Глава 8

Командир группы совсем недавно получил повышение, встав во главе десятка особого назначения Имперской гвардии. Семь лет обучения, начиная с щенков, дались ему тоннами пота и крови, и кровь та по большей части была не его. Мальчик из знатной семьи был наделен многими полезными чертами: прирожденный убийца, талантлив и схватывал все на лету, умен, попал в детский корпус по собственному желанию, до тринадцати лет обучался дома самыми лучшими учителями. После выпуска военной Академии взлетел по карьерной лестнице без помощи знатной родни, оставляя за собой сотни трупов; все задания выполнены на отлично. За три года на воинском поприще из рядового в десятники личной тысячи охраны Императора – это немыслимо, но как показал Крам, вполне стало реальным.

После повышения новоиспеченный командир получил очередное задание. На самой границе завелась шайка, которая грабила Имперские обозы. Прозвучал строгий приказ:

«Найти и уничтожить грабителей, а на обратном пути заодно забрать налог в приграничном княжестве, с хозяином которого это уже оговорено».

Крам злился: почему он, элитный воин, должен собирать какой-то налог. Уже давно следовало приучить этих заплывших жиром князей самим отвозить все, куда положено по закону. Вечно они прикрываются отговорками: то разбойники шалят на дорогах, то везти некому, то ограбили. Наглецы!

Нет, как вернусь, обязательно схожу в Святилище и передам в дар Богам десятую часть платы за этот поход. Неужели я чем-то обидел их, разозлил нечаянно?

Он просто негодовал:

«Всегда милостивы к своему любимчику и неожиданно наказали таким изощренным способом, обязав нудным, ничтожным заданием, словно он мытарь какой-то, юнец на побегушках или простой гвардеец. Отряд специального назначения личной Имперской гвардии – и так унизить!»

Злость буквально перекатывалась по всему телу, как магма в недрах земли, ища выход наружу.

В то время сам князь находился в отъезде, потому Крам, остановившись в имении виновника всех этих неудобств, предоставил управляющему разрешительную бумагу и вольготно устроился со своими людьми, ожидая сбор обоза с податью. Ужинал Крам отдельно от гвардейцев, в главной зале, бойцы же – в людской, выгнав оттуда всех холопов.

В приоткрытую дверь в самый разгар трапезы тихонько постучали.

– Господин командир, – в щели показался могучий крючковатый нос, а потом и сам хозяин «шнобеля».

Крам в который раз за сегодняшний вечер удивился, как этого тощего, сухого старика не разворачивает по ветру, подобно флюгеру, и не тянет к земле столь огромная часть тела. Зычный командирский голос также не соответствовал внешнему виду управляющего. Еще Крам обратил внимание на его глаза: взгляд цепкий, такой, что заметит даже, насколько поутру поправился вчерашний назойливый комар.

– Тут, понимаете ли, такое дело… – старик слегка замялся и ссутулился.

Крам с раздражением глянул на управляющего, и тот сгорбился еще сильнее, опустив голову, но зыркать по комнате не перестал:

– У нас недоим, господин, третий год к ряду.

– И чего ты хочешь от меня? – голос Крама был холоден и звучал опасно.

– Ничего, господин, простите, я просто обязан донести это до вашего сведения и вот, – хитрый старик положил на изукрашенный красивой резьбой низенький столик несколько исписанных листов грубой, серой бумаги, – документы, тут все указано. Разрешите послать гонцов по деревням для сбора людей?

Императором был издан такой закон, в котором прописано, что, ежели в один год была недостача, то во второй накладывался десятипроцентный штраф на основной долг. Ежели и в третий год «неурожай», то старейшин казнили, а в погашение долга забирали девочек от двенадцати до пятнадцати лет. Казнить же провинившихся старейшин предстояло новым, в тот же день выбранным из населения.

Десятник промокнул салфеткой губы и с неудовольствием придвинул к себе исписанные ровным мелким почерком листы, бегло прошелся взглядом по строкам.

– Хм… а это уже интересно, – подумал он. – Кажется, Боги услышали его обещание о десятине в дар Храму и милостиво решили устроить своему любимчику небольшое развлечение.

Десятник гвардейцев бросил старому туину:

– Отсылай. На смотр я сам поеду, а то насуете всяких корявых, знаю я вас, – заявил он скривившему недовольную гримасу управляющему, уже предвкушая сценарий завтрашнего дня.

* * *

Главная приграничная площадь, если ее можно так назвать, имела унылый, скорбный вид, и, глядя на нее глазами столичного жителя, десятник преисполнялся непонятной брезгливостью к местным жителям и к их быту. Про каменные дороги и мостовые тут, похоже, и не слышали никогда. Убогие прилавки в покосившихся одноэтажных строениях, которые являлись, как он понял (о, Боги) торговыми лавками, больше напоминали свинарники, и то, как в них можно было найти что-то приличное, так и оставалось загадкой. В центре площади размещался колодец с множеством желобов, расходившихся в стороны от него наподобие солнечных лучей, размером каждый из них по двенадцать шагов и глубиной – в локоть. Эта деталь крестьянской смекалки его заинтересовала, и, чуть поразмыслив, он нашел ответ на вопрос, для чего все это нужно. Оказывается, эти желоба позволяли напоить одновременно несколько вьючных животных, не создавая очереди, и более того, имели еще уйму практических применений: стирка, мойка, и банально могли заменить в знойный день фонтан. Подойдя к ним и устроившись в непосредственной близости от открытой колодезной воды, вполне можно отдохнуть и освежиться. Оставив заметку себе в голове, как можно больше узнать про это, десятник «вернулся на землю» и перешел к решению государственных дел.

Заложив за спину руки с зажатой в одной из них искусно сделанной нагайкой, Крам медленно шел вдоль неровного строя, хлюпающего носами и местами подвывающего.

– Эта, – остановившись напротив высокой, стройной и белокурой девушки годов четырнадцати, указал на несчастную скрученным хлыстом и так же неспеша двинулся дальше. За спиной раздались жалобные стенанья, грубый окрик его солдата и резкий звук хлыста, ударившего вхолостую оземь.

– Голову подыми, – велел командир, пытаясь рассмотреть очередную жертву закланья.

Низенькая, возраст непонятен, на вид ей можно дать как десять, так и тринадцать лет, но довольно миловидная. Медленно подняв голову, она уставилась исподлобья на человека, решающего ее дальнейшую, судьбу сухими, злыми глазами, полными ненависти и желания вцепиться в горло.

– Хм… – Крам задумался, прокручивая в уме: – «Интересная штучка. Взять? Ломать придется. Будет ли с нее толк после этого? Не возьму – вспоминать буду… Может, себе оставить на забаву, как дикую зверушку?» – и, все-таки, решив, кивнул девчонке в сторону своих бойцов: – Сама пойдешь, или тащить волоком?

Та только сжала крепче губы, фыркнула, расправила плечи и, вскинув голову, гордой походкой пошла в указанную сторону. В толпе заплакала женщина. Крам ухмыльнулся. Настроение у него заметно улучшилось, процесс отбора пошел веселее.

– Это что? – указал он на предпоследнюю девчушку в рваном, грязном сарафане, явно намеренно истоптанном в дорожной пыли.

Та усердно размазывала слезы и сопли по зареванному лицу со следами грязи и сажи.

– Почему в таком виде? Умыть!

По толпе прошел тихий ропот о том, что какая-то Марта умышленно измарала свою дочь перед смотром. Тут же подлетевший боец ухватил ребенка за плечо и потащил за собой к колодцу, неподалеку от которого и разворачивалось все действо. Долго не церемонясь, служивый взял за растрепанные волосы и обмакнул девчушку головой в ведро, затем грубо протер ее лицо своей ладонью, растирая грязь, и молча притащил всхлипывающее создание обратно.

Командир отряда недовольно кривил губы, осматривая незаурядной внешности дрожащую девочку.

– Раз твоя мать такая умная, то будешь на кухне у печей работать, на большее ты непригодна. Пошла! Бегом!

Девочка заревела в голос, озираясь на односельчан, и тут же, распихивая впереди стоящих людей, как ледокол, из толпы вылетела дородная баба. Упав лицом в ноги командира, она, причитая, слезно взмолилась пощадить ее дитя.

– Богами тебя заклинаю, не тронь мою деточку! Муж погиб, она одна у меня осталася! Да что ж, девок-то краше нее нет разве? Да вон, у Котовых хоть, их аж две, да красавицы обе, лицом одинаковы! А он на смотр-то своих не выставил, видать, потому как старостой сделался, а нам куда ж до него-то, простым-то!

Народ зашумел:

– Малы на смотр те девки! – заорали из толпы.

– Чего ты, дура, мелешь! Рот закрой!

– Да заберите ее кто-нить!

– Где ж малы?! Где ж! На три денечка-то всего от моей младшие! Ах, что ж я ее, дура проклятущая, позже-то не родила, хоть на денечек-то-о-О-О!!!

Крам развернулся к старосте. Юр стоял, скрепя зубами от злости, явно желая свернуть шею языкастой, истеричной соседушке. Командир отряда, сверля старосту недобрым взглядом, неспеша подошел ближе, постукивая рукоятью скрученной плетки о свою ладонь.

– Правду она говорит?

– Правду, – пробасил Юр, нависая горой над довольно худощавым парнем, почти вдвое моложе. – Вот только по закону все, им двенадцати не исполнилось, три дня еще как не будет. Не положено им на смотр по возрасту.

– Пока доедем – будет, – веско заявил командир, совершенно не смутившись ростом и шириной плеч оппонента. – Девки где твои?

– Не по закону то! – повысив и без того громкий бас, медведем рыкнул Юр.

Глаза парня сузились, бледные, тонкие губы превратились в две белесые нити.

– Кто ты такой, чтобы МНЕ-Е на закон указывать, деревенщина?! – и без замаха, но как-то хитро, исподнизу ударил здоровенного мужика рукоятью плети в лицо.

Послышался хруст, глаза закатились, и староста, не издав ни звука, кулем завалился на землю, брызнув кровью из разбитого носа.

– Папочка! – пронзительно раздалось из-за спин собравшихся.

Командир коротко кивнул в ту сторону, и четверо бойцов ринулись за добычей, как хищники, стремглав исполняя приказ вожака.

– А-а-а!!! Пусти!

– Пусти! Не-е-ет!

– Да что же вы творите! Да будьте вы прокляты!

В окружении людей еще продолжала кричать, плакать и сыпать проклятья мать, удерживаемая односельчанами, а перед Крамом уже стояли бойцы, зажав болевым хватом двух упирающихся, растрепанных девчонок.

– Папочка! – пискнула одна из них на грани плача.

Обе с ужасом взирали заплаканными синими глазами на отца, распластанного на пыльной земле, и лужицу крови у его головы.

Командир довольно оскалился, поигрывая хлыстом. Близняшки всегда пользовались спросом в высшем свете, а такие прелестные – и подавно. Император будет очень доволен. Крам уже не сомневался, что Светлейший пожелает оставить их у себя. Эта парочка стоила всех мучений нудного похода. Хорошая награда и недельный отпуск гарантированы. Да, Боги любят его, они мудры, а он посмел усомниться в их мудрости. Нет, не десятую, пятую часть от оклада он отнесет в Храм.

– Уводи, – Крам сухо отдал приказ и вдруг сделал рукой неимоверно быстрое движение. Раскрыл ладонь – на ней лежал маленький камешек.

Лицо Крама не выражало ничего, оно было неподвижно, как маска.

– Кто? – спросил он холодно и не громко.

Среди людей пошел волнительный ропот. Крам терпеливо ждал.

Матерно выругался один из местных, люди зашевелились, оборачиваясь и пытаясь разглядеть, что же там происходит, и расступились…

Среднего возраста мужик стоял, зажимая рот брыкающемуся мальчишке, пытаясь того удержать. Паренек колотил всеми конечностями, пытаясь при этом еще и укусить. Заметив, что он привлек всеобщее внимание, затравленно озираясь, мужик испуганно уставился на десятника. Тот стоял в свободной позе, заложив руки за спину, и с интересом наблюдал за происходящим.

Мужик нехотя выпустил из захвата мальчишку и сделал шаг назад, пацан же наоборот рванул вперед, едва ощутив свободу, и чуть не врезался в Крама. Остановился. Взъерошенный, как весенний воробей, в ободранных обносках, он утерся рукавом, облизнул разбитую губу и уставился на десятника.

– Я. Это я камень кинул, господин, – без капли страха заявил оборвыш.

– Что же такой маленький? Не нашлось крупнее?

– Какой попался. Я не вреда ради, а чтобы заметили меня.

– Что же ты не вышел?

– Ага, так меня и пустили. Даже крикнуть не успел – спеленали, гады, и отцу сдали.

– Ты хотел за кого-то из них просить? – кивнул командир в сторону отобранных девочек.

– Хотел, но только ты же не отдашь, поэтому прошу за себя, – и мельком глянув на притихших близняшек, выпалил: – С вами хочу. Заберите меня с собой.

– О мальчиках указа нет, а на девицу ты не очень-то похож, рабов в столице и так хватает. Ответь, зачем я должен брать тебя?

– Я хочу служить Императору, как вы!

– Как мы? – усмехнулся Крам кривым подобием улыбки. – Отборный экзамен ты не пройдешь, нет шансов. Максимум, на что можешь сгодиться – на учебное пособие, на мясо.

Окинув мальчишку презрительным взглядом, Крам собрался уходить, но мальчик был упрям.

– Тогда слугой возьмите.

Крам развернулся к своему «коню».

– Тогда на мясо! Я согласен! – буквально крикнул в спину назойливый оборванец.

– Ступай в повозку, – даже не поворачиваясь, ответил десятник, зацепился взглядом за мокрую девочку, которая, все еще всхлипывая, так и висела на руке у бойца. – И эту тоже в обоз.

– Да как же! Да я же… Пощади деточку мою-у-у-у-у! – залилась слезами баба, ползая по сухой и пыльной земле, царапая в кровь свое лицо и выдирая растрепавшиеся волосы из головы.

– А эту казнить за обман, – бросил он уже на ходу, но вдруг остановился и с гаденькой ухмылкой на губах добавил: – Хотя нет, оставь, они сами ее накажут.

И одарив бабу презренным, насмешливым взглядом, лихо запрыгнул на спину жуткому животному, заменяющему в этом мире боевых коней.

Когда-то, видимо, они ими и были, но теперь это – страшные твари, больше похожие на Гончих смерти из Преисподней, нежели на прежних грациозных животных. Черные, как смоль, аж лоснятся шкурой, ушей нет, только дыры, как у рептилий, морда стала гораздо длинней и шире, украшенная набором острых треугольных зубов, передние копыта раздвоились, вытянулись, превратившись в когти, сбоку торчал третий отросток, дополняя уже полноценную лапу, которая вполне способна хватать. Задние ноги так и остались прежними с копытами, но обзавелись острой, зазубренной шпорой. Смотрелись «коники» жутко и название носили под стать внешности – Ночные Мары.

Позади раздался душераздирающий крик и тут же смолк после щелчка плетью. На этот раз «Черный змей» – так назвали эти плети, которые имели изукрашенную костяную рукоять и семь змеящихся, металлизированных жил – нашел свою цель. Удар был точный, профессиональный, жертва тут же потеряла сознание.

Обоз с несчастными девочками, которым волей злого рока выпало стать платой за недоим, медленно удалялся в сторону княжеского дома, сопровождаемый цепными псами Крама и плачущими родителями, бегущими следом не в силах расстаться со своими чадами. Дети, вцепившись руками в прутья клетки для перевоза рабов, жалобно смотрели, как их отцы и матери, глотая дорожную пыль, падая, сбивая колени, пытались растянуть миг расставания хотя бы на малость…

– Поднажми! – приказал Крам и припустил вперед отряда с головной тройкой.

Скорость обоза увеличилась, и вскоре бегущие люди выбились из сил и отстали, исчезая из поля зрения заплаканных детей…

* * *

А тем временем на площади откачивали новоиспеченного старосту.

Открыв осоловелые глаза, Юр сипло произнес:

– Калин. Где Калин?