На следующий день Нина поехала в театр одна. Верная своему решению, она использовала в костюмах историческую и фольклорную основу. Мужские костюмы представляли собой русские мужицкие зипуны с контрастной шнуровкой по швам, правда, укороченные до размера модных замшевых курток, рубахи с воздушными рукавами, свитеры грубой вязки и замшевые штаны — тоже с рельефными плетеными швами.

У Эдгара, благородного сына графа Глостера, костюм был с индейской бахромой, а у негодяя Эдмунда — ковбойский костюм с инкрустациями из бирюзы, перламутра и серебра.

Гонерилью играла очень рослая актриса. Нина набросала для нее костюм в восточном стиле: бордовый, расшитый золотом бархатный сарафан, переходящий в шальвары, и тюрбан с длинным белым пером в пряжке, еще больше подчеркивающим рост. Актриса, которой досталась роль Реганы, была ниже ростом и полнее. Для нее Нина задумала платье-пододеяльник, скрадывающее фигуру.

С Корделией пришлось помучиться. По традиции, ее почему-то всегда одевали Золушкой, но Нина была с этим категорически не согласна. В первой сцене Корделия появлялась на равных со старшими сестрами, ей полагалось быть одетой соответственно. Нина долго ломала голову и в конце концов придумала для Корделии платье из тусклой серебристой парчи, немного напоминающей кольчугу.

Шут, по ее замыслу, единственный из всех должен был появиться в черном. В черной коже с металлическими пряжками. С легким намеком на костюм байкера.

Все эти одеяния были несколько фантастичны, но их нетрудно было вообразить на участниках современной модной тусовки. Собранная воедино, эта причудливая коллекция костюмов, не привязанных ни к какому определенному времени, создавала то самое впечатление «здесь и сейчас, а также всюду и всегда», которого добивался Галынин. Была у Нины и еще одна задумка, но она решила показать ее режиссеру только напоследок, если он одобрит все остальное.

На этот раз Николай встретил ее приветливо, провел в светлый просторный кабинет, украшенный макетами театральных декораций. Нина выложила перед ним эскизы.

— Это что же, — спросил он, перебирая листы, — Эдгар у меня будет одет, как Чингачгук Большой Змей?

— Не совсем, — смутилась Нина. — Я уберу бахрому, если вам не нравится.

— Ни в коем случае! А из чего мы будем шить всю эту красоту?

— Из замши.

Он присвистнул.

— И во что нам это встанет?

— Можно взять искусственную замшу, — торопливо пояснила Нина. — Она недорогая, легко стирается, красится в любые цвета…

— Нет уж, дудки! — Черные цыганские глаза блеснули пленительным лукавством. — Будем делать глазетовый с кистями!

— Значит, натуральную? — счастливо вздохнула Нина. — А у вас есть пошивочные мастерские?

— Есть. У нас в Греции все есть.

— Женские костюмы я сошью сама, — сказала Нина. — Тут только первый акт…

— Ничего, я уже вижу, как из этого платья вылезают доспехи Жанны д’Арк. — Галынин еще раз перебрал все рисунки. — А это что?

В руках у Нины оставался еще один лист в полупрозрачной пластиковой папке.

— Это я хотела вам показать… Вдруг вас заинтересует…

Нина придумала костюм-декорацию. Платье-грон. Парчовый наряд, украшенный каменьями, такой тяжелый, что он должен был стоять сам, не падая. Над ним закреплялась пустая корона. Любой мог свободно «войти» в этот королевский наряд, как на пляже люди фотографируются, просуну в голову в прорезь на картинке с телом атлета или красавицы.

— Это колоссально! — воскликнул Николай, оценив находку. — Только я убрал бы корону — это слишком нарочито — и добавил бы цепь с орденом на грудь.

— Хорошо, — кивнула она, улыбаясь. — Тогда придется взять не парчу, а бархат. Цепь будет смотреться рельефнее.

— Мне кажется, бархат лучше, — примирительно заметил Галынин. — А то слишком похоже на шаляпинский костюм Бориса Годунова. А нельзя ли приделать рукава? Чтобы руки можно было всунуть?

— Конечно, можно, но будет похоже на смирительную рубашку, — предупредила Нина.

— Вот именно! Это же колоссально! Может, не до всех дойдет, но кое-кто обязательно поймет, что власть сковывает. У меня этот костюмчик будут примерять все: Корнуолл, Эдмунд, Освальд, Шут…

— Хорошо, я переделаю и покажу вам.

— Так договорчик, стало быть, подписать? — спросил Николай злодейским голосом Гавриила Степановича из булгаковского «Театрального романа».

— Пусть меня потом хоть расказнят, но выдам вам пятьсот рублей, — в тон ему ответила Нина. — Мне главное установить график примерок.

— Непременно. Между прочим, я хочу это поставить.

— Что? — не поняла Нина.

— То, что мы с вами сейчас цитировали. «Театральный роман». Вот разберусь с Лиром… Вас это интересует?

— Очень. Я обожаю моду 20—30-х годов. Или вы опять хотите вневременной спектакль?

— Наоборот, совершенно стилизованный! — засмеялся Николай.

— Тогда считайте, что костюмер у вас есть.

Ей выдали аванс, она показала эскизы актерам и сняла мерку с каждого. Составили график примерок, потом еще пришлось долго сидеть в бухгалтерии и оформлять заказ на материалы. Нине дали адрес пошивочной мастерской, она позвонила туда и договорилась, что придет на следующий день отбирать образцы. Впервые за долгое время она почувствовала себя по-настоящему счастливой. У нее была работа. Настоящая работа.

 

У Никиты тоже работы было полно, но никакой радости он не ощущал. С самого утра пришел начальник отдела продаж сотовых телефонов с известием о том, что продажи упали. Его сменил начальник отдела маркетинга с новостью о том, что «Нокия» предлагает большую партию устаревших моделей со скидкой.

— Вы договоритесь между собой, — посоветовал Никита. — Если найдете, кому сбывать, тогда почему бы не купить, раз уступают? Давайте отложим это на завтра. А еще лучше — на послезавтра. Устроим совещание, проведем мозговой штурм. Может, пустим как «первый сотовый вашему ребенку»? Или обмозгуйте идею с реэкспортом.

Еще какие-то досадные мелочи сыпались на него со всех сторон. Он обожал эту работу. Решал проблемы, находил кредиты, партнеров, контрагентов, подписывал контракты. Увы, в этот день ему хотелось поскорее расправиться с мелочовкой и заняться главным, но мелочовка не иссякала. Нашли помещение для представительства в новом районе: он должен взглянуть и одобрить. Пора продлять договор на аренду вышек на Украине, а партнеры «задирают» цену. Надо согласовать с двумя крупнейшими конкурирующими компаниями единые расценки на входящие звонки со стационарных телефонов. Действовать надо быстро, но все тянут время, никто не хочет сделать первый шаг.

А тут еще подвалил Рымарев. Мрачный, как туча.

— Почему вы мне не сказали, что ваша краля в тюрьме сидела?

— Потому что это вас не касается, Геннадий Борисович. Я вам вчера сказал: оставьте ее в покое.

— Никита Игоревич, я не могу работать вслепую. Я должен быть в курсе всех дел.

— Это — мое личное дело, — холодно отчеканил Никита. — Не нравится — дверь вон там, — повторил он Нинину формулу.

Впервые в жизни он увидел, как Рымарев опешил.

— Вы меня увольняете? — проговорил начальник охраны хриплым, потрясенным полушепотом.

— Мне бы этого очень не хотелось, — честно признался Никита, — но, если вы будете вмешиваться в мою частную жизнь, нам придется расстаться. Ну раз в жизни поверьте на слово: мне эта женщина ничем не угрожает. Сидела она не в тюрьме, а в СИЗО, почувствуйте разницу. Ее судили и оправдали.

— «За недоказанностью», — презрительно бросил Рымарев.

— Раз с меня этого довольно, значит, и вам придется этим удовольствоваться, — возразил Никита.

Но Рымарева не так-то легко было сбить с занятых позиций.

— Кто подбросил ей наркоту? Ладно, я верю, что это не ее дурь. Но если ей подбросили, значит, у нее мощные враги. А раз она живет у вас, они станут вашими врагами.

— Геннадий Борисыч, она уже сама справилась с ситуацией. А вот для вас у меня есть задание. Запишите, пожалуйста. В московском женском изоляторе номер шесть сидит женщина, Валентина Степановна Телепнева. Тоже по ложному обвинению. И, кстати, посадил ее Чечеткин. Я хочу, чтобы она вышла. Сможете?

— Посмотрим, — уклончиво ответил Рымарев.

— Буду вам очень признателен, — делано улыбнулся Никита. — И еще одно. Есть некто Соломахин… — Никита заглянул в сделанную заранее распечатку, — Владлен Семенович. Адвокат юридической конторы номер два города Наро-Фоминска Московской области. Ну, это «крыша», — пробормотал он рассеянно. — Так вот, Соломахин Владлен Семенович должен сесть на ее место. Ну, не в женский изолятор, конечно, но, в общем, на нары, раз он из города Наро-Фоминска. Вот объективка.

Рымарев пробежал глазами документ.

— Это проще, — кивнул он.

— Вот и займитесь. Но сначала женщиной. Как говорится, ladies first. Дамы вперед, — перевел Никита специально для Рымарева, который считал иностранные языки диверсией и не понимал, почему все не могут просто говорить по-русски.

Никита снял телефонную трубку и попросил секретаршу соединить его с главой второй по величине компании сотовой связи. Он чувствовал себя сильным и не боялся сделать первый шаг.

Рымарев молча поднялся и направился к двери.

— Спасибо за материалы по Чечеткину, — бросил Никита ему вслед. — Они мне очень помогли.

Материалы Рымарева не могли ему помочь расправиться с Чечеткиным, хотя кое-что для себя новое он из них узнал. Но ему хотелось напоследок сказать приятное начальнику службы безопасности. Рымарев мрачно кивнул от двери и вышел.

 

Продолжить поиски компромата Никита смог только к концу дня. Пришел Даня и клонировал еще чей-то мобильник.

— Старушка божий одуванчик, — объявил он радостно. — Пойдет?

— Тебе виднее, — пожал плечами Никита.

— А ты чего как неродной? — удивился Даня.

— Эта работа доставляет тебе слишком много удовольствия.

— Потому что это суперклассная работа! Когда еще будет шанс так оттянуться?! Да еще за хозяйский счет. Так, у старушки на счету пять у.е. в рублях по курсу. Будем переводить с того же счета?

— Нет, с другого, — поспешно возразил Никита.

— Что-то ты уж больно шифруешься, — покачал головой Даня.

— Знаешь, как говорил твой дедушка? «Береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет».

— Да, дедуля был крут, — согласился Даня и тут же затянул:

Опять они просидели за компьютером часа четыре, совершенно позабыв о времени, но наткнулись на «золотую жилу».

— Так, вот с этого места поподробнее! — вскричал Никита.

— Йес, йес, йес!

Даня начал перекачивать файлы по «стриму» на второй компьютер.

— Шире бери, — возбужденно твердил ему Никита. — Все скачивай!

— А если застукают?

— Я слежу.

откликнулся Даня.

— Все, хорош. Суши весла. Тьфу ты, и я уже заговорил как блатной!

— Под моим чутким руководством, — важно согласился Даня. — Ну что, рвем когти?

— Рвем. Хватит искушать судьбу. Нам этого за глаза довольно.

— Как, вообще все? — разочарованно протянул Даня. — Больше никуда залезать не будем?

— Ты, граф Данила, нагл до полного неприличия. Прощаю только по доброте душевной.

— Черта с два! Я тебе ломовой компромат нарыл, скажешь нет?

— Скажу да. Давай сворачивай всю эту музыку.

— А хочешь, я им «червя» запущу? — лукаво спросил Даня.

— А хочешь, я тебе ухи надеру?

— Да ладно, уж и пошутить нельзя! И что теперь?

— Теперь… — Никита задумался. — Теперь я все эти материалы аккуратненько распечатаю и буду ждать гостя дорогого. Может, совет директоров собрать?

— В начале июля? — удивился Даня.

— Да, время отпускное… Но Чечеткин в Москве. Только что из больницы вышел.

— Из больницы? А что с ним было?

— Воспаление хитрости, — ответил Никита. — Ты что, газет не читаешь, телевизор не смотришь?

— А чего там смотреть? — небрежно повел плечом Даня. — Я все новости из Интернета узнаю.

— Чечеткина крепко прихватили за «Черный металл», — объяснил Никита. — Да еще и пальмовое масло припомнили. Вот он теперь на больничке и отлеживается. Нет, Рымарев сказал, что он уже выписался. И, чует мое сердце, скоро он сам ко мне пожалует. — Никита встал с кресла и сладко потянулся. — Все, свободен, Данила-мастер. И помни: никому ни слова.

— Я думаю, надо эту инфу по носителям разбить, — деловито заметил Даня. — На флэшку скачать и на диск. А из большого компа стереть, раз уж ты такой конспиратор.

— Ну вот когда прав, тогда прав, — согласился Никита. — Сейчас сделаю.

— Давай я.

Никита ласково взъерошил ему волосы.

— Ты давай дуй к своим подружкам. А хочешь ко мне? Я тебя с ней познакомлю.

— Давай в другой раз, — смутился Даня. — Я сегодня обещал к бабушке заглянуть.

— Тогда какого хрена ты еще здесь торчишь? Она небось заждалась уже. От меня привет передай.

— Есть. Ну пока.

 

Вернувшись домой, Никита обнял Нину, оторвал от пола и закружил по холлу под бешеный собачий лай. Прибежала Дуся, но, увидев, что им не до нее, махнула полотенцем и ушла, никем не замеченная.

— Да что случилось-то? — смеясь, спрашивала Нина. — Перестань, у меня голова кружится. Кузя, тихо!

— А мы в другую сторону. — Никита сменил направление, продолжая кружить ее. — Давай кутнем! Давай рванем в ресторан, а?

— До чего ж ты рестораны любишь! А как же Дуся? Она же готовила! Нет, давай тихо посидим дома, и ты мне расскажешь, что случилось. У меня, между прочим, есть что отметить. Мои эскизы приняли!

— Ура! — крикнул Никита, поставив ее на пол, и самым что ни на есть будничным голосом добавил: — Между прочим, я в этом ни минуты не сомневался. Ну, теперь покажешь, что ты там рисовала?

— Покажу. Но давай ты первый.

— Нет, давай ты первая.

— Ладно, пойдем.

Они поднялись в ее комнату, и она показала ему эскизы, объяснила, кто есть кто.

— Это гениально, — тихо сказал Никита.

— Да ладно тебе, — отмахнулась Нина. — Это только первый акт. Костюм Лира еще надо дорабатывать, он мне не нравится. У Эдмунда — он самый активный персонаж — костюмы должны меняться по ходу дела. У Глостера…

— А Лир в конце появляется в рубище, — вставил Никита.

— Это как раз проще всего. Давай теперь ты рассказывай, что там у тебя.

— За ужином. А то сейчас с голоду помру. Но мы сегодня откроем шампанское!

Они спустились в столовую, Дуся принесла высокие хрустальные бокалы и ведерко со льдом, а Никита притащил из кладовой бутылку шампанского. Нина опасливо зажала уши.

— Только не хлопай пробкой. Не пугай Кузю.

— Хлопать пробкой — это дурной тон. Не беспокойся.

Бутылка открылась с тихим шепчущим звуком. Никита разлил шампанское по бокалам.

— Ну давай рассказывай, — потребовала Нина. — Не томи душу.

— Я нарыл убойный компромат на Чечеткина. Ему конец.

— Что значит «ему конец»? — встревожилась Нина. — Что ты собираешься делать?

— Не волнуйся, убивать его я не собираюсь. Без меня охотники найдутся. Да не пугайся ты так! — воскликнул Никита, заглянув ей в лицо. — Меня просто поражает, как ты за него вступаешься.

— Он все-таки человек, — строго сказала Нина. — Глубоко несчастный человек.

Никита задумался.

— Извини, мне его не жалко. Если бы ты только знала, что мне удалось раскопать… Я тебе потом расскажу. Сейчас главное — дождаться, чтобы он сам ко мне пришел. Но он придет, ты не волнуйся. Нутром чую, придет.

 

Ждать пришлось недолго. Чечеткин объявился на той же неделе, в пятницу. Позвонил ближе к концу дня и сказал, что надо бы переговорить. Никита как ни в чем не бывало пригласил его зайти «хоть сейчас». Видимо, Чечеткин был где-то поблизости, потому что появился буквально через десять минут. Но у Никиты уже все было готово к визиту. Он предложил протокольный кофе, а когда гость отказался, попросил секретаршу ни с кем его не соединять.

— Шикарно выглядишь, — начал Чечеткин.

Никита не смог бы с чистой совестью вернуть ему комплимент: сам Чечеткин выглядел неважнецки. Треволнения последних месяцев не пошли на пользу «номенклатурному хряку». Вальяжная полнота сменилась одутловатостью, он обрюзг, кожа повисла ниже щек бульдожьими брылами.

Никита представил его себе рядом с субтильным Щегольковым и мысленно плюнул.

— Я был в Литве, — сказал он единственное, что можно было сказать. — Позагорал немного. Неделю назад вернулся.

— Тут вот какое дело… — Чечеткин сделал долгую паузу. — Надо бы кое-что за бугор перегнать… по твоим каналам. Схему я продумал, не беспокойся, но сумма немалая, придется траншами.

— Боюсь, я ничем не смогу помочь, — с ходу отказался Никита. — У меня тут не водокачка.

— Да брось, говорю же, схему я продумал. Не будь чистюлей. Я тебе давно говорил: если б не твое чистоплюйство, мы бы с тобой могли такие дела проворачивать…

Он еще что-то нудил, но Никита перестал слушать. Ему была ненавистна эта сохранившаяся еще с советских времен начальственная манера «тыкать» всем вокруг. Считалось, что это идет от партийной традиции: дескать, все коммунисты друг другу товарищи и братья. Но в ответ на свое «ты» партийные боссы почему-то ждали от окружающих почтительного «вы».

— Хочу вам кое-что показать, Валерий Иванович. — Никита достал и положил на стол между собой и гостем заранее заготовленную папку. — У вас ведь есть «окно» на Гусиновской таможне?

— Тебе надо что-то растаможить? — оживился Чечеткин.

— Да нет, я давно уже ввожу свой товар по белой схеме.

— А зря. Зря. Я тебе давно говорил…

— Да, я помню. Вы говорили. По моим подсчетам, с девяносто второго года вы прокачали «вчерную» через Гусиновскую таможню товаров на десять миллиардов «зеленых». Может, больше, но уж никак не меньше. И из этих десяти «зеленых» миллиардов ваша личная доля — миллиарда полтора-два.

Чечеткин побагровел густым буроватым оттенком.

— Ты что, башли мои считаешь?

Никита тоже решил перейти на «ты».

— Нет, деньги твои мне не нужны, на них можно здорово погореть. Оставим это. Поговорим лучше о банке «Капитальный».

— Нет такого банка! — Чечеткин заерзал в кресле. — «Капитальный» сгорел в дефолте, как все остальные. К чему весь этот базар?

— Нет, Валерий Иваныч, не скажи. Не как все остальные. — Никита открыл папку и вынул несколько листов. — В марте девяносто восьмого — в марте, заметь, а не в июле и не в августе — ты взял в «Капитальном» заем, примерно равный всем его резервам. Банк буквально висел в воздухе, но продолжал исправно принимать у стариков вклады «на гроб».

— Ты что, копаешь под меня? — Глаза у Чечеткина вылезли из орбит, белки налились кровью. — Ты… сопляк! Твои партнеры в курсе, что ты под меня копаешь? — Не дожидаясь ответа, он схватил со стола стакан воды, который предупредительно налил ему Никита, и выпил залпом. — «Капитальный» принадлежал мне. Я с ним делал что хотел.

— Ты мог бы изъять свою долю уставного капитала и прикрыть лавочку, но предпочел оформить заем.

— Ну и что? Все так делали. Все знали про дефолт.

— Но только в «Капитальном» его номинальный директор застрелился. И потом, когда все улеглось, другие банки стали возвращать долги вкладчикам, а «Капитальный» сгинул без следа. Ладно, это дело давнее. А вот история посвежее — «Капиталстрой». Любишь ты слово «капитал»! Пайщики остались без квартир и без денег.

— Я тут ни при чем, — решительно отмел обвинение Чечеткин. — Руководство компании скрылось за границей, прихватив все деньги.

— А вот эти бумаги говорят, что деньги скрылись за границей гораздо раньше, чем руководство компании. И лежат они на твоих счетах. Но это тоже уже история. Вот совсем свежее дело: Васильевский ГОК. Это ведь ты его перекупил втихую, а за каким хреном, спрашивается? Жаба душит? Купил и тут же перепродал. Но тут ты маху дал, Валерий Иваныч. Комбинат ты перехватил у Голощапова, а Голощапов — это тебе не старушки с вкладами «на гроб».

— Ты ничего не докажешь! — прохрипел Чечеткин.

— Доказательства косвенные, — с готовностью согласился Никита, продолжая перебирать бумаги, — хотя вот этой маленькой платежкой я, например, горжусь. Явный прокол — оставлять такие улики. Ну да не в этом суть. Голощапов в улики вникать не станет. Он тебя в асфальт закатает без всяких улик. Стоит слить ему эту информацию…

— Ты… фильтруй базар. — Чечеткин, всегда ходивший в строгом деловом костюме, ослабил узел галстука. — Чего тебе надо?

— Мне? — Никита сделал театральную паузу. — Ну, если бы мы жили в идеальном мире, я оставил бы тебя на часок в закрытом помещении наедине с вкладчиками банка «Капитальный» и пайщиками «Капиталстроя». Но мы живем в реальном мире, и я предлагаю тебе уехать. Заигрался ты, Валерий Иваныч. У меня тут, — Никита поднял папку и выразительно взвесил ее на ладони, — много, очень много разного. Да не дергайся ты, это все копии. На, можешь почитать на досуге. Только не затягивай. Часики твои тикают.

— Ах ты ж гад! — От возбуждения Чечеткин начал брызгать слюной. — Я ж тебя пригрел как родного, а ты… Да где б ты сейчас был, если б не я? На понт берешь, сволочь?

— Тихо, тихо, тебе волноваться вредно. Ты ж только что из больницы, хочешь опять загреметь? Я тебе дельный совет даю: рви когти, пока не поздно. По моим скромным подсчетам, ты не миллионер, ты мультимиллионер. — Никита даже не подозревал, что те же самые слова Нина когда-то бросила Маклакову. — Начальство послало тебе «черную метку», ты уже обокрал всех, кого мог, и ловить тебе здесь больше нечего.

— Это мы еще поглядим… — перебил его Чечеткин. — Скотина… Свинья неблагодарная…

Он тяжело дышал, с шумом втягивал воздух ртом при каждом вдохе, и Никита воспользовался этим, чтобы продолжить свою речь, словно его и не прерывали:

— Давай не будем переходить на личности. Благодарить тебя мне особо не за что. Помнишь ту историю с конфискацией телефонов на таможне?

— Ты что, предъяву мне выставляешь? — Лицо Чечеткина вспыхнуло надеждой. — Да это не я! Ментура, ломом подпоясанная, совсем оборзела, мать ее. И потом, трубки-то вернули!

— Но осадок остался, — в тон ему ответил Никита. — А эта история с ЕГАИС? Я тебе говорил, что могу сделать ЕГАИС? Не-ет, ребята из гэбухи захотели сами, «Атласу» своему поручили, и вот смотри: вся страна на ушах стоит, люди клопомором травятся, в винных отделах — как при Лигачеве, а где ЕГАИС?

— Ну, тут ты сам виноват, — отдуваясь, ответил Чечеткин. — Я тебе говорил, откат нужен, а ты…

— Интересное кино! — засмеялся Никита. — Я систему делаю, и с меня же откат?

— А у нас иначе нельзя, сам знаешь.

— Давай оставим это. Никаких предъяв я выставлять не собираюсь. — Никита поморщился. — И откуда из патриотов прет эта уголовная лексика, хотел бы я понять? Ладно, речь не о том. Короче, забудь про свои транши, у тебя бабла и так — лопатой не перекидать. Вали отсюда, пока не поздно. Тебе, конечно, виднее, но я на твоем месте выбрал бы Сейшелы. Во-первых, климат хороший, во-вторых, выдачи нет. Знаешь, какой у них лозунг? «Наша страна — это мы сами». Богатых там любят. Ну и к таким, как ты, отношение терпимое, не то что здесь.

— Это ты о чем? — насторожился Чечеткин.

— Сам знаешь. Можешь прихватить с собой своего хахаля.

Целую минуту Чечеткин сидел молча, пытаясь это осмыслить. Его лицо приняло синеватый оттенок.

— Это… эта… б… — выдавил он из себя наконец. — И где вас черт вместе свел? Надо было сразу ее замочить…

— Неправильный ответ, — жестко прервал его Никита. — Она тебе сочувствовала с самого начала. У нее и в мыслях не было тебя сдавать.

— А я на ее сочувствие клал с прибором! Тебе-то она все выложила, курва!

— Опять ошибаешься. Мне стоило немыслимых трудов добиться от нее правды. Она просила за тебя. Да если бы не она, не стал бы я напрягаться, слил бы инфу Голощапову втемную, и был бы ты уже на том свете. Она взяла с меня слово тебя не трогать. Так что повторяю в последний раз: рви когти, Валерий Иваныч. Мне-то плевать, уедешь ты или останешься, но запомни, если в ближайшие лет пятьдесят она пожалуется мне хоть на сломанный ноготь, если с ее собачкой, не дай бог, что-нибудь случится…

— Что за собачка? — прохрипел Чечеткин.

— А она, между прочим, говорила, что ты плохо учил матчасть, — засмеялся Никита. — У нее собачка есть. Маленькая такая. Она в этой собачке души не чает. Вот она и говорит: если бы ты чем-нибудь пригрозил ее псу, она молчала бы до гроба, хотя и так, без всяких угроз, не собиралась тебя закладывать. Итак, повторяю: моли Бога, чтобы с этой собачкой ничего плохого не случилось, иначе ты покойник. Голощапов тебя и на Сейшелах найдет. Все, разговор окончен.

Чечеткин начал тяжело подниматься с кресла. Ему это никак не удавалось, тяжелое комфортное кресло для посетителей оказалось слишком глубоким. Теперь он хватал воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды, и Никита даже испугался, как бы его не хватил удар прямо в кабинете.

— Отдышись, — бросил он сквозь зубы. — На вот, воды еще выпей. А может, «Скорую» вызвать?

— Иди ты на… — Чечеткин уже не хрипел, а сипел еле слышно.

Никита вызвал охранников.

— Проводите Валерия Ивановича до машины, — попросил он, — ему нехорошо.

Два здоровенных лба-охранника послушно подхватили Чечеткина под микитки и подняли с кресла. Он пытался дернуть локтем, но сил уже не было.

— Светлана Андреевна, — вызвал Никита секретаршу через интерком, — запишите себе, пожалуйста, чтобы сменили кресло для посетителей у меня в кабинете.

Напоследок он еще раз встретился взглядом с полными ненависти глазами Чечеткина, обернувшегося на пороге. А потом дверь закрылась.