Глава тридцать седьмая
Мы, русские, очень добрые и всех прощаем. Ну вот так уж получается…

– Да тихо ты, – издалека оборвала его Аксютка. – И так страдает парень… Обзываешься ещё…

Под деревом, бросив рюкзак в сторону, сидела целая и невредимая, совершенно не заплаканная домовая, а рядом с ней, плечо к плечу, навзрыд рыдал белый демон. Из его бесцветных глаз большущие слёзы падали в траву, и трава под ними бледнела, корчилась и растворялась зелёной тиной, обнажая почерневшую землю.

– Эт чего энто тут, а? – неслабо удивился Гаврюша.

– Ы-ы-ы! – объяснил рыдающий демон, утирая нос шерстяной рукой.

– Чего? Я не понял. Ты понял? – Домовой обернулся к Егору.

– Ну… Ша Сэнь плачет… – неуверенно пояснил мальчик.

– Вот, Егорка, неправильное пиратское имя ты себе взял. Должен ты зваться не капитан Красивый, а капитан Очевидность! То, что он плачет, я и сам вижу. Да и слышу, вон как слёзы его в траве шипят. Только непонятно мне, кто из них двоих кого похитил?

– Он меня, конечно, – охотно пояснила Аксютка.

– А чего ж ревёт тогда?

– Съесть не может.

– Ы-ы-ы! – горько кивая, подтвердил демон и заплакал ещё сильнее.

– А-а! Ну энто хорошо…

– Ну так-то да-а, чё спорить… – пожала плечами девочка. – Но он расстроился, что зубы китайские с Алиэкспресса ему не подошли. Ни в человечьем обличье, ни вот в таком, мохнатом.

– А в рекламе говорят, что они всем подходят… – разочарованно протянул Егорка.

– Ы-ы-ы-ы?! – возмутился демон, покопался мохнатой лапой в траве, нашёл в ней китайские виниры и вставил себе в рот. – Вофрвлы-ы-ы-ы! – попытался сказать Ша Сэнь, и пластмассовые зубы тут же выпали у него изо рта. – Ы-ы-ы! – снова заплакал он.

– Ну ладно, чё ты… – попыталась утешить его Аксютка. – Ты не расстраивайся. Лучше отвези нас на стадион. А Гаврюшка вон богиню попросит, и она тебе новые зубы отрастит.

– Чего?! – удивлённо вытаращился домовой. – Не буду я никого просить! Пусть беззубый ходит, людоедина мохнатый!

– Ы-ы-ы-ы!!! – вновь взвыл демон и начал стучать головой о землю.

– Ну чё вот ты вредный такой?! – возмутилась домовая. – Тебе жалко, что ли? Мы всё равно сегодня отсюда уйдём и больше не вернёмся. А он без зубов от голода распухнет и лопнет, как воздушный шарик. Поклянчить помощь у богини трудно, что ли?!

Домовой неуверенно оглянулся на Егора.

– Да, Гаврюша, давай поможем Ша Сэню, – поддержал подругу мальчик. – Ведь это же по нашей вине он без зубов остался. Это Аксютка его локтем приложила…

– По своей вине он без зубов остался! – проворчал Гаврюша. – Потому что нечего гостей кусать! Предупреждал его Прекрасный Сунь Укун, что энто плохо кончится, вот он и получил, на что нарывался!

– Ну не жмись, ты ж добрый… – подмигнула ему Аксютка.

– Да тьфу на вас! – психанул домовой, топнув ногой. – Попрошу я богиню, попрошу! Только не обещаю ничего! Захочет она – даст ему зубы. Не захочет – пошлёт меня по-китайски и не постесняется! И не бухтите тогда, что Гаврюшка вам во всём виноват.

– Спасибо, Гаврюша, ты очень добрый, – улыбнулся Егор, обнимая друга.

– Угу, – огрызнулся домовой, в ответ обнимая мальчика. – Только мне от моей доброты никакой выгоды, проблемы одни! А ты, рыбина мохнатая, кончай траву слезами жечь, вези нас на стадион скорее, хоть какая-то польза с тебя…

– Ы-ы-ы! – обрадованно закивал демон, привычно подставляя спину.

На китайском стадионе сегодня было особенно шумно. Оставленный у ворот демон Ша Сэнь, которого сострадательная Аксютка угостила сосательной карамелькой, свернулся в теньке калачиком и издали напоминал белое облако, опустившееся на землю.

Соревнования уже шли полным ходом, поэтому Гаврюша с ребятами постарались как можно тише и быстрее добраться до своих мест, чтобы никому не мешать. Но на их трибуне уже вальяжно расположился Царь Обезьян. Он сидел, положив длинные ноги в стоптанных высоких сапогах на все три сиденья, и тихонько похихикивал.

– Чего это ты тут развалился, прекрасный Сунь Укун? – проворчал Гаврюша вместо приветствия. – Костыли-то свои убери, нам тоже куда-то сесть надо.

– О, мастер Гав Рил не в духе? – улыбнулся Сунь Укун, убирая ноги. – Хи-хи-хи, хи-хи-хи! Дух дома не в духе, а? Хи-хи-хи!

– Ага, каламбур. Оборжаться, честное слово. – Недовольный домовой плюхнулся на освободившееся место, предварительно протерев сиденье рукавом.

– Егор Ка, – Царь Обезьян небрежно повернул голову в сторону мальчика, – что это с твоим учителем? Почему он сегодня так суров? Быть может, это ты и своенравная Аксют Ка довели его? А? Хи-хи-хи! Мы тоже доводили своего учителя. Хи-хи-хи! Хи-хи-хи! Это было весело!

– Ты мне поучи тут детей плохому! Я тебе… – погрозил ему кулаком Гаврюша.

Глаза Сунь Укуна загорелись красным огнём. Он наклонился к самому лицу домового и прошипел:

– Лёд всегда скользок, северный гость, а ходить по тонкому канату, натянутому над пропастью, нужно, выровняв дыхание и считая удары сердца. Не забывай, мастер Гав Рил, великий северный Дух Дома, что перед тобой Сунь Укун, Прекрасный Царь Обезьян, Великий Мудрец Равный Небу! И я могу прервать твою жизнь и хрупкие, как тонкие фарфоровые чаши, жизни твоих учеников так быстро, что ты не успеешь понять, что же произошло…

Сунь Укун широко ухмыльнулся, обнажив белоснежные клыки. Равнодушный Гаврюша недовольно поморщился, отворачиваясь:

– А зубья чистить Царя Обезьян не учили? Светланы Васильевны на тебя нет, бабушки Егоркиной. Да и какой ты царь? Где твоя корона? А нет её. Вон и клыки уже отрастил до подбородка. Звереешь?

– Зверею, – честно признался Сунь Укун, усаживаясь на место.

– Может, тебе пустырник попить? – предложила Аксютка.

– Это что? – спросил Царь Обезьян, обращаясь к Гаврюше.

– Травка такая успокоительная, – пояснил домовой. – У нас в России её бабушки очень уважают. И в каплях её продают, на спирту, и в таблетках вонючих, и в сиропе, и в бумажных коробочках в сухом виде. Если её засушенную раздобыть, так вообще можно хоть в чай добавлять, хоть в суп.

– И му цао! – радостно сказал Сунь Укун. – «Польза матери», «Собачья крапива». И му цао я ем прямо так, вместе с цветами и корешками, съел уже целую поляну. Не помогает.

– Чё ж ты так стрессуешь-то? Спокойней надо быть… – опять вмешалась Аксютка. Но на этот раз Сунь Укун даже не повернул головы в её сторону.

– Ну ладно, с обручем твоим мы разберёмся, и тебя отпустит сразу, – решил Гаврюша. – А пока нам тут сидеть приходится, расскажи-ка лучше, что тут сегодня было?

– Вы опоздали, – коротко ответил Царь Обезьян.

– А за то твоему дружку спасибо, людоедине бесчестной, рыбине злобной, маньячине белобрысой. Он у нас Аксютку умыкнул и хотел съесть её на полянке. Пришлось задержаться!

– Вы опоздали, – терпеливо повторил Сунь Укун. – Опоздали на мой триумф! На мою победу! Я прыгал в высоту, опираясь на Цзиньгубан, великий золотой посох государя Юя, дарованный мне, потому что я – Сунь Укун! Никто не смог прыгнуть выше и дальше Царя Обезьян! Никто из них! Хи-хи-хи! Скоро всё закончится, и на мою голову наденут венец из тонких листьев бамбука, зелёных, как глаза твоей своевольной ученицы, мастер Гав Рил. Это будет триумф Царя Обезьян, Великого Мудреца Равного Небу, Познавшего Пустоту, устроившего переполох в Небесных Чертогах…

– Да мы поняли, что ты крутой, не утомляй… – широко зевнув, перебила его домовая.

Царь Обезьян прикрыл глаза, собираясь с мыслями для ответа.

– Прекрасный Сунь Укун, – дипломатично решил вмешаться Егор, не дожидаясь драки, – а ты не видел нашего кота? А то он от нас убежал…

– Аппетитного чёрного мао с белыми бровями и усами длинными, как у Тяньлуна, небесного дракона, охраняющего чертоги богов и управляющего небесными колесницами?

– Э-э-э… да, наверное…

– Этот упитанный мао, тёплый и источающий аромат живой плоти, так привлекающий любого демона, возлежит на шёлковой подушке (о нет, пока не расшитой золотом, но самой мягкой и пышной, которую только удалось найти и доставить на стадион в кратчайший срок) у ног бессмертного Нефритового императора и бесстрастной богини с кожей белой, как самый драгоценный фарфор, и волосами чёрными, как перо остроклювого уя.

– Кого? – не понял Гаврюша.

– Птица, – охотно пояснил разболтавшийся Сунь Укун. – Птица уя великая и ужасная. Она олицетворяет девять солнц, подбитые стрелком. Это птица могущества и славы. Однако же горе тому, кого найдёт уя израненным на поле боя. Древняя китайская песня гласит… – Сунь Укун поднял лицо к солнцу, прикрыл глаза и вполголоса запел.

Егору показалось, что монотонное пение сопровождается звуками старинных китайских музыкальных инструментов. Это было странно и завораживающе, хотя мелодия казалась знакомой…

– Мы знаем такую песню, Прекрасный Сунь Укун, – перебил его Гаврюша. – У нас на Дону тоже такая есть. Потом умирающий герой отправит энту птицу к милой Любушке своей…

– Прекрасной Лю Сянь, – кивнув, поправил собеседника Царь Обезьян.

– Да хоть бы и к ней, – не стал спорить домовой. – И попросит сказать ей, что она свободна, он женился на другой. А другая энта – смерть с косой.

– Ваша версия несёт в себе мораль, не подходящую Поднебесной. – Высокомерный Сунь Укун скептически скривил губы. – Чернокрылый уя по имени Саньцзуу передал прекрасной Лю Сянь, что павший в великой битве Шэ предстал перед судом императора Яньло Вана, бога смерти и ада, синекожего гиганта с головой быка и лицом лошади, носящего на толстой шее ожерелье из человеческих черепов, судьи, определяющего судьбу всех умерших. И если Шэ повезёт, он получит хорошее перерождение. А если бог смерти посчитает его великим героем, он сможет даже возвратить Шэ к жизни в прежнем теле. И тогда герой вернётся к прекрасной белокожей Лю Сянь, поцелует шёлковый край длинного рукава церемониального красного платья, которое она наденет на свадьбу, и поможет почтенной старой матери собрать рис…

– Э-э-э… а давай вернёмся к нашему коту, – не сразу нашёлся с ответом обалдевший Гаврюша. – Нам обязательно нужно его вернуть домой.

– Да, – подтвердил Егорка. – А то у бабушки давление поднимется…

– Вы хотите отобрать у Нефритового императора его личного мао? – искренне удивился Царь Обезьян. – Хи-хи-хи! Попробуйте. Но тогда давление поднимется уже у тебя, Егор Ка. У всех вас забурлит кровь, поднимаясь к носу. И, может быть, даже у меня. Хи-хи-хи!

Внизу танцевали девушки с простыми прическами, в белых платьях и с цветами лотоса в руках. Над ними в небе, падая вниз из белых облаков, кружили в такт музыке разноцветные драконы, размахивая крыльями, короткими лапами и тонкими чёрными усиками. А по лестнице поднимался Золотой дракон, счастливо держа в руках пакет пирожков из русской печки.

– Хуань Лун! – Радостная Аксютка помахала дракону ручкой.

– Приветствую тебя, юная госпожа с огненными волосами. – Дракон почтительно поклонился. – Приветствую и тебя, мастер Гав Рил, северный Дух Дома. Приветствую тебя также, Егор Ка, ученик Гав Рила. Приветствую со всеми и тебя, Прекрасный Сунь Ук…

– Ты всех нас приветствуешь, Хуань Лун, мы это поняли, – раздражённо оборвал его Сунь Укун, хватая горячий пирожок и вгрызаясь в него клыками.

– Да, я приветствую тебя, Сунь Укун, Прекрасный Царь Обезьян, Познавший Пустоту, Великий Мудрец Равный Небу, родившийся из небесного камня на Горе Цветов и Плодов, – с улыбкой согласился дракон.

– Да, это всё я, хи-хи-хи! – засмеялся довольный Сунь Укун. – Давай ещё один пирожок!

– Печка сама ко мне подъехала, – рассказал Золотой дракон, раздавая пирожки всем. – Сказала, что видела, как вы на трибуны пробирались, попросила пирожками вас накормить.

– Вот что значит русский дух, – уважительно покачал головой Гаврюша, подняв вверх указательный палец. – Русские своих даже на Китайской олимпиаде не бросают! Как печку встретим, от души поблагодарим. Да при случае, когда в нашу русскую сказку отправлюсь, надо бы извести раздобыть да побелить старушку, чтоб как новенькая была. Хуань Лун! – обратился он к дракону. – Скоро ли тут всё закончится да к церемонии награждения перейдёт? Дел у нас по маковку…

– Ещё одни соревнования остались, – немного помедлив с ответом, сказал Золотой дракон, откинув со лба кудрявые золотые локоны. – Вот только награждения никакого не будет…