На следующий день они выгуляли Кузю, завезли ключи Бронюсу и поехали в Тракай.

— А ты знаешь, где этот мотель? — нервничала Нина.

— Я распечатал страницу из Интернета. Там есть карта.

Она чувствовала, что он обижен на нее, и не знала, как развеять его дурное настроение.

— Ты опять говорила во сне, — угрюмо сообщил Никита.

— Что? — переполошилась Нина. — Когда? Что ты слышал?

— Ничего особенного. Мне не спалось, я вышел на кухню воды попить и по пути заглянул к тебе. Ты что-то бормотала, а потом затихла. Нина, что ты скрываешь?

— Ничего. Я всегда сплю чутко. Просыпаюсь часто. Я привыкла еще с тех пор, как жила с мамой. С ней всегда надо было быть начеку.

— Я забронировал два коттеджа. Ты довольна?

— Ты недоволен, я же вижу. Но я не знаю, как еще объяснить. Я должна спать одна. Иначе просто не засну. Знаешь, как Мэрилин Монро. В полной темноте, в полной тишине и в полном одиночестве.

— И с целой горой снотворных, — мрачно добавил Никита.

— Я не принимаю снотворных, — возразила Нина. — Иногда мучаюсь бессонницей до утра. Я привыкла.

— Если бы ты не сдерживалась… Если бы хоть раз дала себе волю, расслабилась…

— Ненавижу, когда говорят «расслабься», — тут же вставила Нина, не дав ему договорить. — Есть в этом слове что-то удивительно… подлое.

— Подлое? — изумился Никита. — Почему?

— Когда говорят «расслабься», имеют в виду «плюнь», «не принимай близко к сердцу», «будь попроще», «не строй из себя», «не ломайся» и так далее.

— Ладно, не буду говорить «расслабься», — сдался Никита.

 

Они нашли мотель неподалеку от Тракая и разместились в двух соседних коттеджах.

— Тебе нравится? — спросил Никита.

— Да, вполне. Тут очень уютно. — Нина первым долгом выпустила Кузю из клетки и устроила ему место. — Пойдем погуляем или хочешь отдохнуть?

— Погуляем, — решил Никита.

Кузя с радостным лаем бросился к двери: ему всегда хотелось гулять.

Нина прикрепила к его ошейнику поводок.

— Закон, будь он неладен, — пробормотала она.

Никита вышел из коттеджа следом за ней.

— Тут заповедник, — сказал он. — Передвигаться лучше всего на Быстрых Ногах. Или на своих двоих, но на них далеко не уйдешь. Я зайду в контору, узнаю, где тут у них прокат.

Нина осталась ждать, хотя Кузя нетерпеливо приплясывал вокруг нее. Ему хотелось разведать незнакомую местность.

— Сейчас, малыш. Сейчас пойдем.

Никита вернулся, ведя за «рога» два велосипеда.

— Оказывается, у них тут прокат прямо в конторе. И путеводителем я разжился. Вот, попробуй этот. Тебе удобно?

Нина села на велосипед.

— Да, вполне. Поехали.

В первый день решили далеко не забираться, попетляли по живописным окрестностям, разведали, что где находится, взяли на заметку ближайшее придорожное кафе: в мотеле не было никакой кормежки.

Потом они вернулись в мотель. Нина объявила, что ей нужно покормить Кузю и принять душ, и ушла к себе. Никита вошел в свой коттедж, захлопнул дверь и растянулся на кровати, не раздеваясь. Дурное настроение вернулось. Какое-то неясное беспокойство, а может, предчувствие томило его. Он сам не заметил, как уснул.

Проснулся он через полтора часа с тяжелой головой и чертыхнулся, вспомнив, что у Нины нет сотового телефона. Это выяснилось еще в поселке под Палангой.

— У меня есть сотовый телефон, — сказала она ему тогда, — но он остался дома. Дома он мне нужен, клиентки звонят, а здесь зачем? Все равно наша «симка» здесь не действует.

— Здесь можно купить другую, местную, — возразил Никита.

— А зачем? — повторила Нина. — Я же здесь никого не знаю. Кому звонить? От кого звонков ждать?

— Да, конечно, — вздохнул он недовольно.

С тех пор отсутствие сотовой связи раздражало его, как камешек в башмаке, как больной зуб, за который язык все время задевает.

Никита заставил себя встать, разделся и принял душ, потом вытащил из спортивной сумки, которую взял с собой, чистую рубашку и оделся. Со зла надел «двухсотдолларовую рубашку с шестидолларовой ящерицей». Подходя к соседнему домику, он услышал знакомый лай и вдруг подумал: «Как я буду без этого жить?»

Никита сам не понимал, как и почему эта мысль пришла ему в голову. Он постучал в дверь.

— Открыто! — крикнула изнутри Нина.

Он вошел.

— Как ты?

— Нормально, — ответила Нина. — Но эти белые брюки мне уже надоели. Надо было купить в Вильнюсе черные.

— Что ж не купила? — спросил Никита, рассеянно оглядывая комнату. У него все было раскидано как попало, а здесь все аккуратно убрано.

— Размера подходящего не было.

— Надень то платьице на пуговичках. Мы возьмем машину и поедем в Тракай. Я уже голоден, как стая волков.

— Ладно, я сейчас.

Никита с интересом наблюдал, как она переодевается. Она надела платье через голову, не расстегивая пуговиц. Лифчик ей был не нужен. Натянула колготки, сунула ноги в свои универсальные черные лодочки… Все это она проделала с молниеносной быстротой, как пожарный.

— Я готова.

— Накинь что-нибудь. Вечер прохладный.

Нина взяла свою белую ажурную шаль.

— Не жалеешь о палантине? — с усмешкой спросил Никита.

— Ни капельки. Он попал в хорошие руки, а я себе другой сделаю. Кузя, ты остаешься за старшего. Сторожи!

Пес заскулил, подогревая жалость к себе. Нина вернулась с порога и пошепталась с ним. Он покорно ушел на свой коврик.

— Вы меня иногда просто пугаете, — признался Никита, пропуская ее вперед в дверях. — Как вы друг друга понимаете, уму непостижимо!

— Достигается упражнением, как говорил поручик Мышлаевский, — засмеялась Нина.

Они приехали в маленький прелестный городок Тракай (местные называли его Троки), осмотрели исторический центр и нашли подходящий ресторан. Никита заказал ужин.

— Тут у нас с тобой обширная культурная программа, — начал он, когда им принесли заказ. — Пейзажи, ландшафты, исторический музей, караимский храм, церковь Витауто, ну, и замок. Да, и еще тут есть дача Майи Плисецкой, правда, она в официальном списке не значится. С чего начнем?

— Ну, на дачу Майи Плисецкой мы не поедем. Я ее по телевизору видела, она сказочно хороша, но ты же сам говорил, что нельзя нарушать границы частных владений. Давай начнем с замка. Я его даже на картинках не видела, только слышала, что к нему надо идти по мосткам.

— Завтра же поедем.

 

За три дня они выполнили программу-минимум. Объездили живописный озерный край, побывали в историческом музее, полюбовались храмами и грозным замком-крепостью четырнадцатого века. К замку на острове Гальве Нина возвращалась вновь и вновь.

Никита наблюдал за ней, пока она всматривалась в крепостные стены, и опять у него возникло ощущение, что она видит нечто недоступное ему, а он исключен из круга ее мыслей.

— Пойдем? — тихонько шепнул он в конце третьего дня, когда она чуть не полчаса простояла на берегу, глядя на замок как зачарованная. — О чем ты думала? Я же вижу, тебе тревожно. Что с тобой?

— Он похож на замок Иф, — сказала Нина.

— А по-моему, не похож. Это же не тюрьма, разве что стоит на воде. Просто старая крепость. «Имела оборонное значение в пятнадцатом-семнадцатом веках», — прочитал Никита в путеводителе. — Что-то вроде Кремля.

Нина задумчиво процитировала:

— Вот и пойдем отсюда. — Никита решительно подхватил ее под руку. — Подальше от этих микробов.

И все-таки Нина еще несколько минут простояла в задумчивости. Кузя робко тявкнул и потерся об ее ноги, совсем как кот. Она присела на корточки.

— Что с тобой, малыш? Тебе страшно? Ну, пойдем отсюда.

«О Кузе заботится, — ревниво подумал Никита. — А я — пустое место».

 

— Слушай, — сказала она ему по дороге домой, — давай сегодня никуда не пойдем. У нас есть креветки, есть сыр, есть рыбка копченая, овощи, фрукты… Авось с голоду не помрем. Если хочешь горячего, могу сделать тебе омлет.

В мотеле не было столовой, зато в каждом домике была кухня с плитой, посудой и холодильником.

— Можно подумать, я такой обжора! Мы еще успеем что-нибудь купить по дороге, — тут же прибавил Никита.

— И кто это у нас не обжора? — засмеялась Нина, и он засмеялся вместе с ней.

Они купили в магазинчике кулинарии холодной заливной телятины и бутылку белого вина. Вернувшись в мотель, Нина приготовила ужин. Было не так красиво, как в коттедже Павла Понизовского, но Никита давно уже заметил, что эта женщина удивительным образом умеет создавать вокруг себя уют буквально из ничего. Она все нарезала маленькими изящными порциями, украсила зеленью и расставила на столе так, что холодный ужин показался Никите изысканным лакомством.

После ужина они погуляли с Кузей. Никите уже стала сильно надоедать ситуация «У тебя или у меня?», но как из нее выйти, он не знал и решил отложить объяснение до Москвы. Он не сомневался, что в Москву они поедут вместе.

Они вернулись в ее домик и вместе приняли душ, что бывало уже не раз. Никита старался быть с ней особенно нежным, долго гладил скользкими от мыла ладонями ее плечи и маленькие груди, спускался к животу, норовя как бы ненароком задеть то, что ниже. Он чувствовал, как она вздрагивает и пытается увернуться, но в тесной душевой кабине, заполненной паром и ароматом душистого мыла, деться было особенно некуда.

— Ну позволь мне, — прошептал он, прижимаясь к ней сзади.

Нина все-таки ухитрилась повернуться к нему лицом.

— Я уже чистая.

— Ладно, пошли. Я тоже. Погоди, только мыло смою. Вот здесь.

Никита снял с крючка головку душа на шланге и направил струю на ее шею чуть ниже уха, а потом прижался к этому месту губами. Потом он выключил воду, и они вышли из кабинки. Он закутал Нину в банную простыню, торопливо вытерся сам, потом поднял ее на руки — ему нравилось, что она такая легкая, почти невесомая! — и понес в постель.

Первый раунд прошел как обычно, но Никита твердо решил не уступать.

— Я хочу еще… — прошептал он.

Пока они принимали душ, ему пришла в голову одна идея. Никита перевернул ее и овладел ею сзади. Его безумно волновала эта чувственная, даже зверская поза, упругое прикосновение ее крепких маленьких ягодиц. Ему показалось, что Нина тоже взволнована, что она наконец что-то почувствовала. Он просунул руку вперед и легко коснулся пальцами самого заветного места. Нина попыталась оттолкнуть его, но он локтями прижал ее руки к своим бокам и продолжил сладкую пытку. Его пальцы нащупали чувствительный бугорок, «кнопку наслаждения», как он мысленно называл это по-английски.

Нина начала отчаянно вскидываться всем телом, но это лишь усиливало эффект. Возбуждение нарастало и вдруг взорвалось с такой неистовой силой, что у нее слезы хлынули сами собой. Никита продолжал двигаться, потом замер… Его высвобождение было таким же бурным. Он отпустил ее, и они вместе растянулись на постели, совершенно обессиленные.

Потом Никита бережно перевернул ее, заглянул в лицо, смутно белеющее в бессумрачном воздухе летней ночи, похожем на разбавленное молоко, провел рукой по щеке…

— Ты плачешь? Я сделал тебе больно?

— Нет…

— Я у тебя что-то отнял?

— Нет…

— Но ты хочешь, чтобы я ушел.

— Да, пожалуйста. Не обижайся.

Обычный припев. Никита терпеть не мог свойственной многим женщинам манеры обсуждать отношения во всех подробностях, но это был как раз тот редкий случай, когда разговор казался ему необходимым. Увы, Нина не желала разговаривать. Он обнимал ее, ласково гладил по волосам, по плечам, но она свернулась тугим клубком, как ежик, и ушла, по выражению начальника его службы безопасности, отставного генерал-полковника КГБ, «в глухую несознанку».

— Все в порядке, — твердила она. — Все нормально. Завтра поговорим.

— Ладно, — тяжело вздохнул Никита. — Завтра так завтра.

 

На следующее утро, подойдя к ее коттеджу, Никита не услышал привычного лая. Он протянул руку к двери и вдруг заметил торчащий снаружи ключ. Тогда он открыл дверь и вошел. С порога было видно, что домик не просто пуст, он покинут. Никита все-таки прошелся по комнате, заглянул в кухню, в ванную… Пустота. Торричеллиева пустота, именуемая в просторечии вакуумом. Как в песне Галича, когда-то казавшейся ему безумно смешной:

Все еще не веря, в состоянии какого-то отупения Никита отправился в контору. Администратор подтвердил, что «пани» расплатилась за дом и уехала с вещами. В Вильнюс. Он же ей и такси вызывал.

Никита считал себя человеком незлобивым и уравновешенным, но в этот момент почувствовал, что готов разорвать ее на куски. Он ушел в свой домик, сел и уставился в пол, но тут же вскочил и принялся вышагивать из угла в угол. Еще есть возможность ее догнать. Запросто. Поезд на Москву отходит только вечером, деться ей некуда. Не пойдет же она к Бронюсу! Тем более что Бронюс на работе, и Нийоле тоже, а больше она в Вильнюсе никого не знает.

А можно и еще круче. Встретить ее прямо в Москве. Он может двинуть отсюда прямиком в аэропорт и улететь. А она притащится только завтра на своем поезде. Она же боится самолетов. Встретить ее на вокзале в Москве — вот это будет круто! Говорят, месть — это такое блюдо, которое полагается подавать на стол в холодном виде.

Но он не мог откладывать. В груди у него что-то не просто кипело, а безудержно клокотало. Как она могла так с ним поступить! Он все готов был понять, только не это трусливое бегство. Оргазмов она боится! Шлюха! Только шлюхи боятся оргазмов. Он ей так и скажет, когда догонит. Все выложит прямо в лицо. Какая подлая дрянь! Оленька в сравнении с ней — мать Тереза. Никита принялся как попало швырять в сумку вещи. Вещей у него было мало, он всегда приезжал в Литву налегке. У него все было тут, на месте. У него же здесь дом. Дом, который она изгадила своим присутствием.

Все, вещи собраны. Ах да, еще в ванной. Никита прошел в ванную, забрал зубную щетку, пасту, бритвенные принадлежности… Чуть не забыл свою любимую эпонжевую рукавичку, которой пользовался вместо губки, но все-таки в последний момент прихватил и ее.

Вернувшись в комнату, он сунул вещи в сумку поверх одежды, даже убрать их в несессер не позаботился. Дернул «молнию». Все, можно ехать. Его вдруг охватила странная слабость, он опустился на край кровати. И опять всплыл в уме вопрос, на который он не находил ответа: «Чего она так боится?»

Вспомнилось почему-то первое четверостишие ахматовских стансов, которые она цитировала вчера:

Нина видела страшные сны. Ее что-то мучило, и не только во сне, но и наяву. Она иногда выключалась из разговора, задумывалась, нет, проваливалась куда-то. Сначала он думал, что это воспоминания о детстве, о тяжкой безнадеге жизни с матерью-пьяницей, о пережитых унижениях. Потом оказалось, что ей есть что вспомнить и помимо детства. Досточтимая Зоя Евгеньевна… Криста Нильсен… Его Оленька… Но это были не страшные воспоминания, скорее неприятные. Тяжелые, но ничего смертельного. Значит, было что-то еще.

Никита пристально и напряженно вспоминал. Какие-то недомолвки. Нины не было на свадьбе у школьной подруги. Почему? «У меня было… нечто вроде командировки». «Кузе только что пришлось пробыть без меня чуть не два месяца». Она так и не сказала, куда уезжала. И еще кое-что. «Вы местный участковый?» «У вас есть еще вопросы, господин прокурор?» И кино… «Не хочу смотреть, как женщину сажают в тюрьму на двадцать лет». «Он не верит законам и рассчитывает только на себя. Он никогда не попадет в тюрьму». Обстриженные до мяса ногти. Загрубелые, мозолистые руки. Мучнистая бледность.

Сфинкс. Мифический сфинкс был полуженщиной-полульвицей. Он убивал тех, кто не мог разгадать заданную им загадку. Эдип разгадал ее, но тоже кончил плохо… А женщина-сфинкс, когда ее загадка была разгадана, бросилась со скалы… К черту. Он должен все узнать. Что бы это ни было.

Вынув мобильник, Никита взглянул на часы. У него была опция пересчета часовых поясов, но он решил не морочить себе голову этими мелочами. Даже если Павел с Тамарой сейчас занимаются любовью в своем карибском круизе, им придется его извинить. У него неотложное дело. Вопрос жизни и смерти. Только бы Пашка не слинял куда-нибудь, забыв мобильник в каюте. Никита одной кнопкой вызвал в памяти телефона номер друга.

Павел ответил на второй гудок.

— Никита? Что стряслось?

— Ты знаешь Тамарину подругу, которая жила в твоем коттедже? Нину Нестерову?

— «Жила»? А что, она там больше не живет?

— Она уехала. Ответь мне, ты ее знаешь?

— Шапочно. А что случилось?

— Где Тамара? — продолжал Никита, словно и не слыша вопроса.

— Ванну принимает. Мы собираемся на ужин. Да что случилось-то?

— Позови ее. Мне нужно кое о чем спросить. Хотя нет, лучше ты сам у нее спроси. Почему ее подруга не была на свадьбе?

— Старик, а тебе не кажется…

— Нет, не кажется, — перебил его Никита. — Задай ей этот вопрос, я тебя очень прошу. Это очень важно. И поверь, без крайней нужды я не стал бы тебя беспокоить.

— Да, я понимаю… — растерянно промямлил Павел. — Вот только вряд ли она поймет… Ты будешь ждать или перезвонишь? Или давай я тебе…

— Я подожду, — сказал Никита.

Слышимость была прекрасная, наверное, Павел включил громкую связь. Когда он, видимо, войдя в ванную, заговорил с Тамарой, Никита явственно расслышал ее недовольный голос:

— Это хамство — названивать людям в медовый месяц!

— Ответь на вопрос, — попросил Павел. — Ты же знаешь, Никита не стал бы звонить по пустякам.

— Ничего я ему не скажу. Это не его дело.

— Паша, дай ей трубку, — попросил Никита.

— Нет, лучше я сам. Тома, почему ее не было на нашей свадьбе?

— Это не ваше дело, — повысила голос Тамара, хотя ее и так было прекрасно слышно.

Теперь она противопоставила себя им обоим.

— Хорошо, спроси у нее Нинин московский телефон. Нет, лучше адрес.

— Ничего я не скажу! — взвизгнула Тамара, когда Павел передал ей вопрос.

— Тома!

— Дай ей трубку, — повторил Никита, устав общаться через посредника.

— Что ты сделал с Ниной? — зазвучал визгливый Тамарин голос прямо у него в ухе.

— Ничего. А теперь слушай меня внимательно: если ты мне не скажешь ее адрес, я спрошу у твоей матери.

— Да как ты смеешь?! — Теперь ему пришлось слегка отвести трубку от уха. — Ты даже не знаешь, где мама живет!

— Мне Павел скажет, — спокойно возразил Никита. — Так что лучше скажи сама.

— Что тебе нужно от Нины?

— Это я скажу ей при личной встрече, а уж она, если захочет, расскажет тебе.

— Ничего я тебе не скажу. — Запас слов у Тамары сильно оскудел. Наверное, от злости.

— Хорошо, тогда передай трубку Павлу. И не вздумай отключать связь.

Видимо, Тамара именно это и собиралась сделать. А может, и кое-что похуже. Она же принимала ванну! Может, решила утопить навороченный мобильник с безлимитным тарифом, оплаченным на год вперед, сотней опций и роумингом по всему миру, его подарок другу на свадьбу? От нее всего можно было ждать.

«Не смей!» — донесся до него в трубке голос Павла. Никита понял, что его гипотеза верна. Потом послышались звуки борьбы и вопль Тамары: «Я тебе этого никогда не прощу!»

— Алло, — устало заговорил Павел в трубку. — Ты еще там?

— Прости, что порчу тебе медовый месяц… — начал Никита.

— Да ну его на хрен, — ответил Павел.

Наверное, уже вышел из ванной.

— Мне обязательно надо найти эту Нину, — сказал Никита.

— Это я уже понял.

Тут, похоже, из ванной вышла Тамара, потому что до Никиты опять донесся ее голос. Он разобрал слово «предательство». Павел на это проворчал: «Не валяй дурака». Он разозлился, а это было уже серьезно. И Тамара тоже это поняла. Она что-то жалобно проскулила, забормотала, теперь Никита ничего не мог разобрать.

— Что?! — вдруг взревел Павел. — Почему ты мне не сказала?

— Я еще здесь, — напомнил о себе Никита. — Чего она тебе не сказала?

— Нина Нестерова сидела в тюрьме.

— Меня это почти не удивляет, — признался Никита. — Я что-то в этом роде уже подозревал.

— Ты можешь мне объяснить, что произошло? — спросил Павел. — Пропало что-нибудь?

— Да вы что?! — Тамара вновь перешла на ультразвук. — Нина ни в чем не виновата!

— Передай ей трубку, — опять попросил Никита.

У него разболелась голова. Трехсторонний разговор начал сильно смахивать на театр абсурда.

— Как ты смеешь в чем-то обвинять мою подругу? — В голосе Тамары зазвенели слезы. — Нина лучше всех на свете, вы оба мизинца ее не стоите!

— Я ее ни в чем не обвиняю. Я только хочу знать, за что она сидела в тюрьме.

— Я не знаю! Она мне ничего не сказала! Сказала только, что ее подставили. Что это опасно и чтоб я ни о чем не спрашивала. Я даже не знала, что она в СИЗО. Я понятия не имела! Она мне только потом позвонила и сказала, что была под арестом по ложному обвинению. В общем, это неважно. Ее же выпустили! Им ничего не удалось доказать.

— А что, суд был?

— Не знаю, она не говорила. Что тебе еще надо?

— Ее московский адрес.

— Казарменный переулок, дом три. Квартира два. Все, оставьте меня в покое!

— Ну? Теперь ты можешь мне объяснить, в чем дело? — перехватил трубку Павел.

— Извини, старик, не могу. Это касается только Нины и меня. Сейчас я знаю ровно то же, что и ты. Но постараюсь все выяснить. В доме ничего не пропало, не волнуйся. И вообще ничего уголовного не было. Если она разрешит, я тебе потом все расскажу. Если нет — не обижайся. Может, она и мне ничего не скажет. Даже скорее всего.

— У тебя с ней серьезно?

— Серьезней некуда. Ты, пожалуйста, извинись перед Тамарой. Вали все на меня как на мертвого. Ванька-ключник, злой разлучник. Помирись с ней, хорошо? Но не давай ей звонить Нине. Хочу нагрянуть сюрпризом. О’кей?

— О’кей. — Голос Павла звучал неуверенно. — Н-да, задал ты мне задачку.

— Извини, старичок. Ей-богу, не хотел.