Однако самым важным корпусом протогностических текстов, вошедших в Новый Завет, является не «Евангелие от Иоанна», не заимствования из Q и даже не «Откровение Иоанна Богослова», на протогностический характер которого мы тоже уже обращали внимание. Им являются самые ранние и, безусловно, подлинные тексты Нового Завета, а именно – семь подлинных посланий апостола Павла.

Еще в начале XX в., до находок в Наг-Хаммади Ричард Райтзенштайн назвал Павла не просто первым, а самым великим гностиком.

Одна из самых бросающихся в глаза особенностей посланий апостола Павла – это полное отсутствие ссылок на исторического Иисуса. Земная жизнь Иисуса подчеркнуто не интересовала Павла, так же как она не интересовала гностиков.

Как и гностики, Павел никогда не ссылался на исторического Иисуса. Он всегда ссылался на свои личные посмертные беседы с ним на третьем небе. «Апокрифон Иоанна», который начинается с посмертной встречи Христа с учеником, выставляет в совершенно новом свете известное происшествие, случившееся с Павлом по дороге в Дамаск.

Если цадиким настаивали на соблюдении церковной иерархии, то Павел проповедовал свободу во Христе. На его собраниях не слушались старших: на его собраниях впадали в экстаз и проповедовали «языками ангельскими и человеческими» (1 Кор. 13:1).

Апостол Павел не просто познал Христа: он стал ему тождественен, как Фома-близнец: «Вы приняли меня как ангела Божия, как Иисуса Христа» (Гал. 4:14), – пишет он. «Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2:19–20). «Подвизаюсь силою (ενέργεια) его, действующей (ενεργέω) во мне могущественно» (Кол. 1:29).

Все его ученики тоже при крещении становились Сынами Божиими. Все они надевали Христа: «Все вы Сыны Божии по вере во Христа Иисуса, все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал. 3:27). «Облекитесь в господа нашего Иисуса Христа» (Рим. 13:14).

Павел называл Сатану «Богом века сего» (2 Кор. 4:3) и рассказывал о себе типично гностическую историю о вознесении на небо. «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба… в Рай и слышал неизреченные слова, которых смертному не позволено повторить» (2 Кор. 2:2–5).

Это вознесение на небо, случившееся, очевидно, по дороге в Дамаск, и был тот апостольский мандат, которым каждый раз козырял Павел.

Павел совершенно не рассказывает подробностей не только жизни, но и казни Иисуса Христа. Зато эта казнь имеет для него всемирно-эсхатологический характер. Она была воплощение Божественного плана, благодаря которому архонты нынешнего эона (αρχόντων τοũ αιωνος τούτου) в невежестве своем и к своей погибели распяли предсуществующего «Господа Славы» (1 Кор. 2:8).

Эта эзотерическая оценка Иисуса и его смерти есть центральный пункт проповедуемого Павлом Евангелия, и, как и у гностиков, это знание постигнуто им напрямую в общении с Богом, без всяких посредников.

В послании к Колоссянам Павел (или его ученик) излагает свою доктрину так: Христос «есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари; ибо Им создано всё, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: Престолы ли, Господства ли, Начальства ли, Власти ли – все Им и для Него создано… ибо благоугодно было Отцу, чтобы в Нем обитала всякая Плерома» (Кол. 1:15–19).

Перед нами – краткое изложение космогонии гностицизма. Христос – есть образ Бога Невидимого, в котором обитает Плерома (πλήρωμα), и им созданы Престолы (θρόνοι), Господства (κυριότητες), Начала (αρχαι) и Власти (εξουσίαι).

Павел пользуется типично гностической лексикой. Как и позднейшие гностики, он употребляет слова «нус» и «пневма» для обозначения Божественной субстанции, наполняющей человека в результате сошедшего на него Духа.

Как и гностики, он использует глаголы μορφόω (изображать) и μεταμορφόομαι (преображать), и использует он их строго по тому же назначению – для обозначения центральной для гностицизма процедуры мистического слияния человека и Христа.

«Дети мои, для которых я снова в му́ках рождения, доколе не изобразится (μορφωθη̣) в вас Христос!» (Гал. 4:19). «Не сообразуйтесь с веком сим, но Преображайтесь (μεταμορφοũσθε) обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что́ есть воля Божия» (Рим. 12:2).

В послании к Колоссянам Павел прямо называет своих учеников гностиками и пневматиками. Его адресаты растут «в познании Бога (επιγνώσει τοũ θεοũ)» (Кол. 1:10) и обладают «пониманием духовным (πνευματικη̣)» (Кол. 1:9). Они снимают с себя старого человека и облекаются в «нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его (Кол. 3:10).

Но еще интересней Первое послание к Коринфянам, которые были не столь продвинуты, как обновившиеся в познании Колоссяне, и к которым Павел пришел только для чтения подготовительного курса вышней мудрости: «Я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого, и был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете» (1 Кор. 2:2–3).

В этом послании Павел делает еще более важное различие, ключевое для гностиков, между людьми «душевными» (психиками) и «духовными» (пневматиками). Психики – это подготовительная ступень верующих в Христа. Согласно более позднему гностицизму они спасутся, если будут совершать праведные дела. Пневматики – это избранные, которые постигли духовную суть Бога, – именно они попадут после конца мира в Плерому.

«Душевный (ψυχικος) человек не принимает того, что́ от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно, Но духовный (πνευματικος) судит о всем, а о нем судить никто не может» (1 Кор. 2:14–15).

Апостол Павел использует гностическую терминологию. Он различает психиков и пневматиков и именует Сатану «Богом эона сего». Он объявляет себя тождественным Христу и обещает пробудить Христа в душах своих учеников – но самое интересное при этом то, что вся эта гностическая терминология и эсхатология существует уже до Павла! – то есть до 50-х, если не 40-х гг. I в. Павел просто использует ее для своих целей: более того, иногда с гностиками у него случаются серьезные разногласия.

Едва утвердив христианство в Коринфской общине, Павел столкнулся там с новой и опасной ересью: некоторые из новообращенных утверждают, что воскресения во плоти не существует.

Павел тут же спешит этому возразить: как это! «Ка́к некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых?» (1 Кор. 15:13). «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15:14).

Человек, который отрицает воскресение из мертвых, в данном случае известен. Этот некий Аполлос, который пришел из Александрии и «учил о Господе правильно, зная только крещение Иоанново» (Деян. 18:25), а теперь вот подвел Павла с такой неожиданной стороны.

Разногласия Аполлоса и Павла не имеют ничего общего с разногласиями Павла и верующих в Иисуса зилотов. Воскресение мертвых было центральным пунктом программы, не только зилотов, но и фарисеев, чье учение восходило к предшествующему поколению милленаристов и книге Даниила.

Именно к этому общераспространенному обещанию и апеллирует апостол Павел. «Я фарисей, сын фарисея, – оправдывается он перед Синедрионом. – За чаяние воскресения мертвых меня судят» (Деян. 23:6). Иронизируя над «столпами» и «знаменитейшими», то есть над Петром и Иаковом, Павел полностью, однако, согласен с ними по части физического воскресения мертвых.

Аполлос отрицает один из центральных пунктов учения Павла, но совсем не тот, чем эмиссары Иакова. Он считает, что физического воскресения вообще нет! После смерти верующих, согласно Аполлосу, ждет не воскресение плоти, а наоборот – освобождение от ее уз.

Но если в ситуации со «лжеапостолами», которые «завидуют нашей свободе во Христе», Павел хочет размежеваться, то здесь он решительно призывает к единению. Он порицает тех, кто начинает считаться между собой «Я павлов», а «Я аполлосов», и, более того, делает визитеру из Александрии важную теологическую уступку: воскресение, конечно, будет телесным, но правда и то, что воскрешенное тело будет не то, что нынешнее, земное.

«Сеется тело душевное, восстает тело духовное» (1 Кор. 15:44). «Плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся» (1 Кор. 15:50–51).

Как один и тот же учитель математики на одном уровне объясняет, что извлекать корень из отрицательного числа нельзя, а на другом курсе использует такие корни для построения теории комплексных чисел, так и Павел готов объяснить произошедшее недоразумение разницами между уровнем подготовки психиков и пневматиков.

Первые знают только Иисуса Христа, «и притом распятого», и только вторым доступна высшая математика бытия, которую Павел, так же, как и кумраниты, называет Мудростью (Софией): «Софию же мы проповедуем между совершенными, но Софию не эона сего и не архонтов века сего» (1 Кор. 2:6).

Является ли Павел гностиком, и тем более самым первым и самым великим гностиком, как это утверждал Ратзенштайн?

Это зависит от того определения, которое мы даем гностицизму. Если главной чертой гностицизма мы считаем утверждение, что человек способен стать Богом, то, безусловно, да. Павел даже в письмах своих позиционирует себя как новый Христос – обвинение, которое, собственно, потом и предъявляла церковь Симону Волхву.

Однако если главной чертой гностицизма считать замену тезиса о физическом воскресении мертвых на тезис о блаженстве души на небесах – то, безусловно, нет. Павел считает, что Иисус умер и воскрес физически, смертью своей победив смерть, и что точно так же физически воскреснут последователи Иисуса, которых он, как и кумраниты, называет «святыми». В этом пункте он, безусловно, совпадает со своим заклятым врагом Иаковом Праведником, братом Господним.

Это можно считать хорошей новостью для церкви: Павел не совсем гностик. Он недогностик. Он псевдогностик. Он является, по его собственному признанию, «всем для всех». Психикам он обещает спасение с помощью добрых дел, а более продвинутым пользователям – с помощью гнозиса.

Плохая новость заключается в том, что ко времени Павла/Симона Волхва, то есть ко времени написания самых ранних текстов Нового Завета, идея того, что смертных ждет не воскрешение плоти, а освобождение от ее уз, уже существует. Павел с ней спорит.

Павловский отказ от соблюдения закона и гностический отказ от идеи физического воскрешения – это две разные мутации. Они случились независимо друг от друга. И вторая мутация случилась еще раньше первой.