Итак, один из промежуточных выводов этой книги гласит, что последователи Иисуса не были немногочисленной сектой.

Напротив, это была могущественная община, построенная на принципах тоталитарного единоначалия и сетевого маркетинга. Ее члены делились рецептом бессмертия по тем же правилам, по которым спустя две тысячи лет торговали гербалайфом. Эта община разделилась на множество фракций и меняла свой софт с той же легкостью, с которой мы инсталлируем на компьютер разные версии программы, но при этом сами принципы общины, ее железо – ее требование беспрекословного подчинения начальству – оставались прежними. Церковь была организацией с непредсказуемым прошлым, но с неизменной иерархией.

Этот вывод сам по себе необычен. Но еще необычнее другой вывод – а именно тот, что «ересь лжеименного гнозиса» вовсе не была поздней мутацией. Ровно наоборот: неотразимое обещание научить людей восходить на небо, становиться богами, творить чудеса, входить в Совет Богов, жить вечно, надевать эфирные тела ангелов и сиять и был первоначальным главным месседжем, который способствовал успеху движения.

Поздно появился не гностицизм.

Поздно появилась ортодоксия.

Все тексты отцов церкви: Иринея Лионского, Юстина Мученика, Поликарпа Смирненского, которые мы знаем, – все они датируются 130–180-ми гг. н. э., и, более того, почти все представляют из себя полемику со страшными и омерзительными «гностиками», которые сбивают с толку людей, ходят на небо без разрешения церкви, не подчиняются епископу и даже претендуют о ужас! – как Маркион и Валентин, – на пост епископа Рима.

Невольно создается впечатление, что если бы Маркион или Валентин победили в борьбе за этот пост, то и история христианства была бы другой. Так же, как борьба Сталина с «левым» и «правым» уклоном была не идеологической, а политической, так же и неустанная борьба с гностиками породила западную христианскую доктрину в ее современном виде, что, впрочем, не мешало церкви впоследствии из этой доктрины постоянно заимствовать.

Мне могут возразить, что Евангелия, которые римская церковь признала каноническими еще в 170-х гг. н. э. – то есть Евангелия от Марка, Матфея, Луки и Иоанна, – были написаны гораздо раньше, чем началась битва с лжеименным гнозисом.

Проблема, однако, заключается в том, что из этих четырех Евангелий три не являются ортодоксальными.

«Евангелие от Иоанна» есть в чистом виде раннее гностическое евангелие. Автор «Евангелия от Матфея» соблюдает иудейский закон. Что же до «Евангелия от Марка», то оно начинается с истории о том, как Святая Руах снисходит при крещении в человека Иисуса, и заканчивается тем, что она покидает его на кресте. Перед нами – раннее протогностическое Евангелие, написанное приверженцем апостола Павла.

Из четырех канонических Евангелий только Лука вполне удовлетворяет дефицинии «протоортодокса». Он считает, что Иисус родился от девственницы, пришел, чтобы отменить иудейский закон и спасти все человечество, и физически воскрес после смерти на третий день.

Теология Луки, бесспорно, является протоортодоксальной. Но Лука – не очень хороший источник сведений по истории ранних христиан. Ведь он является также автором «Деяния апостолов» – одного из самых масштабных фейков в истории человечества, фейка, который должен представить апостола Павла в качестве аутентичного последователя Иисуса.

Но, что интересно, наш условный Лука переписывает не только месседж первоначального христианства! Лука правит и своего учителя Павла, и весьма существенно.

Так, Лука утверждает, что Павел во время своего обращения не был вознесен на небо, как утверждал сам Павел (2 Кор. 12:2–4), а всего лишь «слышал голос». Разница между вознесением на небо и голосом с неба в данном случае совершенно хрестоматийная. На небо возносились язычники, мистики и гностики. Голос с неба говорил с иудейскими ортодоксами.

Лука, как мы видели из истории с Феклой, предпочел вычеркнуть из жизни Павла его прекрасную спутницу, так удивительно напоминающую Мудрость Божию, сопровождавшую Симона Волхва. Он категорически отцензурировал всякие намеки на то, что Павел сам провозглашал себя новым Христом, – намеки, вполне очевидные в письмах самого Павла (ср: «Вы приняли меня как посланника Божия, как Христа» (Гал. 4:14).

Иными словами, Лука представляет нам отредактированного, отцензурированного, обеззараженного Павла. Этот дезинфицированный и дегностицированный Павел был создан позднее аутентичного гностического Павла, точно так же, как протоортодоксальное «Евангелие от Луки» было создано позднее протогностических Q и Марка.

Ранняя гностическая теология, предполагающая, что Иисус-человек был лишь одеждой для Христа-духа (мы можем назвать ее Гностицизм 1.0), появилась раньше Луки. Что еще интересней, Гностицизм 2.0, теология, согласно которой Иисус Христос был Надмирный Дух, принявший облик человека, тоже появилась раньше!

Это ясно из того простого обстоятельства, что Лука с ней спорит.

Согласно Луке Иисус появился апостолам после воскресения, и эти глупцы, увидев его воскресшим, решили, что видят духа (Лк. 24:37). Иисус тут же разоблачил их нелепое заблуждение и для вящего доказательства съел печеную рыбку и мед.

«Когда они говорили о сем, сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа (Πνεũμα). Но он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие сомнения входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я сам» (Лк. 24:36–39).

Эта сцена, написанная уже в 80-х гг. н. э., очевидно, показывает, что протоортодоксы (или, точнее, те, кто придерживался взглядов Луки) существовали уже тогда. Но сам факт спора Луки с людьми, которые «подумали, что видят духа», предполагает, что такие люди уже существовали.

Что было базой для протоортодоксии Луки?

Естественное и разумное на первый взгляд предположение заключается в том, что, несмотря на то что евангелист Лука был прежде всего учеником Павла, его взгляды в этой части были возвращением к взглядам Иакова Праведника. Именно Иаков Праведник, будучи физическим братом Иисуса, как никто другой был заинтересован в истории о его физическом воскресении.

Тезис о том, что Христос был Всемирный Дух, который вселялся то в Иуду Фому, то в Павла, – или, наоборот, во время распятия собственной тени мирно беседовал со своим любимым учеником Иоанном, – Иакова категорически не устраивал. Он лишал не только его, но и всю возглавлемую им иерархию малейшего права на власть. Зачем, в самом деле, были епископы и мебаккеры, если лестница на небо располагалась у каждого верующего прямо внутри него и поговорить с Господом можно было по местной связи?

Обратимся же, чтобы проверить эту гипотезу, к теологии Иакова Праведника. Сделать это, увы, не очень легко, потому что тексты, содержащие эту теологию, полностью до нас не дошли.

Тем не менее они существовали. Один из этих текстов, к примеру, назывался «Евангелие от евреев» и имел в древности широчайшее распространение. Его часто цитировали святые отцы, а бл. Иероним в IV в. н. э. перевел его на латынь. Иероним даже считал его «подлинным Евангелием от Матфея».

Пережив века страшных римских гонений без какого-либо ущерба для себя, «Евангелие от евреев» не пережило триумфа ортодоксальной церкви и было уничтожено совершенно, как еретический текст, искажающий светлый образ Иисуса.

Тем не менее до нас дошли некоторые из него отрывки, и мы знаем, что «Евангелие от евреев» описывало совершенно ту же историю, что и Лука. В нем говорилось, что некоторые апостолы приняли воскресшего Иисуса за Духа или за «демона без тела» и получили суровый отпор.

«Ибо так как апостолы решили, что он – Дух или, согласно «Евангелию от евреев», которое читают назореи, Демон без плоти, он сказал им…»

Более того! Мы обнаруживаем в «Евангелии от евреев» первоисточник истории Луки об Иисусе, который съел рыбку. У Луки Иисус ест рыбку перед некими неназванными апостолами. По какой-то причине Лука не считает возможным привести имя того человека, с которым Иисус пообедал после воскресения.

В «Евангелии от евреев» это имя названо, и этот человек, удостоившийся права первой трапезы с воскресшим покойником, – это не кто иной, как Иаков Праведник, физический брат Иисуса.

«В Евангелии, названном «Евангелием от евреев», которое я недавно перевел на греческий и латинский, – пишет бл. Иероним, – и которое часто использует Ориген, после рассказа о воскресении Спасителя говорится: «Но Господь, отдав свой саван священнику, предстал перед Иаковом…» (так как Иаков дал обет полного поста, пока не увидит Восставшего собственными глазами) – и снова немного позднее говорится: «Приготовь стол и хлеб, – сказал Господь», – и сразу после этого: «И он принес хлеб, и благословил, и разломил, и дал Иакову Праведному, и сказал ему: «Брат мой, вкуси хлеба, ибо Сын Человеческий восстал».

Как мы и ожидали, воскресение Иисуса в этом тексте носит чисто физический характер. С точки зрения Иакова Праведника, Иисус воскрес во плоти. Это была единственная теология, которая могла удовлетворять брата Иисуса с организационной точки зрения. Ведь всякие рассказы о том, что Надмирный Дух Христос мог вселяться в тела любых людей или вовсе всего лишь принял вид человека, лишали власть Иакова теологических оснований и, вероятно, с этой же целью и появились: равно как и история о рождении от девственницы.

Казалось бы, наша загадка легко решена! После смерти Иисуса его последователи разделились на тех, кто следовал за его духовными двойниками, и тех, кто следовал за его физическим братом. Первые стали гностиками, вторые, несмотря на множество теологических апдейтов, превратились в ортодоксальную церковь.

Посмотрим теперь, однако, на следующее изречение из «Евангелия от евреев», о котором нам точно известно. В нем Иисус говорит о своей матери.

Он называет своей матерью Святую Руах.

Он говорит: «Мать моя, Святая Руах, взяла меня за один мой волос и вознесла меня на великую гору Фавор».

Перед нами – типично гностическое утверждение! В нем Иисус объявляет своей матерью не Марию, жену Иосифа, а Святую Руах. Это одно из утверждений, которое образует суть гностицизма. «Некоторые говорят, что Мария забеременела от Святого Духа. Они не правы и не понимают, что говорят. Когда это женщина беременела от женщины?»

Но как же так получается? С какой стати Иакову, физическому брату Иисуса, называть матерью Иисуса не свою же собственную мать, а Духовность/Руах? Не роет ли тут Иаков сам себе яму? И как эта мать сочетается с историей о физическом воскресении?

Может быть, мы тут имеем дело с каким-то поздним Евангелием, не отражающим вполне точку зрения Иакова? Может быть, мы зря взялись реконструировать теологию Иакова на основании «Евангелия от евреев»?

Это кажущееся противоречие легко разрешить, если вспомнить кумранскую теологию. Кумраниты именно что и были мистиками. Они обещали людям возможность стать элим, богами. Они обещали, что их приверженцы вознесутся на небо, облачатся в эфирные тела ангелов и будут заседать в Совете Богов.

И, естественно, у секты, у которой даже самые обычные, рядовые, из плоти и крови люди могли становиться элим, – вождь был не просто больше, чем человек, – он был больше, чем другие элим.

Он был не просто Мессия из дома Давидова. Он был сосуд для Святой Руах. Он был Сын Бога и аватар Господа на земле, и в момент его помазания или даже крещения, как и пятьсот лет назад, Святая Руах снизошла в него, и голос провозгласил: «Ты сын мой, я ныне родил тебя». Именно это и говорилось в «Евангелии от евреев».

«В Евангелии, о котором я упоминал выше, мы видим написанным следующее: «И когда Господь вышел из воды, весь источник Святой Руах снизошел на него и почил на нем, и сказал ему: «Сын мой, во всех пророках я ждал тебя и пришествия твоего, дабы почить на тебе. Ибо ты покой мой вовеки (Пс. 131:14), и ты мой перворожденный сын, и правь вовеки».

Как мы уже говорили, ключом к пониманию теологии Иакова был тот факт, что это была прижизненная теология. Более того, эта теология предшествовала рождению Иисуса. Кумранская община начала свое существование по меньшей мере за полвека до его рождения, и во главе ее сменилось порядочное количество Мессий, в каждого из которых в момент помазания сходил Дух Господень, точно так же, как он еще до монотеистических реформ сходил в настоящих царей из дома Давидова.

«Евангелие от евреев» носило явственный прагностический оттенок. В частности, его версия, связанная с зачисткой Храма от торговцев, сильно отличалась от канонической. А именно – в ней говорилось, что лицо Иисуса во время погрома во Храме сияло.

«Некий яркий небесный свет сиял из его очей, и Величие Бога сверкало в его лике».

Эта версия, таким образом, очень удачно отвечала на вопрос о том, как Иисус в одиночку, без помощи фанатиков и боевиков, мог очистить громадный и тщательно охраняемый комплекс зданий, галерей и дворов, в котором только для закрытия дверей ежедневно требовались 200 человек. Согласно «Евангелию от евреев» это произошло в результате чуда. Торговцы (или неверные) бежали не от человека. Они бежали от явленной им Славы Господней.

Именно поэтому тексты, связанные с Иаковом, также несут на себе отчетливый отпечаток раннего иудейского гностицизма. К примеру, «Псевдоклиментины» исповедуют Надмирного Вечного Спасителя, который время от времени воплощается в разных людях и обретает всю полноту своего воплощения в Иисусе.

Именно поэтому милленаристской традиции было хорошо известно пророчество Иисуса о Менахеме/Утешителе. Для традиции, связанной с именем Иакова, не было ничего необычного в том, что Мессия в ней прямо называл имя своего преемника, фактически объявляя Менахема новым сосудом Божиим: с точки зрения этой теологии приход Менахема и был вполне себе вторым пришествием.

Кумраниты были настроены куда более мистически, нежели победившая ортодоксальная церковь и даже нежели победивший раввинистический иудаизм. Лука искажал взгляды своего учителя Павла не в пользу Иакова Праведника, а в пользу основателя иудейского монотеизма – Иеремии.

Приземленный, прозаический тон повествования Луки, крайняя скудость чудес, вполне реалистические описания апостола Павла, скрывающегося от бушующей в эфесском театре толпы, – это вовсе не раннее безыскусное христианство, которое впоследствии было расцвечено буйными гностическими фантазиями. Ровно наоборот, безыскусность Луки – это его реакция на «басни и родословия бесконечные», на рассказы Иоанна Богослова о всемогущих колдунах, которые умеют убивать огнем из уст своих и которые насылают на врагов неурожай и засуху, на историю об Иисусе, сияющий лик которого изгоняет торговцев из Храма.

Главным и фундаментальным обещанием гностицизма было, в конечном итоге, обещание бессмертия души, а не физического воскресения тела.

Это обещание, как совершенно справедливо заметил один из основателей ортодоксии Юстин Мученик, было несовместимо с монотеизмом. «Души и смертны и подвергаются наказанию, ибо если бы они были безначальны, то не грешили бы», – писал он. Именно поэтому Юстин еще в 150-х гг. отказывался признавать бессмертие души и отказывался считать христианами тех, кто «не признают воскресения мертвых и думают, что души их после смерти тотчас берутся на небо».

История церкви была историей борьбы с гностицизмом.

Она была историей борьбы с идеей о том, что человек может стать Богом. Богом был только один человек – Христос, – говорила церковь, – и верующим остается только следовать за ним и слушаться епископов. После вознесения Иисуса права Бога на земле перешли к церви.

Сначала церковь в лице Иакова боролась с негодным колдуном Симоном Волхвом/Павлом, который провозглашал себя новым Христом. Она боролась с гнусными сторонниками гностика Валентина, которые верили в Иисуса, но отказывались подчиняться епископам. Ее отцы писали императорам доносы на негодяев, которые созывают свои радения без одобрения начальства и, стало быть, непременно занимаются на них свальным грехом и поедают младенцев.

После победы церковь от слов перешла к делам. Епископ Раббула разбирал на камни церкви маркионитов. Магнус Максимус сжигал присциллианистов. Церковь уничтожала богомилов, катаров и альбигойцев. Император Алексей Комнин отказался от руководства крестовым походом, потому что у него были более насущные дела: ему нужно было вырезать 100 тыс. павликиан, проживавших на его собственной территории и бывших его собственными налогоплательщиками. Эта политика, собственно, и погубила империю ромеев.

Несмотря, однако, на то что ортодоксы преследовали гностиков сначала словом, а потом огнем и мечом, – они щедро заимствовали у них при каждом очередном изменении церковной доктрины.

Они позаимствовали у них Троицу и св. Софию. Они позаимствовали у них институт монашества и самое слово «монах», которое было одним из самоназваний гностиков. Они заимствовали, в конце концов, и не без сложностей, идею спасения души, а не просто воскресения тела, – ту самую идею, которую клеймил один из основателей церковной ортодоксии Юстин Мученик.

При этом ранние кумранские представления о самих себе как об элим и об окружающем мире как владении Велиала не только не исключали идеи вооруженной борьбы с Велиалом, но, наоборот, предполагали ее. Обитатели Кумрана становились после смерти святыми и начинали сиять именно потому, что участвовали в космической войне.

В этом сочетании агрессии с мистикой нет ничего удивительного. Посмертное блаженство души стало главной надеждой ассасинов и религиозных фанатиков именно после Кумрана. Патент на идею Рая для шахидов был выдан именно там.

Именно мистическая составляющая милленаризма и позволяла членам секты вести вербовку среди самых широких кругов и постоянно колебаться в нужную для выживания сторону между диаметрально противоположными толкованиями обещаний Мессии.

Каждый раз, когда милленаристы обращались к простакам и народным массам, они рассказывали про десять тысяч кистей винограда. Каждый раз, когда они обращались к элите, они рассказывали, что виноград – это метафора.

Даже ортодоксы грешили этой особенностью. В полемике против гностиков они всегда напирали на то, что Царство Божие носит совершенно материальный характер. Праведники, уверял Ириней Лионский, будут царствовать «в том же создании, в котором они получили плоды страдания своего и были умерщвлены».

Однако стоило ортодоксам обратиться к правителям, и они заимствовали чисто гностические аргументы и тут же заявляли, что Царство Божие не от мира сего. «Когда вы слышите, что мы ожидаем царства, то напрасно полагаете, что мы говорим о каком-либо царстве человеческом», – заверял Юстин Мученик.

Перед восстаниями милленаристы обещали своим приверженцам Древо Жизни, которое будет пересажено к престолу их лидера, и десять тысяч кистей винограда. После провала восстаний они, как Елеазар бен Яир, объясняли, что виноград ждет на небесах. Перед восстаниями они обещали верующим неуязвимость. После провала оказывалось, что их вождей распяли, потому что они сами так хотели.

Эти квантовые скачки и обеспечивали неуничтожимость идеи.

Гностицизм и идея физического Воскресения были аллотропными модификациями одного и того же мема, так же, как графит и алмаз являются аллотропными модификациями одного и того же химического элемента. Тот факт, что гностические разновидности христианства полагали Царство Божие не от мира сего, не мешал им в любой момент начать обратную трансформацию. Гностики, по сути, и были те мирные ессеи, о которых пишет Иосиф, – но мирный гностицизм никогда не отстоял больше, чем на один фазовый переход от зилотской резни.

Это двусмысленное колебание между тем, что потом в исламе будет называться «джихадом сердца» и «джихадом руки», сохранялось во всех, даже самых возвышенных модификациях гностицизма.

Манихейство самым последовательным образом противопоставляло бестелесный мир Света материальному миру тьмы. Но это не помешало китайским манихеям образца 1351 г. обещать своим вооруженным последователям самую осязаемую и физическую победу нам миром тьмы в лице династии Юань под предводительством самого настоящего Князя Света Мин-вана.

Последователи Иисуса, исповедовавшие различные разновидности гностицизма и, более того, гностического иудаизма, не были «маленьким ручейком». Они оказали огромное влияние на мир за пределами Римской империи.

Геополитическая история Ближнего Востока во II–VII вв. н. э., включая бесславный конец великой кампании Траяна, не может быть рассмотрена без участия эльхасаитов, масбофеев, сабеев и пр. Без них непонятна вся история триумфа ислама. Более того, без них непонятна история многочисленных ближневосточных религий – алавитов, друзов, езидов, которые обычно считаются модицикафиями ислама, но, по сути своей, восходят к арамейскому гностицизму.

Практически все эти религии воспринимают своих, вполне земных реформаторов, в точности как кумраниты воспринимали своего Мессию: то есть как человека – но человека, в которого снизошла Вторая Власть.

Так, друзы считают Скрытым Имамом молодого фатимидского калифа аль-Хакама (996–1020 гг.). Езиды считают своего основателя шейха Ади земным воплощением Ангела-Павлина, демиурга, создателя этого мира. Ярзаниты уверены, что их основатель султан Сахак, Царь Истины и Господь, был зачат непорочно от девственницы и не умер, но после смерти воплотился в другом святом.

Без этого гностического назорейства непонятна история суфийского мистицизма, включая суфия аль-Шалмагани, объявившего себя тождественным с Богом и казненного в Багдаде в 934 г.; и его предшественника Аль-Халладжа, казненного в 922 г., – несмотря на его публичную казнь, его последователи еще столетие собирались на берегу Евфрата в надежде на его возвращение.

Все эти монотеисты-мистики имели одну общую черту: все они предполагали, что человек может стать Богом.

Эту же форму монотеизма исповедовал Кумран. Он воспринимал своих Мессий, включая того, с которым случилось несчастье и который потом оказался выше ангелов, – как сосуд, в который опустилась Святая Руах. В этом, собственно, и заключалась их минут, то есть ересь. Они исповедовали то, что в иудаизме называлось ересь Двух Властей в Небе. Кумраниты утверждали, что этих властей две – трансцендентный и непознаваемый Всевышний и его Сын, посредник между Всевышним и Творением.

И при этом ни Иаков Праведник, ни даже сам Иисус не были творцами этой теологии.

Они были ее пользователями.

Но в таком случае кто же был ее творцом?

География раннего христианства оказалась куда более обширной, чем мы полагали. Она простирается от «земли Дамаска», то есть Кумрана, до китайского уезда Цзиньцзян, где до сих пор стоит последний сохранившийся в Китае манихейский храм. От Турфанского оазиса до Месопотамии, где до сих пор живут реликтовые потомки первых гемеробаптистов.

Но сейчас – в поисках ответа на этот вопрос – нам предстоит отправиться в самую экзотическую в нашем путешествии страну.

Границы этой страны отстояли на тысячи километров от Римской империи. Когда Иисус бродил по городкам Галилеи, эта страна еще не появилась на свет. Даже город, в который мы отправимся, был основан спустя 1147 лет после Рождества Христова.

Мы отправимся в заснеженную, далекую, варварскую Москву 1504 года.