За столом о делах не говорят, курят только на балконе. – Она снизошла до строго дозированной улыбки и продолжила: – Ну и руками не едят, чего вы и так наверняка не делаете.

Все дальнейшее происходило насквозь банально, потому что иначе и быть не могло. Первый тост за именинницу, веселый перезвон рюмок и бокалов, жареный гусь в качестве горячего, ослабленные узлы галстуков. Как на тысячах подобных праздников по всей великой и до сих пор необъятной России-матушке.

Алексей сразу подметил еще одно здешнее установление, наверняка введенное Кариной. Мужчины пили крепкое, дамы – исключительно вино. Хотя, судя по его наблюдениям, все три юные особы с удовольствием пригубили бы и виски «Баллантайнз» восемнадцатилетней выдержки – Алексей привез, и коньяк «Арарат» – вклад Тихоныча.

Что до Женечки, то она с нескрываемой тоской взирала на батарею бутылок, явно свела уже не поверхностное знакомство с их содержимым. Эта милая барышня с плохо скрываемым отвращением прихлебывала пепси.

Правда, в конце концов Карина смилостивилась, налила ей бокал белого чилийского вина и заявила:

– Ладно, ты уже большая. Но предупреждаю сразу: это тебе на весь банкет. Можешь одним махом хлопнуть до донышка или цедить по глоточку, как хочешь.

Алексея хозяйка дома усадила рядом с Олей, сама устроилась как раз напротив. Он несколько раз ловил на себе ее быстрый, цепкий, пытливый, какой-то изучающий взгляд, но особо раздумывать по этому поводу не стал, решил, что ни к чему лишний раз заморачиваться.

Какое-то время все с интересом слушали Степу, излагавшего свою задумку. Собственно говоря, она как раз и имела отношение к делам, но Карина не возражала. Задумка у Степы была и в самом деле интересная. Он хотел возродить гусиные бои, когда-то чертовски популярные во многих странах, в том числе и в России. Отобрать с дюжину подходящих гусаков, потренировать их как следует и устроить «корриду» – разумеется, с платой за вход. После обсуждения сотрапезники сошлись на том, что эта идея, пожалуй, и в самом деле способна принести доход, в значительной степени еще и за счет иностранных туристов, падких на сибирскую экзотику. Алексей был того же мнения.

После очередного, уже далеко не первого по счету перезвона бокалов и рюмок Оля шепнула Алексею на ухо:

– Вот сейчас дед потребует гитару, увидишь.

Так оно и вышло.

Не прошло и пары минут, как Тихоныч пробасил, легко перекрывая веселый застольный гомон:

– Как говорил волк в мультике, щас спою! Подайте кто-нибудь инструмент, будьте добреньки!

На лице Карины промелькнула неприкрытая скука, на некоторых других – грустная покорность судьбе. Однако госпожа адмирал ничего не сказала, и Оля принесла Тихонычу Алексееву гитару. Гартов, в отличие от всех остальных, не знал, чего именно ждать и какого качества, и с любопытством поглядывал на деда.

Гитару Тихоныч поднастроил умело, первые аккорды взял уверенно, да и запел рокочущим басом так, что Алексею сразу стало ясно: никакой медведь ему на ухо сроду не наступал.

Алексей эту песню слышал в немножко другом варианте. Марина, певшая ее тогда, говорила, что их несколько. На лицах всех остальных просматривалась вежливая скука, особенно у супругов Камышевых. Они наверняка слышали этот шансон гораздо чаще своих гостей. Тихоныч вроде бы ничего этого не замечал или же просто нисколечко не озабочивался сим моментом и старательно услаждал слух участников застолья.

Дед сильнее ударил по струнам и урезал припев так, что пара ближайших к нему бокалов и его собственная немаленькая рюмка жалобно дзинькнули.

Он завершил песню мощным аккордом и привычно раскланялся. Как Алексей и ожидал, аплодисментов не последовало, но Тихоныч, похоже, их и не ждал.

Он отставил гитару и предложил:

– А не выпить ли нам за танкистов? А потом я вам еще спою.

Когда очередные рюмки и бокалы были осушены, Тихоныч потянулся было к гитаре, но Карина буквально воззвала к нему с самым умоляющим видом, по мнению Алексея, и на сей раз тщательно отмеренным:

– Игнат Тихонович, ну я вас прошу! Я понимаю – Девятое мая, День пограничника, другие военные праздники. Но у нас же день рождения молодой девушки. К чему эти горящие танки и прочая милитаризация?

– Так я, Кариночка, ничего другого и не умею, – заявил Тихоныч и пожал плечами.

– Но у нас же и другой гитарист есть, – сказала Карина решительно. – Алексей, вы сможете спеть что-нибудь лирическое, более подходящее к случаю? Оля говорила, вы хорошо играете. Игнат Тихонович, вы уж не обижайтесь, но сейчас лирика куда более уместна.

– Да ради бога.

– Алексей!.. – с дозированной улыбкой произнесла Карина.

Он, не прекословя, взял гитару, чуть повернул половину колков под себя, немного подумал и в конце концов решил воспользоваться Маринкиным репертуаром. У нее, как и у Алексея, было свое хобби. Паша с Максом как-то обходились без таковых. Правда, оно, в отличие от увлечения Алексея, требовало неизмеримо меньших затрат. Маринка регулярно посещала городской клуб бардовской песни и приносила оттуда немало интересного, пусть порой и полувековой давности, а то и постарше.

Он выбрал песню, взял пару мягких аккордов.

Ему приятно было, как смотрела на него Оля. – Вот только Карина этот взгляд перехватила, и у Алексея осталось впечатление, что за невидимой маской появилось некое недовольство. Наверное, он ей все-таки не ко двору. Некогда об этом думать, публика продолжения ждет.

– Вот это другое дело, – одобрила Карина эту песню. – Вы сами сочиняете?

– Увы, нет. Бог таланта не дал.

После очередных рюмок и бокалов было решено потанцевать. В обширной гостиной сталинки оставалось для этого место, пусть и не особенно много. Начать решено было с медленного танца. Алексей встал и послал Оле многозначительный взгляд.

Она охотно поднялась, но рядом словно из воздуха возникла Карина, легонько коснулась его локтя и проговорила:

– Алексей, вы не против, если мы с вами пару минут посекретничаем?

Ну и что тут поделать? Адмиралы младшим сержантам не предлагают, а приказывают.

– Конечно, – сказал он.

– Ничего, если на кухне?

– Ничего.

– Пойдемте, – заявила она и первой двинулась в сторону кухни.

Алексей успел оглянуться, и Оля послала ему ободряющий взгляд.

На кухне Карина первым делом открыла форточку, достала из шкафчика початую пачку дамских сигарет, массивную хрустальную пепельницу, поставила ее на стол рядом со стопкой грязных тарелок, кивнула Алексею на табурет.

– Садитесь. Курите, если хотите.

Он усмехнулся.

– Вы же сами говорили, что курить можно только на балконе.

– У меня дома я сама порядки устанавливаю, – сказала она с ноткой надменности, очень похоже, на сей раз не наигранной, а самой что ни на есть неподдельной. – И меняю их по ходу дела, если захочу.

Ну, коли уж начальство дозволяет. Он закурил.

Карина села напротив на красивый мягкий табурет явно импортного происхождения, положила ногу на ногу. При ее коротеньком платьице картина была довольно вызывающая, но Алексей сделал вид, что не обращает внимания. Пусть уж барыня чудит, как ей заблагорассудится.

– Понимаете, Алексей, я, собственно, даже и не знаю, как конкретно обозначить тему разговора. Поэтому считайте это мыслями вслух, – сказала она, изящно выпустив дым. – Вот лично вы как относитесь к чему-то непонятному, когда с ним сталкиваетесь?

Он немного подумал и ответил:

– Чуточку настороженно, пожалуй.

– Вот и прекрасно. Тогда вы наверняка меня хорошо поймете. Я именно что чуточку настороженно себя чувствую.

– По отношению к чему?

– Каламбур получается, но ничего не поделать. По отношению к вашим с Олей отношениям.

– А что в них может вызывать настороженность?

– Их характер. Понимаете, Оля мне никогда не врет. Я уверена, она иногда о чем-то умалчивает, но вот никак не более. Вы и в самом деле вчера спали в разных комнатах? И в прошлый раз, когда она ездила с вами на пикник, ничего… не произошло?

– Чистая правда, – ответил он. – Доказать, конечно, ничем не могу, но все так и было. – Ему показалось, что удивление в ее глазах было не наигранным, а искренним.

– Неужели сейчас так еще бывает? – поинтересовалась она.

– Бывает, – чуть помедлив, сказал он. – Если девушка честно признается, что она еще не готова, то такое случается. Вы в этом видите что-то странное?

– Как вам сказать. Я же говорю, что размышляю вслух. Может быть, странное, может быть, нет, и вы себя попросту ведете довольно благородно с девочкой, которая на двенадцать лет моложе вас. Если так, то это вас хорошо характеризует, но мне все равно тревожно. Попытайтесь понять ход моих мыслей. У нас с вами не такая уже большая разница в возрасте, вы, я уверена, поймете меня гораздо лучше, чем какой-нибудь Олин ровесник. Пожалуй, в возрасте все и дело. В том, что вы ее старше на целых двенадцать лет.

Он сказал осторожно:

– Не такая уж и большая разница. По нынешним временам ничего необычного в этом нет.

– Теоретически я с этим согласна. А вот практически, когда дело касается моей дочери… Мы взрослые, самостоятельные и состоявшиеся люди, можем говорить довольно откровенно. Я прекрасно понимаю, что Оля давно не школьница, что у нее взрослая кое в чем жизнь, что у нее были и будут… друзья, не впадаю в ужас, не протестую, когда она иногда не ночует дома. Главное, чтобы не было никаких осложнений, чтобы дочь не попала в неприятную историю. Но вы… Уж простите за прямоту, вы – нечто совершенно иное.

– Честно говоря, не вполне понимаю, – искренне сказал он.

– Я женщина современная, на дворе двадцать первый век. Впрочем, и в двадцатом было то же самое. Я говорю о студенческой жизни, отдельных ее сторонах. Она довольно вольная, и осуждать это бессмысленно. Так было, есть и будет. Вы вряд ли ужаснетесь, если я признаюсь, что в студентках тоже немного… покуролесила. Да и вы, когда учились, наверняка не сидели монахом над учебниками круглые сутки.

– Ну, я проучился только два года, – сказал он. – Но вы кругом правы. От сессии до сессии живут студенты весело.

– Вот видите, вы прекрасно меня понимаете. Но есть один немаловажный нюанс. Подавляющее большинство девушек, перебесившись, в дальнейшем ведут вполне благонравную жизнь. Потому я и смотрела сквозь пальцы на Олины… шалости. Но теперь положение совершенно другое. Рядом с ней появился человек старше ее на двенадцать лет. Я бы назвала ситуацию не вполне обычной, повторяю, потому что дело касается именно моей дочери. Я верю всему, что вы и Оля говорили о разных комнатах. Но не в этом дело. Такие моменты непредсказуемы. Сейчас вы себя ведете как человек крайне порядочный, но вот чем все кончится? Через полгода, год?

Алексей усмехнулся и спросил:

– Вы боитесь, что я ее брошу?

– И этого тоже. Но не только. Я, как и всякая мать, хочу для дочки крепкого брака и спокойной семейной жизни. Но при такой разнице в возрасте события разворачиваются по-всякому. Иногда девушку со временем попросту бросают, и далеко не все это переносят легко. Случается, что неопределенность затягивается на годы. Я уж не знаю, что и хуже. Ага, вы посмотрели в сторону гостиной!..

– Ну да, – сказал Алексей. – По-моему, там целых два примера вполне удачных отношений.

– Так-так. Значит, вы знаете, как у Майи с Таней обстоят дела. Оля, конечно, рассказала?

– В общих чертах, – осторожно произнес он.

– Там, в гостиной, только один, как вы говорите, удачный пример. Я вполне верю, что у Майи гражданский брак семимильными шагами движется к законному. А вот Таня… Если называть вещи своими именами, то она вот уже год – ненадолго приходящая любовница. Вроде уборщицы, разве что функции немного другие. Сколько это еще продлится и чем кончится, решительно неизвестно. Вряд ли сама Таня пребывает в полном душевном спокойствии, скорее наоборот. Так что у меня перед глазами разные примеры. Один успокаивает, второй не на шутку тревожит. Вы ведь уже четыре года после развода живете вольно, да? И где гарантия, что у вас не сложился комплекс вроде того, что явственно просматривается у Толи Буркова? Подсознательная боязнь нового брака? А девочка вами всерьез увлеклась. Она, конечно, мне это дает понять крайне скупо, но я же мать, я же вижу. Вот и сегодня за столом она на вас так смотрела!.. Ну, положа руку на сердце? Вы ведь не можете ничего гарантировать?

– Если положить руку на сердце и помнить, что мы взрослые люди… – сказал он медленно. – Карина Сергеевна, я ничего не могу гарантировать в первую очередь оттого, что у нас ничего еще не было.

Она чуть помолчала и проговорила с этаким материнским участием, в котором чувствовалась та же фальшь прозрачной маски:

– Так, может быть, лучше всего и покончить с этим, раз ничего и не было? Потом ей может быть гораздо тяжелее. Придумайте убедительный повод для разрыва. Вы же взрослый, опытный человек. Оставьте ее.

– Нет. Не то что не хочу, а не могу.

Она усмехнулась уголком рта и осведомилась:

– Хотите сказать, что вы ее по-настоящему любите?

– Не знаю, – ответил он честно. – Именно так. Уверен я только в одном – что добровольно от нее ни за что не откажусь. – Алексей усмехнулся. – Карина Сергеевна, вы намерены нам как-то… воспрепятствовать?

– Господи, ну как я могу вам воспрепятствовать? Оля никаких моих увещеваний слушать не будет, уж я-то ее знаю, имела не один случай убедиться. На веревочке я ее водить не могу. Что до вас, тут и вовсе никаких возможностей чему-то воспрепятствовать. Не киллера же нанимать? Глупости какие! Не буду я такой грех на душу брать. Я просто надеюсь, что вы, взрослый человек, сами все хорошо обдумаете и положите всему конец вовремя. Я все сказала, что думала и хотела, пожалуй.

– Другими словами, как говаривали в старину, мне отказано от дома, да? Если так, то я могу уйти отсюда прямо сейчас.

– Не говорите глупостей, – с усмешкой произнесла она. – А вы гордый. Никто вам от дома не отказывает – хотя бы потому, что вы вряд ли собираетесь тут появляться. А уйди вы сейчас, у меня будет тяжелое объяснение с Олей, чего я совсем не хочу. Последствия опять-таки непредсказуемы. Характером она пошла в меня, а у меня он, ох, не плюшевый. Я просто надеюсь, что вы поймете мои тревоги, обдумаете эти слова и поступите правильно. Желательно бы побыстрее. А пока… – Она встала с совершенно спокойным, даже веселым лицом. – Там все развлекаются, пойдемте потанцуем, чтобы вы убедились в том, что я к вам злобы не питаю.

Да уж, это действительно походило на что угодно, только не на злобу. Когда они танцевали медленный танец, Карина к нему не прижалась, это было бы вульгарно, но все же придвинулась ближе обычного, так, что он чувствовал ее грудь под тонким платьицем. Она неотрывно смотрела ему в глаза, словно завораживала и зачаровывала, а то и влюбилась в него с первого взгляда и готова была по любому знаку наплевать на супружескую верность.

Алексей прекрасно видел, что идет какая-то игра, но не понимал ее смысла и целей и потому чуточку злился. Когда музыка умолкла, он с превеликим облегчением отстранился от партнерши, галантно проводил ее до ее стула, перехватил чуточку сердитый Олин взгляд, медленно вздохнул и решительно направился на балкон, демонстративно доставая сигареты.

Следом за ним вышел Тихоныч, тоже достал сигареты, но не закурил, облокотился рядом на перила и полюбопытствовал:

– Ну и как она, жизнь, товарищ старший сержант?

– Трюхает себе помаленьку, товарищ младший сержант, – ответил Алексей ему в тон.

– Значит, говоришь, повар с финской границы?..

– Куда меня поставили, там я и служил, – заявил Алексей. – На то она и армия. Уж вы-то знаете.

– Да как же не знать. Ну, все равно погранец. Алеха, дернем? – Он извлек из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку, но не стандартную, а, пожалуй, поллитровую. – На столе еще много чего осталось, да промежутки между тостами, как по мне, длинноваты. Коньячок знатный, тот же, что я выставил. В жизни не поверю, чтобы погранец не умел пить из горла.

Алексей чуть подумал и взял фляжку, судя по тяжести, еще непочатую. Она была красивая, отлично выполненная из полированной стали, но вроде бы не фабричная.

Тихоныч словно угадал его мысли и пояснил:

– Это мне наши умельцы в механическом цехе сделали. Лет десять назад, ко Дню пограничника. Хороша работа, а? Гравировочку оцени.

Алексей повернул фляжку. На ней мастерски была выгравирована лицевая сторона советской медали «За отличие в охране государственной границы СССР». Бравый боец с автоматом наперевес стоит у пограничного столба, чего в жизни, в общем, не бывает.

– Есть у меня такая, – пояснил Тихоныч. – Вместе с Красным Знаменем дали. Ну и чего ты телишься?

«Пожалуй, после разговора с Кариной добавочная доза и в самом деле не помешает», – решил Алексей, отвинтил крышечку, приложил горлышко к губам, сделал добрый глоток и не поперхнулся.

– И ни капли не обронил, молодец! – прокомментировал Тихоныч, взял у него фляжку, хлебнул от души, завинтил колпачок, но в карман прятать не стал, оставил в руке и сказал: – Покурим, еще причастимся. Натюрлих, яволь?

– Яволь, натюрлих, – подтвердил Алексей.

Тихоныч щелкнул зажигалкой, придвинулся к нему поближе и тихо, задушевно спросил:

– Алеха, ты жениться думаешь? Только не виляй, как пьяный ежик по гудрону. Я же вижу, как вы друг на друга смотрите. Да и у Ольки, когда она о тебе говорит, глазенки аж сияют. Я все понимаю. Первостепенная задача для нее сейчас – получить диплом. Ну а потом сам бог велел. Алеха, я мужик крепкий, не завтра помру и не послезавтра. Ты бы знал, как хочется правнука повидать. Чтобы я еще успел его за ручонку взять и в День пограничника в Центральный парк повести. – Он мечтательно посмотрел вдаль. – Есть еще пара старых корешей по отряду. Они спросят: «Внук?» А я им так гордо: «Хрен там, правнук!» Сейчас ей, конечно, не до дитенка, но уж после диплома-то, а?

«Сложная штука жизнь, – подумал Алексей. – Мама категорически против, дедушка – обеими руками за. Рассказать ему все по душам и попросить, чтобы повлиял на Карину? Да нет, не стоит. Не из гордости, а оттого, что есть стойкие подозрения. Эта Снежная Королева – дед удачный позывной подобрал! – не позволит, чтобы кто бы то ни было на нее влиял, в том числе и тесть.

Но вот с этим старым погранцом как раз можно быть предельно откровенным. Он с нешуточной надеждой на меня уставился, словно ждет, что я его завтра на свадьбу позову».

– Не тяни, да? – настойчиво повторил Тихоныч.

– Откровенно, как погранец погранцу, – сказал Алексей. – Рано планы строить, Игнат Тихоныч. У нас еще и не было ничего.

На лице Тихоныча загорелось несказанное удивление.

– Ну да?!

– Чтоб мне свою зеленую фуражку съесть! – сказал Алексей. – Она у меня в целости и сохранности на шкафу лежит!

– Точно ничего не было? Слово погранца?

– Слово погранца.

Тихоныч озадаченно уставился на него, почесал в затылке и проговорил:

– Черт-те что и сбоку бантик. Что ж это вы так? При нынешней-то вольности нравов? Уж если в наши времена, когда я был молодешенек… Ты не пацан, а у Ольки были… друзья. Она деду кое-что по секрету рассказывает, знает, что я сплетничать ни за что не буду. Что ж вы так?

– Да понимаете ли, Тихоныч, в этих делах порой все обстоит сложно. При всей вольности нравов. – Алексей понимал, что с этим мужиком можно говорить откровенно. – Когда сразу происходит, а когда и затягивается. Она говорит, что не готова еще, да и все тут. Правда, что меня радует, дело маленькими шажочками вперед все же движется.

– Ну да, тут бывает по-всякому, – согласился Тихоныч, какое-то время задумчиво смотрел в пространство, потом сказал, словно сам с собой говорил: – Вот так получилось, что Нинка мне на третий день знакомства уступила. Я к ней… дышал неровно. Когда забирали в армию, обещала ждать. Они все клянутся, да редко дожидаются. А обернулось так… Когда я уходил, она была беременная, сама не знала, а я тем более. Месяца через два получаю от нее письмо – трах-бах! Пишет, что так, мол, и так, мать наседает, чтобы аборт делала, а она ни в какую. Гордая была. Дескать, если ты после дембеля меня и знать не захочешь, то ребенка я все равно одна выращу. Ну, я ей ответил, чтоб не дурила и обо мне так плохо не думала. Это еще до Даманского было. Знаешь, Алеха, когда танк подбили, где мы на броне сидели, меня взрывной волной о землю шмякнуло, в голове первым делом пронеслось: «Неужели дитенка не увижу?» Ничего, оклемался, в атаку пошли, всех китаез, которые меня хотели ухлопать, опередил. Только в самом конце снаряд близко рванул. Трех отличных ребят посекло насмерть, а мне в руку одним-единственным осколочком влепило. Ну да, везучий я все же, жизнь и потом это доказала. Вернулся, сразу расписались. Молодой был, не вся дурь выветрилась. Так в ЗАГС и пошел в парадно-выходной, с орденом и медалью, с рукой на перевязи. Хорошо хоть левая, так что расписаться в книге мог. Ну, жили – не тужили, правда, одного только Петьку и нажили. И кто же знал, что оно так вот выйдет?.. – Он замолчал, все так же отрешенно глядя в пространство.

Алексей ничего не сказал. Он знал от Оли, что ее бабушка, та самая Нина, восемь лет назад умерла от рака печени.

Наконец Тихоныч словно бы проснулся, отвинтил колпачок, сунул в руку Алексею фляжку, потом сам к ней хорошо приложился и сказал чуть ли не просительно:

– Алеха, вы уж того… Шаги подлиннее делайте, что ли. Касаемо правнука – на вас вся надежда. С Женьки спроса никакого – соплюшка еще, пока родит, столько времени пройдет. А мне еще восемь лет железно прожить надо.

– А почему именно восемь?

– Тю! Ну ты как не старший сержант славных зеленых фуражек!..Что у нас через восемь лет, в восемнадцатом году будет? Забыл?

Алексей спохватился и ответил:

– Столетие пограничных войск СССР.

– Вот именно! Надо дожить. И совсем хорошо было бы, если бы правнук… Ты это себе представь. Идем мы с тобой на столетии, оба такие бравые, пацаненка за руки держим, а он еще вдобавок в твоей фуражке. У меня-то не осталось, потерялась где-то.

Алексею было чертовски неловко. Тихоныч не сомневался в том, что они непременно поженятся. И вот как ему объяснить про совершеннейшую неизвестность, причем с обеих сторон? Что бы Алексей к Оле ни испытывал, но как-то не вполне ее представлял женой, если быть честным перед самим собой.

– Короче, вы бы это… – сказал Тихоныч, пряча флягу. – По армейской команде «Шире шаг!». Усек? Вот и славно. Ты кури, а я пойду, будет там Каринка фыркать или нет, про психа на Канатчиковой даче спою.

Едва он ушел, на балконе тут же возник Петр свет-Игнатьевич – полное впечатление, что только и дожидался, когда Алексей останется один.

– Алексей Валентинович, с вами поговорить можно по серьезному делу? – спросил он, швырнул за перила сигарету, докуренную лишь до половины, и тут же зажег новую.

– Да ради бога, – сказал Алексей и показал на низенький некрашеный глиняный горшочек с окурками. – Вы уж сюда чинарики бросайте, ладно? А то, не ровен час, попадете кому-нибудь по голове. Нравы нынче незатейливые, каменюкой в окошко засветят запросто.

– Да, спасибо, учту. А дело и правда серьезное, Алексей Валентинович.

«Неужели еще один тип явился, чтобы отговаривать меня от дальнейших отношений с Олей? Сопротивление окружающей среды возрастает», – подумал Алексей и внимательно присмотрелся к собеседнику.

В людях он порой ошибался, не был всеведущим мудрецом, но во всем, что касалось алкоголя – никогда. Гартов и сам немало лет провел в тесном знакомстве с животным, горячо любимым по всей России-матушке, – зеленым змием. Результат его наблюдений был таков: Камышев, конечно, успел принять изрядно, но не шатался, язык у него не заплетался. Каков бы он ни был характером и судьбой, а банку держать умел, это следовало признать.

– Алексей Валентинович, давно мне хочется выломиться из нынешней поганой жизни, спасу нет. Да все не получается как-то. Как представлю, что при таком раскладе еще чуть не двадцать лет сторожевым бобиком топтаться – тоска грызет. Может, потому и пью, – проговорил Камышев.

– И чем я могу быть вам полезен? – спросил Алексей нейтральным тоном, не на шутку обрадовавшись.

Все это никак не походило на то, что речь вновь пойдет о них с Олей.

– Я не прошу – терпеть не могу этого делать. Я работу ищу, а это ведь совсем другое, правда?

– Правда, – подтвердил Алексей. – Поиски работы – дело житейское и с просьбами ничего общего не имеет.

– Понимаете, так уж получилось, что из бизнесменов у меня только двое знакомых – Степа Бахарев и Толя Буров. У Бахарева в его делах места мне нет совершенно. Я и заикаться не стал. Толя сказал сразу, что подходящих вакансий у него не имеется. А теперь вот вы появились, строитель. Я, конечно, кирпичи класть не обучен, вообще по строительному делу ничего не умею, но вот точно знаю, что на любой стройке всегда нужны прорабы, организаторы. А с этим у меня, вы уж пока поверьте на слово, всегда было неплохо. Когда завод обанкротился, меня как раз на начальника цеха ставить собирались – не самого большого, но и не совсем уж завалящего. А на такие должности у нас с большим разбором людей назначали. Да как и везде, наверное. Вот я и подумал, может, вам организатор нужен? В стройках я ничего не понимаю, но можно подучиться, поднатаскаться. Оля говорила, что вы тоже не инженер-строитель по диплому. Она так грамотно рассказала, сколько в этом деле от организатора зависит, явно ваши слова повторяла. Может, попробуем? Я мозги не пропил, верно вам говорю.

– Дайте подумать, – сказал Алексей.

Задумался он всерьез.

«Дело, конечно, вовсе не в том, что это Олин папа, а не какой-нибудь хмырь с горы. Любая частная фирма – не благотворительное общество. Не перечесть фирм и фирмочек самых разных видов бизнеса, погоревших как раз оттого, что владельцы по доброте душевной пригревали у себя родню и добрых знакомых, порой в немалом количестве. От одного Камышева мы, конечно, не прогорим и даже убытков не понесем, но принцип остается неизменным. У нас не благотворительное общество.

С другой стороны… Если это не треп по пьяной лавочке, когда люди крайне склонны выдавать свои фантазии за реальность и собственную значимость поднимать в разы, то дело другое. Если Камышев действительно был хорошим организатором, то прошедшее время мало что меняет. Талант, согласно старому анекдоту, не пропьешь, это фисгармонию – запросто. Еще один хороший организатор в нашем хозяйстве, уже весьма обширном, нам никак не помешает.

Камышев кругом прав. Диплом сплошь и рядом не нужен, были бы хватка, сметка и смекалка. Поставить его на пару месяцев учеником к Лактионову или Гураму. За это время человек проявится, станет ясно, чего от него ждать. Даже если не потянет и нам придется вежливенько расстаться с ним, то потери в деньгах будут такими смешными, что ими и озабочиваться не стоит.

Вот только тут есть еще и третья сторона. Сто раз случалось, что люди в том состоянии, в каком Камышев сейчас пребывает, по три тельняшки на груди рвали, обеими пятками себя в грудь били, торжественно клялись, что жаждут изменить жизнь и никаких трудностей не боятся. А протрезвев назавтра, сникали, тихими хомячками убирались в уголок и смущенно объясняли, что все это они вчера наговорили спьяну, а всерьез ничего такого и не имели в виду.

Эти персонажи оставались в прежнем болоте. Там, с точки зрения некоторых индивидуумов, тоже прожить можно, если без особых запросов. Тепло, мягко, лягушки жирные и прочая провизия плавают в немалом количестве, а зимой можно и на дне в спячку залечь. Старая азбучная истина, отнюдь не порождение перестроечных времен. Она касается очень многих сторон жизни человеческой, не одного только бизнеса».

Он довольно быстро нашел решение и сказал:

– Ну что же, давайте тогда говорить серьезно. Вы как, Петр Игнатьевич, завтра похмеляться будете?

Камышев улыбнулся и проговорил без особого смущения:

– Алексей Валентинович, я, конечно, похмеляюсь, но через раз и не каждый день. Повезло мне, знаете ли. Я почти никогда с похмелья не маюсь. Это у меня явно от бати, он всегда, сколько бы ни выпил, не похмеляется и не мается. Если захочет выпить еще, то пьет, но это совсем другое. Да завтра и нельзя никак. Мне на сутки заступать в два часа дня.

– Тогда делаем так, – сказал Алексей. – У меня железное правило: о делах не говорить ни с пьяными, ни когда сам пьяный. В два часа дня, говорите. – Он прикинул в уме свое завтрашнее расписание, не сказать, чтобы особо напряженное. – Я к вам приезжаю завтра в час дня. Карина Сергеевна будет ведь на работе? Ну вот. А Оля – на занятиях. С глазу на глаз и поговорим, уже серьезно и обстоятельно. Идет?

– Идет! – с большим энтузиазмом, увы, явно подогретым алкоголем, воскликнул Камышев. – В час дня я вас жду, трезвый как Буратино.

Он ушел с балкона, ручаться можно, решил хлопнуть от радости еще стопарик.

«Ну ничего, главное выяснится завтра, много времени не понадобится, чтобы во всем разобраться, – раздумывал Алексей. – Если он встретит меня поддавшим, то надо будет уходить без церемоний, пусть себе обижается. Дело есть дело.

Оля, если что, меня поймет и чудовищем считать не будет. Сколько мы знакомы, она ни разу не заикалась о том, чтобы я взялся пристроить папу. А вот некоторые из прежних подруг, те, с буковками в глазах, как раз поминали об этом, иногда после первой же постели, а то и прямо в ней.

А вот если завтра он будет трезвым – дело другое. Имеет смысл рискнуть. Если убытки и будут, то минимальные. Лишний толковый мужик нам не помешает, найдется местечко, и, что греха таить, на душе приятно будет – выдернул толкового человека из болота. Это же как-никак Олин папа.

Есть тут и еще некий злорадный подтекст. Он играет третьестепенную роль, но все же… Переместится мужик в иное качество. Даже если все сладится, по деньгам он Карину все равно не догонит, но, во-первых, это уже будут не гроши охранника, а во-вторых, в ином качестве человек предстанет. Не вертухай при полках с ботинками, а сотрудник солидной частной фирмы. Это две большие разницы, ага».

Хозяева, числом трое, все женского пола – своего супруга, явно перебравшего, Карина в приказном порядке оставила дома – рассаживали гостей по такси, когда сумерки уже плавно перетекали в ночную темень. Алексей был тут же. Карине он сказал, что вызвал сюда своего водителя. Откуда ей знать, что такового не имелось? Разве что дядя Миша мог за него сойти.

На самом же деле Алексей успел пошептаться с Олей. Он никуда и никому не звонил.

Уехали сначала две пары – одна почти супружеская, другая в полной неизвестности касательно будущего. Минут через пять подошла машина для Тихоныча, набравшегося крепко, но особо не шатавшегося.

Когда они остались вчетвером, Оля сказала ничуть не вопросительно, а вполне утвердительно:

– Мама, мы с Лешей погуляем немного. Время детское.

– За Алексеем ведь водитель сейчас приедет, – проговорила Карина явно недовольным тоном.

– Я ему сейчас позвоню и скажу, чтобы подъезжал чуть попозже, – лихо и беззастенчиво солгал Алексей, ничуть не чувствуя ни малейшей вины за это. – Он к подобному привык, у него смена до двух ночи. Мы как пожарные и врачи. Иногда и ночью работаем, если сроки поджимают.

Карина пытливо глянула на него. Она была явно подвыпивши, но не потеряла остроту ума и вряд ли ему поверила.

«Ну а что ей оставалось делать? – ехидно подумал Алексей. – Запрещать дочке двадцати одного годика погулять с хорошим знакомым недалеко от дома в не самое позднее время? Должна понимать, что выглядела бы смешно. А она этого стопудово не любит».

Он рассудил совершенно правильно.

Карина старательно изобразила равнодушие и сказала:

– Ну, погуляйте.

Женька добавила все тем же ангельским голосочком:

– Только улицу на красный свет не переходите.

– Непременно учтем, мадемуазель, – заявил Алексей и взял Олю под руку.

Когда они свернули за угол, Оля спросила:

– Маршрут наметил?

– Конечно. Пройдемся медленно вокруг квартала, чтобы твои занялись приборкой праздничного стола, и шмыгнем в подъезд.

– То ли ты мои мысли читаешь, то ли я твои, то ли все сразу… – проговорила девушка и добавила с угадывавшейся ноткой ехидства: – Я смотрю, ты хорошо оттянулся.

– То есть?

– Видела я, как ты с мамочкой медляк отплясывал, нежно к ней прижимаясь.

– Оля, ну ты гонишь. Ничего и не прижимался.

– Да ладно, шучу. И все равно она к тебе так придвинулась, что грудью касалась, я же видела.

– Ну так не мог же я ее отпихивать, верно? Согласись.

– Ну да, не мог, я понимаю.

И все равно ее голос звучал как-то странно, словно бы с затаенным беспокойством.

Алексей остановился, взял ее за плечи и довольно бесцеремонно развернул лицом к себе, присмотрелся и заявил:

– Уелинка, да ты никак возревновала? К родной-то маме?

– Да ничего подобного, – отозвалась она сварливо.

– И все равно у тебя голос какой-то не такой, – сказал он, по-прежнему крепко держа ее за плечи.

– Девушка, он к вам, случайно, не пристает? – с нескрываемой надеждой на положительный ответ спросил кто-то.

Оба-на! На мягких лапках милицейский патруль подкрался в количестве двух рослых экземпляров. Скучно им, должно быть, болезным. Надо полагать, недавно в ночную смену вышли и никаких нарушений правопорядка еще не обнаружили.

– Ничего подобного, – сердито отрезала Оля. – Это я ему на шею вешаюсь, а он отбивается.

– Понятно. Если что, гражданин, зовите на помощь. Милиция не дремлет. – Патрульный демонстративно лихо отдал честь, и оба стража порядка лениво пошагали дальше, искать подвигов и славы.

– Ты чуток перепила или как? – спросил Алексей мягко. – Всякая дурь тебе в голову лезет.

– Не дурь, а смутное-смутное, легкое-легкое беспокойство, – сказала она. – Ты к ней ближе по возрасту, чем ко мне. А маме, уж согласись, ее лет не дашь. Она на несколько годочков моложе выглядит и вообще из себя отпадная.

– Олька, извини, но ты все-таки дура. Или, скорее всего, в самом деле перепила. Вот прямо так голову потеряю, пошлю тебя подальше и начну вокруг мамы увиваться. Оля, ты что? Трезвей давай в темпе, а то поссоримся. Ни разу еще с тобой не ругались, и не хотелось бы начинать.

– Ну, извини, больше не буду, – произнесла она чуть покаянно. – Просто в голову вдруг дурь полезла, когда я увидела, как она тебя глазищами чарует и грудью прикасается.

– Я не школьник, – сказал он с ухмылкой. – Меня глазами очаровать трудно. Кое-кому такое удалось, но это никак не твоя мама и дело было не сегодня. Пошли?

– Пошли.

Оля взяла его под руку, и они не спеша двинулись дальше.

Навстречу им все так же лениво шагали те самые менты.

Тот же весельчак и балагур еще метра за два до них спросил:

– Перестали отбиваться, гражданин? Вот и правильно. От такой девушки грех отказываться. – Этот стервец откровенно огладил взглядом ее высоко открытые ножки.

– Слышала? – спросил Алексей, когда они разминулись. – Устами этого мента глаголет истина. Так что выбрасывай из головы всякую дурь.

– Хорошо. Но ты просто не знаешь…

– Про что?

Оля вздохнула.

– Грех сплетничать про родную мамочку, да уж ладно. Понимаешь, любит она очаровывать. Вот как с тобой сегодня, только обычно еще дольше и активнее. Чисто платонически. Забавы для. Развлекушка у нее такая. Мужик тает, как мороженка на солнце, а ей в кайф.

– Ну, это, в конце концов, не извращение, – примирительно сказал Алексей. – Такие забавы, если ты не знала, многие женщины любят. Навидался я. У меня иммунитет. Заруби это себе на носу. Идет?

– Идет, – ответила Оля уже спокойно, без малейшей смутной тревоги, тут же прыснула и продолжила: – Мы два года назад были с ней в Анапе. Только вдвоем. У папы отпуск не совпал, а Женьку в больницу положили. Было с почками что-то несерьезное, но требовавшее двухнедельных процедур. Вот она там повеселилась. Купила нам по три купальника, совершенно одинаковых, только размеры, понятно, разные, сделала себе прическу, как у меня. Когда заходила речь о том, кто мы, говорила, что сестры. Знаешь, самое забавное, все верили.

– Не удивлюсь, если честно.

– А один раз была чистой воды хохма. Подсел к нам на пляже пузатый лысик вроде тех, что ко мне в «Шампуре» вязались, завязал болтовню, узнал, кто мы. Потом он расстегнул «кенгурятник» – помнишь, была мода на такие пояса с сумочками? – показал пачку баксов, еще потолще, чем у тех, и выдал открытым текстом, что всю жизнь мечтал переспать с двумя сестренками сразу. А мы вдобавок такие похожие. Одним словом, весь «кенгурятник» наш, а кровать у него в номере большущая, все уместимся. Мама ему такую оплеуху залепила – на полпляжа звон пошел!..

– И что?

– А ничего. Рядом расположилась компания, они над ним ржать стали, он быстренько и убрался. Без всяких последствий обошлось, хотя там, в Анапе, народ попадается разный.

– Хотел бы я эту картину маслом посмотреть. Весело живет твоя мама.

– Не всегда бывает весело, – сказала Оля. – Ладно уж, сплетничать так сплетничать. Тогда же, два года назад, у меня на дне рождения были двое одногруппников. Папа был на смене, вот она за одного и взялась по полной программе. Что ты думаешь – очаровала.

– Ничего удивительного, – чуть подумав, сказал Алексей. – Два года назад, говоришь. Значит, девятнадцатилетие отмечали.

– Ты великий математик.

– И одногруппник этот стопудово был твой ровесник?

– Ну, на полгода постарше.

– Ничего удивительного. Помню себя в такие же годы. Я тогда служил, но все равно. Тоже очаровался бы, возьмись за меня по полной программе такая дамочка. Это теперь я старый и мудрый, меня так просто не возьмешь.

– Он всерьез очаровался. – Оля вздохнула. – Надежды стал питать. За неделю трижды звонил. Мама потом рассказывала и смеялась. Все пытался свидание назначить, а она каждый раз предлоги находила, чтобы отвязаться. Он еще недели две как вареный ходил. Потом, видимо, дошло до него, что с ним играли, успокоился.

«И получил парнишка кое-какой жизненный опыт, что, между нами говоря, неплохо, – мысленно закончил Алексей. – Чем сильнее обожжешься о какую-нибудь ветреную красотку, тем умнее будешь в другой раз».

– В «Лермонтовке» в старших классах Шекспира проходят. Тебе ли не знать, – сказал он. – Я, конечно, потом почти все забыл напрочь, но одну великую фразочку в память все-таки забил.

– Это которую?

– Что женщины – порожденье крокодилов.

– И я тоже? – поинтересовалась она с хорошо уже знакомым хмельным кокетством.

– Ты – другое дело, – ответил он серьезно. – Ты – порожденье очаровательных крокодилов, а это две большие разницы.

– Правильно Демон говорит – хамло новорусское.

– Какой уж есть. Во мне найдутся и положительные качества. Я, например, совершенно не ведусь на те забавы, которые любит твоя мама, так что никаких тревог, пусть даже смутных-смутных.

– А вот еще был случай с одним военно-морским капитаном. А может, не капитаном, я в званиях совершенно не разбираюсь. С морским офицером, короче. Там же, в Анапе. Мы каждое утро под окном букеты находили, и предназначались они явно не мне. И однажды на пляже… – Оля вдруг замолчала, потом спросила уже совершенно другим тоном, вполне серьезным и даже откровенно озабоченным: – А о чем вы с ней на кухне говорили? Уж там-то она тебя точно не очаровывала. Не с тем лицом ты оттуда вышел, хмурый был явно.

– Да так…

– Про меня что-то? Леша, ну должна же я знать. Ну, пожалуйста.

– Да ничего особенного, в общем, – сказал он неохотно. – Мягонько так меня, человека взрослого и серьезного, уговаривала сделать кое-какие выводы, обдумать все трезво и исчезнуть из твоей жизни навсегда, пока у нас слишком далеко не зашло.

Когда он смотрел на сердитое личико Оли, у него возникла уверенность в том, что она про себя произнесла нечто совершенно непечатное, причем в строго определенный адрес. Ну, так тоже бывает, даже если любишь родителей.

– А мотивировала как? – спросила Оля.

– Со своей точки зрения довольно логично мотивировала, – ответил он и хмыкнул. – Боится, что я, старый отпетый ловелас, наиграюсь и брошу глупую маленькую девочку. Она не просто останется с разбитым сердцем, а, чего доброго, побежит топиться в Шантаре, хоть и далековато до речки.

– А ты что? – настороженно спросила Оля.

– А что я? Я честно сказал, что не отстану от тебя ни за что. Оля, верь не верь, но нет у меня такой привычки – наиграться и бросать.

– Ой, как верить хочется.

– Вот и верь. Нагулялись, да? Пойдем в подъезд?

– Пойдем.

Когда лампочка была привычно выкручена, Оля закинула ему руки на шею и шепнула:

– Только недолго, ладно? Мне еще свою долю посуды надо вымыть. – Она тихонечко рассмеялась. – И не мучай меня слишком, хорошо? Тебе еще гитару с борсеткой забирать. Если что, мама коситься будет на тебя, как таракан на тапочку. Оно тебе надо?

– Совершенно не надо, – сказал Алексей, притягивая ее к себе.

Ну, обошлось. Он вкрутил лампочку, старательно осмотрел Олю и пришел к выводу, что сегодня ее губы выглядят вовсе не предосудительно. А растрепавшиеся волосы расчесал сам, очень старательно.

Обошлось без косых взглядов. Снежная Королева, уже в домашнем платье и длинных резиновых перчатках в мыльной пене, встретила их с ледяным спокойствием. С Алексеем она распрощалась со своей фирменной улыбкой, строго дозированной.

Женечка Демон, как и следовало ожидать, не утерпела. Она за маминой спиной выглянула из кухни, показала язык и так укоризненно покачала головой, словно была строгой настоятельницей монастыря, а они – согрешившими монахом и монашкой. Увы, в присутствии Карины Алексею нельзя было адекватно ответить ей, хотя кое-какие домашние заготовки у него имелись.

Такси он ловил в самом прекрасном настроении. Вот только, когда уселся в машину, на душе у него вновь стало грустновато оттого, что ему предстояло возвращаться в пустую квартиру.