Книга: Месяц надежды [litres]
Назад: Лист 14
Дальше: То ли лист, то ли мираж

Лист 15

Время было уже позднее, и воскресный девичник близился к концу. Повод был серьезный – все трое наконец-то добили свои курсовые. Оля излучала оптимизм, грозилась справиться с этим к выходным, однако ей, как и подругам, пришлось прихватить и субботу целиком. Но все трое считали, что получилось у них хорошо.
Повеселились девчонки на славу, вдоволь наплясались в гостиной, потравили изрядно анекдотов, в том числе и чуточку неприличных. Алексей всерьез подозревал, что, не будь здесь его, прозвучали бы и гораздо более пикантные. По неистребимой женской привычке они изрядно посплетничали об однокурсницах, незнакомых ему.
Главной животрепещущей темой оживленной дискуссии был вот какой вопрос. В самом ли деле некая Леночка Штерцер работает в «Леди Камилле» или же на нее наговаривают? К консенсусу девчонки так и не пришли и понемногу угомонились.
Как частенько на подобных вечеринках бывает, всем стало чуточку лениво. Они попивали пиво без особых разговоров.
Алексей все это время держался как бы чуточку в сторонке. Это был чисто их праздник, в который ему не следовало чересчур уж встревать. Леночку Штерцер он все равно не знал и судить о ее моральном облике не мог. А может – вот смех – и знал под другим именем. При исполнении служебных обязанностей эти, с позволения сказать, девочки частенько себе берут красивые псевдонимы – одни Марианны, Анжелики, Изабеллы и прочие Агаты. Один раз даже Жозефина им попадалась, вполне возможно, с истфака.
Правильное пиво он им и на сей раз обеспечил, доставил те самые баклаги с крепким баварским темным. Только вместо муксуна раздобыл копченого тайменя, которого порезал на красивые ломтики, и полную миску вяленых щупалец кальмара, усыпанных кунжутом. Алексей не без радости констатировал, что девчонки стали проникаться идеей правильного потребления пива.
Еще он, разумеется, выполнял роль менестреля. Вот и сейчас, чуть отодвинувшись от стола, Алексей терзал гитару душещипательным шансоном. Он умышленно подпустил к нему изрядную долю дурного цыганского надрыва, что эти три грации, чуть захмелевшие, принимали как нельзя лучше.
Она была первою, первою, первою
Кралей в архангельских кабаках.
Она была стервою, стервою, стервою
С лаком сиреневым на коготках.

Что она думала, дура, дура?
Кто был действительно ею любим?
Туфли из Гавра, бюстгальтер из Дувра
И комбинация из Филиппин.

Временами он украдкой поглядывал на Олю. У него не было никаких сомнений в том, что с ней сегодня было что-то не так. Она сидела какая-то грустноватая, чуть ли не печальная, веселиться себя заставляла через силу. Видимо, утомилась сильнее подруг.
«Пожалуй, как ни хочется, не стоит сегодня приставать к ней с лирикой, пусть ляжет пораньше и как следует выспится. Ведь завтра поутру она пойдет на занятия», – подумал Алексей.
Пока она павою, павою, павою
С рыжим норвежцем шла в ресторан,
Муж ее падал, падал, падал
На вертолете своем в океан.

Что ж ты застыла? Танцуй, дура!
Может, в кошмаре к тебе приплывет
Блещущий айсберг, потрепанный бурей,
Ну а внутри его – тот вертолет.

Оля оставалась откровенно грустной. Даже подруги это заметили.
Майка под каким-то предлогом выманила Алексея в гостиную и спросила напрямую:
– Вы с Олькой не поцапались? Что-то она смурная сегодня.
– Да ничего подобного, – ответил он. – Сколько знакомы, ни разу не цапались. Переутомилась просто.
– Да уж, напахались мы, – согласилась Майка.
Когда они усадили Майку с Таней в такси и вернулись в квартиру, Алексей первым делом взялся за уборку кухни. Особого беспорядка и бардака там не наблюдалось, не мужская компания гулеванила, но все равно следовало навести полный марафет.
Это дело у него заняло минут двадцать. Лишь закончив с ним, он спохватился, подумал, что Оля за все это время так ни разу в кухне и не появилась, хотя обычно рвалась помогать.
Выйдя в гостиную, Алексей чуть встревожился. Оля сидела на краешке дивана, уронив руки между колен, с каким-то отрешенным, крайне понурым лицом. Услышав его шаги, она и головы не повернула. Нет, что-то было явно не так.
– Что с тобой, Оленька? – спросил он обеспокоенно, присаживаясь рядом. – Болит что-нибудь?
– Нет, ничего, – отозвалась она тусклым голосом, не поворачиваясь к нему. – Так, меланхолия накатила. С тобой же такое бывает. Вот и у меня сейчас…
– С чего бы вдруг? – спросил он преувеличенно бодро. – Ты отличную работу провернула, посидели хорошо. Может, тебе кружку пивка принести? Очень пользительно при меланхолии.
– Нет, спасибо, – сказала она с откровенной печалью, глядя перед собой: – Завтра мне вещи собирать, домой ехать.
Вот тут-то до него, толстокожего, и дошло.
Алексей приобнял ее за плечи – такое ощущение, будто манекен обнимал, – и спросил напрямую, глядя на нее очень внимательно:
– Прижилась?
Он почувствовал, как она слегка встрепенулась.
Девушка отозвалась тем же тусклым, бесцветным голосом:
– Если и прижилась, так что? Что это меняет?
Теперь он не сомневался и не колебался, спросил решительно:
– А разве тебя кто-нибудь отсюда гонит? Уж во всяком случае, не я, а других хозяев тут нет.
Оля наконец-то вскинула на него глаза. В ее взгляде смешались растерянность, недоверие, надежда.
– То есть?.. – тихо спросила она.
Он решился, обнял ее покрепче и сказал:
– Банально, конечно, но… Оленька, давай жить вместе.
– Это как?
– Как многие, – ответил он, приблизив губы к ее щеке. – Казенные какие-то слова на ум лезут, да других что-то не подворачивается. Я тебе предлагаю гражданский брак, по всем правилам, со всей серьезностью. Ну, единственное, без штампика, но это дело наживное. Оля, по-моему, у нас получится. Притерлись мы как-то уже друг к другу, согласись. Не подумай, я не по пьянке. Я эту мысль чуть ли не неделю баюкал и развивал. Если хочешь, утром повторю то же самое на трезвую голову. Никуда я тебя не отпущу, ни завтра, ни вообще. Не буду врать, что успел тебя полюбить без памяти, но ты мне очень нужна. Или ты не хочешь?
Оля встрепенулась, закинула ему руки на шею, прижалась щекой к плечу и сказала с едва слышным всхлипом:
– Хочу. Сто раз хочу. Я так хотела именно это услышать. Правда, ты серьезно? Все по-настоящему, кроме штампика этого дурацкого?
– Серьезней некуда, – сказал он. – Согласна?
– Сто раз согласна. Наверное, с тех пор, как ты меня в подъезде первый раз целовал. – Она на миг затихла и прошептала настойчиво: – А ты мне изменять не будешь? У тебя столько лет вольной жизни за спиной!..
«Прощайте, сауны, – подумал он без малейшего сожаления. – Прощайте, Жанетта, Жоржетта, Лизетта, Мюзетта и кто еще там».
– Дурочка, – сказал он ласково. – Не буду. Честно тебе признаюсь, не в силу какого-то там облико морале, а просто потому, что не умею. Серьезно говорю. Как-то так жизнь сложилась, что никогда не заводил двух девушек одновременно. Так что просто не умею и учиться этому не хочу. Ты что?
Оля разомкнула объятия, отстранилась от него, отвернулась. На глаза у нее навернулись совсем крохотные, едва заметные слезинки. Но понурой она уже никак не выглядела. На губах девушки играла легкая улыбка.
– Пару минут меня не трогай, ладно? – сказала она голосом, в котором уже явственно чувствовалась нешуточная радость. – Мне надо посидеть и немного побояться, понимаешь? Ты-то остаешься у себя, для тебя ровным счетом ничего не меняется, а я в первый раз в жизни из дому ухожу. Надо побояться.
– Считай, что первый, он же и последний, – сказал Алексей и замолчал, чтобы не мешать ей.
Пару минут она сидела и с той же легкой улыбкой глядела куда-то в пространство. Когда Оля вновь повернулась к нему, ее глаза сияли.
– Леша, это здорово. Пусть трещат, сколько хотят, про девичью гордость. А я так надеялась!..
– И правильно делала, – сказал Алексей и потянулся к ней.
Очень скоро ее трендовые черные брючки с золотистыми и алыми вставками оказались на полу у дивана, рядом с синими джинсами Алексея. За ними туда же полетело все остальное.
У них была брачная ночь.
Алексей сидел в кухне и курил, чтобы не стоять над душой у людей, занятых работой, людей, отлично знающих свое дело и без него. Голова Гартова была забита новыми хлопотами, последний раз его занимавшими добрых десять лет назад, перед первой женитьбой. Они, правда, не громоздились таким уж ворохом и титанических трудов не требовали, разве что времени должны были отнять не так уж мало. Но тут уж ничего не поделаешь, никуда от них не скроешься.
Как и следовало ожидать, все шло как по рельсам. Не столь уж и серьезные решались дела, привычные для всего человечества.
Снежная Королева новость о нешуточных переменах в жизни старшей дочери приняла с обычным своим бесстрастием буддийского монаха. Майка и Таня позвонили ему одна за другой, с коротким интервалом, восторженно визжали в трубку и поздравляли. Команда одобрила. Камышев и Тихоныч об этом еще не знали.
Теперь предстояло решать бытовые мелочи. Потому в гостиной и в кабинете и работали с неторопливой уверенностью профессионалов ребята из столярки.
Бизоньему черепу и саблям следовало подыскать другое место. Наметки на сей счет у Алексея уже были. Освободившееся место должен был занять шкаф для Олиной одежды, в тон всей остальной мебели. В кабинете надо было смастерить книжную полку.
Оля была из девушек читающих. В наши времена это не уникум, но редкость. Большой библиотекой она похвастать не могла, но заверяла, что около сотни книг у нее наберется.
Большую сумку с одеждой Алексей уже привез. В ней было исключительно то, что подходило для осени. Зимнее и летнее могло подождать, когда будет готов шкаф. Оля прихватила с собой и стопочку книг.
В кухню деликатно просунулся бригадир Жора Малахов и доложил:
– Алексей Валентиныч, готово. Все обмерили, записали.
– Молодцом, – сказал Алексей. – Теперь за работу. Премия за мной не заржавеет.
– Так мы пошли?
– Ага.
Когда за ними захлопнулась входная дверь, Алексей встал и неторопливо прошел в кабинет. Там тоже нужно было кое-что усовершенствовать, сделать так, чтобы у каждого из них был свой полноценный рабочий стол. Он взял из стопочки книг, лежавшей рядом с Олиным ноутбуком, верхнюю, пухленький томик небольшого формата, и покривил губы. Ну, разумеется, «Кавалер Сен-Жюст».
Алексей знал, что Олино отношение к Великой французской революции было откровенно романтическим, основанным, как он уже догадался, в первую очередь на старом фильме «Черный тюльпан», и в самом деле отличном, но преподносившем кровавую историю в развеселом духе оперетты, что печально, талантливой. Еще на таких вот биографиях вождей, написанных еще в советские времена. Рыцари без страха и упрека, печальники народные, ага.
Что до него, то он в свое время трудами мамы прочитал несколько книг посерьезнее. Парочка была написана еще до революции. Отношение к тем давним событиям у него было совсем другое. Алексей знал, сколько кровушки нацедили народные печальники, как все мало-мальски видные вожди перерезали друг друга. Осталась мелочь пузатая, которую Наполеон разогнал и построил без особого труда. Многие подробности он запамятовал, но главное до сих пор помнил.
Конечно, Сен-Жюст, убойно действовавший и на некоторых нынешних студенток, отнюдь не придерживающихся революционных взглядов. Он был красивый, чертовски романтичный, блестяще говорил речи, печалился о благе народном. На самом же деле этот юный романтический красавец был тогда во Франции кем-то вроде Гиммлера. За спиной его тогда втихомолку звали Ангелом Смерти. Однако в такие скучные мелочи студентки не вникали, не считали нужным.
Алексей пролистал книжку без всякого интереса, собрался было положить ее назад, но зацепился взглядом за приложение в самом конце, уместившееся на одном-единственном листочке. «Революционный календарь на второй год Республики».
Он, конечно, помнил и то, что революционные товарищи с реформаторским шилом в заднице еще и новый календарь ввели, не просто переименовали месяцы, а еще и изрядно их перекроили, потому что начали считать с какой-то знаменательной для них даты. Французы лет семь этот календарь пользовали, пока Наполеон и его не отменил к чертовой матери, не вернул всем привычный старый.
Но вот названия месяцев Алексей давно забыл напрочь и потому прочитал не без любопытства. Точнее сказать, он запнулся на первой же строчке.
«Вандемьер, месяц сбора винограда, – 22 сентября – 21 октября».
Дальше он читать не стал, положил книгу на место и подумал чуть ошарашенно:
«Мистика какая-то! Совпадение, конечно, и все равно… Первый раз я Олю увидел именно что двадцать второго сентября, а финал, полный яростной нежности, наступил как раз двадцать первого октября. Не те это были даты, чтобы я их забыл, по крайней мере сейчас, пока еще не прошли годы.
Такие вот дела. Наш роман, как патрон в обойму, уместился в напрочь забытый месяц напрочь забытого календаря.
Вандемьер».
Но если для французов это был «месяц сбора винограда». То для них с Олей это был месяц надежды.

 

Листья падают. Одни опускаются на землю почти вертикально, если день тихий. Другие ветер подхватывает и кружит иногда очень долго. Но дело совершенно не в том.
На свете встречается превеликое множество разнообразнейших миражей. Некоторые уверяют, что бывают и миражи падающих листьев. Неизвестно точно, правда это или очередные байки, но в рамках нашего повествования будем считать, что миражи падающих листьев все же бывают.
Назад: Лист 14
Дальше: То ли лист, то ли мираж