Глава четырнадцатая

Являюсь в столовую за минуту до завтрака, одурманенная запутанными снами, – я вижу их с тех пор, как ушла Саки. Проскальзываю на свое место, заранее страшась новостей, которые намерен объявить доктор Такуми. Но вместо сообщения об очередной реакции на вакцину он нам преподносит сюрприз.

– Для вхождения в финальную шестерку первостепенное значение, помимо спортивных и академических достижений, имеет также психическое здоровье каждого финалиста. Трагическая гибель Каллума Тернера всем нам послужила напоминанием.

Вот, значит, как. Доктор твердо придерживается первоначальной версии.

– Тесты, которые вы проходили в школах, обеспечили вам место среди конкурсантов – но их, как мы видим на примере Каллума, недостаточно. Накануне первого отсева мы должны провести более тщательные исследования, которые начнутся сразу же после завтрака.

Обмениваемся нервным взглядом с Лео. Не хватало еще, чтобы подчиненные доктора Такуми залезли мне в голову и догадались о моих планах.

– Не желая, чтобы человеческие эмоции повлияли на результат, мы поручили эту задачу роботам. Дот и Киб, первые указавшие на нестабильность Каллума, хорошо понимают, что от них требуется. А поскольку им предстоит путешествие вместе с финальной шестеркой, будет только логично, если психическим мониторингом астронавтов займутся они. – Доктор обводит взглядом всех нас, двадцать два человека. – Советую отвечать абсолютно честно. Ответы в духе того, что мы хотим услышать, могут сильно вам повредить. Товарищей своих можете не стесняться – роботы будут беседовать с каждым отдельно.

Страх во мне борется с предвкушением. Заманчиво побыть наедине с двумя самыми продвинутыми роботами в истории, но мне всегда представлялось, что это я буду их изучать, а не наоборот. У них ведь, возможно, и сенсоры лжи имеются – попробуй перехитри столь безупречный разум.

На память приходят слова моего компьютерного учителя: «Чтобы понимать машины и манипулировать ими, нужно хорошо владеть как бинарной системой, так и логикой».

Я владею и тем и другим, не уверена только, что сумею применить свои знания на практике. Ладно, попробуем.

Во время утренней тренировки на «Посейдоне» Ларк отзывает на собеседование то одного, то другого. Ашер идет первым; мне не терпится расспросить его, как все прошло, но Ларк сразу предупреждает, что мы должны держать это в секрете. Поэтому я просто слежу за теми, кто возвращается, пытаясь определить, довольны они или угнетены.

Вот и моя очередь подошла. Идя к лифтам с Ларк, я вдруг соображаю, что сейчас самое время спросить ее насчет Саки. Мы заходим в лифт, и я стараюсь говорить как можно спокойнее, но это плохо мне удается.

– Командир, я… я очень беспокоюсь за Саки. Нам ничего не говорят, и я не знаю, здесь ли она еще и как у нее дела. Ей нельзя назад в Сингапур, там все очень плохо: из всей семьи остался только отчим, который…

– Саки в Сингапур не поедет, – перебивает Ларк.

– Правда? – Уже легче.

– Да. Она остается в хьюстонском медицинском центре, и врачи надеются, что она выйдет из кататонии.

– Надеются?! Значит, ей нисколько не лучше? А если ее так и не смогут вылечить?

Лифт останавливается на четвертом этаже, мы выходим.

– Я каждый день спрашиваю доктора Такуми о ней, но прогнозы пока рано строить. Врачи, как я сказала, надеются, но даже если симптомы пройдут, Саки останется в центре Джонсона для дальнейшего усовершенствования вакцины РСБ. В любом случае о ней хорошо позаботятся.

– Она же не лабораторная крыса! – в ужасе протестую я. – Саки умница, талантище… любой из нас мог бы оказаться на ее месте.

Ларк кладет руку мне на плечо.

– Она и теперь может нам во многом помочь. Вакцина должна быть полностью безопасной, чтобы наши астронавты долетели до Европы живыми-здоровыми.

Меня просто мутит от этого. Пока Саки лежит беспомощная на больничной койке, на ней ставят опыты. Как может Ларк одобрять подобные методы?

– Они и вас… – начинаю я, но Ларк красноречиво поднимает глаза к потолку, где мигает зеленый огонек. Камера наблюдения.

– В каждой миссии бывают потери, – говорит она чуть громче, чем надо. – Я это знаю лучше, чем кто-либо еще. Вам остается только идти вперед и стараться изо всех сил – ради Саки.

Весь остаток пути я молчу, хотя в уме теснятся вопросы о Саки, о планах доктора Такуми, о том, на чьей стороне сама Ларк. Она, пройдя через целый лабиринт коридоров, останавливается перед синей дверью и достает ключ-карту.

– Мы пришли – это лаборатория робототехники.

У меня дух захватывает от огромного пространства наподобие склада. На полу бухты прóвода, на столах компьютеры, схемы, металлические пластины. В центре светятся две яйцевидные конструкции шестифутовой высоты.

– Это, кажется, спальные капсулы?

– Да. Здесь Киб и Дот подзаряжают свои батарейки в самом буквальном смысле.

В черных складских контейнерах, как в гробах, лежат торсы и головы роботов. Жуть берет, даже если знаешь, что это только запчасти.

Ларк проходит сквозь арку в отсек поменьше. Он наполнен машинным гулом, посередине сенсорный стол-экран. Вхожу следом и вздрагиваю, оказавшись лицом к лицу с двумя гуманоидами из бронзы и платины. Теряю дар речи второй раз в жизни. Первый был при встрече с доктором Вагнер, теперь я снова стою на грани возможного, где наука и чудо сливаются воедино.

– Здравствуй, Наоми, – приветствует меня Киб своим мужским баритоном.

– Привет, – шепчу я.

– Вернусь через тридцать минут, – говорит Ларк. – Просто расслабься и отвечай правдиво, долго не думая.

– Д-да…

– Садись. – Киб указывает на стул у стеклянного стола. Стараюсь не дышать, пока Дот прикрепляет датчики к моей груди, животу и пальцам, надевает на руку манжетку, чтобы мерить давление. Значит, будут снимать физиологические реакции; молюсь про себя, чтобы мое тело меня не выдало.

Киб, нажав что-то на экране, спрашивает меня:

– Как бы ты оценила время, проведенное здесь, Наоми?

– Ну-у… – Пытаюсь собрать мысли, перебегающие от роботов к датчикам. Эту викторину надо обратить в свою пользу. – Все оказалось не таким, как я представляла. Что-то лучше, а что-то и хуже.

– Подробней, пожалуйста. Что тебе показалось неприятным?

– Не могу забыть, как мучилась Саки. – Интересно, чтó роботы знают о ней и о Каллуме – и что я смогу у них выпытать. – Мне грустно оставаться в комнате без нее, и я все время виню себя, что не заставила ее обратиться за помощью медиков. А в то, что случилось с Каллумом, мне просто не верится.

Стоп. Что-то я разболталась. Пальцы Дот – их у нее четыре на каждой руке – бегают по экрану: она все записывает.

– Во что именно ты не веришь, Наоми? – желает знать Киб.

– Что он умер. Нет, я понимаю, что это факт, но не могу поверить, что это случилось, – импровизирую я. Мои показатели, должно быть, здорово подскочили. Дот знай печатает – не наговорить бы лишнего.

– С какими еще трудностями ты здесь столкнулась?

Хочу раскрыть тайну вакцины, которую нам колют. Понять, пока не поздно, о чем умалчивает доктор Такуми. Вслух я этого, понятно, не говорю, но отвечаю вполне правдиво:

– Разлука с семьей. Это самое трудное, что мне пока пришлось испытать. Многие финалисты только и мечтают поскорей улететь с Земли. Я понимаю их, но сама… – Смотрю прямо в искусственные глаза Киба. Надо быть честной, чтобы заслужить их доверие. – Сама я хочу остаться. Мне нужно быть вместе с родными, особенно с моим младшим братом, Сэмом.

– Спасибо, что поделилась, – кивает робот. – Перейдем к положительным аспектам. Что в учебном центре тебе понравилось?

– Многое, – признаю я. – Если не думать о семье и о том, что случилось с Саки и Каллумом, это настоящий фантастический мир для всезнаек вроде меня. Научные чудеса на каждом углу, начиная с тебя и Дот, но…

– Но что?

– Но мне трудно не думать обо всем этом. Разве что на леталках-блевалках и виртуальных играх.

– И с Леонардо Даниэли.

Он что, правда это сказал?

– Прости?

– Мы обнаружили, что между тобой и Леонардо Даниэли есть связь, – невозмутимо говорит Киб. – Этот аспект ты бы тоже отнесла к положительным?

В горле пересыхает. За невинными, казалось бы, словами слышен подтекст: «Мы следим за вами. Мы видим больше, чем вы полагаете».

– Мы с Лео просто друзья, – бормочу я. – Он, конечно, потрясающий… и ближе мне, чем все остальные.

Дот и Киб обмениваются кивками.

– Хорошо. Перейдем к вопросам другого рода. Ты, возможно, не поймешь, почему мы их задаем, но это не важно. Отвечай первое, что придет в голову.

Киб сдвигает экран влево, и я вижу там перевернутый текст.

– Ты согласна, что в мире все относительно?

Ну, это легко.

– Да, согласна.

– На что ты полагаешься в первую очередь – на разум или на чувства?

– Э-э… – Ученый, конечно, должен опираться на разум – но чутье, подсказывающее, что с миссией «Европа» не все хорошо, сильнее его. – Если возможен третий вариант, я сказала бы, что полагаюсь на интуицию, проистекающую из знаний.

Киб, ничего на это не возразив, переходит к следующему вопросу.

– Часто ли тебе в голову приходят непрошеные образы, слова или мысли?

Отрицательно качаю головой. Это еще к чему?

– Возникают ли у тебя подозрения по поводу того, что тебя окружает?

Я замираю. Вдруг Киб каким-то образом знает, что я думаю насчет миссии? Или он всех спрашивает о том же?

– В общем, нет, – вру я, не отводя глаз. – Я не более подозрительна, чем любой среднестатистический респондент.

– И последнее. Если бы тебе пришлось защищаться, на что бы ты полагалась: на собственные силы, на окружающую среду, на оружие?

Еще один вопросик с подвохом.

– Я вообще-то не боец, – размышляю вслух. – Мое оружие – техника… – я краснею, вспомнив спрятанную в комнате флэшку, – то есть, выходит, окружающая среда.

– Мы почти закончили, – Киб дважды передвигает экран, – осталось показать тебе кое-какие картинки.

Перехожу на другую сторону стола, к роботам. Водоворот красок на экране принимает форму летучей мыши.

– Запомни эту картинку. – Изображение пропадает. – Что ты на ней увидела?

– Это тест Роршаха. – Мне вспоминаются исчезающие кляксы на школьных уроках по психологии. Роботы хотят обнаружить, есть ли в моей психике какие-то отклонения. Умный ответ обеспечил бы мне дорогу домой, но сначала я должна подтвердить свои теории относительно РСБ и Европы. Поэтому отвечаю честно: – Я видела летучую мышь с распростертыми крыльями и разинутым ртом.

Еще две картинки, и сеанс подходит к концу. Большое, конечно, облегчение избавиться от всевидящих роботов, но уходить мне не хочется – ведь все ответы таятся здесь.

«Биоподписи, если они есть, надо искать в Дот и Кибе», – говорила я Лео. Да, где-то там, за их грудными пластинами. Если бы мне только удалось их взломать…

Киб-то, небось, с моими секретами не стесняется – вспомним, что он сказал про Лео.

Во время ужина мы слышим, как бушует за окнами ветер и гремит гром. Вижу по лицам, что тревожно не мне одной. Мы здесь так хорошо защищены, что о климатических катастрофах легко забыть, но сегодня они впервые напомнили о себе. Что-то будет?

– Я не вынесу, если придется снова туда вернуться, – говорит Катя, глядя в окно. – А до первого отсева всего три дня.

– Не бойся – спорю, что нас с тобой точно оставят, – заявляет наш скромный Беккет. – А вы, командир, как думаете?

– Ты же знаешь, нам на эти темы нельзя говорить. – Ларк отрывается от куриной тикка масалы – меню сегодня индийское. – И потом, я честно не знаю. У меня, конечно, есть свое мнение, но доктор и генерал со мной не советуются.

– Но вы же делитесь с ними своими соображениями о финальной шестерке? – Беккет жадно смотрит на Ларк, Лео глаз не сводит с него – после тарзанки он, Лео, вообще ведет себя как-то странно.

– Без комментариев, – со смехом отмахивается Ларк. – Доктор Такуми ясно дал понять, что с вами это обсуждать не положено. Конфиденциально могу сказать, что каждый из вас стал бы ценным приобретением.

– Сплошные нервы. – Ашер прячет лицо в ладонях. – Не хочу даже притворяться, что ем.

– Значит, вы не изменили своего отношения к миссии? Даже после Саки и Каллума? – Ларк смотрит предостерегающе, но я действительно хочу знать. Неужели это нисколько не охладило их рвения?

– Ужасно, конечно, – говорит Катя, – но доктор Такуми говорит, что с нами этого не случится, и я ему верю. Если б ты знала, что меня дома ждет… А сама ты разве не хочешь стать одной из шести участников величайшего в истории приключения?

– Похоже, что нет, – высказывается Беккет. – Почему бы сразу не отправить ее домой, раз у нее душа к этому не лежит? Американский флаг я и один понесу.

– Я, между прочим, здесь тоже присутствую. – Не могу не огрызнуться, хотя тут он, признаться, прав.

– Так это не работает, Беккет, – вмешивается Ларк. – Способности и личные характеристики для миссии важнее, чем желание войти в экипаж.

– А ты не могла бы поехать еще куда-то вместо России? – спрашиваю у Кати. – В смысле, если тебя не выберут?

– Даже думать не хочется.

Ларк, к моему удивлению, опять приходит на выручку.

– А стоило бы, ведь на Европу не все полетят. И я уверена, что в вашей прошлой жизни есть хоть что-то, к чему вы будете рады вернуться. Ведь так?

– Я тоже не знаю, куда хотел бы поехать, – говорит Лео. – Точно не в Рим – там слишком много призраков. Лучше начать с чистого листа в другом месте.

– А мне вообще нельзя вернуться в Израиль, – вступает Ашер, – там теперь сплошное Мертвое море. До призыва я жил у дяди с тетей, у них двухкомнатная квартира недалеко от Лондона, в Голдерс-Грин. Знаю, мне повезло… но не могу сказать, что это легко. Не думал, что стану йеридой – так эмигрантов из Израиля называют. Если б мог, вернулся бы на свою улицу.

– Когда у тебя отнимают родину, начинаешь понимать, как тесно ты был с ней связан, – с полным пониманием говорит Лео.

Я чувствую, что в этот разговор не имею права вторгаться. Меня-то дома ждут родные – у меня вообще, для начала, есть дом. Это выделяет меня, отчуждает от всех остальных. Чем я могу помочь Лео и Ашеру? Да ничем.

– Ну, частичку можно с собой унести. – Это Катя. – Когда Москву затопило, я больше всего скучала о ней по ночам, когда все памятники были подсвечены и столичная энергетика чувствовалась особенно сильно. Вот и нарисовала по памяти кое-что – художник из меня так себе, но это здорово помогает. Смотришь на картину и переживаешь все заново.

– Прекрасная мысль, – одобряет Ларк. – А ты, Беккет?

– Что я?

– Ты, думаю, в Вашингтон вернешься? Есть там что-нибудь светлое для тебя?

Он отвечает не сразу, и лицо у него какое-то странное.

– В Белом доме, конечно, неплохо жить – он хорошо защищен, – только я туда не вернусь. – Беккет задирает подбородок. – Я рожден для чего-то большего.

– Вот через три дня и узнаем, кто для чего рожден, – ворчит Ашер. Я смотрю на Лео: сколько еще времени отпущено нам на дружбу?

Через три дня мы это узнаем.